Путеводитель по раю. На грани неведомого

Путеводитель по раю

На грани неведомого

Алексей Аимин

© Алексей Аимин, 2017

ISBN 978-5-4485-6155-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГОЛКИПЕР

Рубикон

Вовка встал поздно, около десяти. С вечера его мучили какие-то нехорошие предчувствия, и он никак не мог заснуть, а ночью даже пару раз просыпался. Он попытался переключиться. Сегодня суббота и к тому же его день рождения – можно и поваляться. Да, сегодня ему исполняется 22 года, уже двадцать два. Но, что-то заставило его встать и подойти к окну.

Погода была отменная. У подъезда сидели на своем посту божьи одуванчики Клавдия и Липа. Сосед, из дома напротив, выгуливал своих плюгавых песиков, а в центре двора под сиренью Виктор Михалыч резался в шахматы с мужиком по прозвищу Цезарь. Вовка вспомнил, как вчера Михалыч подколол его:

– Это в дневнике две двойки – цифры не очень приятные, а в жизни – самое то. Знаешь, сейчас предложи – любой свои две пятерки или две четверки на твои двойки обменяет.

Вовка еще не решил, куда со Светкой пойдут вечером – в кафешку или отметят этот день дома с Михалычем. Светка настаивала на втором варианте.

Вовка вышел на кухню, но вдруг услышал истошный крик Клавдии. Несколько секунд и он у окна. В доме напротив, на четвертом этаже он увидел маленькую девочку, судорожно хватавшуюся за оконную раму. Михалыч уже влезал на козырек подъезда. «Хочет добраться до нее по балконам» – сообразил Вовка, – «но окно-то на четвертом, успеет ли?» Вовка рванул на помощь. Михалыч стоял на балконе четвертого этажа и готовился к прыжку. Вовка сразу понял, что он задумал и куда именно надо бежать. Ниже этажом влево. Он на одном вдохе влетел к дверям нужной квартиры. Сердце разрывалось от напряжения, Вовка барабанил изо всех сил. А секунды неумолимо бежали.

Неужели никого нет?!

Есть! Чьи-то шаги…

Заспанная физиономия мужчины. Вовка оттолкнул его и ринулся на балкон. Открыв дверь, он увидел сидящую хнычущую девочку. Поднял ее и передал все еще ничего не понимающему хозяину. Сам же бросился к Михалычу, вернее, к его рукам, которые медленно сползали по прутьям балконной решетки. Перегнувшись через перила, Вовка попытался ухватить руку, но не успел. Он увидел лишь удаляющиеся спокойные глаза Михалыча, в которых читался вопрос: «Как малышка?» и еще что-то.

Теперь вниз! Вовка первым оказался у лежащего навзничь Михалыча. Он попытался сделать ему искусственное дыхание, но через пару минут понял его бесполезность. Вместе с Цезарем они перенесли Михалыча и положили на траву.

Сейчас они сидели на скамейке, и Вовка корил себя последними словами за то, что всего лишь на одну-две секунды не успел и непроизвольно подвывал. Пал Палыч, так звали Цезаря, как мог, успокаивал его, хотя и сам был потрясен случившимся:

Рубикон перейден – задумчиво и одновременно утвердительно произнес Палыч – назад дороги нет. Знаю, он смерти не боялся, не раз ей в глаза смотрел. Цельный был человек!

Дальше все происходило как в тумане. Толпа соседей, скорая помощь, охающие старушки, Клавдия и Липа рассказывают зевакам о случившемся – с каждым разом все красочнее.

Михалыча похоронили рядом с женой на Смоленском кладбище. Вовка успел лишь к концу процессии. Он едва успел бросить в могилу горсть земли.

Обычай носить землю на могилы сохранился со времен возведения языческих курганов

Провожающих было совсем мало – невестка с внуком и все. Сын Дмитрий находился в плавании. Вовка рассказал, как все произошло. Невестка, убрав набежавшую слезу с горечью прокомментировала:

– Это на него похоже – спасатель… Всюду лез, все-то ему было надо, то кого-то грудью прикроет, то из проруби вытащит. И сам рано ушел, и жену туда раньше времени отправил!

Но, увидев Вовкин взгляд, невестка сбавила тон – Всю жизнь она за него боялась, переживала…

Поправив венок, она попрощалась и ушла.

Вовка стоял у глиняного холмика в прострации.

– Что теперь-то? – но вдруг вспоминал, как Михалыч собирался погулять на их со Светкой свадьбе. Как он тогда сказал? «Это на поминки не приглашают…» Вовка прошел до ближайшего магазина и вернулся на кладбище. Он видел, куда направились могильщики, и пошел к ним. Зайдя в бытовку, он безошибочно определил старшего – крупного бородача.

– Мужики, давайте помянем хорошего человека.

Старший хмыкнул:

– А здесь, почитай, все кладбище хорошими людьми заселено. Кто ж про покойников плохое скажет? Кто он тебе?

– Никто.

– Значит, и правда хороший человек. У нас сейчас только говнюков всяких толпами и с музыкой хоронят, а хороших людей и при жизни не ценят и после смерти забыть быстрее стараются. Они ж как укор всем оставшимся.

Вовка ехал домой и вспоминал. Знал он Михалыча всего ничего, но ближе человека в жизни не встречал. И это несмотря на то, что по возрасту, тот мог бы быть его дедом. Но между ними была какая-то невидимая связь – чувствовал как их притягивало друг к другу.

Мучил его еще и вопрос: что же было в последнем взгляде Михалыча? Это было какое-то послание адресовано именно ему. И еще это резюме паталогоанатома: – Сердце разорвано как граната – никогда такого не видел – возможно, умер до того как упал.

Вовка чувствовал себя после свершившегося совсем другим человеком, как будто в его теле поселился кто-то еще. Но это его почему-то совсем не тревожило. Он вспомнил слова Палыча: Рубикон пройден – назад дороги нет. Это было сказано и о нем – прежним Вовкой он уже никогда не будет! И еще он вспомнил слова Михалыча:

– Незачем бояться смерти. Как говорили эпикурейцы: когда мы живем— смерти еще нет, а когда она наступает – то нас уже нет.

Он все прокручивал и прокручивал в памяти последние секунды жизни Михалыча и тот самый взгляд. В какой-то момент его словно озарило – это была просьба-наказ: «Продолжай!..»

Два месяца назад

Под равномерное покачивание вагона в его голове одна за другой возникали картины недалекого прошлого. Два месяца назад Вовке повезло, он снял комнату в центре города рядом с работой и всего за тысячу в месяц. Давно уже ему хотелось пожить одному, самостоятельно.

Вовкина мать с отчимом жили в поселке кирпичного завода – три остановки на электричке. Но дело даже не в дороге отнимавшей около часа. Осточертело ему жить в доме отчима с его армейскими замашками советских времен. Да он и сам только-только полгода как отслужил. А когда вернулся, родного дома как не бывало – сгорел дотла. Вот мать и перебралась к своему давнишнему ухажеру, которому почти десять лет во взаимности отказывала.

Жизнь – штука сложная, порой она ведет людей против их желаний и устремлений, особенно тех, кто перестает бороться – так, довольно мудро рассуждал Вовка в неполные 22 года. А ведь в школе он был твердым троечником. Вовка никогда не делал уроки, ему достаточно было внимательно послушать преподавателя, чтобы понять суть вопроса. Он всегда отличался живостью ума, был среди сверстников заводилой и числился хулиганом. Учитывая такие «способности», а еще «дурную наследственность» (отец сидел, мать, по меркам соседей была легкого поведения), все предрекали ему незавидное будущее. Но Вовка твердо решил опровергнуть это пророчество. Еще до армии он окончил ПТУ по профессии столяр-краснодеревщик, а сейчас подумывал, куда бы пойти учиться дальше.

Виктор Михайлович, хозяин квартиры, показал его комнату и места общего пользования. Потом четко определил обязанности, предупредил по части женского пола, отдал ключи и ушел к себе.

– Аскет какой-то, – подумал Вовка, осмотрев нехитрый кухонный скарб, – да и хрен с ним, лишь бы с наставлениями не лез. Вообще хозяин Вовке поначалу не очень понравился: седой, сухощавый, к тому же военный пенсионер. Прямо ужас какой-то – прет на него эта масть цвета хаки и прет! В возрасте Вовка не разбирался, считал так: раз пенсионер – значит за шестьдесят. Одним словом, древность!

Но вопреки ожиданиям сосед с наставлениями не лез, замечаний тоже не делал. Да и Вовка поводов к этому не давал, соблюдал порядок и девушек не водил – у него их на тот момент и не было. Когда-то была в поселке первая любовь. Со школьных лет дружили, целовались. Из армии его почти дождалась. Но за два месяца до его дембеля выскочила замуж за распальцованного парня при импортной «тачке». Потому Вовка в настоящее время к женскому полу находился в полной оппозиции, то есть твердо стоял под лозунгом «Все бабы стервы!»

Именно с такой позицией он и познакомил хозяина квартиры, сославшись на пример из своего пока еще небогатого опыта.

– Э, милый, это взгляд однобокий. Ты поставь себя на их место.

– С чего это я на их место должен вставать?

– Ну ладно, давай по-другому. Каждый из нас хочет жить хорошо, и человек постоянно ищет то, что ему нужно. У женщин и мужчин в желаниях различия вроде бы незначительные. Мы ищем, где нам лучше устроиться, а они – как им лучше устроиться. Мужику что? Ему собраться – только подпоясаться, а у женщин всегда в перспективе хвост, с которым далеко не убежишь. Потому и любовь у них все же с большей долей расчета. Не всегда, конечно…

– Все равно, Виктор Михайлович, с ними кашу не сваришь!

– И без них тоже, – улыбнулся хозяин. – Ты вот что, зови меня просто Михалыч, мне так привычней, а то пока имя-отчество выговариваешь – мысль недолго потерять.

Сосед ушел в свою комнату. Вовка задумался. Не похож Михалыч на всех тех вояк которые ему попадались, совсем не похож. Да еще этот шрам, выступающий из-под ворота рубахи, который Вовка только сейчас заметил.

Вовка работал в частном предприятии по производству мягкой мебели. Работа не так тяжелая как занудная. За полгода он освоил все операции и мог подменить любого из бригады. А еще он без проблем мог остаться и на вторую смену. Именно потому он числился в хороших работниках, свидетельством тому зарплата, которая порядком подросла.

В первое время, когда Вовка еще жил в поселке, он после работы часто с приятелями оттягивался пивком. Общество отчима ему было невыносимо, и он старался вернуться домой попозже, а то и вовсе заночевать в цеху, благо выбор диванов здесь был большой. Основными темами в его новой компании были две – девочки и автомобили. Здесь процветали хвастовство постельными подвигами и мечты— в основном об импортных «тачках». В конце концов, все сводилось к совсем уж простой схеме: чтобы снять девочек, нужна тачка, чтобы заиметь тачку – нужны деньги. Вовке эти разговоры быстро стали надоедать, и когда он заимел свою комнату, эти посиделки стал посещать все реже и реже.

Возвратившись домой, он часто валялся перед телевизором на старом продавленном диване и размышлял о своей дальнейшей жизни. Будущее просматривалось неясно, но финал у него рисовался во всей красе. Вот он на шикарном джипе обгоняет устаревший БМВ, в котором сидит Оля со своим хмырем, и Вовка небрежно машет им рукой.

– Эх, было бы с кем посоветоваться, кто бы подсказал, – размышлял он, – а то ни друзей, ни приятелей… Пока он долг Родине отдавал, все куда-то поразбежались, поразъехались.

Все чаще Вовка стал думать о своем соседе Михалыче. Не раз он возвращался к их мимолетному разговору о женщинах. А тут еще в их фирменном магазине новая девочка появилась, вот уже неделю как с ним переглядывается. Так что кухонная тема, похоже, еще не закончена.

Подтолкнул его к этому новый приятель Пашка. Он работал в агентстве недвижимости, которое находилось рядом с их салоном-магазином. Именно он в прошлом месяце и подыскал ему комнату. Пашка тогда поведал:

– Мужик из Питера, жена у него недавно умерла. Там он квартиру продал, а купил здесь, может, деньги были нужны, может, ближе к природе потянуло. Про квартиранта у него была такая наводка: чтобы молодой, не употребляющий и чтоб после армии – как раз про тебя.

Пашка тоже обратил внимание на девочку из салона, пошутив, что здесь она вряд ли долго проработает, кто-нибудь купит как приложение к мягкой мебели, больно уж хорошо она на фоне диванов смотрится. Непонятно почему, но Вовку это задело.

Двор

Михалыч сидел на скамеечке в глубине двора. На шахматной доске были расставлены фигуры, но его партнер Пал Палыч запаздывал. Было около десяти утра, во дворе было тихо и пусто. За углом еще шаркала метла припозднившегося дворника, а у первого подъезда сидела пожилая женщина, рядом с которой стоял костыль.

Но вот, наконец, из дома напротив, вышел грузноватый пенсионер и засеменил в его сторону.

– Михалыч… – приподняв руку, поприветствовал опоздавший.

– Палыч … – легким кивком ответил тот, и показал на доску— какие выбираете?

Палыч, пробубнив что-то про слонов Македонского выбрал белые и двинул вперед пешку.

Они были знакомы меньше месяца. Пал Палыч был учителем истории. Он прожил в этом дворе уже два десятка лет, а в городке все сорок. Прозвище Цезарь он получил из-за того, что часто упоминал римского императора. Десять лет назад в это время Палыч под руководством супруги пахал бы на собственных шести сотках. Но теперь дача была заброшена, супруга больна. И вот уже не первый год летние каникулы Палыч проводил в городе, читая лекции всем желающим. Желающих было немного и потому Цезарь был очень рад новому знакомству, видя в новом соседе интересного собеседника. Михалыч знал прозвище своего напарника, но называл его так лишь мысленно – возраст уже не позволял.

Из-за угла вывернули две пожилые женщины с журналами и брошюрками в руках. Они окинули взглядом двор и не спеша направились в их сторону.

– Во! Свидетели Иеговы1 пожаловали, – сообщил Палыч, – не спится им, круглые сутки миссию выполняют. Сейчас спрашивать будут: а вы знаете, как зовут Бога? – заключительную часть фразы он произнес гнусавым голосом.

Женщины подошли, поздоровались и та, что моложе, обращаясь к новому для них человеку, действительно обратилась с вопросом, правда, не по тексту «суфлера» Палыча:

– Вы верите, что на Земле будет конец света?

– Верю.

– А вы хотите спастись?

– Нет.

И если первый ответ полностью вписывался в подготовленный сценарий разговора с непросвещенными, то второй ставил жирный крест на его продолжении в нужном русле. После заученных наводящих вопросов, следующий прозвучал намного искренней:

– Почему?

– Потому что все мои предки, родные и близкие, не успев приобщиться к вашему единственно-верному учению, уже не спаслись. Так я уж заодно с ними – в общую кучу.

– А может, все-таки… – вторая женщина протянула Михалычу брошюрку и журнал.

– Может…

Взяв предложенную литературу, он положил ее рядом с собой на скамейку, – надо же знать, кто нам какое светлое будущее обещает.

Он посмотрел журнал

– Башня какая-то… сторожевая…

Страница журнала не сулила плохим людям ничего хорошего

– У них башня, у масонов пирамида. И там и там надо карабкаться к месту под солнцем и поближе к высшему начальству. А вообще это прообраз карьерной лестницы – все пирамиды ступенчатые, только из-за масштабности не так в глаза бросается.

– Был я там – видел.

Женщины, о чем-то переговариваясь, пошли дальше.

– Смотри, как они сейчас Клавдию обойдут, – кивнул им вслед Палыч. – В прошлый раз она их так своим костылем отходила! Она-то истинно православная, а православные ух как могут врезать, хоть ракетой, хоть костылем!

Действительно, проходя мимо клавдиной скамейки, женщины прижались к противоположной обочине и ускорили шаг.

Михалыч вспомнил фразу своего фронтового товарища Вадима, которую он запомнил почти слово в слово:

«Каждая религия считает иноверцев врагами и просит у Бога их покарать. Бог в растерянности…»

Палыч поведал о Клавдии Антоновне:

– Нрав у нее будет покруче, чем у Екатерины Великой. Но, как говорится, бодливой корове Бог рогов не дал. В тюремной охране работала – все по струнке перед ней стояли. А лет пятнадцать назад они с мужем на своей машине в аварию попали, так что ей пришлось отнять обе ноги. Но она так лихо на протезах ходит, что не каждый догадается, что она без ног. Воля-то у нее – во! – и поднял зажатый кулак. После чего продолжил:

– Потом муж от нее ушел, и не потому, что подлец какой – он и сейчас ее навещает, – а потому, что извела! – Последнее слово он произнес по слогам и тут же переключился:

– Михалыч, а тебе мат!

– Действительно… Прямо как в той шахматной задаче: белые начинают и выигрывают. Теперь моя очередь.

Расставляя фигуры, Михалыч вспомнил, как он впервые проходя мимо Клавдии угостил ее яблоком. Та попыталась отказаться, но быстро сдалась. Потом она стала жаловаться на высокие цены, на то, что хорошие лекарства и свежие фрукты ей не по карману, а ведь надо и в церковь что-нибудь отнести.

На ее вопросы о своем семейном положении, не развивая тему, Михалыч ответил, что он вдовец, а о материальном – на жизнь хватает.

– Она и с дочкой и зятем не ладит, все указывает, как им жить, как внуков воспитывать, все тяжкие на них вешает.

– Да уж, – вполголоса добавил Михалыч, – взгляд у нее прокурорский.

– Клавдия вовсю грехи замаливает, – продолжил Палыч, – считает, что это за спесь и гордыню ее Боженька покарал. На другой конец города в храм ездит, а там пешком от вокзала почти километр, ни одну крупную службу не пропускает. Только толку-то, – он махнул рукой, – обратно уже ничего не вернешь, рубикон пройден.

Михалыч знал, что это выражение Юлия Цезаря, но показывать свою осведомленность не стал, чтоб Палыч не заподозрил в этом намек на его прозвище.

В это время раздался шум. Из окна четвертого этажа одного из домов послышались ругань и плач ребенка. Михалыч вопросительно посмотрел на своего визави.

– Это у Ковалевых. Была семья как семья, квартиру вот получили – одними из последних. Успели еще по советской очереди. Две дочери. Старшей годков двенадцать, а младшая лет пять назад родилась – Катей зовут. Больная девочка, что-то с позвоночником.

А мать два года назад взяла и укатила с проезжим гастролером, Мужу Кольке этот довесок оставила. Он-то работает, а за ребенком постоянного пригляда нет, когда старшенькая, когда соседка, а когда и одну запирают в квартире. А ребенку скучно одной, она все на окно забирается, – любит во двор смотреть. А сейчас соседка, видимо, пришла покормить и с подоконника ее снимала. Жизнь у многих такая, что не позавидуешь.

– Да уж, за что боролись… Кстати, Палыч, ты вроде проиграл, два хода тебе осталось, так что один – один.

Молодежь

У Вовки был внеплановый выходной, должок сменщика, – не все же ему по две смены пахать. Он хорошо выспался, встал, умылся и пошел на кухню. Выглянул в окно посмотреть на погодные условия, – погодка отличная. В глубине двора на скамеечке за шахматной доской сидели Михалыч с Цезарем. – Прямо как в старинных фильмах из шестидесятых – застойные времена. А впрочем, чего им еще остается – доживают. Это у нас еще все впереди, а у них уже все давно сзади.

Допив чай, Вовка прошел в свою комнату. Он уже знал куда пойдет, хотя по-прежнему врал самому себе, что это ничего не значит, однако пересмотр имеющейся одежды говорил об обратном. Наконец, надел светлые брюки и белую тенниску. Подойдя к зеркалу, он оглядел себя.

– Конечно не голливудский красавец, но ничего, в меру накачан, рост за 180, серо-голубые глаза, умный взгляд… – это я себе, пожалуй, польстил, – заканчивая осмотр, подумал Вовка.

Когда он вышел во двор, к Клавдии уж присоединилась еще одна сиделица в белом платочке в мелкий горошек. Обе они с синхронным поворотом головы проводили Вовку немного осуждающим взглядом. Полного осуждения у них обычно удостаивались местные хип-хопы, в шортах, с пирсингами и невообразимыми прическами на головах. Вовка же был прилично одет и причесан, и вся его вина видимо состояла в том, что был молод.

Через десять минут он уже был у дверей салона-магазина. Света, с которой он уже успел познакомиться, из другого конца зала, приветливо помахала ему рукой. Покупателей еще не было, и они могли спокойно беседовать. Говорили ни о чем, главным здесь был элемент общения: приятно было слышать голос, смотреть в глаза, ловить дыхание и при этом, если смотреть со стороны, глупо улыбаться.

Света была хороша, и всего-то у нее было в меру и рост и фигура. На милом личике, выделялись глаза, они были необычные, серые с золотистым ободком. Вовка уже видел, как на солнце они просто сияли. Именно тогда, когда он впервые увидел это сияние он и был сражен, хотя окончательно это он уразумел чуть позже, вернувшись после той встречи домой.

Салон был пуст и ждал покупателей

Зашел первый покупатель, и напарница Светы, крутобокая Катя взяла его на себя. Но вот в салон посетители начали заходить один за другим.

– Девушка, – обратилась к Свете пышная дама, которую сопровождал долговязый и прыщавый молодой человек, – а можно заказать у вас этот набор с другой обшивкой?

Вовка сразу сообразил, – сынка женит.

– Конечно можно, – и Света выложила перед ними папку с проложенными в полиэтилене лоскутами обивочного материала, – выбирайте.

– А какой гарантийный срок?

– При аккуратном обращении до серебряной свадьбы может хватить, – выпалил Вовка, и сам удивился своей смелости и даже наглости. Светка прыснула.

Видимо он попал в точку. У долговязого чуть отвисла губа, а дамочка подозрительно взглянула на Вовку и спросила:

– А вы собственно кто?

– А это наш мастер, который эту мебель и делает, – пытаясь спрятать улыбку, вступилась за него Светка.

Дамочка еще раз взглянула в их сторону и, взяв долговязого за руку, потянула к выходу.

– Ты мне так всех покупателей разгонишь.

– Да ты сама тоже, – мастер, мастер, – необидно передразнил он, – если бы ты какого-нибудь мужика пенсионного возраста ей показала, она бы это серьезно восприняла, а тут непонятно кто и зачем.

– Не надо. Ты вполне прилично выглядишь, только вихор надо пригладить, – и Светка нежно провела рукой по его затылку, – ну все, иди не мешай, – и она направилась к молодой паре с малышом в рюкзаке.

У Вовки все внутри перевернулось, он потерял дар речи. Это нежное прикосновение было неожиданным и в то же время долгожданным. Сколько он себя помнил, по голове его в основном били, и в школе и дома и в армии. Только в самом далёком детстве, когда он ободрал колено, его покойная бабушка гладила его по голове и приговаривала: до свадьбы заживет, непременно заживет…

Вовка вышел из салона, и, пошел, сам не зная куда, но уже через минуту остановился. Чего же это он не назначил ей встречу, не пригласил никуда? Вернуться? Нет, он ее после работы встретит, и они сходят в кафешку или боулинг.

Вернувшись домой, Вовка первым делом посмотрел что еще у него еще имеется из одежды, подходящего для вечерней прогулки. Надо бы что-то и потеплей, вдруг загуляемся до утра. В его скромном гардеробе нашлась только трикотажная куртка с капюшоном, да и та по шву разошлась. Иголками и нитками он еще запастись не успел, – придется попросить у Михалыча. Он подошел к его комнате и постучал.

– Заходи – услышал он его голос из-за двери.

Михалыч сидел за письменным столом у окна, на котором лежали газеты, журналы и несколько книг. Он вопросительно взглянул на Володьку.

– Мне бы иголку с ниткой.

Михалыч достал из нижнего ящика стола шкатулку.

– Ну, кажись у тебя личная жизнь налаживается?

– А почему вы так решили?

– Светишься изнутри.

– Так заметно?

– Да нет, если не приглядываться.

Вовка не утерпел и рассказал Михалычу о своей Светлане, в мыслях он ее уже называл своей.

– Ну-ну, – подбодрил Михалыч, – ты только не торопись, не поддавайся целиком чувствам, ведь нам еще и разум дан. Хотя вам говори, не говори, у вас всегда по-своему.

– Да нет, почему же… – Вовка окинул взглядом комнату. Обстановка была такая же аскетическая, что и на кухне. Рядом с письменным столом книжный шкаф, в одном углу стоял диван, в другом тренажер. Из мебели было еще кресло и тумба с телевизором.

Михалыч смотрел на Вовку и думал: Парень как парень, но что-то в нем есть, он это сразу почувствовал – стержень какой-то. Именно с такими в разведку ходят. Он продолжил разговор в более мягкой форме: