Оззи. Автобиография без цензуры

После этого случая Тони погрузился в ужасную депрессию. Не знаю, как он поднимался с постели по утрам. Потом в один прекрасный день бывший бригадир принес ему запись Джанго Рейнхардта, цыганского гитариста-виртуоза из Бельгии, который исполнял все свои произведения двумя пальцами покалеченной руки – остальные пальцы были обожжены при пожаре.

И Тони решил, что, если получилось у старика Джанго, то и у него получится. Сначала он пытался играть правой рукой, но из этого ничего не вышло.

Потом снова начал играть левой рукой, зажимая гриф всего двумя пальцами, но безуспешно. Наконец Тони сообразил, что делать. Из расплавленной бутылки от моющего средства он сделал пару наперстков для обрубленных пальцев, отшлифовал их, чтобы они были примерно того же размера, что и прежние пальцы, и приклеил к ним кожаные подушечки, чтобы как следует зажимать струны. А сами струны немного ослабил, чтобы не нужно было слишком сильно прижимать.

И затем стал заново учиться играть на гитаре, несмотря на то, что двумя пальцами ничего не чувствовал. Я до сих пор не понимаю, как Тони это делает. Он всюду носит с собой сумку с самодельными наперстками и кожаными подушечками и держит под рукой паяльник, чтобы их регулировать. Каждый раз, когда я смотрел, как он играет, меня поражало, сколько же ему пришлось преодолеть. За это я ужасно уважал Тони и буквально благоговел перед ним. Кроме того, это происшествие по-своему помогло ему в жизни, потому что, когда Тони учился играть по-новой, то выработал свой уникальный стиль, который никому не удается повторить. Хотя, черт побери, пробовали многие!

После того несчастного случая Тони играл в группе под названием The Rest. Но к этой команде душа у него не лежала. Тони считал, что шумиха вокруг брамбита – полная чушь, и хотел уйти, поэтому, когда получил приглашение на прослушивание в группу Mythology в Карлайле, у него только пятки засверкали. Заодно Тони убедил вокалиста The Rest поехать с ним. Как только Mythology увидели этих двоих на сцене, то сразу же подписали с ними контракт. Потом, через пару месяцев, из Mythology ушел барабанщик и Тони позвал своего старого приятеля Билла Уорда из Астона, который с радостью согласился.

Я ни разу не был на концерте Mythology, но говорят, что они взрывали залы всюду, куда бы ни приехали: у группы было грязное, тягучее, блюзовое звучание, и они играли каверы на Buffalo Springfield, The Jimi Hendrix Experience и John Mayall & the Bluesbreakers – в которой гитаристом был Эрик Клэптон. Тот самый, который только что ушел из Yardbirds и предоставил Джимми Пейджу возможность совершить свой большой прорыв. Наступила классическая эпоха рок-н-ролла, и Mythology уверенными шагами шли к славе. Они быстро нашли себе множество поклонников в Камберленде, всюду собирали аншлаги и играли на разогреве у таких артистов, как Гэри Уолкер из Walker Brothers. Но потом начались проблемы с законом. Это часто случалось с теми, у кого длинные волосы, усы и узкие кожаные штаны. Из того, что я слышал, впервые Mythology влипли за то, что вместо того, чтобы оплатить дорожный сбор и налепить на фургон соответствующую наклейку, они приклеили на это место этикетку от бутылки эля «Newcastle Brown Ale». В следующий раз дело пошло дальше, и это их просто добило. Их наркодилера – студента из Лидса, – повязали. Копы составили список клиентов этого парня, получили ордер на обыск и обыскали квартиру ребят из Mythology в Комптоне в Карлайле. Плохие были у них дела, приятель.

Всех четверых участников группы закрыли за хранение марихуаны. Сегодня это, должно быть, не так страшно, но в те времена это были кранты. Не столько из-за наказания – они все признали свою вину и были оштрафованы всего на пятнадцать фунтов каждый, – сколько из-за испорченной репутации. Никто не будет ангажировать группу, которую арестовали за хранение наркотиков, потому что это все равно, что связываться с плохой компанией. Никто не хотел проблем с законом, ведь лицензию могли просто аннулировать. К лету 1968 года Mythology уже настолько редко выступали, что ребята оказались на мели. Им едва хватало на еду. У Тони и Билла было два варианта: отказаться от профессиональных выступлений и найти обычную работу в Карлайле, как и планировали поступить остальные участники группы, или свалить обратно в Астон, пожить у родителей и попытаться спасти свою карьеру. Они выбрали Астон и очутились у меня на пороге.

Понятия не имею, что такого я в тот вечер сказал Тони, но он передумал и дал мне шанс. Вероятно, помог тот факт, что у меня был свой аппарат – акустическая система с усилителем. А может быть, он понял, что со школы прошло пять лет и мы повзрослели. Хотя, может, вырос я и не сильно, но по крайней мере знал, что не хочу возвращаться ни в тюрьму, ни на завод. Думаю, Тони так же смотрел на вещи после обыска и несчастного случая с прессом. И, хотя его старики вели достойную жизнь – у них был свой небольшой магазинчик на углу Парк-лейн, – в свое время он закончил школу на Берчфилд-роуд, особых надежд на будущее Тони не питал. Как и я.

Без музыки нам обоим крышка.

Билл в тот вечер помог мне уговорить Тони. Он самый добрый парень в мире, этот Билл. Как я скоро узнал – еще и выдающийся барабанщик, и к тому же рассудительный и разумный парень. Хотя по его одежде этого не скажешь: в вопросах моды он был настоящим анти-Гизером. Если не знать Билла, то можно было подумать, что он живет в картонной коробке на обочине трассы М6. И за все время, что мы знакомы, он ничуть не изменился. Спустя несколько лет я впервые вместе с Биллом летел на «Конкорде». Он опаздывал, а я сидел в самолете и думал, где его черт носит? В конце концов Билл вошел в салон в каком-то старушачьем плаще и с двумя пакетами, набитыми банками с сидром. Я оглядел его с ног до головы и сказал: «Билл, ты же знаешь, что в «Конкорде» подают напитки, правда? На хрена тебе нужно было тащить свой сидр из супермаркета?» – Он ответил: «О, не хочу доставлять им хлопот».

Таков весь Билл Уорд.

После того, как Тони немного оттаял, мы весь вечер просидели в фургоне, курили, болтали о тюрьме, Карлайле, облавах, обрубленных пальцах, мистере Джонсе из школы, о том, как убивать коров пневматическим пистолетом, и о блюзовых пластинках, которые мы тогда слушали. А потом принялись решать, что будем делать дальше.

– Прежде всего нам нужно название и басист, – сказал Тони.

– Не знаю ни одного басиста, – ответил я. – Но знаю парня по имени Гизер, который играет на ритм-гитаре.

Тони и Билл посмотрели на меня. Затем друг на друга.

– Гизер Батлер? – сказали они хором.

– Ага.

– Этот парень поехавший, – сказал Билл. – Последний раз я видел его в клубе Midnight City, и он был явно не в себе.

– Это потому что в голове он уже рок-звезда, – ответил я. – Это хорошо. И он не ест мясо, а значит, мы сэкономим на гастролях. А еще он квалифицированный бухгалтер.

– Оззи прав, – кивнул Тони. – Гизер – хороший парень.

– Завтра я схожу к нему домой и спрошу, готов ли он оказать нам честь, – сказал я. – Ему нужно будет время, чтобы научиться играть на басу, но разве это сложно? Там же всего четыре чертовы струны.

– А что насчет названия? – спросил Тони.

Мы все посмотрели друг на друга.

– Нам всем нужно пару дней подумать, – сказал я. – Не знаю, как вы двое, а у меня есть особенное место, куда я хожу за важными идеями. Оно меня еще не подводило.

48 часов спустя я выдал: «Придумал!»

– Должно быть, он о той странной телочке, которой вставил на днях, – сказал Гизер. – Твой прыщ еще не позеленел?

Тони с Биллом хихикали, уставившись в свои тарелки с яичницей и картошкой. Мы сидели в дешевой закусочной в Астоне. Пока что мы все здорово ладили.

– Очень смешно, Гизер, – сказал я, махая перед ним вилкой с кусочком яичницы. – Я имею в виду, что придумал название группы.

Хихиканье затихло.

– Говори, – сказал Тони.

– Ну, вчера вечером я сидел в сортире и…

– Так это и есть твое особенное место? – У Билла изо рта полетели пережеванные яйца с соусом.

– А где же оно, по-твоему, черт возьми, находится, Билл? – сказал я. – В гребаных вавилонских висячих садах? Так вот, сижу я в сортире, и из меня выходит старый добрый многосерийный фильм о Ричарде III…

Гизер замычал.

– И я смотрю прямо перед собой на полку. Мама поставила туда баночку талька. Она любит такие штуки. Когда идешь в сортир после того, как она сходила в ванну, он похож на долбаный грот Санты. Это такой дешевый тальк, а на баночке черно-белый горошек…

– Polka Tulk, – сказал Тони.

– Именно, – сказал я. – Polka Tulk! – Я посмотрел на ребят, довольно ухмыляясь. – Чертовски круто, да?

– Не понимаю, – сказал Билл с набитым ртом. – Что общего у вонючих подмышек твоей мамы и нашей группы?

– Polka Tulk Blues Band, – сказал я. – Вот наше название!

Все сидели настолько тихо, что было слышно, как из наших чашек чая поднимается пар.

– У кого-нибудь есть идеи получше? – спросил Тони. Молчание.

– Тогда решено, – сказал он. – Мы будем называться Polka Tulk Blues Band – в честь вонючих подмышек мамы Оззи.

– Эй! – сказал я. – Давай завязывай! Больше ни одного гребаного слова о подмышках моей мамы.

Билл расхохотался, и у него изо рта снова полетели пережеванные яйца с соусом.

– Вы двое просто животные, – сказал Гизер.

Название – не единственное, что нам было нужно. Еще мы решали вопрос расширения состава. В конце концов сошлись на том, что музыка, которую мы собираемся играть – грязный, тяжелый блюз в стиле Глубокого Юга, – лучше получится при большом количестве инструментов. Так что в идеале нам нужны саксофонист и музыкант со слайд-гитариой, чтобы звук был полнее. Тони знал саксофониста по имени Алан Кларк, а мой школьный приятель Джимми Филлипс умел играть на слайде.

Честно говоря, мы хотели такой же состав, как у группы Fleetwood Mac, чей второй альбом «Mr Wonderful» только недавно вышел и просто снес нам крышу. Тони особенно поразил их гитарист Питер Грин. Как и Клэптон, Грин раньше играл в группе John Mayall & the Bluesbreakers, но теперь стал полноценным рок-идолом. Кажется, именно так гитаристы становились великими: сначала играли в известной группе, а потом уходили и собирали свою команду. К счастью для нас, Тони получил травму как раз тогда, когда его взяли в известную группу.

Кто-то теряет, а кто-то находит.

В те выходные мы впервые собрались на репетицию в общинном центре в Сикс Уэйз, одном из старейших и самых дерьмовых районов Астона. Была только одна проблема: мы едва слышали свою акустическую систему за шумом трассы A34 внизу. Усугубляло дело то, что машины и грузовики ездили кругами по огромной бетонной развязке, которую только что построили над чертовой трассой. В Астоне тогда строили столько бетонных конструкций, что впору было надеть меховые шапки-ушанки и начать называть друг друга «товарищами». Черт побери, я имею в виду, что там и так было достаточно серо, чтобы добавлять еще больше долбаной серости.

Чтобы сделать обстановку повеселее, как-то вечером я вышел с баллончиком краски – после нескольких порций пива – и немного «украсил» это место. Одной из надписей, которые я нанес на стену у кругового перекрестка, была «Iron Void». Черт знает, что у меня тогда было в голове.

Репетиции шли хорошо, если учесть, что до этого я ни разу не пел в настоящей группе. В основном ребята просто начинали что-то играть, а Тони кивал мне, когда мне надо было петь. Вместо стихов я просто пел всякий бред, который был у меня в голове.

Гизеру тоже было нелегко. У него не хватало денег на бас-гитару, так что он выжимал всё, что можно, из своего «Телекастера», – на обычную гитару не натянешь басовые струны, потому что гриф лопнет. Думаю, Тони сначала осторожно относился к Гизеру, но оказалось, что он превосходный басист – причем от природы. И он больше всех в группе был похож на рок-звезду.

Наш первый концерт состоялся в Карлайле благодаря старым связям Тони еще из Mythology. Нам нужно было проехать 300 километров по трассе M6 в ржавом говнофургоне Тони, причем на дороге то и дело останавливалось движение, потому что ее еще не до конца заасфальтировали. Подвеска фургона умерла примерно в одно время с динозаврами, так что каждый раз, когда мы поворачивали, всем приходилось наклоняться в противоположную сторону, чтобы подкрылки не терлись о шину. Скоро мы поняли, что в повороте почти невозможно наклоняться в противоположную сторону, так что в кабине ужасно пахло горелой резиной, повсюду летели искры и слышно было скрежет колеса, которое постепенно протирало отверстие в кузове. «Хорошо, что ты умеешь обращаться со сварочным аппаратом», – сказал я Тони. Еще одна проблема – дворники. Они еле-еле елозили, но шел такой сильный дождь, что, когда мы доехали до Стаффорда, их механизм окончательно накрылся. Так что Тони пришлось остановиться у обочины под проливным дождем, а мы с Биллом высунули веревку из окна, привязали ее к дворнику, а конец просунули в другое окно. Мы вручную вытирали лобовое стекло: я дергал за одну веревку, а Билл за другую. И так всю дорогу до гребаного Карлайла.

Но восемь часов дороги стоили того.

Когда мы наконец добрались, я не мог оторвать взгляд от афиши нашего первого официального концерта. Там было написано:

«C.E.S. PROMOTIONS» c гордостью представляют… Танцы для подростков и молодежи. Муниципальный актовый зал, Карлайл.

Суббота, 24 августа, с 19.30 до 23.30

Новая потрясающая группа из Бирмингема

POLKA TULK BLUES BAND

(В том числе бывший участник MYTHOLOGY)

Так же в программе

CREEQUE.

Танцы без перерыва (Вход 5/-).

Вот оно, сказал я себе.

Это наконец-то случилось.

Сам концерт прошел замечательно, не считая того, что на сцене я чуть не обделался от страха. Неприятности начались потом. Мы собирали свои инструменты – техники были для нас непозволительной роскошью, – как вдруг ко мне подошел огромный парень с ярко-рыжими волосами и какой-то гнойной сыпью на лице. У него в руке был пол-литровый стакан, а рядом троллеподобная подружка. «Эй, ты, – сказал он. – Нравится моя девушка?»

– Что, прости? – спросил я.

– Ты меня слышал. Тебе нравится моя девушка? Ты пялился на нее. Хочешь ее трахнуть, да?

– Должно быть, ты меня с кем-то перепутал, – ответил я. – Я ни на кого не смотрел.

– Ты пялился на нее. Я видел. Своими чертовыми глазами. Хочешь ее, да?

К этому моменту парень приблизился ко мне настолько, что я почувствовал запах пота от его футболки. Он был громадный, а голова, как гребаная наковальня. Он был даже больше, чем мой старый приятель, хулиган-громила с Берчфилд-роуд. Выхода не было. Я точно знал, что будет дальше. Либо я скажу: «Нет, честно, приятель, мне не нравится твоя девушка», – а он ответит: «Ты что, считаешь ее страшной, сука бирмингемская?» – а потом оторвет мне голову. Либо я скажу: «Забавно, что ты это сказал, потому что я как раз думал о том, как сильно хочу твою подружку», – а он ответит, «Ага, я так и подумал, ты, сука бирмингемская», – а потом оторвет мне голову.

В любом случае мне конец.

Тогда у меня возникла идея: может, если кто-то еще присоединится к разговору, то это снимет напряжение.

– Эй, Билл! – крикнул я через сцену. – Подойди на секундочку, а?

Билл подошел, насвистывая и держа руки в карманах.

– Что такое, Оззи?

– Хочешь трахнуть его подружку? – спросил я, показывая на троллиху.

– Чего?

– Его цыпу. Думаешь, она шлюшка, или дал бы ей шанс?

– Оззи, ты на хер спя…

Как раз в этот момент здоровый парень перешел на пятую стадию кипения. Он заревел, выбросил свой стакан – повсюду разлетелось пиво и стекло – и попер на меня, но я увернулся. «О нет, – подумал я, – кажется сейчас будут неприятности». Потом парень бросился на Билла, у которого было такое выражение лица, как будто его привязали к рельсам, а на него несется экспресс «Летучий шотландец». В этот момент я был уверен, что либо мы оба, либо один из нас проведет следующий месяц в больнице, но я не учел того, что дальше сделает Тони. Он увидел, что происходит, подбежал к рыжему великану, толкнул его и велел проваливать. Тони был меньше громилы, гораздо меньше, но он превосходно дрался. Конечно, рыжий этого не знал, так что взял Тони за горло. Они немного поборолись, рыжий получил несколько ударов, но потом Тони отвесил ему хорошую затрещину прямо в лицо и продолжал лупить – бам-бам-бам-бам-бам-бам! – пока парень не пошел ко дну как «Титаник».

Ба-ба-а-а-а-а-ах!

Я смотрел с открытым ртом, как Тони расслабил кулак, вытер кровь с лица и спокойно продолжил собирать оборудование. Никто не сказал ни слова.

Потом, когда мы ехали в фургоне на следующий концерт в Уоркингтон, я поблагодарил Тони за то, что он спас наши задницы. Он только отмахнулся и велел больше об этом не говорить.

А Билл еще неделю со мной не разговаривал. Я его не виню.

* * *

Когда мы вернулись в Астон, Тони сказал, что недоволен Аланом и Джимми. Джимми слишком халтурил на репетициях. Да и нет никакого смысла держать саксофониста, если нет полноценного набора духовых. Но нам не нужна была куча духовых инструментов – тогда понадобился бы двухэтажный автобус. А если мы будем делить выручку на полдюжины тромбонистов и трубачей, то нам не хватит денег. Поэтому мы решили так: Алан и Джимми уйдут, и в Polka Tulk Blues Band останется четверо. Но Тони всё равно был недоволен.

– Дело в названии, – сказал он во время перерыва на репетиции. – Оно отстойное.

– Что не так? – возразил я.

– Каждый раз, когда я его слышу, то вижу перед собой картину, как ты сидишь в спущенных штанах и срешь.

– Ну и придумай тогда сам, – обиделся я.

– Вообще-то, – объявил Билл, – я немного подумал, и у меня возникла идея.

– Продолжай, – сказал Тони.

– Нужно представить, что оно написано на большом плакате. На билборде, или типа того.

– Представляю, – сказал Тони.

Билл сделал глубокий вдох. А потом сказал: «Earth».

Тони и Гизер переглянулись и пожали плечами. Я не обратил на них внимания и притворился, что волнуюсь.

– Ты в порядке, Билл? – сказал я, прищурившись.

– В порядке. Что ты имеешь в виду?

– Ты уверен?

– Конечно, черт возьми, я уверен.

– Просто… Мне показалось, тебя только что вырвало.

– Чего?

– БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э!

– Пошел ты, Оззи.

– БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э!

– Просто подумайте об этом, ладно? Оно простое, сильное, без всякой херни, всего пять букв: E-A-R-T-H.

– Билл, честно, приятель, думаю, тебе стоит сходить к врачу. Похоже, тебя снова вырвало. БУ-У-У…

– Оззи, прекрати, – оборвал Тони. – Оно хотя бы лучше, чем гребаный Polka Tulk.

– Согласен, – сказал Гизер. Решено.

Официально в группе не было лидера. Неофициально мы все знали, что это Тони. Он был старше всех, выше всех, лучше всех дрался, был красивее, опытней и, что очевидно, талантливей. Однажды он купил себе черную замшевую ковбойскую куртку с бахромой на рукавах – девчонки такие просто обожали – и стал похож на настоящего рокера. Мы все знали, что Тони из того же теста, что Клэптон и Хендрикс. Фут за футом, он поднимется на их уровень. Он был нашим билетом в светлое будущее.

При Тони я всегда как-то робел, даже когда мы подружились. Он очень закрытый и сдержанный человек. Никогда не знаешь, что в голове у Тони Айомми. Другими словами, он полная противоположность мне: никто никогда не сомневается, что происходит в куче желе внутри моего толстого черепа.

Гизер меня не смущал никогда, несмотря на то, что учился музыке и знал свое дело. Что до Билла, то он был козлом отпущения. Мы всё время над ним подшучивали. Например, он напивался и отключался, а мы оставляли его где-нибудь в парке на скамейке, накрывали газетой, и считали, что это самая смешная шутка в мире. Он был такой добряк, что, казалось, сам напрашивался.

А я? Я по-прежнему был клоуном. Сумасшедшим. Болтуном, который что угодно сделает на слабо`. Другие всегда заставляли меня делать то, что не хотели делать сами – например, спрашивать дорогу у прохожих, когда мы куда-нибудь ехали, или искать новую площадку. Как-то раз в Борнмуте по дороге шел парень со свернутым ковром под мышкой. Все парни закричали: «Давай, Оззи, спроси его, спроси его». Я опустил стекло и сказал: «Эй! Мистер! Не подскажете нам, как проехать на М1?» А он оборачивается и говорит: «Нет. Отвали, урод». В другой раз в Лондоне я кричу парню: «Извини, вождь, не знаешь, как добраться до «Marquee»?» – а он говорит: «Вождь? Вождь? Я что, похож на гребаного индейца?»

Забавно, черт побери, приятель. Мы так смеялись. То, что у нас всегда было чувство юмора – очень важно. Вот почему мы так хорошо ладили – по крайней мере, поначалу. Если у музыкантов нет чувства юмора, то вы кончите так же, как чертовы Эмерсон, Лейк и Палмер, – будете записывать альбомы на восьми дисках, чтобы каждый успел сыграть свое гребаное трехчасовое соло.

И кто только слушает эту чушь?

Если бы не родители Тони, мы вряд ли бы пережили 1968 год, не умерев с голоду. Мы были настолько нищие, что среди ночи воровали сырые овощи с огородов, лишь бы что-нибудь съесть. Как-то раз мы с Биллом нашли десять пенсов и чувствовали себя так, будто выиграли в гребаную лотерею. Мы не могли решить, что на них купить: четыре пакета чипсов или десять сигарет и коробок спичек.

В итоге мы выбрали сигареты.

Мама и папа Тони были нашим единственным спасением. Они давали нам бутерброды из своего магазина, баночки консервированной фасоли, иногда подбрасывали пачку сигарет «Player’s No. 6», даже подсовывали деньги на бензин из кассы. И не потому, что были богаты – у них был всего лишь угловой магазинчик в Астоне, а не какой-нибудь «Хэрродс» в Найтсбридже. Я обожал маму Тони – Сильвию, она была чудесной леди. Старик у Тони тоже был замечательный. Он был одним из тех парней, которые покупают старый драндулет и ковыряются с ним. Вот почему у нас всегда был фургончик для передвижения.

Фургон был нам очень нужен, потому что мы никогда не отказывались от выступлений – ни разу, – даже когда нам платили всего несколько фунтов за двухчасовой концерт, которые еще надо поделить на четверых и учесть расходы. Нам годилось всё, что угодно. Даже Гизер тогда бросил работу. Группа «Earth» была нашим единственным шансом никогда не возвращаться на завод. И нам пришлось очень стараться – у нас просто не было выбора.

Мы были невероятно целеустремленными. Самое безумное, что мы делали, – это идея Тони – узнав, когда в город приедет известная группа, погрузить в фургон всё свое барахло, приехать и ждать у концертной площадки, на тот редкий случай, если артисты не приедут. Вероятность этого была так мала, что даже надеяться не стоило, но мы сочли, что, если это всё же произойдет, то у нас будет шанс выступить перед парой тысяч зрителей… Даже если их это взбесит и они забросают нас бутылками, потому что мы не та группа, на которую они только что слили свою зарплату за два дня.

И знаете что? У нас получилось. Один раз.

Известной группа называлась Jethro Tull. Не помню, где они должны были выступать, – может, в Бирмингеме или городе типа Стаффорда, – но они не явились на концерт. А мы тут как тут, сидим в своем фургоне и готовы выступить.

Тони пошел к директору концертной площадки.

– Группа еще не приехала? – спросил он через десять минут после предполагаемого начала концерта.

– Черт возьми, даже не начинай, сынок, – последовал раздраженный ответ. Вечер у директора явно не задался. – Их здесь нет, и я не знаю, почему. Мы звонили им в отель. Пять раз. Приходите завтра, и мы вернем вам деньги за билет.

– Я пришел не за деньгами, – сказал Тони. – Я просто хотел сообщить, что мы с ребятами из моей группы проезжали мимо – случайно, понимаете? И, если артисты не приехали, то мы могли бы их заменить.

– Заменить?

– Ага.

– Заменить Jethro Tull?

– Ага.

– Как называется твоя группа, сынок?

– Earth.

– Urf?

– Earth.

– Urph?

– Как планета.

– А, ясно. Хм. Думаю, я даже много о вас слышал. Сумасшедший вокалист. Блюзовые каверы. Так?

– Ага. И несколько наших песен.

– А где ваше оборудование?

– В фургоне. На улице.

– Ты бойскаут, что ли?

– А?

– Ты как будто подготовился.

– О, э… ага.

– Тогда ваш выход через пятнадцать минут. Я заплачу вам десять фунтов. И берегитесь бутылок, толпа недовольна.

Как только они договорились, Тони выбежал на улицу, улыбаясь до ушей и показывая нам два больших пальца вверх. «Мы выступаем через пятнадцать минут! – крикнул он. – Пятнадцать минут!»

Невозможно описать, какой мощный заряд адреналина мы тогда получили. Он был настолько сильным, что я почти забыл о своей боязни сцены. А концерт был чертовски хорош. Первые несколько минут толпа ворчала, и мне пришлось увернуться от пары стеклянных бомб, но потом мы привели всех в восторг.