Сотня: Сотня. День 21. Возвращение домой

– Ну привет! Не можешь держаться от меня подальше, верно?

Шагнув к Кларк, он приобнял было ее за талию, но она шлепнула его по руке и спросила:

– Где твоя сестра? Я не могу ее найти.

– Зачем она тебе? – Игривость мигом исчезла из его голоса. – Что стряслось?

– Пропали медикаменты, которые мы с тобой нашли. – Собираясь с силами, чтобы продолжить, Кларк глубоко вздохнула. – Я думаю, их взяла Октавия.

– Что? – Его глаза превратились в щелки.

– Кроме нее, в лазарете ночью посторонних не было, а она, кажется, просто зациклилась на препаратах…

– Нет, – грубо оборвал ее Беллами. – Из всех хреновых преступников на этой хреновой планете ты решила обвинить в воровстве именно мою сестру? – Он смотрел на Кларк, и глаза его пылали гневом. Но когда он заговорил снова, его голос был спокоен: – Я думал, ты другая. Но я ошибался. Ты просто еще одна тупая сучка с Феникса, которая воображает, что все знает лучше остальных.

Он пнул топорище и молча ушел.

На мгновение ноги Кларк словно вросли в землю, и она застыла, слишком ошарашенная словами Беллами, чтобы уйти. Но потом девушка почувствовала, как где-то внутри нее закипают слезы, и, сорвавшись с места, она помчалась к лесу. Пошатываясь, влетела она под сень деревьев; горло перехватило, и Кларк рухнула на землю, обхватив руками колени и прижав их к груди, чтобы унять тоску в сердце.

Оставшись в одиночестве в тени ветвей, она сделала кое-что еще, чего никто не делал на Земле в последние триста лет. Она заплакала.

Глава 19. Беллами

Беллами приостановился, чтобы поправить на плече убитую им птицу. Противостояние с Кларк так взбаламутило его, что он схватил свой лук и, ни секунды не раздумывая, бросился в лес. Только подстрелив у ручья птицу, он начал успокаиваться. Это был хороший трофей – подстрелить того, кто летает, труднее, чем того, кто передвигается по земле, и ему впервые удалось это сделать, – а птичьи перья прекрасно подойдут для новых стрел. Когда они с Октавией уйдут из лагеря, он возьмет их с собой.

Только вернувшись на поляну, Беллами вдруг осознал, что не видел Октавию с раннего утра, и почувствовал укол беспокойства: перед уходом ему следовало убедиться, что с сестрой все в порядке.

Костер уже горел, и, когда Беллами вышел на поляну, к нему повернулась дюжина лиц. Но никто не улыбнулся. Он поправил на плече птичью тушку, чтобы дать им полюбоваться своей добычей. Но почему, черт их дери, они так на него пялятся?

Чей-то сердитый крик привлек его внимание к кучке ребят на дальнем краю поляны, у обломков челнока. Они сгрудились вокруг чего-то, лежащего на земле. Он резко выдохнул, заметив, как это «что-то» шевелится.

Беллами пригляделся, и его замешательство утонуло в ярости, подобной которой он не испытывал никогда в жизни.

На земле лежала Октавия.

Швырнув тушку птицы на землю, Беллами бросился бежать.

– С дороги, – крикнул он, прорываясь в центр круга.

Октавия лежала на траве, и по ее щекам текли слезы.

Над ней с безумным блеском в глазах стоял Грэхем и несколько аркадийцев.

– А ну прочь от нее! – завопил Беллами, прорываясь к сестре.

Но, прежде чем он успел добраться до Октавии, чья-то рука обвилась вокруг его шеи, почти вдавив кадык в дыхательное горло, и Беллами, захрипев, начал, как безумный, озираться по сторонам. Прямо перед ним стоял Уэллс с холодным и жестким выражением лица.

– Что за черт?! – прошипел Беллами. – Убирайся!

Уэллс не двинулся с места, и Беллами, стиснув зубы, бросился на сына Канцлера, но кто-то сзади схватил его за ворот и дернул назад.

– Да отвяжитесь! – выпалил Беллами, и его локоть ударил стоящего сзади так сильно, что тот крякнул и выпустил ворот.

Октавия все еще лежала на земле. Когда она посмотрела вверх, на стоящих над ней Беллами и Грэхема, переводя взгляд с одного на другого, ее глаза округлились от ужаса.

– Лучше скажите, что здесь происходит, и поскорее, – процедил сквозь зубы Беллами.

– Я слышал, как вы с Кларк говорили о пропавших медикаментах, – раздражающе спокойно произнес Уэллс. – Никто, кроме Октавии, о них не знал. Значит, она их и забрала.

– Ничего я не брала, – Октавия всхлипнула, вытерла лицо тыльной стороной ладони и хлюпнула носом. – Они все с ума посходили. – Неуверенно поднявшись на ноги, она шагнула к Беллами.

– Никуда ты не пойдешь. – Грэхем схватил Октавию за запястье и вывернул ей руку.

– Пусти ее! – заорал Беллами, бросаясь на Грэхема, но путь ему заступил Уэллс, а кто-то еще завернул ему руку за спину. – Не трогайте меня! – Беллами яростно отбивался, но в него вцепилось слишком много рук, и он не мог освободиться от их хватки. – Подумайте сами, – Беллами изо всех сил старался, чтоб его голос звучал уверенно, – она получила травму во время посадки. Вы что, правда считаете, что у нее хватило сил стырить лекарства и утащить их подальше от лагеря?

– Сил на то, чтоб гулять со мной по лесу, у нее вчера хватило, – холодно ответил Уэллс. – Мы вместе с ней ушли довольно далеко.

Беллами снова рванулся, пытаясь освободиться от хватки множества рук. Слова Уэллса привели его в бешенство. Если этот урод хоть пальцем посмел коснуться его сестры…

– Давай полегче, – сказал Уэллс.

Он кивнул парню с Уолдена, и тот шагнул вперед, держа в руках моток веревки.

– Тогда скажи этой сволочи, чтобы убрал руки от моей сестры, – злобно произнес Беллами.

Неожиданно откуда-то появилась Кларк.

– Что тут творится? – пробираясь через толпу, спросила она. Ее глаза расширились, когда она увидела Октавию. – С тобой все нормально? – Октавия покачала головой, и слезы снова покатились по ее лицу.

– Пусть Октавия просто скажет, куда она дела лекарства, – спокойно проговорил Уэллс, – и будем считать, что мы во всем разобрались.

– Нету у меня их! – нервно крикнула Октавия.

– Мы знаем, что ты врешь, – зашипел Грэхем. – От твоего вранья тебе же хуже будет.

Октавия взвизгнула от боли, когда он сильнее сжал ее запястье, а Беллами опять забился, пытаясь вырваться.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Беллами, обращаясь к Уэллсу. – Вы хотите нас связать?

– Верно, – разжал челюсти Уэллс. – Октавия будет под арестом, пока не скажет, куда дела медикаменты, или пока мы не найдем улик, указывающих на кого-то еще.

– Ах, под арестом? – Беллами демонстративно оглядел поляну. – И как же вы собираетесь это сделать?

Кларк с напряженным лицом шагнула вперед.

– Я все равно провожу большую часть дня в лазарете, – отрывисто заговорила она. – Можно держать Октавию там. Я не спущу с нее глаз. Улизнуть она точно не сможет.

– Ты это серьезно? – хохотнул Грэхем. – Она увела лекарства у тебя из-под носа, а теперь ты намерена не спускать с нее глаз?

Кларк угрюмо повернулась к нему:

– Грэхем, если тебе этого мало, можешь поставить под дверью охрану.

– Это же нелепо, – Беллами трясло от изнеможения, которое пришло вслед за приступом гнева. – Посмотрите на нее, – сказал он, – для кого она может быть опасна? Развяжите ее, и я прослежу, чтобы она никуда не делась.

В поисках сочувствия он окинул взглядом лица стоявших вокруг ребят. Наверняка кто-то из них понимает, какая фигня тут происходит. Но никто не захотел встретиться с ним взглядом.

– Вы все тут чокнулись. – Беллами повернулся к Грэхему, и его рот скривился. – Это ты ее подставил. Ты украл эти лекарства.

Грэхем, хмыкнув, бросил взгляд на Ашера:

– Я же говорил тебе, что он так скажет.

Небо становилось все темнее, облака укутывали его серым одеялом. Беллами глубоко вдохнул:

– Ладно. Верьте, во что хотите, только отпустите Октавию, и мы уйдем из лагеря. Насовсем. Мы даже не возьмем ничего из ваших драгоценных припасов. – Он посмотрел на сестру, но ее мордашку исказил шок. Она явно была не в восторге от подобной перспективы. – И вы сможете забыть о нас навсегда.

Лицо Кларк на мгновение исказила гримаска боли, вновь сменившаяся застывшим выражением стальной решимости. Она это переживет, горько подумал Беллами. Станет таскаться по лесам с кем-нибудь другим.

– Не думаю, что это возможно, – насмешливо сказал Грэхем. – Не раньше, чем мы получим назад лекарства. Мы не можем допустить, чтобы еще кто-то умер только потому, что твоя маленькая сестричка – наркоманка.

Обвинение, словно плеткой, ожгло нервы Беллами. Он готов был придушить Грэхема за такие слова.

– Хватит, – сказала Кларк, протестующе поднимая руку и тряся головой. – Я хочу вернуть лекарства больше, чем любой из вас, но препирательства тут не помогут.

– Ладно, – сдался Беллами, – только я сам отведу ее в палатку. И никто ее больше пальцем не тронет, ясно? – Наконец освободившись, он подошел к Октавии, взял ее за руку и поймал взгляд Грэхема. – Ты об этом пожалеешь, – сказал Беллами низким, опасным, голосом.

Обняв дрожащую сестру, он с мрачной решимостью повлек ее к медицинской палатке. Он сделает все, что понадобится, чтобы ее защитить. Так было всегда.

За последние несколько месяцев это был уже третий визит охранников. Они стали приходить чаще, чем год назад, а Октавия росла. Беллами, хоть и старался не думать о будущем, ясно понимал: они не смогут прятать сестру бесконечно.

– Не могу поверить, что они не посмотрели в шкафу, – хрипло сказала мать, глядя на Октавию. Беллами на руках нес ее на диван. – Слава богу, она не заплакала.

Беллами осмотрел сестренку с ног до головы. Она вся была такая маленькая, начиная от крошечных, одетых в носочки ступней и кончая невозможно миниатюрными пальчиками. Исключением были только ее пухлые щечки да огромные глаза, всегда блестевшие от слез. Однако она никогда не плакала. Нормально ли для двухлетки быть такой тихой? Неужели она каким-то образом понимает, что случится, если ее найдут?

Беллами уселся рядом с Октавией, которая повернула головенку и уставилась на него своими сине-голубыми глазами. Он потянулся и потрогал ее блестящий темный локон. Мордашка сестры выглядела точь-в-точь как лицо кукольной головы, которую он нашел среди всякого старья в заброшенном складском помещении. Он хотел взять голову домой, чтоб Октавия могла с ней поиграть, но решил, что правильнее будет выручить за нее в Обменнике несколько рационных баллов. К тому же он сомневался, полезно ли ребенку играть с кукольной головой без тела, как бы хороша эта голова ни была.

Октавия схватила его палец своей малюсенькой ручкой, и Беллами усмехнулся.

– Эй, отдай, – сказал он, изображая испуг.

Октавия заулыбалась, но не хихикнула. Он не мог припомнить, чтобы хоть когда-то слышал ее смех.

– Это было так близко… – забормотала себе под нос мама, расхаживая взад-вперед по комнате. – Так близко… так близко… так близко…

– Мама, что с тобой? – спросил Беллами, чувствуя подступающую панику.

Мать подошла к раковине. Несмотря на то что сего дня утром давали воду, там все еще громоздилась посуда. Он не успел все перемыть до прихода охранников, и теперь, чтобы это сделать, придется ждать пять долгих дней.

Из коридора послышался далекий грохот и взрыв смеха. Мать ахнула и осмотрелась по сторонам.

– Посади ее обратно в шкаф.

Беллами загородил Октавию рукой.

– Все нормально, – сказал он. – Охранники только-только ушли. Теперь их некоторое время не будет.

Мама шагнула вперед, в ее округлившихся глазах плескался ужас.

– Убери ее отсюда!

– Нет, – сказал Беллами, соскальзывая с дивана и становясь между матерью и Октавией. – Это не охранники, просто кто-то тусуется в коридоре. Незачем ее прятать.

Октавия захныкала, но сразу замолчала, когда мать задержала на ней дикий взгляд и забормотала: «О нет, о нет, о нет-нет-нет», запустив руки в растрепанную шевелюру. Она прислонилась к стене и со стуком сползла на пол.

Оглянувшись на Октавию, Беллами медленно подошел к матери и осторожно опустился перед ней на колени.

– Мам?

В нем опять рос страх, новый, совсем не такой, как тот, что терзал его во время инспекции охранников. Где-то в желудке возник холодный, парализующий ужас, от которого стыла в жилах кровь.

– Ты не понимаешь, – слабо сказала мать, глядя в пространство над головой Беллами, – они собираются убить меня. Забрать тебя и убить меня.

– Куда забрать? – дрожащим голосом спросил Беллами.

– Не обе сразу, – прошептала мама, ее глаза смотрели в никуда, – не обе сразу. – Она моргнула, сфокусировав, наконец, взгляд на Беллами. – У тебя может быть либо мать, либо сестра.

Глава 20. Гласс

Гласс преодолела последний лестничный марш и свернула в свой коридор, не опасаясь, что охрана задержит ее за нарушение комендантского часа. Ей казалось, будто она летит, и ее легкие шаги едва ли нарушали покой тихого коридора. Она поднесла руку к губам, еще хранящим память о поцелуях Люка, и улыбнулась.

В четвертом часу ночи корабль был пуст, коридорные лампы светили тускло. Расставание с Люком вызвало у нее почти физическую боль, но лучше уж перетерпеть это, чем попасться матери. Если достаточно быстро лечь спать, возможно, удастся убедить собственный разум, что Люк, теплый и сонный, свернулся калачиком рядом с ней.

Она поднесла большой палец к сенсорной панели и скользнула в дверь.

– Здравствуй, Гласс, – прозвучал с дивана голос матери.

Гласс сбилась с дыхания.

– Привет, я… я была… – промямлила она, подбирая слова.

Ее разум лихорадочно выискивал убедительный повод для ночной отлучки. Но она не могла больше лгать. Не могла. Особенно о Люке.

Бесконечно долгий миг прошел в молчании. В темноте Гласс не могла разглядеть выражение маминого лица, но чувствовала, что та сбита с толку и рассержена.

– Ты ведь была с ним, не так ли? – наконец спросила Соня.

– Да, – с облегчением сказала Гласс; наконец-то ей незачем больше врать. – Мам, я люблю его.

Соня шагнула вперед, и Гласс поняла, что на матери до сих пор черное вечернее платье, а ее губы подведены помадой. В воздухе витал почти неуловимый, исчезающий, аромат ее духов.

– А где ты была сегодня вечером? – устало спросила Гласс.

Все было точь-в-точь как год назад. С тех пор как ушел ее отец, мама редко обреталась где-то поблизости, постоянно отлучалась по ночам и частенько отсыпалась днем. Но сейчас у Гласс не было сил стыдить мать или сердиться на ее поведение. Все, что она почувствовала, – это легкая грусть.

Сонины губы искривились в изуверской пародии на улыбку.

– Ты понятия не имеешь, на что мне пришлось пойти, чтобы защитить тебя, – вот все, что она сказала. – Ты должна держаться от этого парня подальше.

– От этого парня? – переспросила Гласс. – Я знаю, ты думаешь, он просто…

– Хватит, – отрезала мать. – Неужели ты не понимаешь, как тебе повезло, что ты до сих пор здесь? Я не допущу, чтоб ты погибла из-за какого-то уолденского засранца, который вначале совращает девушек с Феникса, а потом бросает их.

– Он не такой! – пронзительно выкрикнула Гласс. – Ты же его даже не знаешь!

– Он тебя не поберег. Ты была готова пойти на смерть, чтобы его защитить. Да он, наверно, забыл тебя, пока ты сидела в Тюрьме.

Гласс передернуло. А ведь правда, когда она оказалась в Тюрьме, Люк начал встречаться с Камиллой. Но Гласс не могла осуждать его за это, ведь, отчаянно стараясь обезопасить любимого, она сама порвала с ним, наговорив при этом ужасных гадостей.

– Гласс, – Соня так старалась говорить спокойно, что ее голос дрожал, – прости, что я была так резка. Но пока Канцлер все еще в палате интенсивной терапии, ты должна быть очень осторожна. Если, придя в себя, он найдет хоть один повод отменить твое помилование, он это сделает. – Она вздохнула. – Я не могу позволить тебе снова рисковать собой. Неужели ты уже забыла, что недавно произошло?

Конечно же, Гласс ничего не забыла. Воспоминания, как шрамы от браслета на ее коже, останутся с ней на всю оставшуюся жизнь.

А мама даже не знает всей правды.

Когда Гласс миновала контрольно-пропускной пункт и пошла по крытому мосту на Уолден, охранники проводили ее странными взглядами, но она не обратила на это никакого внимания. Пусть, если им хочется, думают, что она намерена купить наркоты. Они все равно не придумают ей более страшного наказания, чем та мука, на которую она сейчас идет.

Время шло к вечеру, и коридоры, к счастью, были почти пусты. Люк вот-вот вернется с утреннего дежурства, а Картер еще будет сортировать пищевые брикеты в распределительном центре. Гласс знала, что это глупо, – Картер ненавидел ее, и вряд ли его ненависть усилится, когда она разобьет сердце Люка, – но все равно не могла решиться на разговор, зная, что в соседней комнате кто-то есть.

Перед дверью она помедлила, рассеянно коснувшись рукой живота. Она должна это сделать именно сейчас. Слишком много раз у нее не хватало сил начать этот разговор. Слишком много раз она набиралась отваги, чтобы порвать с ним, но ужасные слова не шли с губ. «В следующий раз, – снова и снова обещала она себе. – Мне просто необходимо еще раз увидеть его».

Но теперь ее живот заметно округлился. Даже на половинном рационе Гласс все труднее было прятать отяжелевшую фигуру под бесформенными платьями – Кора вечно хихикала в рукав от одного их вида. Скоро беременность станет заметна, и тогда не избежать вопросов. Совет будет требовать, чтобы она назвала отца. Если к тому времени она не расстанется с Люком, он непременно во всем признается в надежде спасти ее, и тогда они оба погибнут.

«Ты спасаешь его жизнь», – сказала себе Гласс и постучала в дверь, понимая, что последний раз стоит перед этой дверью. В последний раз сейчас увидит она улыбку Люка – он всегда улыбается ей так, словно она единственная девушка во всей Вселенной… И слова, которые она только что произнесла, показались ей пустым звуком.

Но, когда дверь открылась, в дверном проеме стоял вовсе не Люк. Это был Картер, одетый лишь в простые рабочие штаны.

– А его нет, – рявкнул Картер.

Глаза его сузились, и Гласс покраснела.

– Ой, прости, – сказала она, отступая. – Я зайду попозже.

Но Картер вдруг шагнул вперед и схватил ее за руку, больно сжав запястье.

– Что за спешка? – спросил он с усмешкой, от которой Гласс замутило. – Зайди и подожди. Я уверен, он скоро будет.

Заходя следом за Картером в комнату, Гласс морщилась и потирала запястье. Она и забыла, какой Картер высокий.

– Ты сегодня не на работе? – вежливо спросила она, присаживаясь на краешек дивана, где они обычно устраивались вместе с Люком.

Сердце сжалось, когда она подумала, что ей больше не придется сидеть положив голову ему на плечо. И что он никогда снова не положит голову ей на колени, а она не зароется пальцами в его волосы…

– Настроения не было, – беззаботно отмахнулся Картер.

– О, – протянула Гласс, воздерживаясь от комментариев. Если Картер не возьмется за ум, его опять понизят, а ниже работы в распределительном центре только сантехническая служба. – Очень жаль, – добавила она, потому что совершенно не понимала, что тут можно еще сказать.

– Ничего тебе не жаль, – сказал Картер, делая глоток из бутылки без этикетки. Гласс потянула носом и уловила запах виски с черного рынка. – Ты такая же жопа с глазками, как все остальные девки с Феникса. Всем вам есть дело только до себя.

– Знаешь, мне пора, – сказала Гласс, поспешно вставая и направляясь к выходу. – Передай Люку, что я зайду попозже…

– А ну подожди, – окликнул Картер.

Гласс, не обращая на это внимания и не оглядываясь, дернула дверную ручку, но, прежде чем она успела выйти, Картер протянул руку над ее плечом и захлопнул дверь.

– Выпусти меня! – велела Гласс, поворачиваясь к нему лицом.

Картер осклабился, и по хребту Гласс пробежали мурашки.

– Почему же? – спросил он, хватая ее за руки своими ручищами. – Мы оба знаем, как тебе нравится оттягиваться на Уолдене. Не надо прикидываться привередливой.

– Что ты несешь? – выпалила Гласс, морщась от боли и пытаясь вырваться из его хватки.

Он нахмурился и сильнее сжал ее руки.

– Думаешь, ты такая бунтарка, раз спуталась с Люком? Но я знавал кучу девчонок с Феникса вроде тебя. Все вы одинаковые. – Крепко держа ее одной рукой, он потянулся другой к поясу ее брюк.

– Прекрати, – сказала Гласс, пытаясь оттолкнуть его, в то время как по ее жилам расползался ужас. Она добавила громче: – Перестань! Пусти меня!

– Все нормально, – пробормотал Картер и дернул ее на себя, одновременно выворачивая руку.

Гласс попыталась освободиться, но он был больше чем вдвое тяжелее, и у нее ничего не вышло, как она ни старалась. Тогда, отчаянно дернувшись, она постаралась ударить его коленом в живот. Тоже безуспешно.

– Не бойся, – пыхтел ей в ухо Картер, – Люк возражать не станет. Он у меня в долгу, после того что я для него сделал. К тому же у нас все общее.

Гласс открыла рот, чтобы закричать, но Картер всем телом навалился на нее, и в легких совсем не осталось воздуха. Перед глазами заплясали черные пятна, и она почувствовала, что падает в обморок.

В этот миг дверь отворилась; Картер так быстро отпрянул в сторону, что Гласс потеряла равновесие и рухнула на пол.

– Гласс, – сказал, заходя в квартиру, Люк, – что с тобой? Что тут происходит?

Пока Гласс пыталась отдышаться, чтобы ответить, подал голос Картер. Он успел уже улечься на диван и принять нарочито непринужденную позу:

– Твоя девчонка показывала мне, как модно сейчас танцевать на Фениксе. – Он хмыкнул. – Думаю, ей бы надо еще чуток потренироваться.

Люк попытался поймать взгляд Гласс, но она смотрела в сторону. Ее сердце бешено стучало от страха и ярости, кровь бурлила от адреналина.

– Прости, я задержался. Встретил Беку и Али, ну и заболтались, – Это были друзья Люка из инженерного корпуса, которые всегда хорошо относились к Гласс. Люк протянул руку, чтоб помочь ей подняться. – Эй, да что с тобой? – быстро спросил Люк, когда Гласс не приняла его руки.

После всего произошедшего Гласс больше всего на свете хотелось броситься в объятия Люка, прижаться к нему, ощутить тепло его тела и убедиться, что теперь все будет хорошо. Но она пришла сюда сегодня не за этим. Она не может позволить Люку ее успокаивать.

– С тобой все хорошо? Может, поговорим в моей комнате?

Гласс бросила взгляд на Картера, собрала всю накопившуюся злобу и ненависть и позволила им хлынуть в кровь. Потом она встала.

– Я не пойду в твою комнату, – сказала она, и в ее голосе зазвучал непривычный надрыв. – Никогда больше не пойду.

– Почему? Что не так? – спросил Люк. Он мягко потянул Гласс за руку, но та вырвалась. – Гласс? – В его голосе звучала такая растерянность, что сердце Гласс заколотилось, как сумасшедшее.

– Все кончено, – сказала она, поражаясь холодности собственного голоса. Гласс охватило какое-то странное оцепенение: наверное, это нервы временно отказались ей служить, уберегая от горя, которое иначе, несомненно, раздавило бы ее. – Ты что, правда думал, что это надолго?

– Гласс, – низким напряженным голосом сказал Люк, – я не очень понимаю, что ты такое говоришь, но не могли бы мы продолжить этот разговор в моей комнате?

– Нет. – Пряча глаза, чтоб Люк не увидел ее слез, Гласс изобразила дрожь отвращения. – Я вообще не могу поверить, что тебе когда-то удалось меня туда затащить.

Люк замолчал, Гласс не выдержала и глянула на него.

Люк смотрел на нее полными боли глазами. Он всегда боялся, что недостаточно хорош для Гласс, что лишает ее шансов на безбедную, комфортную жизнь на Фениксе. И вот теперь эти страхи становятся реальностью, и Гласс подтверждает то, что всегда отрицала.

– Это правда? – наконец спросил Люк. – Я думал, мы… Гласс, я люблю тебя, – беспомощно закончил он.

– А я никогда тебя не любила, – она заставила себя сказать это с такой силой, что слова словно бы вырвались из самых глубин ее души. – Не видно разве? Я просто развлекалась, мне было интересно, сколько я смогу с тобой продержаться. Все, наигралась. Скучно стало.

Люк взял Гласс за подбородок и повернул лицом к себе: их глаза встретились. Она чувствовала, как его пытливый взгляд ищет настоящую Гласс, которая пряталась сейчас где-то в самых потаенных уголках ее сердца.

– Ты говоришь неправду, – надломленным голосом сказал он. – Я не знаю, что случилось, но это не твои слова. Гласс, расскажи все как есть. Пожалуйста.

На миг Глас дрогнула. Она может сказать ему правду. Конечно, он все поймет, он простит, что она наговорила ему таких кошмарных вещей. Она положит голову ему на плечо, и они сделают вид, что все будет хорошо. Вместе они смогут встретиться с будущим лицом к лицу.

Но потом она подумала, что тогда Люка, возможно, казнят. Смертельная инъекция – и холодная бесконечная пустота открытого космоса.

Спасти Люка можно, только порвав с ним.

– А ты вообще меня не знаешь, – сказала она, уворачиваясь. Боль, горячая и острая, рвала на куски грудь, и только колоссальным усилием воли Глас удерживалась от слез. – Вот, – Гласс расстегнула цепочку на шее и вложила в ладонь Люка медальон, – он мне больше не нужен.