Два памфлета

Может показаться странным, что так подробно рассказывая об этой удивительной партии, я буду краток в отношении предполагаемой ее главы – эрла Бута. Но в том нет ни лицемерия, ни ошибки. Я стараюсь тщательно избегать личных нападок любого рода. Тем более, что попытки очернить этого аристократа слишком уж часто были либо несправедливыми, либо же поверхностными. В лучшем случае они были склонны направлять негодование этой жуткой бедой в неверное русло и превращать общее горе в средство личных или публичных раздоров. Там, где есть работающий план – именно система, а не отдельный ее представитель, несет в себе подлинную опасность. Эта система не возникла благодаря одной только амбициозности лорда Бута, ее породили обстоятельства, а оформило безразличие к строю, укоренившееся среди наших джентри. Она появилась бы даже в том случае, если бы эрла Бута никогда не существовало. И ей не потребуется ни разумная голова, ни активные сторонники, когда эрла Бута не станет. А потому, чтобы получить возможность выйти из сложившейся ситуации, нужно нападать не на лорда Бута, но на саму партию двора и ее действия.

Есть и еще одна причина, заставляющая меня полностью опустить вопросы, связанные с лордом Бутом. Он крайне мало напрямую общается с нашими политиками. Это просто не в его стиле. Ему достаточно окружить их своими приспешниками. А потому некоторые сочли, что имеют отличное оправдание: работая с самой фракцией, не иметь личных сношений с лордом Бутом. Но кто стал частью администрации, составленной из отдельных личностей, без веры, союза или общих принципов, администрации немощной – не поддерживаемой в народе, кто помогает уничтожать связи между людьми и их доверие друг к другу или в каком-либо виде перестает обращать внимание на общественные запросы ради частных дел, тот может и не иметь ничего общего с эрлом Бутом. Малую роль играет то, друг он или враг этого конкретного человека. Да мало ли, кто он – важно, что он поддерживает фракцию, уничтожающую его собственную страну. Он подрывает основания ее свободы, душит источники ее внутреннего спокойствия, ухудшает в ней управление подданными, лишая ее места в европейской системе международных отношений.

Именно это искусственное слияние с государственным управлением, которое, по большей части, является народным, и возмутило страну. Народ, не вникая в принципы правления, отлично видит его итоги, заключающиеся в чрезмерном применении насилия, ненужных инновациях и хаосе во всех государственных делах. Лично меня только это слияние и интересует. А если я и коснусь итогов его существования, то лишь для того, чтобы обрисовать полную картину. Вот он – источник тех горьких вод, которые мы – через тысячи каналов – вынуждены пить, пока не лопнем. Волюнтаристская власть короны при формировании министерств, которой вдобавок злоупотребляли злые или слабые люди, взрастила систему, которая, напрямую не нарушая буквы закона, губит дух всего этого государства. системы фаворитизма

Дух фаворитизма в исполнительной власти по сути несовместим с духом нашего законодательства. Великая цель создания смешанной формы правления, включающей в себя монархию и контроль над ней со стороны высших и низших слоев населения, заключается в том, чтобы не допустить нарушения королем законов. Это полезный и действительно фундаментальный принцип. Но даже с первого взгляда видно, что он дает лишь негативное преимущество, лишь защитную броню. А потому следующим и равным ему принципом должно быть то, что . И это, по-моему, так же важно, как и правление в соответствие с законом. Законы работают, но плохо. Формируйте правительство, как посчитаете нужным, но оно максимально должно зависеть от применения власти, оставленного на откуп благоразумия и честности государственных министров. Даже исполнение и область применения законов зависят от них. Без них наше государство не более чем схема, нарисованная на салфетке, а не живой, действующий, эффективный институт. Может такое быть, что из-за пренебрежения, некомпетентности или умело построенного плана одна часть правительства ослабнет, другая лишится своего функционала, и все государственные интересы будут позабыты без возможности наказывать за уже совершенные преступления. Тогда первым делом нужно провести соответствующую организацию активной части населения, разделяющую цели мудрого правления. А потому, когда поборники новой системы управления говорят нам, что между ними и их противниками нет ничего, кроме борьбы за власть, и, следовательно, что нас эта борьба никак не касается, мы должны ответить этим наглецам, что из всего многообразия событий, происходящих в стране, нас больше всего должны беспокоить личности людей, которым доверили самое дорогое для нас. Ничто не может сделать этот вопрос безразличным для страны иначе, как либо заставив нас полностью отчаяться, либо доведя нас до состояния спокойной идиотии. Мы легковерностью должны превзойти детскую наивность, чтобы поверить, будто все люди добродетельны. Нас должна испортить дьявольская злоба, чтобы поверить, будто все люди одинаково злы и коррумпированы. В политике, как и в частной жизни, некоторые люди злы, некоторые нет. Принижение первых и возвышение вторых – вот главное дело настоящей политики. А такая форма правления, которая ни в самих своих институтах, ни в их работе не позаботилась о наличии добропорядочных голов, но отдала исполнительную власть в руки первого встречного – сколь бы прекрасным и добродетельным он ни был, – дефективна не только в этом конкретном случае, она неправильна по своей сути. использование неизбежно присущих монарху дискреционных полномочий – будь то исполнение законов или назначение на должности, или решение вопросов мира и войны, или упорядочивание доходов, должно основываться на общественных началах и государственных интересах, а не на предпочтениях или предрассудках, интригах или политике двора

При произвольном правлении формирование министерств следует за формированием законов. Закон и власть, его исполняющая, являются производными воли. Иначе и быть не может. Если подумать, нет ничего более верного, чем утверждение о том, что . Если будет иначе – все обратится жутким беспорядком. Граждане свободного государства, позаботившиеся о том, чтобы создать устраивающее всех законодательство, не могут быть настолько глупыми, чтобы наполнить свою исполнительную власть людьми, на которых они не могут оказывать влияния, кого к высшей власти, от которой зависит само существование государства, привели не народная любовь и вера. любая форма правления должна иметь такую исполнительную власть, которая бы соответствовала ее законодательству

Всенародное избрание должностных лиц, а также открытая система присуждения наград и распределения почестей являются одними из главных преимуществ свободного государства. Без них или их эквивалента народ, скорее всего, не сможет долго наслаждаться вкусом свободы. И он уж точно не сможет рассчитывать на животворящую энергичность хорошего правительства. Рамки нашего государства не позволяют таких прямых выборов, однако они дают нам нечто лучшее (пока жив дух этого строя), чем могло бы дать избирательное право любого демократического государства. До недавнего времени они всегда первым долгом парламента делали . Так сохранялись все преимущества всенародного избрания и отсеивались все его недостатки в виде постоянных интриг и бешеной конкуренции за каждую выборную должность в государстве. То была лучшая и самая изысканная часть нашего государственного устройства. Народу в лице его представителей и выдающихся в стране лиц доверили законотворческую власть, королю – право вето. Королю также обеспечили право выдвижения и избрания на должности, народу – право вето в виде парламентского отказа поддерживать королевских кандидатов. Ранее именно эта власть держала министров в страхе перед парламентом, а парламент – в благоговении перед народом. Если способность контролировать систему государственного управления через назначение исчезнет, то исчезнет все: и парламент, и все остальное. Можно быть уверенными: если парламент молча допустит злодеев к власти и даст им время и ресурсы укрепиться в ней под предлогом честного к ним отношения и в надежде, что власть их исправит или что их действия окажутся лучше, чем они сами, – такой парламент на деле поддержит их политику, как бы он там ни выкручивался и какой бы эта самая политика ни была. отказ поддерживать правительство до тех пор, пока власть не оказывалась в руках тех, кто люб народу, или пока во дворе доминировали фракции, которым народ не верил

Каждое хорошее государство должно быть способно к саморегулированию и к самовосстановлению. Ему должна быть присуща естественная склонность к исключению плохих кадров из правительства и недоверию к инструментам одного только наказания постфактум – наказания запоздалого и не неизбежного, наказания, которое, окажись власть в плохих руках, скорее постигнет жертву, нежели преступника.

Перед тем как люди смогут получить возможность занимать государственные посты, своим поведением они должны завоевать такое признание в стране, чтобы оно служило публичной гарантией отказа от злоупотребления этими должностями. Хорошей гарантией защиты от злоупотребления властью является поведение человека, его верность, его образ, уверенность в том, что он хочет заботиться о своих согражданах; что все вышеперечисленное для него является нормой жизни. Как и то, что он ни капли своей власти или богатства не получил благодаря преступному поведению или предательству народного доверия.

Тот, кто до или во время прихода к власти вынужден отказаться от друзей или, кто теряя ее, остается без таковых, тот, у кого нет влияния на землевладельцев или предпринимателей, но кто получил авторитетность вместе с должностью и потеряет ее, потеряв должность, – того действительно работающий парламент никогда не должен долго терпеть, особенно если дело касается воплощения и определения целей государственной политики, ибо такой человек . никак не связан с интересами народа

Люди, устраивающие хитросплетения и заговоры, открыто отрекаясь от государственных принципов, дабы побольше возыметь от своего совместного беззакония и потому являющиеся абсолютно низменными, никогда не должны получить власть в государстве, ибо они . никак не связаны с душами и умами народа

Вот мысли, которые, на мой взгляд, заставляют раздумывать над лучшим оправданием – в свободной стране, при свободном парламенте – необходимости поддерживать королевских министров, нежели то малое оправдание, которое звучит следующим образом: «прежде чем назначить их, король крепко поразмыслил». Есть в этом принципе нечто утонченное. Однако он таит в себе всяческого рода проблемы – при нашем строе он будет отворачивать умы активных людей от интересов страны к интересам двора. Сколько бы ни было путей к власти, пойдут именно этим. Общественное мнение будет бесполезно для власти, и потому им будут пренебрегать, а качества, которые, как правило, служат основанием для этого мнения, больше не станут культивироваться. А будет ли правильно – в государстве столь демократичном, как наше – лишать амбиции связи с народом и доверять все добродетелям короля, министров и политиков – пусть решает английский народ.

Умные люди меня остановят и, напрямую не оспаривая указанного принципа, поставят под сомнение мой вывод, прикрываясь трудностью, возникающей из-за того, что суверену трудно отличить подлинный глас народа от фракционных воплей, которые постоянно под него маскируются. Нация, скажут они, как правило, разделена на партии, чьи взгляды и желания совершенно несовместимы. Если король доверится одной из них, то обидит остальные. Если же выберет по одному представителю от каждой партии, есть опасность, что они обратятся против него. А те, кому не повезло быть выбранными, сколь бы разобщенными они ни были, вскоре все вместе окажутся в стане оппозиции, которая, будучи собранием многих противоречий в одном месте, без сомнений окажется радикальной и неразборчивой в средствах. Голос оппозиции найдет отражение в народе, и покажется, будто взвыла вся страна, в то время как подавляющее большинство населения – лучшая его часть, словно утонет в той тишине, с которой оно в своей добродетели и умеренности наслаждается благами существующего государственного управления. Кроме того, мнение толпы – плохой советчик, даже для нее самой, из-за ее нестабильности и готовности к насилию. Так что, если сегодня станешь потакать ее склонностям, это самое потакание и окажется причиной ее недовольства завтра. А поскольку все эти особенности общественного мнения трудно постижимы и плохо применимы на практике, то что лучшего может сделать король, как ни принять на службу таких людей, чьи взгляды и наклонности удобны ему самому, людей, которые, как минимум, полны гордости и упорства, которые менее всего склонны мешать воплощению его идей и разрушать плоды его усилий, веря, что если он не собирается вредить народу, то народ поддержит назначенных им людей, захочет ли он оставить или заменить их в соответствии с собственным суждением или чувством? Он найдет необходимые ресурсы в силе и влиянии короны, если, конечно, она не превратится в инструмент в руках одной из фракций.

Не буду лгать – в этом есть своя логика, ибо искусство государственного управления само по себе трудно. Без сомнений, даже самая лучшая администрация неизбежно встретит серьезную оппозицию. Но в то же время даже самая худшая найдет поддержку. Тот, кто задумал обмануть самого себя, в предлогах не нуждается. Но подчеркивать проблемы, связанные с любым вариантом выбора, забывая про различный масштаб и последствия этих проблем, – вот уловка, которой постоянно пользуются те, кто хочет все уровнять и смешать правду с ложью. Главный вопрос – не в том, как уберечься от волнений или как достичь удовлетворения работой правительства – этого все равно не будет в чистом виде нигде и никогда. Главный вопрос – в том уровне благих склонностей народа, которого можно достичь и к которому, безусловно, нужно стремиться. Пока некоторые политики медлят, желая узнать отношение к себе каждого отдельного человека, аккуратно отличая простых людей от лучших, разводя действия фракций и усилия конкретных индивидуумов, то можно дождаться того, что правительство – которое они так хорошо измерили, разделили и развели – обрушится прямо во время проведения этих мероприятий. Когда на весах находится такая важная вещь, как безопасность государства или даже его спокойствие, разумные люди не будут брать на себя ответственность за решение, которое может его погубить. Те, кто в состоянии разобраться в политическом климате, опознают ураган по облачку величиною с ладонь, висящему где-то на горизонте, и постараются найти ближайшее укрытие. Нет пределов гражданской или политической прозорливости. Их нельзя точно измерить. И пусть никто не может провести четкие границы смены дня и ночи, свет и тьма в целом вполне различимы. Да, принцу не сложно будет найти такой способ правления и таких его исполнителей, которые удовлетворят народ, не прибегая к доскональным и скрупулезным поискам абстрактной, универсальной, идеальной гармонии, которая тем самым заставит его забыть о средствах достижения обыденного спокойствия, и так пребывающих в его власти. полностью абсолютного

Стремиться к стабильности своего правления – не столько долг принца, сколько его интерес. Но его советники вполне могут стремиться к хаосу и беспорядку. И если им противостоит общественное мнение, естественно, они захотят его подавить. Тут уже дело народа – доказать, что он сам осознает свою ценность. Ибо его роль, а еще первее – его свобода, стоят на кону. Да и народ не будет свободным, если не имеет никакой роли. Здесь на первый план должна выйти естественная сила нашего королевства: пэры, крупнейшие землевладельцы, богатейшие торговцы и фабриканты, крепкие крестьяне должны подняться, дабы самостоятельно спасти себя, своего принца и своих потомков.

А ведь как раз и настали такие времена. Началась смута, и какую бы сторону вы в ней ни заняли, вы погубите собственные души и принципы. Пока смута не разрешится, страна будет разделена. Ибо, хотя ныне и пытаются создать администрацию, полностью противоречащую духу народа и противную организации его правления, все какое-то время будет находиться в беспорядке до тех пор, пока эта новая система правления не уничтожит государство или само государство не изменит эту систему правления к лучшему.

Есть, как мне кажется, особый яд и скверна в теперешней смуте, которые превосходят все, что я ранее слышал и читал. Раньше создатели планов по введению произвольного правления нападали только на свободы внутри собственной страны. Уже это было настолько ужасно, насколько вообще можно удовлетворить распаленные амбиции. Но противная свободе система правления может быть сформирована так, чтобы серьезно усилить величие государства, и тогда люди, в гордости и блеске этого процветания, смогут найти некоего рода утешение за потерю былых привилегий. И правда, рост государственной мощи часто использовался умелыми людьми в качестве оправдания для сокращения народной свободы. Но задумка той клики, о которой мы теперь говорим, не только парализует каждый нерв нашего свободного государства, но также душит и обездвиживает всю исполнительную власть, ослабляя правительство, лишая его решительности и эффективности, подавляя министерскую инициативность и способность к воплощению любого полезного предприятия во внутренней или внешней политике. Ее создание не ведет ни к усилению независимого правительства, ни к пробуждению энергии абсолютной монархии. Соответственно, власть короны уменьшилась пропорционально с неестественным ростом опухоли во дворе.

Министерства прекрасно понимают, что война – это такая ситуация, которая отлично проясняет ценность народного духа. И они также прекрасно осознают, что их собственная влиятельность исчезнет, как только влиятельным станет народ. Поэтому при каждой возможности они выказывают невероятный ужас перед событиями, которые могут привести к вышеописанному результату. Я не говорю, что они проявляют тот благочестивый страх, который является оборотной стороной желания защитить страну от сомнительного опыта войны. Такой страх, будучи порождением добродетели, возбуждаемый и управляемый разумом, часто оборачивается своевременным проявлением смелости, отгоняющим всякую опасность простым актом презрения по отношению к ней. Но теперешний их страх с первого взгляда выдает подлинную свою причину и настоящий свой субъект. Иностранные державы, зная эту их черту, не побоялись нарушить самые важные договоры. И, бросив им вызов, посреди всеобщего мира начали захватывать территории прямо в сердце Европы. Таковым был захват Корсики отъявленными врагами человеческой свободы, бросивший вызов тем, кто ранее был ее главными защитниками. К этим державам у нас были справедливые претензии – права, которые должны были быть священны как для них, так и для нас, ибо они исходили из нашего милосердия и щедрости по отношению ко Франции и Испании в день их величайшего унижения. Таковым я именую выкуп Манилы и возвращение Франции пленников Восточной Индии. Но эти державы совершенно справедливо понадеялись на наш «двойной кабинет». Данные требования (по крайней мере, одно из них) быстро устаревают. Наши логичные возражения начинают покрываться пылью забытья. По той же причине исчезает часть самых ценных наших рынков. И я не имею в виду те рынки, что растут сами по себе, я говорю о тех рынках, которые мы получили по недавним договорам. Отдельно хочется упомянуть португальский рынок, потеря которого совпала с приходом к власти наших заговорщиков.

Но даже если вдруг окажется, что министры-марионетки обладают силой духа или способны ее проявлять, то особого толку от этого все равно не будет. Иностранные дворы и министры, которые первыми обнаружили и использовали механизм «двойного кабинета»,не обращали внимания на протесты марионеток. Они понимали, что эти бледные министерские тени ничего серьезного сделать не могут. Зависть и взаимная вражда цветут в марионеточной администрации и даже считаются causa sine qua non ее существования: потому-то иностранные дворы так уверены в том, что эта страна уже ничего не сможет достичь с помощью общественного консенсуса. Если один из министров-марионеток смело берется за дело, он лишь яснее подчеркивает никчемность остальных и тем самым расходится с ними. А потому его собственные коллеги хотят скинуть его и уничтожить все его достижения. Таковым было удивительное дело, в котором лорд Рочфорд – наш посол в Париже, получив прямые указания от лорда Шелберна, протестовал против решения корсиканского вопроса. Французский министр, что вполне естественно, пренебрег этим протестом, ибо французский эмиссар при нашем дворе уверил его, что приказы лорда Шелберна не поддерживаются (хотелось бы мне сказать «британской») администрацией. Лорд Рочфорд, будучи волевым человеком, не мог стерпеть подобного обращения. Однако продолжение этой истории крайне любопытно. Он в ярости возвращается из Парижа. Лорд Шерберн, отдавший приказ, вынужден уйти в отставку. Лорд Рочфорд, этот приказ выполнивший, занимает его место. Правда, его принимают на работу в другом департаменте того же министерства, дабы ему не пришлось официально соглашаться в ситуации, подобной той, при которой он официально протестовал ранее. В Париже герцог Шуазель счел подобные перестановки признаком хорошего к себе отношения, а на родине утверждалось, что они стали результатом учтивости по отношению чувствам лорда Рочфорда. Но будь то хорошее отношение к одному из них или к обоим разом, для этой страны все равно. В данном случае наш двор предстал во всей своей красе. Наша официальная корреспонденция потеряла даже видимость своей независимости: британская политика стала объектом насмешек в тех странах, где еще недавно содрогались от мощи нашего оружия, видя при этом объективность, непоколебимость и безупречность, которые мы источали во время любых переговоров. И все это было воспринято именно так, как я и описываю.

Вот такой оказалась наша внешняя политика под влиянием «двойного кабинета». И, учитывая положение двора, она вряд ли могла быть иной. Да и невозможно, чтобы данная схема управления улучшала наше руководство колониями – главнейшими и важнейшими, требующими наибольшего внимания объектами внутренней политики этой империи. Колонии в курсе, что администрация отделена от двора, разделена на части и презираема народом. «Двойной кабинет» в обоих своих частях проявлял по отношению к ним лишь враждебность, при этом не имея ни малейшей возможности навредить им.

Они на своем собственном опыте убедились, что ни один план, сколь бы мягок или суров он ни был, нельзя воплотить согласованно и единообразно. Потому-то они перестают обращать внимание на Великобританию, со стороны которой нет ни стремления к дружбе, ни попытки избежать вражды. Они начинают заботиться лишь о себе и своих делах. С каждым днем они все сильнее удаляются от этой страны. И пока они освобождаются от влияния нашего правительства, у нас даже нет гарантий, что, обретя независимость, они будут дружелюбно к нам расположены. Ничто не сможет уровнять тщетность, слабость, опрометчивость, нерешительность и вечные противоречия нашей политики в данной части света. На эту грустную тему можно писать тома, но лучше полностью оставить ее на рассмотрение читателю, чем не уделить ей должного внимания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

M. De Bethun. Memoires de M. de Bethun, duc de Sully, ministre de Henry IV. T. 1. Londres, 1778. p. 133.

2

«Uxor Hugonis de Nevill dat Domino Regi ducentas Gallinas, eo quod possit jacere una nocte cum Domino suo Hugone de Nevill». T. Maddox. History of the Exchequer. London, 1811. p. 326.

3

W. Pultaney. Seasonable Hints from an Honest Man on the present important crisis of a new Reign and a new Parliament. London, 1761.

4

См. недавние политические писания доктора Брауна и многих других.