Пустяки и последствия

Ранка в душе от «вторых ролей», образовавшаяся ещё в раннем детстве и долгое время саднившая, вроде бы зажила со временем и лишь изредка напоминала о себе раздражающим зудом. Пожалуй, только тогда, когда кто-нибудь уж слишком ярко сиял.

И всё же Лиля всегда была среди первых, среди удачливых и успешных, среди тех, кого замечали, отмечали, ставили в пример, уважали и кто никогда и ни при каких условиях не мог остаться в тени.

…Кстати, сама я из публики в зале. Как ни рвалась на сцену, а не получилось. Не признавалась в этом много лет даже себе, всё думала, что вот-вот, ещё немного, и все узнают, оценят, будут мне аплодировать. Нынче могу спокойно говорить об этом. Теперь-то уж что… Меня, сидящую в зале, типичную зрительницу, никто так и не заметил, как не замечают и прочее большинство без лиц, занимающее положенные места согласно билетикам…

Сразу после института, Лилю с удовольствием взяли на работу в перспективный банк, где она сходу начала делать успешную карьеру. Банк крепчал, и в правильном направлении двигалась её карьера. Убедительно росла зарплата. Там же, в родном финансовом учреждении, Лиля нашла мужа – талантливого менеджера, в точности так же, как она, начинавшего многообещающий путь наверх. Идеальный сюжет! А уж когда у них родилась красавица-дочечка – голубоглазая блондинка, вылитая мама! – Лиля, решила, что всё у неё складывается как нельзя лучше. В миллион раз лучше, чем у тех «лидеров» и «вождей», которые когда-то отодвигали её на второй план, перетягивая все одеяла на себя. Где теперь они, и кто теперь она?

На самом деле Лиля мало про кого знала – кто, где… Но хотелось верить, что у них всё… не очень. Некрасиво думать таким образом, и, если бы хоть кто-нибудь из окружения Лили узнал о её мыслях, очень удивился бы. Ведь Корзун слыла доброжелательной и чуткой, всегда готовой прийти на помощь. Разве такой человек может желать кому-то дурного – кому-то, кто не сделал ему вообще ничего плохого? Не считать же причинённым злом банальное отроческое соперничество!

У всех нас есть «тёмные подворотни» в душе, свои затянувшиеся (или не очень) царапины и шрамы, про которые лучше никому и никогда не знать. Мы сами-то от себя шарахаемся, когда обнаруживаем, ощущаем в себе эти подворотни, внезапно открывающиеся нам в собственной личности, ужасаемся тамошней грязи. Бежим от них, не оглядываясь, не желая признавать, что это – тоже мы, что гадость-то наша, родная, от самой сути идущая. Бежим… Иногда убегаем, иногда нет.

В семье всё было более чем благополучно, работа радовала, квартиру молодым подарили небедные родители – и где! – в районе московского зоопарка, в сталинском доме – большую трёшку с евроремонтом. Два санузла. Гардеробная комната. Тёплые полы, джакузи, зимний сад… Ну, что ещё перечислить, чтобы среднестатистический серый обыватель взвыл и вышел из окна десятого этажа? Лиля иногда устраивала себе забавный аутотренинг «а что у меня есть, а кто я в этом мире». Мысленно сажала перед собой одного из тех, кто когда-то в детстве отодвинул её на задний план своими неоспоримыми достоинствами, и начинала перечислять, как бы рассказывая: «Знаешь, дорогая (дорогой), а у меня есть вот такое и эдакое, это и то…»

Когда ещё не считалось позором иметь аккаунт на сайте Одноклассники.ру, Лиля находила странички тех самых персонажей, и чаще всего они проигрывали ей во всём. Нет, никто не стал маргиналом, никто не опустился до уровня «здравствуй, совок». Все получили образование, неплохо устроились, кое-кто уехал, к примеру, в Америку и вполне там благополучен. Но это не сильно впечатляет. Всё же её, Лилины, успехи и достижения смотрелись выигрышней. Или это иллюзия? Чисто внешний лоск? И в этом месте своих размышлений Лиля всегда напоминала себе бесспорное: а что, собственно, такое наша жизнь в глазах посторонних? Вот этот самый лоск или его отсутствие. Особенно это стало очевидно с появлением интернета и соцсетей. Все видят ту картинку, которую ты им предоставляешь, и никто не ведёт репортаж о своей жизни из сортира или от мусоропровода, правда? Значит, так и сравниваем. То есть, сравниваемся.

Сравниваемся… Не в смысле – становимся равными, отнюдь. Вот оно то самое слово, которое пугало. Стоило ему возникнуть, появлялись тревожность, беспокойство. Ведь сравнивать – плохо! Во все времена рядышком с понятием «сравнение» болтается понятие «зависть». У Лили хватало ума понимать: раз её тянет на сравнения с другими, то с ней что-то не так. И лишь когда ей кажется – именно кажется! – что сравнение в её пользу, то в душу будто ангел спускается и оливковым маслицем поливает всю её изнутри. Тёпленьким таким маслицем, нежным. И улыбка озаряет хорошенькое Лилино личико – блондинки с чуть вздёрнутым носиком. И её глаза излучают свет и доброжелательность.

Лиля всегда пахла «Мажи Нуаром» – любимыми духами, которые муж, зная слабость жены, преподносил ей дополнительно к основному подарку по любому поводу. «Лилечка, вы пахнете так, что хочется сесть рядом с вами и просто дышать! Вами!» – это ей говорили и мужчины, и женщины. «Ой, это всё «Мажи Нуар»!» – смеялась Лиля. – «Нет! Это Мажи на вас, Лиля! Просто Нуар – всем известный аромат, но в сочетании с вами – нечто!»

И сама она – особенное нечто. Да, особенное! И внешность, и ум, и карьера (одна из ведущих менеджеров отдела долгосрочных кредитов); семья, муж (один из ведущих менеджеров в отделе депозитов и расчётных счетов), дочка-куколка. Это что – как у всех? Нет уж! Этих самых «всех» она видит в своём отделе банка каждый день: нищие мыши серого цвета, изо всех сил старающиеся выцарапать выгодную ипотеку на поганые квартиры за МКАДом. Вот это и есть большинство, и, слава богу, она никогда не была среди них.

Но за милой улыбкой прелестной и вежливой сотрудницы банка никто в жизни не прочитал бы подобных мыслей и чувств! Окружающие видели Лилю дамой, безусловно приятной по всех отношениях. Нью дженерейшен, американский стайл, вечная молодость и уверенный путь к успеху, доброжелательность к миру и людям… Уверенное поколение нового тысячелетия.

По счастью, ангел с маслицем практически никогда далеко не улетал, всегда был поблизости, а потому Лиле удавалось быстро прекращать внутреннюю дискуссию с самой собой о сравнениях и зависти. Однажды промелькнувшая и испугавшая её мысль «со мной что-то не так!» будто бы больше не досаждала. Улетела, скорее всего, к тем, у кого есть резоны для рефлексий и переживаний о своей тоскливой жизни. Казалось, у Лили этого нет и быть уже не может. Судьба к ней более чем благосклонна.

Ей тридцать четыре, мужу на два года больше, их карьеры уверенно идут вверх, доченька учится во втором классе самой лучшей школы в центре Москвы… Штиль, покой, безоблачное небо и сплошная ясность блестящего будущего. Так было. И так должно было продолжаться до самой старости, которую они собирались нескоро, ещё очень нескоро встретить в счастье и благополучии.

Крохотная раковая клеточка, подло спрятавшаяся где-то в недрах организма, может вдруг проснуться, встряхнуться, почувствовать силу и внезапно решить: «Хм! А не стать ли мне тут главной? А не сделаться ли мне тем, кто будет решать, что случится в этом теле?». Та мыслишка-клеточка «со мной что-то не так!» улетела, да не так далеко, как хотелось бы, и продолжала кружиться вокруг – на расстоянии, но в пределах видимости. Потому что причина затаившейся мысли торчала недозабитым гвоздиком глубоко внутри Лилиной души. Как бы она ни отрицала это, проговаривая чуть ли не вслух все правильные слова, как бы ни воспитывала себя, старательно подбирая мудрые заклинания, но всё это действовало до времени, до поры. Стоило всего лишь один раз случиться лобовому столкновению с прошлым, и клеточка очнулась, даже маслице не помогло.

Однажды в выходной день, расслабленно серфингуя по социальным сетям, форумам и прочему меню интернета, Лилин глаз зацепился за знакомое имя рядом с фото. Лицо тоже показалось не чужим. Глаз-то зацепился, а палец на мышке машинально продолжал листать виртуальные страницы, не успев среагировать. Стоп, мышь! Назад, ещё раз назад… где ж это было? Ага, вот: текст из Фейсбука с фотографией. Цитата из поста, как положено, со смайликами графическими и рисованными. «Я могу сравнить живопись только с музыкой. С литературой – прозой ли, стихами – нет. Вообще не представляю, как люди могут писать книги? Это для меня сложнее и страшнее высшей математики, честное слово!)) У меня бы мозг лопнул, столько думать и придумывать. А с живописью, как и с музыкой – тебя просто несёт волна, несёт, качает, иногда горный серпантин какой-то, гонка Формула-1 – быстро, лихо! Да, в любой момент всё может кончиться и тебя застопорит на каком-то повороте очень надолго.(( И начинается простой, удручающее отсутствие драйва, опустошение, даже ужас… Но потом волна подхватывает снова – и понеслось! Насколько знаю от знакомых писателей, у них не так. Даже когда есть волна, всё равно сидишь ровно на попе и, оседлав волну, мучительно скрипишь мозгом, часто отсчитывая, сколько ж тебе сегодня удалось накропать в итоге – две строчки или хотя бы две страницы? И голова потом болит! Ужас.( Для меня – ужас. Лучше рисовать!)»

Рита Фишман. Ритка… Девятый и десятый классы. Пришла к ним новенькой, переехав с семьёй из Питера. Сразу заявилась с планшетом для рисования – она рисовала каждую свободную минуту, особенно ей нравилось делать портреты. И у неё получалось! И всё бы ничего, если бы…

Ах, Фишман, зачем ты, художница, опять нарисовалась в этой жизни, как хорошо было без тебя и до тебя – и тогда, в школе, и сейчас!

Рита любила рисовать шаржи и карикатуры, удивительно точно подмечая в людях самое потаённое, главное, зерно личности. Может, в этом и заключается настоящий талант художника-портретиста? Лиля в этом не разбиралась. Но то, что из каждого Риткиного рисунка, будь то набросок портрета или дружеский шарж, торчал характер и то, что составляло суть изображаемого ею человека, это даже она прекрасно видела. И все прочие тоже. Поэтому через короткое время началось нечто любопытное: одни ребята стайкой ходили за Ритой, умоляя их нарисовать, «пусть даже по-смешному». Другие же избегали юной художницы, испугавшись правдивого шаржа, из которого все про них что-то узнают. Происходившее было неочевидно, но внимательная Лиля приметила этот нюанс. И, как обычно, начала сама с собой сеанс самокопания и самопознания.

Хочет ли она «разоблачительного» портрета? Вопрос поставлен неправильно! В чём её могут изобличить? Какие у неё тёмные стороны? Человек как человек, не хуже других, даже лучше. Но, кто знает, что может углядеть эта гениальная Маргарита из Питера. В общем, не очень хочется. Это страх? Нет, не страх, скорее, осторожность. Зачем нужны лишние неприятности и переживания, без которых можно обойтись? Незачем. Поехали дальше. Значит, она, как и прочие перепуганные, теперь станет избегать пристального взгляда Риты, которая вдруг схватит планшет и начнёт, сканируя тебя внимательными серыми, чуть прищуренными глазами, рисовать, рисовать, рисовать… А потом будет либо по-настоящему смешно, либо дико неприятно, либо до тошноты стыдно, либо… либо… Сомневаюсь ли я в своей красоте? Нет, этих комплексов нет и в помине. Так чего я боюсь? Я боюсь? Я на самом деле боюсь?

…Удивляет, как многие взрослые люди умеют обесценивать подростковые драмы! Мол, ерунда, глупости, не проблемы, а проблемки, бедки, детский сад. У меня в таких случаях всегда возникает вопрос: у них память плохая или они на самом деле недоразвиты в определённом смысле и в отрочестве тоже были эмоционально тупыми, а потому им и вспоминать нечего? Мне повезло, я не такая, как прочие, у меня довольно толстая шкура с детства, кроме того, я всегда ощущала за спиной мощнейший тыл в виде родителей. Маму… И знала, что в случае чего никогда не останусь наедине со своей бедой. Поэтому меня миновали страшные бури того периода, вернее, не коснулись последствия бурь… Ведь как без них – было, конечно. Но в моём случае прошло без жертв и разрушений. А вот подружки, помню, рыдали у меня на плече до истерик, одна из дома убегала, её с милицией искали, другая пыталась таблеток наглотаться… Между прочим, у всех были настоящие, серьёзные причины, а не «дурь какая-то», как нередко оценивают детские трагедии «мудрые» взрослые. И ничего из подростковых бед не проходит бесследно, не оставив шрама! Некоторые после своих драм ломаются навсегда. Нельзя оставлять подростков наедине с их проблемами, даже если они кажутся взрослым глупыми и нестоящими. Это опасно дважды: ребёнок может сорваться и натворить глупостей или вырасти с ужасным шрамом в душе, который однажды вдруг закровит… А ведь неправильно, что у меня нет детей, правда? Я была бы отличной матерью – всё понимающей и не делающей фатальных ошибок…

Почему-то Лиле было зябко и муторно от самой себя. Хотелось-то думать так: «Да рисуй меня сколько угодно, Фишман, мне нечего бояться и нечего скрывать. Во мне нет потаённого грязного дна… в отличие от некоторых, которые, ха-ха, трусят!», а не получается. Значит, она не может, гордо подбоченясь, хотя бы мысленно произнести этот маленький монолог? Вот так поворот! Вот это открытие! Неприятно.

Весь девятый класс Лиля прометалась в мыслях и переживаниях. Тем временем, Рита нарисовала половину их ребят, часть которых явно остались огорчёнными, как ни пытались скрыть своё разочарование за маской цинизма. Не у всех хватило самоиронии и взрослости не расстроиться. Но почти никто в этом не признавался. Наблюдательная Лиля, озабоченная своими размышлениями, видела потаённую реакцию одноклассников, как будто рентгеновским взглядом.

К концу учебного года уже никто не решался просить художницу о портрете, а тем более – о шарже. Рита практиковалась на учителях, и у неё получалось очень смешно. К ребятам не лезла, не приставала ни к кому со своим планшетом.

В начале последнего школьного года Лиля придумала вот что: своё тайное и стыдное поражение, о котором никто не знал, кроме неё самой, превратить в явную и для всех очевидную победу. Не может случиться ничего страшного и позорного, ну, с какой стати? Это лишь демоны глупых детских страхов делают «бууу!» из темноты «подкровати», догоняют сзади, когда идёшь домой, а пока возишься потными руками с заедающим замком, кажется, тебя сейчас как схватят сзади за плечи! Глупости всё, малышовые страшилки. Неужели Ритка может изобразить её, Лилю, с рогами и хвостом, как у чёрта? Типа Лиля – ведьма в душе? Ну и отлично, весело будет и даже интригующе с какой-то стороны. Так ведь вряд ли. Что дьявольского можно увидеть в хорошенькой блондинке, почти круглой отличнице, улыбчивой и звонкой Лилии? Зато есть реальный шанс вызвать в ребятах огромное уважение к себе смелостью и уверенностью. Уважение, которое вывело бы её, Риту, из просто особенных в очень особенные, в лидеры. Кроме того, сильно хотелось победить саму себя, свои страхи. Ещё неизвестно, чего хотелось больше.

– Сделай на меня шарж, Ритка! – решилась однажды Лиля под одобрительный гул одноклассников. Юная художница вскинула на Лилю округлившиеся глаза.

– Ты серьёзно? Именно шарж, не портрет?

– Да! Даже карикатуру! – Лиля сама себе похлопала в ладоши. – Хочу карикатуру!

– Лиль, а не боишься? Я ж злая, ты знаешь, – добродушно улыбаясь, произнесла Рита. – Что вижу, то пою. Может, не надо? А то есть уже обиженные.

Наступил момент для заранее подготовленной речи. Спокойно, медленно, как бы подбирая слова – на самом деле выученные наизусть накануне, она произнесла:

– Понимаешь… я уверенный в себе человек. Во всех смыслах. Мне как-то в голову не приходит бояться. Чего? Картинок? Шаржей? Ну, сама подумай! – отработанный короткий смешок именно в этой части текста. – Кстати, мне интересно, что смешного во мне можно увидеть со стороны. Может, это был бы хороший пинок, а? Или… повод для дополнительной работы над своим совершенством, – и снова заливистый смех с расслабленно запрокинутой головой. Тоже отрепетировано и даже перед зеркалом.

– Тебе на самом деле интересно? – с жаром спросила Фишман. – И ты, в случае чего, не обидишься?

Сердце упало. На кой ляд она всё это затеяла. Но паровоз уже разогнался и мчался со своим «чуф-чуф», как дурной, по проложенным рельсам, не умея затормозить. На Лилю и Риту смотрело пар двадцать весьма заинтересованных глаз самого главного общества взрослого подростка: его класс. Его компания.

– Да ещё чего – обижаться! Давай, рисуй, потом нам покажешь. Посмотрим и посмеёмся, – и Лиля лучезарным взором обвела одноклассников, улыбаясь и всем видом показывая, как ей весело. Хотя в душе что-то занудливо ныло на одной противной ноте. Ныло и кололось прямо в сердце и немножко в желудок…

– Ну, хорошо, – улыбнулась Ритка и тут же чуть прищурила серые глаза, внимательно вглядываясь в Лилины черты. Лиле стоило огромной силы воли не шарахнуться от взгляда художника-шаржиста и даже суметь покривляться: поджать губки, потом их вытянуть, запрокинуть руку за голову, дёрнуть плечиком и изогнуться в талии, как делают модели на фотосессиях. В то время, как в душе поселился комочек страха.

Три дня Ритка ничего не говорила и даже не общалась с Лилей, которая вынуждена была делать вид, что её ничто не тревожит, что она беззаботна и вообще не думает о каких-то незначительных пустяках. Но все её мысли вертелись вокруг Риты и того, что она там у себя дома рисует, зараза!

В пятницу, накануне выходных, художница приволокла своё творение в класс.

– Помнится, ты хотела всем показать? – формально спросила Ритка у слегка побледневшей Лили, развязывая тесёмки папки. Что оставалось Лиле? Лиле оставалось лишь изобразить улыбку и чуть хрипловато сказать:

– Валяй! Здесь все свои.

Рита поставила картину на доску, как на подрамник. Ребята сгрудились вокруг.

– Вот чума!

– Ну точно же!

– Ахахааа! Лилька, тебя разгадали и разоблачили!

– Фишман, ты просто какой-то прожектор перестройки!

Перед Лилей стояла архисложная задача: надо было разглядывать картину и быстро конструировать правильную реакцию для окружающих. Одновременно. Задача почти непосильная, потому что Рита натворила делов. Её шарж бил Лилю в самое слабое и больное место, демонстрируя всему свету, что её тайна – вовсе не тайна, что Лилина суть очевидна и видна любому внимательному человеку. Ну, пусть не любому… Но такому, как Рита, видна. И такая, как Рита, может легко отодвинуть, словно тюлевую занавеску, выстроенную Лилей стену для сохранения в тайне её слабости. Она думала, что стена надёжная и крепкая, а оказалось – вообще не стена, а тюлевая тряпочка. Отдёргиваемая одним лёгким движением руки художника.

Рита нарисовала театральную сцену, перед которой полный зал зрителей, изображённых силуэтами, обращёнными спинами к смотрящему, сцена же – прямо перед ним, он – зритель где-то в амфитеатре. В центре сцены стоит некто, тоже в виде силуэта, в котором угадывается роскошная женщина, похожая на Мэрилин Монро. Её руки подняты, на неё направлен свет прожектора, она купается в овациях, к ней летят букеты. А чуть справа и сзади стоит Лиля. Она единственная изображена чётко – фигура, одежда, но главное – лицо. Это Лилино лицо, которое выражает растерянность, обиду… лицо, готовое заплакать. Поскольку всё же рисунок – шарж, глаза у Лили чересчур огромные и печальные, их внешние уголки плывут вниз, оттягиваемые влагой, парочка слезинок блестит на щеках. Чрезмерно пухлые губы искривлены в детскую плаксивую гримаску. И в то же время это, безусловно, Лиля, не узнать невозможно!

Лиля на рисунке протягивает нарочито длинные руки к публике, как бы умоляя обратить на неё внимание. Фигуркой она тянется к толпе, а длинные руки будто на глазах растут, удлиняются, чтобы загородить «звезду» на сцене, чтобы заставить, пусть силой, эту гадкую публику смотреть не туда, не туда, а – сюда, на неё, на Лилю! Изо всех сил она старается забрать всё внимание себе, чтобы цветы летели к её ногам, к её, а не к ногам «Мэрилин»!

У Лили пересохло в горле. Это был удар. Времени не было ни секунды, нужно реагировать сразу и безошибочно. Ребята смотрели, шептались и хихикали.

– И что сие означает? – спросила, как бы недоумевая, Лиля беззаботным голосом. Ну, глупо же, глупо! Неправильная реакция, неправильные слова, всё неправильно! Только хуже будет.

– Да ладно тебе, Лиль, – крикнул кто-то из девчонок. – Всё точняк, но необидно же. Ты такая симпатичная, милая на картинке, тебя жалко и хочется приласкать! – ребята засмеялись. Нет, совсем не зло засмеялись! Доброжелательно даже, в худшем случае – просто засмеялись. И вообще ничего не случилось, небо не упало на землю, мир не перевернулся, через пять минут Ритка свернула рисунок в трубочку и сунула Лиле:

– На, дарю! Не обижайся, шутка же. Ну, заметила я в тебе это, так и для тебя самой не секрет, правда?

– Спасибо! Только я так и не врубилась, в чём соль, но нарисовано красиво, – Лиля тянула улыбку от уха до уха.

– Не врубилась? Окей, будем считать, что так, – усмехнулась Ритка и пошла к своей парте, потому что уже вовсю звенел звонок на урок.

И всё! Конец истории. Никто больше ни разу не вспомнил про рисунок и про Лилину реакцию. Потому что ерунда, эпизод, пустяк.

Пустяк. Если не считать, что после этого случая Лиля внутри себя изменилась за один день так, как, наверное, мало кто может измениться за всю жизнь. Она стала другой.

Во-первых, все её эмоции и реакции отныне были на вечном приколе. Никогда и никто не узнает (поклялась и клятву держала), что она чувствует на самом деле по тому или иному поводу. И никакая Фишман не сможет понять её натуру, всего лишь прищурившись серыми глазами. Фигу! Все вокруг будут видеть только то, что Лиля захочет, что бы они видели. Жесточайшая самоцензура – и не только слов, но и мимики, движений, жестов. Собственно, весь десятый класс, помимо учёбы, Лиля этому и посвятила: науке выглядеть тем, кем ты хочешь, чтобы тебя считали. В тот год она здорово отдалилась от своего класса, от ребят, и это во-вторых. Ей не нужны были свидетели прошлой жизни, когда каждый, оказывается, знал про её слабости. Поэтому сразу после выпускного Лиля выбросила старую телефонную книжку со всеми номерами и сменила телефон, чтобы никто из школьной жизни её не отыскал.

В институте всё пошло именно так, как она и придумала. Нет, ничего не изменилось в том, что её место навсегда в «бэк-вокале»: на сцене, но не солистка. Только никто теперь и не подозревал, что её это мучило. Кстати, любопытно: из-за проклятой Риткиной картинки Лиле стало казаться, что её зависть (да, зависть!) к первым номерам стала больше, сильнее, мучительнее. Или это уже психоз, фиксация на теме? Если фиксация, то тоже из-за Фишман, чтоб ей икалось до конца жизни.

А картинка была заброшена на дальние антресоли. Лиля помнила, что она где-то валяется, но ни разу у неё не возникло желания посмотреть рисунок ещё раз. Почему не выбросила? Самой непонятно. Может, потому что это единственная за всю жизнь картина, на которой нарисовали именно её?

НА ПОРОГЕ АДА

…Задумалась, как повела бы себя моя мама, если б застала меня с бритвой в руке! Страшно даже представить. За маму страшно. Для неё это был бы настоящий конец света. Но это мама. Женщина имеет право быть слабой…

Обессиленная, уложенная в кровать, Ася только плакала и поскуливала, вцепившись изо всех сил в руку отца. Вадим сидел рядом, гладил её голову, целовал и уговаривал:

– Доченька моя, любимая, родная! Расскажи, что случилось! Я ни за что не буду тебя ругать, я всегда на твоей стороне, клянусь, что всё будет хорошо, я же никогда тебя не обманывал. Успокойся, моя девочка ненаглядная, успокойся! Просто расскажи…

Когда ему удалось убаюкать дочь, провалившуюся в тревожный сон со вздрагиванием и постаныванием, Вадим с полчаса сидел рядом с кроватью и следил, всё ли в порядке. В порядке? Да какой может быть порядок, если его девочка, пусть в минуту отчаяния, но решительно не хотела жить! И он, отец, должен узнать причину, понять её и устранить. Чтобы никогда больше…

Прикрыв Асю ещё одним мохнатым пледом, Вадим, оставив гореть слабый ночник, сходил к себе в кабинет за планшетом и вернулся к Асе. Сел в её мягкое пёстрое кресло и решительно набрал в поисковой строке название того самого сайта, который, оказывается, чуть не убил его дочь.

Может ли на самом деле реально существовать сборище убийц, орудующих словом, как стилетом? Трудно в это поверить.

Ещё толком не зная, с чем ему предстоит столкнуться, Вадим почувствовал тошнотворный страх. Заныло в солнечном сплетении, зачастило сердце. Что же, в таком случае, должна была испытывать его девочка? Тугой ком сдавил горло жалостью к беззащитной Асеньке. Беззащитной? Как же так? А он, здоровенный мужик, на что? Сейчас он нажмёт на «enter», и станет ясно. Он это прочитает. Узнает всё до конца. И исправит ситуацию. Защитит свою дочь. Сейчас… ещё немножко… сейчас… Enter!

ФОРУМ ГЛИСТОВ

(избранное)

«Очередная балетная шлюшка Ася Карлова. Она же Ося Карлик. Обсуждаем!»