Миллиардеры везения

– Вы что охуели, пидары? Конечная. Выебывайтесь отсюда на хер.

Оставшиеся в троллейбусе люди кто как спасались бегством или были выпихнуты с помощью других молодчиков. В троллейбус ворвался человек с каким-то железным предметом в руках и ринулся на бугая, который уже схватил за волосы бедную девчонку и зачем-то пристраивал ее голову к своим органам. Та еле-еле сопротивлялась.

– А ну бери, сука. И не дай Бог укусишь – все зубы выломаю.

Между тем ворвавшегося человека остановили, вырвали железную палку из руки, завалили на еще одну сидушку и, заломив его голову за спину, начали было душить, стискивая горло сгибом локтя. В этой заварухе никто практически не обратил внимания на то, как легкой тенью кто-то или что-то метнулось в эту общую свалку. Правда, все стояли спиной к внешнему миру ночного города, поэтому ни взвизгивающего звука далекой сирены, ни уж тем более меня никто не видел и не замечал. Я не знал, что это доблестная милиция, вызванная кем-то из умчавшихся пассажиров, несется по следу насилия. Мне было не до того. Да и стае взбесившихся волков, гогочущих от хорошей дозы наркоты, тоже было на все наплевать, а зря…

Взяв «лапой тигра» первую стоявшую ко мне спиной фигуру сбоку за шею, я легким движением отбросил заслонявшего мне общую картину глубоко назад. Тяжелая туша пробила заднее стекло и вылетела наружу. Сонную артерию этой туши, а вернее, ее жизнь, уже ничем нельзя было спасти. К сожалению, волны зла и агрессии, во все стороны источавшиеся от нее, все равно не принесли бы миру ничего путного. В этом я убедился по несостоявшимся намерениям остальных членов кодлы. У одного из них в руке оказался предмет, похожий на длинный наконечник стрел, которые мы изготавливали с Дедом для занятий по лучной стрельбе. Запястье хрустнуло, предмет сломался пополам, ступней я вышиб из черепа все признаки жизни. Туша влетела сначала в кабину водителя, а потом уже и наружу, дополнив список уходящих из этого благословенного мира. При этом я уже держал зацепом за глаза бугая, ухватившего девчонку, и который тут же ее отпустил, как только схватил его я. Сбив его черепом вылетевший навстречу моему лицу кулак, я с хрустом вывернул его шею к спине. Надо отдать должное, что остальные члены команды попытались предпринять что-нибудь в защиту своей стаи и задергали руками и ногами, видимо, имитируя удары, но с Чоком, затронутым в глубине души своей бесчеловечностью существ в обличии человеческом, во внешнем мире справиться не в состоянии сам Бог. Движения любого лесного хищника, молниеносно хватающего добычу, не сравнимы с реакцией мастера-Чока. Но понять это в момент смерти практически невозможно. Последний из стаи, мертвой хваткой вцепившийся в человека, бежавшего на выручку девчонке, был с легкостью отсоединен от него и гуманно отправлен в иное измерение в шоковом состоянии без возвращения в осознание. Я улыбнулся в ужасе застывшему мужчине, как я догадался, хозяину металлического «жука», а другими словами, водителю троллейбуса, и бережно взял на руки существо противоположного пола, временно находившееся в бессознательном состоянии после всего пережитого. Вынося особь из троллейбуса, я увидел огни приближающейся с быстротой горной собаки машины, похожей на ту, в которой забирали меня утром, и быстренько скрылся в темноте, снисходительно преподнесенной мне существованием для спасения одной из своих сущностей. Отбежав несколько в глубину, я благополучно и без преследования достиг чернеющего вдалеке массива лесных насаждений. Негостеприимная ко мне Москва утонула в справедливости все скрывающей до поры до времени ночи.

Я забрался вглубь кустарников, нащупал руками шелковистое дно травы и расположил небольшое беззащитное тельце спасенной мною девчонки поудобней для будущего пробуждения. Сам тихонечко прилег рядом, дожидаясь утренних лучей огненного Бога, чтобы восстановить молодой организм от шокового воздействия психического удара.

Утро явилось незамедлительно, через пару-другую земных человеческих часов. Птицы, изредка попискивающие над головой, все оживленнее и оживленнее давали знать о себе как о провозвестниках грядущего дня. Через некоторое время я вдруг обнаружил, что скромный лесной массив, казавшийся мне абсолютно безлюдным местом, был-таки переполнен торопящимися и снующими гражданами этого города. По всей видимости, место, которое я избрал для безопасности подальше от вчерашних трагических событий, было прогулочной зоной или большой озелененной площадкой для движения многих человеческих масс. Я потихонечку начал массировать тело спасенной мною девчонки по меридианам энергетических токов для восстановления всех жизненных функций организма. И вскоре маленькая женщина (как я узнал, имя всех особей противоположного пола) очнулась от шокового удара.

– Ты не должен, не должен был спасать меня таким способом! – Кричала она на меня, сидящего у нее в норке на большой высоте огромной каменной коробки, где живут такие же как все мы люди.

– Понимаешь ты меня или нет? – Ее расширенные зрачки, теперь уже от благородного негодования перед моей невозмутимостью, изливали на меня волны сострадания и желания наставить меня на «путь истинный».

После того как я долго и упорно восстанавливал ее, помогая прийти в себя, поднимал ее жизненный тонус, потом долго вел ее в полупьяном состоянии от пережитого в направлении к ее месту обитания, уютной норке квартиры, – это было самым странным. Она, оказавшаяся в руках насильников, переживала за их никудышные, никчемные жизни больше, чем за реальную угрозу, нависшую тогда над нею. Рок, фатум, карма, распределяющие повороты человеческого существования, руководят поступками всех и, как в шахматной партии, логически распределяют их результаты по клеткам жизненных перипетий. Если логика жизни ставит мат, то переспорить и переоправдать финал в каждой конкретной позиции не может никто. Это закон. Ему подчиняются духи, люди, животные, птицы, рыбы, камни, планеты и системы. А это маленькое существо, размахивающее перед моим носом своими изящными, словно отточенными, передними лапками, даже вообразить это не в состоянии. Чай, налитый ею в мою кружку, уже давно остыл. И это было неотвратимым, как вчерашнее происшествие. Но она, которая еле-еле оправилась от всего случившегося вчера, ничего не хотела или не могла замечать.

– Мария, – сказал я. – Если ты сядешь и нальешь себе тоже чаю, то я смогу сосредоточиться и объяснить тебе, что прошедшее прошло. Но если ты будешь прыгать как муха с места на место, я и сам запутаюсь и тебя запутаю своими объяснениями. Я первый раз так близко встречаю существо противоположного пола. И мне трудно разобраться со всеми чувствами и ощущениями. Помоги мне. Ведь моя религия Чоков не дает мне способностей стоять выше над жизнью. И поэтому меня так легко запутать сейчас. Сядь, прошу тебя. И помоги мне вниманием своим. Прошу тебя, помоги мне.

Я встал, как предписывает ритуал Чоков, на колени из уважения к тому, перед чем вся магия Чоков теряет смысл. Ибо нельзя силой взять то, что существует как невесомая Тайна. Я опустился на колени и склонил свою голову.

– Кто ты, неизвестный мой друг, – она мягко взяла мою голову в свои маленькие нежные пальчики. – Кто ты? – Повторила она.

– Зачем ты пришел в мой мир, в мою жизнь? – На глазах ее блестели искорки слез.

* * *

Дик Кларк бегал пальцами по клавиатуре своего личного компьютера, на мониторе которого колонками, колонками и колонками громоздились бесконечные цифры… Он должен был во что бы то ни стало до девяти проверить подключение к сети «Сообщества Первых Лиц» файлов вновь внесенных сумм на данный отрезок времени. Он хотел одному ему известным способом перекрыть доступ ко всем персональным системам внутри сети. Другими словами, он хотел закрыть «ларчик» базы данных, тем самым оставшись полноправным хозяином всей системы. Хотя бы полгода назад это было просто невозможным делом. Но сейчас, на пороге третьего тысячелетия, достаточно было ввести условный знак закрытия доступа. Сделав это, он перепишет на себя всю эту баснословную накопительную сеть, при помощи которой «доили» уже не один год финансовые структуры многих государств. Сделав это, он переписал бы счета на себя переводом в какой-нибудь забытый Богом западно-европейский банк. Швейцария, Турция, Венгрия. Любое название подходило. Любая страна беззвучно восприняла бы эту операцию как должное. Таким образом, Дик Кларк становился полновластным, единоличным хозяином самой крупной, самой богатой финансовой структуры мира. Пока лидеры «Сообщества Первых Лиц» протрут глаза и поймут, что сделал с ними он, Дик Кларк, время утечет как песок, не в пользу этих выскочек.

Он через компьютер оформил заказ на билет самолетом в Лондон, откуда можно переправить себя в любое другое место. С собой он не брал никого. Да и кто был нужен ему, умеющему не только экстериоризовываться (выходить из тела как бесплотное существо), но и конспирироваться с необыкновенным искусством? Через полчаса придет Роберт, и Дик Кларк отправит эту трусливую жирную задницу к теням прошлого.

Дик Кларк мечтательно поднял глаза и почувствовал, что совсем немного осталось ему до триумфа. Потом он просто наберет номер Федеральной Службы и сдаст с потрохами кладохранилище всей этой наркотической гадости, принадлежащее «Сообществу Первых Лиц». Он не был деятелем, заботящимся только об успехе в этой материальной вселенной. Ему нужен был абсолютный успех во всем Времени (во всех его записях): добиться этого он мог только проведя одному ему известные процедуры закрытого посвящения на самую высокую ступень умственных возможностей. Ни взрывать мир дурацкой ядерной бомбой, ни околпачивать дальше суетных обывателей в их тесном заплесневелом мирке он не хотел. Цивилизация сама заглохнет через пару-другую сотен лет при таком безответственном и недальновидном засорении шлаками всей ноосферы. Он был знаком с теориями великого русского деятеля и мыслителя Вернадского и даже ради самоудовлетворения отпечатал сейчас на мониторе крупными буквами его фамилию. Через пару часов, когда самолет, на борту которого Дик Кларк своевременно, совершенно незамечено покинет Америку, достаточно далеко улетит от побережья в сторону Европы, случатся два, казалось бы, неперекрещивающихся события. ФБР под пустырем совершенно заброшенного химического завода по четкой наводке невыявленного анонима обнаружит склад наркотиков в гигантских катакомбах глубоко под землей. Город, где это произошло, по понятным причинам не указывается. А также взлетит на воздух стеклобетонный красавец-небоскреб на окраине одного из индустриальных городов, в котором забытый всеми труп теневого магната Роберта Блика найдет себе достойный по чину безвестный памятник. Правду говоря, огромная яма, образовавшаяся после взрыва, навряд ли с чем-либо ассоциируется. А Дик Кларк на борту красавца-боинга, попыхивая толстой гаванской сигарой, совершенно непохожий на самого себя, в пышных усах и пробковой шляпе, попивал виски.

Он размышлял: благополучно ли доберется летательный аппарат до берегов туманного Альбиона. Ведь все находилось в его «чудодейственных» руках. Он мог экстериоризоваться через многие мили в любое выгодное для него и удобное тело, превозмогая законы гравитации и обычный ход человеческой судьбы. Он, правда, никак не мог предполагать и не предположил бы никогда, что ФБР направило своего агента, состоявшего одновременно и на службе «Сообщества Первых Лиц», в качестве уполномоченного по задержанию особо опасных, якобы недосягаемых, субъектов из числа граждан США. Звали его Пит Махно. Был он из среды когда-то уничтоженных, еще в далеком сорок шестом, остатков Бандеровских банд, хорошо обученный ловкий дипломат, высокопрофессиональный разведчик, а заодно и корректировщик агентурной сети международного отдела по борьбе с терроризмом. К слову говоря, многие террористические акты за последние десять лет, а особенно на авиалиниях, спланировал он. И только он один знал, что самолет будет захвачен через каких-нибудь двадцать-двадцать пять минут спецами его личной боевой группы. Что приземлится самолёт не в долгожданном для Дика Кларка Лондоне, а в непонятной и опасной для него Москве. И что главным виновником этих событий на воздушном судне будет он сам, собственной персоной. А пока боинг, гудя и покачиваясь мощным торсом на воздушных волнах над просторами Атлантики, рулил к далекой Европе, Дик Кларк спал. Он не мог не спать, даже если бы очень сильно этого хотел. В шее у него торчала хрупкая, на незаметной тонкой игле шарик-капсула с нейтрализующим и усыпляющим химсоставом.

* * *

Ивана Семеновича разбудил долгий дребезжащий звонок. Звонили настойчиво, упрямо. И Ивану Семеновичу казалось, что этот дребезжащий звон пронимает его аж до самых пят. Часы на искусственном камине показывали час ночи. Иван Семенович абсолютно не понимал, кто может его так настойчиво тревожить в столь позднее время. Сначала он даже было испугался. Но потом вспомнил, что пока он работает с материалами «Сообщества Первых Лиц», его надежно ведут и охраняют все двадцать четыре часа в сутки, – успокоился. Звонок не унимался. Дребезжал так, что казалось, вся квартира ходуном ходит. Кто же это в столь поздний час? Стрибог осторожно поднялся с кровати и грузной шаркающей походкой поплелся к двери, на ходу запахивая любимый халат с желтыми розочками. Его плотное студенистое тело колыхалось при каждом шаге и не давало ему отдышаться. Ему казалось, что дыхание его, тяжелое, смутное дыхание, слышится даже на площадке, на лестничной клетке. Он как можно тише подкрался к двери, привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до тонированного глазка, искусно спрятанного по ту сторону двери в кожаном плетении. Потом, наконец, опустился на всю стопу и, тяжело отдуваясь, принялся «вскрывать» и раскупоривать многочисленные замки дверей. Наконец внешние и внутренние створки не устояли, и двери открылись, пропуская внутрь две странные для столь позднего посещения фигуры. Один из двоих был одет в потрепанные широкие джинсовые шорты и длинную выцветшую майку. На ногах были сланцы пляжного стиля. Другая фигурка, как только он впустил своих посетителей, начала испуганно и отчаянно жестикулировать и, вращая глазенками, принялась полушепотом-полукриком пересказывать какую-то недавнюю страшную историю. Одето крохотное создание было в спортивные штаны и спортивную куртку от разных, но новых спортивных костюмов. Тут же сброшенные кроссовки покатились в угол, оставляя на полированных полах грязные разводы.

– Успокойся, Мария. Я абсолютно ничего не могу понять. Говори медленнее. – В обратном порядке запирая двери, между тем отозвался Иван Семенович.

– Папа, ты не представляешь… Бум, трах, головы летят. Кости, руки, ноги трещат… Свалка. Человеческая трагедия. И в эпицентре – твоя дочь, собственной персоной. И вдруг, откуда ни возьмись, рыцарь со звезды… Молодой человек без страха и упрека выносит твою дочь с ристалища. Прямо в беззвездную ночь… Спасает ее. Ты не представляешь, как я перепугалась. Я даже потеряла сознание, на самом деле. И если бы не он… Ты не представляешь, папа, чем бы это все могло закончиться.

– А теперь, дочь, давай все по порядку. Познакомь меня прежде с твоим молодым кавалером. И пойдем на кухню… Пригласи молодого человека пить чай с нами.

Мария, откусывая очередной густо намазанный кусочек хлеба с маслом, покрытый сверху не менее толстым слоем красной икры, повторяла, как заученную молитву, глубоко потрясшие ее события:

– Представляешь, папа. Мы с девчонками расстались в девять, и я решила заехать к тете Веронике, а ее не оказалось дома. Ну я и поехала обратно к Светке, еле успела на последний троллейбус… А там какие-то молодые кретины завалили в троллейбус, галдят, матерятся, пихаются… А один подходит и говорит прямо прямым текстом – я уж повторять не буду в интеллигентной компании… В общем, оборзели, щенки. Проходу нет. Хозяева жизни. Юнцы перерослые… Ну я его послать хотела, а он, сволочь, схватил за волосы и давай меня таскать по всему сидению, зубами вниз… Ну, думаю, крышка тебе, Маришка! Даже все молитвы из головы вылетели. И вдруг он, Святослав (я его теперь так называю) делает с ними что-то страшное. Я до сих пор не понимаю, что он с ними сделал. В общем, сирена, милиция… Какофония целая. А он взял меня на руки и понес. Я часов шесть у него на коленях в парке проспала, представляешь, па?..

Иван Семенович кивал в такт рассказу дочери, но слушая, абсолютно ничего не мог услышать, так как голова его была занята совершенно другим делом. Он вообще, по существу, уделял мало внимания дочери. И вот уже десятиклассница, на пороге своей взрослой жизни, Мария абсолютно выросла предоставленным самому себе созданием, с полностью раскрепощенным интеллектом, самостоятельным и не в меру эмансипированным существом. Иван Семенович за своей адвокатской карьерой, а особенно после смерти жены, пять лет назад, совершенно забросил дочь, хотя и любил ее, как ему казалось, безмерно. Поэтому он, собрав всю свою волю, отвлекся от дел «Сообщества Первых Лиц» и решил, наконец, по-настоящему вникнуть в происходящее.

– И что? – Сказал он. – Вы так и оставили всех этих бедных ребят на том самом месте?..

– Папа, очнись, каких ребят? Это законченные подонки. Если б Святослав не пропустил их через мясорубку, то они бы гадили и дальше. Такие, как они, не чувствуют ни вины, ни жалости.

Я молча стоял рядом с белым гудящим ящиком вытянутой прямоугольной формы, от которого исходил изрядный холод, и пытался сохранять вид и выражение лица человека, к которому разговор сей не имеет ровным счетом никакого отношения. Мария, наконец, перевела горящий взгляд на меня, потом на отца и спросила:

– Папа, может он побыть у тебя недельку-другую? Дело закроют. Страсти поулягутся. Все станет на свои места. А потом ты поможешь ему с трудоустройством, чтобы не маялся человек. Ладно? Решено? Ты сделаешь это?

– Мария не совсем права, – встрял в конце концов я. – Мне не нужно ни от кого прятаться. Я просто расставил все ловушки, и нужный зверь попался. А сейчас мне нужно просто где-то переждать до прихода своих братьев, с которыми у меня есть небольшое соглашение по поводу места встречи.

Я тут же понял, что говорить дальше не могу, так как выложу все свои цели и задачи постороннему уху. Это не входило в мои теперешние планы. Могли возникнуть неприятности «на большую ногу». И пока я не узнал местопребывание людей, контролирующих основную сеть «Сообщества Первых Лиц» здесь, в Москве, мне нужно было для этого некоторое время.

– Папа, я могу рассчитывать на тебя?

Чувство долга наконец пересилило в Иване Семеновиче все остальные эмоции по поводу нового знакомого, и он сдался.

– Мы решим что-нибудь с молодым человеком. А сейчас давайте быстренько по постелям. Чистое белье найдешь в своем шкафу, Мария. У меня завтра сложное слушание. Мне нужно выспаться. Еда в холодильнике. Всем спокойной ночи.

Мне не хотелось спать, и мы долго еще сидели с Марией, глядя на ночные улицы с высокого шестнадцатого этажа в центре Москвы. Странные чувства нежности и ненависти одновременно переполняли меня до краев. Я не мог дать им выход. По крайней мере сейчас. Не имел никакого права во имя великой традиции Чоков.

* * *

На краю города, в забытой Богом глуши, «доблестные воины» «Сообщества Первых Лиц», молодые новобранцы, готовились к встрече высоких гостей. Было объявлено, что такого-то числа в определенное время Московский филиал примет элитных представителей из числа лидеров – некоронованных королей «Сообщества Первых Лиц». Кто это будет, каковы числом, для каких целей, естественно, никому не сообщалось. Да и зачем рядовому новобранцу знать, в чем заключаются цели и намерения тех, кто управляет его судьбой – будущего строителя новой цивилизации? Готовились истово. Чистили, мыли свое религиозное царство, в котором каждому отведена своя роль, собственная ниша будущего Первого Лица. Накануне произошло неприятное ЧП. Некто неизвестный забрался в святая святых Ордена – складохранилище и, зверски расправившись с охраной, видимо, произвел какую-то диверсию. Администрация склонялась к мнению, что орудовал профессионал из врагов Ордена, «которые кишмя кишели вокруг и пытались разнюхать, разузнать, выведать всю необходимую информацию для развала Ордена». В связи с этим вводился новый распорядок, по которому удесятерялись бдения и трудовые радения всех без исключения членов «Сообщества Первых Лиц». Усилилась охрана: вместо двоих человек на складохранилище, поочередно меняясь, дежурило теперь десять-двенадцать; проверки и построения усилились и ужесточились в дисциплине еще больше. За секундное опоздание можно было пострадать на дисциплинарном уровне. Провинившемуся давали двойные-тройные нормы дневных работ, из-за чего, естественно, внушительно уменьшались сроки отдыха и сна. Провинившихся было мало, но никому не делали поблажек. Элита филиала беспрерывно осуществляла контроль за низшими чинами. Особенно придирчиво и безапелляционно осуществлял эту политику заместитель командующего Московским филиалом Моисей Визирюк, долговязый, сутулый мужлан лет тридцати-тридцати пяти, необыкновенно шустрого темперамента и бесподобно омерзительного характера. Его не любили, но слушались все. Этот человек обладал недюжинной силой и магическим воздействием на людей. Он прошел суровую десятилетнюю школу от истоков филиала, где-то в Подмосковье, до высшего уровня комсостава. Всю накопившуюся тоску по власти за долгий период подчинения и унижения Визирюк выливал сейчас в непомерном количестве на подчиненных, хотя придавал своим действиям вид всегда законный и логичный. Это был изувер с точным, математическим складом ума, острым, пронзительным взглядом садиста и удивительной физической выносливостью. Все, что он изобретал в качестве указаний младшему составу, он с легкостью вполне обоснованно мог исполнять и сам. Так что приобретенный в служении культу догматизм, а также истовость педантичного служаки позволяли ему делать иногда невероятные вещи. И когда он намеренно перекладывал свою способность приспособляемости на других, те, естественным образом, часто «ломались», за что и получали закономерные наказания. Все эти его качества и пристрастия приобрели для него «за глаза» вполне мотивированное прозвище «Черный Ворон».

Итак, Черный Ворон, выйдя перед строем, примерно в сто двадцать-сто тридцать человек, говорил мерным, глухим голосом, беспрестанно улыбаясь (это было его извечной привычкой), щуря в пространство и без того узкие глазки, а также переводя тяжелый взгляд с одного лица на другое:

– Я повторяю, братья мои верные (да, любил он цветистый слог), други! Мы не постоим за средствами, с помощью которых выживаем в этом жестоком мире! Мы примем на себя любые обязательства, которые оправданы высокой целью. Мы возьмем на себя тяжелый труд по искоренению врагов наших. Ужесточим дисциплину еще, если потребуется!.. Искореним вялость и лень в наших рядах. Враги не дремлют! Враги внутри нас и снаружи. Бдительность по отношению друг к другу, бдительность ко всему, что творится за стенами Ордена, – единственное мерило верности Ордену. Вы знаете, прошлой ночью погибли двое наших товарищей. Недостойный отпрыск внешнего мира из числа врагов наших коварно забрался на территорию склодохранилища, видимо, в целях подлой диверсии. Доблестно защищая интересы нашего Ордена, двое пали. Вечная им память, други… Вечная память!.. Так не поскупимся на средства внутреннего и внешнего потенциала нашей веры и добьемся победы! Дело построения лучшей цивилизации, я надеюсь, в твердых, крепких руках. Кто не с нами, тот против нас! Кто спит, того разбудим! Кто нуждается – привлечем! Только борьба оправдывает наше существование!..

Во дворе было темно и дождливо, и фонари, освещавшие место действия, мрачно скрипели в такт его речи. Даже ветер, казалось, притих от суровой направленности слов говорящего.

– Да, основное – чтобы встретить наших гостей с честью и достоинством, подобающими Ордену, каждый должен повысить еще и еще свое рвение. Отличившимся пред лицом Братства будет определена в качестве поощрения программа льгот в обучении и продвижении по лестнице Самосовершенствования! Да здравствует будущая цивилизация!!!

Тихо стояли люди в униформе черного цвета, слушали, слегка опустив головы, внимали. Атмосфера позднего вечера подавляла, но не этих людей. Они были настроены на общую цель, как хорошо смазанные машины, и в их сердцах не было сомнений… Они знали, что им нужно, – хорошо знали. И не ждали изменений в ближайшие, как минимум, десять лет. Путь ясен, цель – впереди. Чего еще желать? Все будет так, как предписано. Все будет ОК.

* * *

Я проснулся рано и тут же ощутил напряжение внизу живота. Это сила моих намерений пульсировала живым источником жизни. Мое тело знало, что нужно делать. Я был готов к решению поставленных передо мной жизнью задач.

* * *

Что делать честному вору в столице? Вору с сорокалетним стажем, карманнику высшей пробы? Если бы Валька Дубок знал, какую роль ему предстоит сыграть в развертывающейся драме, он бы и пальцем не пошевелил и не появлялся бы на улицах целую неделю. Суть заключалась в том, что настолько был уверен в своей неуязвимости и признанном всеми профессионализме, что ему совсем не составляло труда одинаково успешно «шмонать» в карманах честных граждан и на Лубянке, и в Лужниках. Да, территории давно и безнадежно были переделены между всеми московскими «командами» воров и их шаек, но Валька Дубок пользовался репутацией неприкосновенности как единственный в своем роде. Всегда, выходя на «работу», он слегка щурился на солнце, задирал голову, принюхиваясь, как собака ко всем запахам вокруг, и бодро шел к метро (жил он на Шабаловке), чтобы приступить к своим обязанностям. Легко сливался с толпой, как-то даже весело выбирая жертву, и вел ее до ближайшего поворота, где, якобы оступившись, приобняв свой вожделенный объект, извиняясь, уносил в своих карманах чужое имущество. Нельзя сказать, чтобы он был абсолютным мошенником, отпетым негодяем или, того хуже, простеньким «фраерком без понятий», но дело свое он любил, отдавал ему душу, как поэт своим произведениям. Никогда он не пользовался ни остро отточенной монетой, ни ножом, ни, упаси Боже, лезвием обычного станка, – орудием его мастерства являлись его собственные руки, с непревзойденным молниеносным искусством выдергивавшие небольшие, в основном, суммы из карманов зазевавшихся граждан и гостей столицы.