Тришка на Севере

– Да уж. – Андрей Максимович откашлялся в кулак.

«Смешной ты, товарищ Макаров. Тоже мне, нашёл везунчика. И что изменилось бы, если бы увидел? Мало ли разрушенных домов и целых посёлков по стране. А жить без зрения разве лучше?»

– Прости, брат, – опомнился Александр Борисович. – Что-то я ляпнул, не подумав. Но ты же меня понял?

– Конечно, – махнув рукой, улыбнулся мой подопечный. – А что за войска тут стояли?

– Да кого тут только не было, – усмехнулся Макаров. – И лётчики, и связисты, и стройбатовцы, и погранцы. В начале восьмидесятых даже мотострелков привезли, типа береговой охраны, но потом и их отправили на материк. Даже сверхсекретные подразделения были! Прямо в сопках! Огромные помещения в скалах, где хранились ядерные боеголовки. На аэродроме круглосуточно дежурили истребители, здесь же располагались самолёты дальней авиации. Иными словами, военная мощь была такой, что американцы с большим опасением поглядывали на наш регион. Америка-то тут рядом.

– И куда это всё подевалось? – спросил Андрей Максимович.

– Бог его знает, Андрюха, что-то вывезли, что-то бросили. Сейчас у нас в посёлке остались несколько жилых домов, суд да церковь. А люди перебрались в Первомайский, там ещё что-то похоже на современную жизнь: ухоженные цветные домики, школа. А здесь как на Марсе. Зато мы отстояли наш памятник «МиГ-19», который поставили в 1977 году в честь авиаторов-первопроходцев и защитников неба Чукотки.

– Что значит «отстояли»? – удивился Максимыч. – Небось, на металлолом хотели порезать?

– Нет, – замотал головой Макаров, – музейщики хотели забрать к себе, в Энгельс. Там у них расположен Музей дальней авиации, вот они и хотели его там поставить, но жители взбунтовались, категорически запретили трогать самолёт. Это же наша достопримечательность! Правда, зрелище неестественное. Самолёт МиГ-19 посреди разрушенного посёлка смотрится прямо как какой-то сюрреализм.

Вскоре мы забрались в поджидавший нас уазик; в машине было так тепло и уютно, что меня сразу потянуло в сон.

– Знакомьтесь, ребята, – произнёс Александр Борисович и указал на водителя: – Это Фёдор. – А затем, похлопав Максимыча по плечу, сказал: – А это мой старый друг, Андрей.

– Очень приятно, – почти хором произнесли мужчины, и мы без всякого промедления отправились в путь.

Водитель подозрительно посмотрел на меня и спросил у Макарова:

– Саня, барбос-то спокойный?

«Ну вот! Не успел приехать на Чукотку, уже барбосом обозвали. То ли ещё будет…»

– Спокойно, Федя. – Александр Борисович потрепал меня за шею. – Это учёная собака, поводырь, так сказать. Она моего друга по Москве водит, а там народу сам знаешь сколько, и никого ещё не укусил.

– А-а-а! – протянул Фёдор. – Ну, тогда всё нормально. А то я тут недавно поехал со свояком на рыбалку, а у него этот, как его… лохматый такой… нью… ньюфаундленд. Еду за рулём, а он сзади на меня напал и хватанул за ухо.

«Вот, Федя, ты привираешь! Между прочим, это мой предок. Знаю я этих собак, они доброжелательны и к людям, и к другим животным, а будешь тонуть, так ещё и спасут из воды. С чего это он тебя хватанул за ухо?»

– Не может такого быть! – вместе со мной усомнился и Александр Борисович. – Ньюфаундленд – миролюбивая и спокойная собака.

– Да он, видимо, игрался со мной, а я же за рулём, вот и дёрнулся от испуга.

– Смею вас заверить, уважаемый Фёдор, – вступил в разговор Максимыч, – вас скорее укусит человек, чем собака-поводырь.

«Мои подопечные всегда меня защищают от нападок. Спасибо, друзья. Легко заподозрить и обвинить любого в неблаговидных поступках, когда вам не могут ответить».

Примерно час спустя Андрей Максимович с Александром Борисовичем сидели за обеденным столом и пили ароматный чай с морошковым вареньем. Здесь я впервые увидел трёхлитровую банку, заполненную красной икрой, – завораживающее зрелище! И не только увидел! Хозяин щедрой рукой наполнил кошачью миску деликатесом и подвинул её ко мне.

– Угощайся, дорогой, красной икоркой тебя угостят только здесь, на Чукотке. На материке никто так не расщедрится.

«Спасибо тебе, добрый человек, – мысленно поблагодарил я и проглотил небольшую порцию. – Вкусно, слов нет, но солоноватая ваша икорка и к зубам прилипает».

Супруга Александра Борисовича, Ольга Владимировна, напекла невероятно аппетитных пирогов, хотя, честно говоря, я сужу о них только по запаху да по тому, как Андрей Максимович к ним приложился. Их мне почему-то никто не предложил. Видимо, здесь думают, что собакам пироги противопоказаны, но зато меня ждало другое угощенье – мороженая корюшка. Сразу скажу, друзья, эта рыба – всем рыбам рыба. Неожиданно вспомнился ароматный карасик, которого поймал когда-то мой самый первый подопечный, Иван Савельевич. Но признаюсь честно: с чукотской корюшкой он не сравнится.

Ой, чувствую, сейчас кто-то упрекнёт меня и сделает замечание: мол, что же ты, собака, сразу свойства нашего подмосковного карасика принизил? Где же твой патриотизм?

Не пойму такой упрёк по двум причинам. Во-первых, на вкус и цвет товарищей нет. А во-вторых, и Анадырь, и Угольные Копи – это всё Россия, наша любимая страна. Так что и карасик, и корюшка – одного поля ягоды.

– Вчера наловил, Андрей, нарочно к твоему приезду, – сообщил Александр Борисович. – Попробуй, её не только твоему Трисону можно есть мороженой, мы на рыбалке всё время так едим. Чуть соли, хлеба – и прекрасный закусон, сам понимаешь.

Андрей Максимович аккуратно взял большим и указательным пальцами кусочек рыбы. Ольга Владимировна подвинула к другой его руке солонку и сказала:

– Вот, Андрюша, держи.

– Благодарствую, – улыбнулся Андрей Максимович и, слегка подсолив, отправил кусочек в рот. – Действительно очень вкусно. Никогда бы не подумал, что буду есть сырую… то есть мороженую рыбу!

– Но, конечно, не каждую так можно, – рассмеялся Александр Борисович.

– Слушайте, ребята! – вдруг воскликнул Максимыч. – Мне показалось, или ваша корюшка пахнет свежими огурцами?

Я принюхался и учуял этот аромат, который невозможно ни с чем спутать.

– Нет, не показалось, – ответил Макаров. – Когда соседи с рыбалки приходят и размораживают дома улов, запах огурцов стоит на весь подъезд.

– Удивительно! – восхитился Андрей Максимович. – Я слышал об этом, но полагал, что это образно говорится, ну, там чуть похоже. Словом, потрясающе!

– Погоди, Андрей Батькович. – Александр Борисович хлопнул друга по плечу. – Мы ещё с тобой сходим на рыбалку.

– Да какой из меня рыбак? – усмехнулся Андрей Максимович и махнул рукой. – Отрыбачил я, брат…

– Ну зачем же так безнадёжно? – возразил Макаров. – Корюшку можно ловить и будучи незрячим. Ничего сложного, я тебя научу.

– Если так, – улыбнулся Максимыч, – нужно попробовать. Представляешь, как мои домашние удивятся, когда я им расскажу, что ходил на рыбалку. Максимка обзавидуется…

– Любит порыбачить?

– Очень, – кивнул Андрей Максимович. – Он в детстве со мной ни одного похода на рыбалку не пропустил. А сейчас сам ездит с друзьями на Волгу, на Цимлу́ за лещами. Правда, выбираться ему удаётся редко, ты же знаешь нашу службу, но тем не менее находит время.

– Кстати, твой Трескон будет на рыбалке помогать тебе! – воскликнул Александр Борисович. – Там всё просто…

Господи боже мой! Я уж думал, больше никак нельзя моё имя исковеркать. Но нет предела совершенству! Трескон – это что-то совершенно новое и неожиданное. Неужели от слова «треснуть»? Но треснуть можно как кого-то, так и самому – напополам.

Иван Савельевич иногда, нащупывая меня после ужина возле порожней миски (я изредка просил добавки), говорил мне: «Хватит есть, Трисон, а то морда треснет». Я соглашался. Но чтобы вот так обозвать меня Тресконом? Это какую же фантазию нужно иметь?

Нет-нет, он же рыбак, тут наверняка совсем другое слово замешано. Конечно, он перепутал с рыбой! Есть такая рыба – треска. Что ж, видимо, судьба у меня такая – испробовать все созвучные клички на собственной шкуре. Хорошо хоть с хеком не перепутал или с какой-нибудь барабулькой.

– Ну какой же он тебе Трескон, Саня? – рассмеялся Максимыч. – Трисон его зовут. – И повторил с выражением: – Три-сон!

– Прости, запамятовал, – виновато произнёс Макаров, даже не взглянув в мою сторону.

Это ж надо так! Обозвал меня какой-то селёдкой пряного посола, а прощения просит у Андрея Максимовича. Хоть бы пирожочком вину загладил, что ли! Нет, икры – пожалуйста, а остальное – не для Трескона. Но вы же знаете, я не из обидчивых. Понимаю ведь, что всё это сказано не нарочно и без умысла. Да и шучу я, размышляя о треске и о пирогах.

– Эх, Саня-Саня, время-то как быстро пролетело, – произнёс мой подопечный. – Я смотрю, ты насовсем тут обосновался? Домой не тянет?

– Да как тебе сказать, – поцокал языком Макаров. – Мы сначала с Олей думали перебраться на материк и даже едва не уехали, уже и вещи собрали… Но потом передумали. Привыкли мы здесь, Андрей, никуда не хочется уезжать.

– У тебя как в той песне: «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда». Кто там пел? По-моему, этот, как его… Бюль-Бюль Оглы!

Александр Борисович громко рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Ну ты даёшь, Андрюха! Сам ты Бюль-Бюль Оглы! Бюль-Бюль из солнечного Баку, зачем ему Север?

– Забыл, как его… Напомни!

– Кола́ Бельды́! – поправил Макаров.

– Да, точно! – согласился Андрей Максимович и рассмеялся. – Его любимые темы – Север и олени. Он, наверное, из этих краёв?

– Нет, – замотал головой Александр Борисович, – я как-то передачу смотрел по телевизору о нём. Николаем его звали, родился на Амуре, нана́ец по национальности. Хорошо пел, мне все его песни нравятся.

– Да, в СССР он гремел. Ты знаешь, Александр, – Андрей Максимович неожиданно сменил тему, – а я вот перед отъездом к тебе увлёкся вашим писателем. В смысле, чукотским – Юрием Рытхэу. Аннушка мне вечерами читала его книги. Скажу тебе, они очень интересные. Вот так не собрался бы к тебе, может, и не прочитали бы ничего из его творчества…

– А что хоть читали? – полюбопытствовал Александр Борисович.

– Повести, романы, рассказы всякие. «Конец вечной мерзлоты», «Последний шаман», «Под созвездием печали».

– Он писал очень хорошие книги, – согласился Макаров. – Добрые, человечные.

– Андрюша, ты, если захочешь спать, не стесняйся, – заметив частые позёвывания гостя, сказала Ольга Владимировна. – Разница во времени большая, шутка ли – девять часов. Здесь нужно привыкнуть.

– А раньше разница была и вовсе в десять часов, – добавил Александр Борисович. – Вот у нас какая страна, всё время диву даюсь!

– Но тем не менее в гости вот ездим друг к другу, – пошутил Андрей Максимович.

– Только редко, – тяжело вздохнул Александр Борисович. – Увы, очень редко.

– Оля права. Чувствую, нужно немного поспать. Ольга, ты мне не давай долго разлёживаться, чтобы я не перепутал день с ночью, нужно же на ваше время переходить. А то так и будем дневалить: вы – по-чукотски, я – по-московски.

– И хорошо, круглосуточное дежурство, – пошутил Макаров.

– И собачка пусть тоже поспит! – сказала Ольга Владимировна. – Ей тоже нужно акклиматизироваться.

– Да ну что ты, Оля! – махнул рукой Андрей Максимович. – Ему-то зачем? У него как свободная минута выпадает, так он дремлет.

Нет, вы посмотрите на него! Заботливый какой! Дремлю… Ещё скажи, что я лентяй неисправимый. Хотя чего я возмущаюсь? Максимыч прав: я и впрямь стараюсь в свободное от работы время вздремнуть. И не раз уже объяснял, почему так поступаю: работа у меня сложная, я должен быть наготове в любой момент. Иногда бывает так: лежишь, балдеешь и вдруг: «Подъём!» – и полдня трудишься без отдыха, а с Максимом (сыном Андрея Максимовича) иногда ещё и ночь прихватываешь. Вы же, наверное, не забыли, как он меня в поисково-розыскную собаку превратил. Иными словами, тут не до графиков и режимов. А потому появилась свободная минута – падай и набирайся сил. И ничего плохого я в этом не вижу.

Глава 3

Ещё когда Александр Борисович накладывал мне в миску красной икры, я заподозрил, что тут обитает кто-то из семейства кошачьих. И, вы знаете, я не ошибся.

Знакомьтесь: кошка Чита. Не перепутайте имя с восточносибирским городом – ударение на первом слоге. Забегая вперёд, говорю: Чита на удивление добропорядочная и достойная, так что подружились мы с ней с первой минуты.

Оказывается, пока я лакомился икрой и корюшкой, хозяйская кошка гуляла на улице. Войдя в квартиру, она доброжелательно взглянула на меня и вежливо кивнула. Вы же знаете, с каким надменным видом коты-хозяева обычно встречают незнакомых гостей, да ещё собак? Тут же всё было очень тактично, любезно и приветливо.

И Ольга Владимировна отреагировала на её приход совершенно спокойно. То ли Максимыч предупредил, то ли она сама знает, что поводырей нарочно обучают невероятной терпимости к котам.

– Иди, Читушка, – пригласила её на кухню Ольга Владимировна, – познакомься с нашим гостем. Это лабрадор-поводырь, мирная собака, не бойся, он тебя не обидит.

Чита подошла ко мне вплотную, мы с ней слегка обнюхались (это, если по-человечески, поцеловались) и поприветствовали друг друга на одном только нам известном языке.

– Чита, – представилась кошка.

– Трисон, – ответил я.

– Ой, – промурчала Чита, – да я о тебе тут слушаю уже два месяца. – Она села напротив меня, сложив вместе лапы. – Только о тебе все разговоры, с тех пор как стало известно, что вы с хозяином приезжаете к нам.

– С подопечным, – поправил я.

– С кем? – удивилась Чита. – Это ещё кто такой?

– Мой Максимыч, – уточнил я. – Просто у нас, поводырей, не принято называть человека, с которым работаешь, хозяином. Он подопечный, поскольку я за ним слежу и помогаю ему комфортно передвигаться. Слово «хозяин» в такой ситуации звучит как-то не совсем правильно, можно даже сказать нелепо.

– Ясно, – замурлыкала Чита и сменила тему: – Как тебе наша Чукотка? Холодно?

– Ну, в общем-то, не просто свежо, – уклончиво ответил я. – Хотя и у нас в Москве тоже бывают такие морозы.

– Морозы – это ещё полбеды. Тут иногда такая пурга закрутит, что по три дня из дома не выйти. Даже оконные рамы на первом этаже заметает. Нам повезло жить на третьем, но ни в коем случае нельзя забывать затворять окна. У нас тут один сосед ушёл на работу и забыл форточку закрыть, а тут как назло пурга началась. Вернулся с дежурства через сутки, ругал себя на чём свет стоит. Целый день пятеро солдат помогали ему откапывать квартиру.

– Солдаты МЧС? – вспомнил я свою подругу, спасательницу Фукусиму.

– Нет, – фыркнула Чита. – Он служит в авиации командиром роты, вот и пригласил своих бойцов. Так ругался, проклинал дежурство, но разве оно виновато в том, что память дырявая? Здесь первый закон: уходя из дома, закрой все окна и форточки, иначе будешь рыть прямо в квартире снежные окопы.

И тут я заметил, что у Читы очень короткий хвост.

– А это… как случилось? – полюбопытствовал я. – Отморозила, что ли?

– Мороз тут ни при чём, твои соплеменники постарались, – грустно ответила она. – Здесь много бродячих собак, а деревьев нет. Не успела убежать, вот и отхватили. Болела долго, да что вспоминать, давно это случилось, я ещё маленькой была.

– Бедная ты. Ну, а как сейчас? Не обижают?

– Нет, своих не трогают, – тихо мяукнула Чита. – Я одному кобелю глаз царапнула, так больше никто не нападает. Живём в своём дворе дружно, а по чужим я не хожу, здесь все – и коты, и собаки, и люди – друг друга знают. Если начинается пурга, а хозяев дома нет, тебя соседи к себе пускают. Люди тут суровые, но дружные. Север всё-таки, здесь в одиночку не выживешь.

– Слушай, Чита, а ты медведя белого видела? – вдруг спросил я.

– Да где ж я его тут увижу? – муркнула кошка, по-своему усмехнувшись. – Они же по посёлку не ходят. Чтобы медведя найти, нужно в тундру ехать да поближе к воде. Хотя, говорят, к нам как-то забредала медведица с двумя медвежатами. Видимо, сильно прижало, раз они искали помощи и защиты у людей. И такое бывает.

Заметив, что подопечный мой перебрался в спальню, я предложил Чите перейти к нему поближе.

– Я должен быть всегда рядом, – пояснил я, и она согласилась.

В тот день мы ещё долго тихонько беседовали. Максимыч, видимо, сильно устал, аж захрапел, что с ним бывает довольно редко.

Спал мой подопечный недолго, максимум часа два. Проснулся и тут же спросил:

– Триха, ты здесь?

– Ав! – ответил я. Мол, а где ж мне быть?

– Молодец, мой собак, – сказал он и, протянув руку, погладил меня. – Умница. Ты знаешь, Трисон, я бы ещё минут шестьсот вздремнул, да боюсь, ночью буду по квартире блукать, разбужу всех жильцов.

– Ав! – согласился я.

– Значит, нужно вставать. Слушай, а пойдём по улице погуляем? – неожиданно предложил Андрей Максимович. – Заодно и проснусь, и освежимся. Справишься?

– Ав! – гордо ответил я.

Что значит «справишься»? Ну и спросил! Щенок я тебе, что ли, из школы собак-поводырей? Я, между прочим, в океане на чужом острове не пропал, хотя едва ли не в камере смертников побывал, меня там и ёжики морские кололи, и змеи кусали, и птицы-разбойницы нападали, мне даже попрошайничать пришлось! А тут всё-таки своя страна, родная. Конечно справлюсь, не пропадём, Максимыч!

– Вот и прекрасно! Пойдём чукотским воздухом подышим. Мы недолго, чтобы лапы не отморозил.

Чита, услышав нашу беседу с подопечным, замурлыкала:

– Чувствуется, человек тебя очень любит. Это хорошо.

– Мы всегда друг о друге заботимся, – подтвердил я.

– Повезло тебе. У меня хозяева тоже очень заботливые: и накормят, и согреют, и погладят. Хозяйка меня даже в кровать пускает. Я ей песни по ночам мурчу, она под них засыпает.

Ольга Владимировна сказала, что Александр Борисович ушёл по своим делам, и предложила дождаться его.

– Как же вы в незнакомом посёлке-то? – удивлённо спросила она.

– Не волнуйся, Оленька, – улыбнулся Максимыч, – посмотри на моего красавца, он проведёт меня сквозь огонь, воду и медные трубы.

Ну, это ты, Андрей Максимович, конечно, преувеличиваешь! Через огонь и воду ещё смогу, а вот с медными трубами ты погорячился. Не каждый с этим успешно справится. Человеку иногда не под силу, а уж собаке…

Первая прогулка не обошлась без происшествий. Впрочем, случай наш и происшествием нельзя назвать, но небольшая неприятность всё-таки случилась.

Когда мы вышли из подъезда, навстречу нам выбежала огромная овчарка, с разбегу прыгнула на меня и схватила за уши. Я, разумеется, увернулся и сказал ей:

– Мадам, что с вами? Вы разве не видите, я веду незрячего человека.

А она какая-то невменяемая: всё прыгает, хочет сбить с ног, рычит и лает, словно я сделал ей что-то плохое. Я не выдержал и тоже гавкнул, да так, что Андрей Максимович вздрогнул и остановился.

– Трисон, что случилось? – взволнованно спросил он.

А что я отвечу? Тут ни «ав», ни «у-у» не скажешь, и никого из людей рядом нет. Максимыч, смотрю, растерялся, потянул ко мне руку, чтобы погладить, и что-то зашептал.

«Ну ничего себе, – подумал я, – вот тебе и прогулка. Если у них все собаки такие безбашенные, то сильно тут не разгуляешься. Будешь ежедневно с ними биться, как гладиатор».

И тут овчарка меня огорошила:

– Извини, лабр, по-моему, я перепутала. Ты так похож на нашего Капальку из последнего подъезда. Испугался?

– Да я вообще-то не из пугливых, – ответил я взбалмошной собаке. – Но как-то неожиданно всё.

– Прости, пёс, – вздохнула овчарка. – Меня зовут Астра, тебя как?

– Трисон, – представился я.

– Ты откуда?

– Сегодня прилетел из Москвы!

– Ух ты! – Она покачала головой. – Так ты и вовсе не из наших мест? Ладно, без обид, пока, поводырь, ещё увидимся. Да, кстати, если местные собаки будут приставать, скажи, что Астра, то есть я, – твоя подруга. Хорошо?

– Договорились. – Я кивнул ей напоследок и мысленно добавил: «Тоже мне, подруга нашлась! Чуть старика моего заикой не сделала».

– Всё хорошо, Трисончик? – спросил Максимыч.

– Ав! – ответил я.

– Идём дальше?

– Ав! – повторил я.

Осмотревшись, я мысленно проложил маршрут, для начала несложный, чтобы было легко вернуться домой. Прошу прощения за подробности, сделал пару меток для ориентира – так будет надёжнее.

Что здесь больше всего удивило, так это количество снега, чистого, ослепительно белого, скрипучего. Дома стояли на сваях, и, чтобы попасть в подъезд, приходилось подниматься по высокой железобетонной лестнице. А снег лежал до подоконников на первом этаже. Интересно, он за чукотское лето успевает растаять или нет? Такое ощущение, что он останется здесь до следующего Нового года. Александр Борисович говорил, лето здесь длится месяц – полтора. Ну и как оно справится с таким количеством снега? Невероятно!

Минут через сорок мы вернулись домой.

– Ну, и как вам? – неожиданно рядом с нами раздался голос Александра Борисовича.

– Всё отлично, – живо отозвался мой подопечный. – А ты как тут оказался?

– Пришёл домой, Оля сказала, что вы пошли гулять, вышел на дорогу, постоял немного, вижу, вы идёте, ну и пошёл вам навстречу. На всякий случай.

– Ты не переживай, дружище, я за Трисоном как за каменной стеной, – сказал Андрей Максимович.

– Я даже представить не могу, как это – ходить по незнакомым улицам и ничего не видеть.

– Человек ко всему приспосабливается, Саня. Я тоже раньше представить не мог, а оно вон как: живу, ещё и в гости на край земли летаю.

– Пойдём, брат, ужинать. – Александр Борисович взял моего подопечного под руку. – Я кое-что нам вместо чая взял. Всё-таки гость у меня сегодня дорогой и желанный.

– Спасибо, Саша, – тихо сказал Андрей Максимович, и мы направились домой.

Если бы я запомнил все разговоры в тот вечер воспоминаний, мне хватило бы материала ещё на одну повесть. Друзья душевно беседовали до самой полуночи.

Всё было так хорошо и приятно.

Глава 4

Наверняка вам приходилось слышать выражение «рано радуешься». Мне, правда, в тот день о нём никто не напомнил, но, забегая вперёд, скажу немного иначе: «Зря ты, Трисон, рано радовался». И смех, и грех! Но обо всём по порядку.

На роду мне, что ли, написано во всякие передряги попадать? Или они ко мне, как к магниту, сами притягиваются?

Утро выдалось прекрасное – солнечное, морозное, яркое, серебристое. Александр Борисович объявил нам с Максимычем:

– Ну что, лежебоки, на рыбалку-то идём?

– Так сразу? – удивился мой подопечный. – Не успел приехать, и…

– А чего тянуть? – рассмеялся хозяин. – Снасти есть, погода отличная, желание тоже есть, так зачем же откладывать? Самое время отправиться на лиман за корюшкой. Идём?

– Я за! – бодро ответил Андрей Максимович и обратился ко мне: – А ты, Триха, как?

Странный ты, Андрей Максимович, что за во-просы? Куда ты, туда и я. Разве я могу не пойти? Во-первых, как это будет выглядеть? Отказаться – значит опозориться на всю Чукотку. Представляешь, что будет, когда народ узнает? Наверняка скажут: «Вот это псевдоповодырь к нам приехал! Подопечный на рыбалку собрался, а помощничек испугался, дома остался». А во-вторых, если бы мне такая мысль и взбрела в голову, я бы тут, дорогой мой человек, без тебя со скуки в плачущую Ярославну превратился.

– Ав! – бодро ответил я. Умел бы говорить, добавил: «Не задавай мне, Андрей Максимович, провокационные вопросы».

– Саня, мы готовы! – заявил мой подопечный и, вдруг что-то вспомнив, спросил: – Слушай, а наживка есть? На что она клюёт, эта твоя корюшка?

– На всё яркое! – рассмеялся Александр Борисович. – Мы ловим её на поролон.

– Хорошая шутка. – Андрей Максимович нахмурился. – А если серьёзно?

– Вижу, не веришь! – Александр Борисович похлопал его по плечу. – Но это правда. Никакой живности, никаких продуктов. Удочка короткая, на конце – пружинка, через неё продета леска, на леске – несколько крючков с цветными поролоновыми комочками. Опускаешь в лунку и ждёшь, когда пружинка задёргается, и всё – тяни наверх, да порезче, и снимай рыбу с крючков. Если косяк большой идёт, иногда случается, что рыба на крючки даже брюхом налетает.

– Любопытно-любопытно. – покачал головой Андрей Максимович, потирая руки. – Трисон, будешь мне помогать, следить за пружинкой.

Хорошее предложение! Мне нравится. Главное, не замёрзнуть бы.

Сказано – сделано, и после плотного завтрака мы выдвинулись к Анадырскому лиману. Шли относительно недолго. Вы думаете, мы одни такие мудрые? Кто в такую погоду будет сидеть дома? Не найдёте таких. Рыбаков тут видимо-невидимо, что песка морского. Все с бурами, с рюкзаками, в шапках, унтах, валенках и тулупах.

Александр Борисович оказался очень заботливым человеком. Как только закончил все приготовления, пробурил лунки себе и Андрею Максимовичу, поставил деревянные ящики, предусмотрительно взятые с собой из сарая, размотал удочки. Одну он вручил моему подопечному и объяснил, как нужно действовать, а другую взял себе. Прежде чем приступить к рыбной ловле, Александр Борисович вынул из рюкзака небольшого размера оленью шкуру и бросил на лёд мехом вверх рядом с Андреем Максимовичем. Я сразу и не сообразил, для кого это.