Целинная рать

Витька, закипал от негодования. Он понял, что о его самоотверженном труде, и о нем самом, просто забыли. Громко высказав, общепонятными и доступными словами, все, что он думает об этих «товарищах» с их девичьей памятью, он, решив действовать на свой страх и риск, спрыгнув с подоконника, выглянул в коридор.

На «губе» было тихо, только конце коридора слышались голоса.

– А чего делать? – спросил он сам себя, – пойду сдаваться. Он дошел до двери, из-за которой доносились голоса, прислушался. Судя по ровному гулу голосов, в комнате шла беседа.

– Авось пронесет, – пожелал он сам себе удачи, и робко постучал в дверь.

23

– Да и не говори, Семеныч, у меня самого…, – оборвал на полуслове свой рассказ Игнатич, услышав стук в дверь.

Реакция прожженных тыловиков была отменной. Открыв дверь, Витька увидел двух утомленных прапорщиков, отдыхающих за чтением. Незнакомый, старший прапорщик, углубился в военный, судя по обложке с танками журнал, а его работодатель читал последнюю полосу «Красной звезды». Он тихо переступил порог и остановился, дожидаясь, когда прапорщики оторвутся от чтения и обратят на него внимание.

Первым, поднял на него глаза, старший прапорщик. Увидев, что тот, кто прервал его самообразование рядовой, да к тому же еще и «мабута» он отложил журнал. Придав голосу командные нотки, сказал, – Товарищ рядовой, вы, что к себе в спальню вошли? Разве вас не знаете, что в Армии, прежде чем войти, спрашивает разрешение у старшего по званию? – при этом он скосил глаза на свой, с тремя звездочками в ряд погон, – затем представиться. И только выполнив все это, – Бабичев поднял указательный палей вверх, заостряя этим внимание, – и только после этого, переступить порог. Вы не сделали, ни того, ни другого. А это значит, что устава вы не знаете, и если в армии и были, то из нарядов и «губы» не вылезали.

У Игнатича, от слов приятеля, в восхищение заблестели глазки. Витька, понял, что две этих «тыловых» крысы, от обыденности и монотонности повседневной службы, просто хотят немножко развлечься. Деваться было некуда, открыв дверь, он прошел «точку невозврата». Он решил действовать, опираясь на свой опыт, под девизом «хуже уже не будет. Хорошо там, где нас нет, потому как, нас там нет»

Витька, четко выполнив команду «кругом» вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Опять, теперь уже громко постучал. Услышав, – войдите, – распахнул дверь, переступил порог и заревел, как медведь, который увидел, как с края, его малину собирает куча баб, – Товарищ старший прапорщик, разрешите войти! Рядовой Симонов! Служу Советскому Союзу! Последнюю фразу он стал добавлять с того раза, как на службе, командир полка, застал его, спящим днем в казарме. На его вопрос, – ты кому служишь, сынок? Витька спросонья, ответить не успел. Советскому Союзу, ты служишь, рядовой, – сказал командир,

– Десять суток ареста, чтоб запомнил. Он запомнил, а уж, как служить, тут он решал сам.

– Разрешаю, – милостиво кивнул головой на его крик, старший прапорщик.

– Товарищ старший прапорщик, разрешите обратиться к товарищу прапорщику,– согласно уставу продолжал орать Витька.

Голова Бабичева, еще раз удовлетворенно кивнула.

– Товарищ прапорщик, – стал докладчик по-уставному «есть» глазами своего работодателя, – согласно вашему приказу, все отдраено. Сделана влажная уборка помещения, согласно инструкции, размещенной на двери. Понимая вашу огромную загруженность, решился сам лично доложить вам о выполнении приказа, следуя в отведенную мне камеру.

– Вольно, вольно,– широкая улыбка на лице Игнатича, закрыла бусинки глаз, – Орел, Семеныч, как тебе?

Слитые крепкой дружбой, спитые долгой службой, они понимали друг друга, даже по взгляду.

–Садись,– показал на стул рядом с собой, Семеныч, – звать как?

– Виктором, товарищ старший прапорщик,– рявкнул приглашенный, вытягивая руки по швам, – Служу Советскому Союзу!

–Садись, садись, хватит, орать, не на плацу. И давай без чинов. Меня Владимир Семенычем звать, его Петром Игнатичем. Договорились?

– Ага, – согласился Витька, – только я присяду. Садится – то не хочется, Владимир Семеныч. Пока хватит, и того, что на «губе» сижу

– Категорически поддерживаю. Пронеси мимо, тьфу – тьфу, – постучал Семеныч, по деревянной табуретке,– Присаживайся, Виктор. Обедал?

24

– С завтрака ни капли,– честно признался рядовой Симонов.

– Это поправимо, – оценил ответ, старший прапорщик, – спирт пьешь?

–Пью все, что горит, прилипаю ко всему, что шевелиться. Тем, что не горит, запиваю, что не шевелится, сам шевелю,– доложил Витька, устраиваясь удобней на табуретке.

– Наш человек, лишним не будешь, – доставая бутылку, решил Владимир Семеныч. Прапорщик, Петр Игнатьич, в это время придавал столу прежний вид…

–На «гражданке» такой Закусон, если только приснится, – сглотнул Витька слюну, расстегивая сверху сразу три пуговицы, чтоб не мешали глотать.

– Мы в Армии люди не последние,– ответил Петр Игнатьич, – верно, Владимир Семеныч?

– Об этом толковать, язык зря стачивать, – ответил, тот разливая спирт.

Витькины ноздри, сразу поймали знакомый запах алкоголя, внутри его заиграла музыка, как прелюдия, к хорошей пьянке. Он начал чувствовать себя на верху блаженства, в абсолютном согласии со словами прапорщиков, казавшими ему справедливыми в оценке хозяев стола, а сами они самыми милейшими прапорщиками во вселенной. Приняв от старшего прапорщика стакан, крепко его, стиснув, он еще больше уверовал в свои мысли.

– Сдвинем стаканы, за Родину – мать, за то, что мы служим, и есть, что нам взять, – выдал тост Петр Игнатьевич.

–За верность присяге и без ревизий на складе, – добавил Владимир Семенович.

Витька, ошалевший от такого «зигзага» начала отсидки на «губе» сразу не смог вспомнить ничего похожего и рифмованного, поэтому произнес свое долгоиграющее и всегда к месту – Служу советскому Союзу!

Стаканы звякнули, сдвинутые крепкими руками. Застолье начало набирать новые обороты, приняв на равных, третьего участника.

« Погруженные в думы» со спущенными штанами, приятели сидели под елочками. Сергей читал, прихваченную с собой газетную полосу. Василий, приглашенный на «мероприятие» неожиданно, перечитывал свою «целинную» повестку. За не имением, никакого более подходящего материала, он решил применить ее в качестве туалетной бумаги. А сейчас в который раз, пробегал глазами строчки повестки, которую видит в последний раз, словно пытаясь запомнить их навечно.

По характерным звукам от «дум», по треску сучьев под ногами приходящих и уходящих «мудрецов», перелесок в котором они сидели, пользовался большой популярностью.

– Серега, я все, – оставив на кучке «дум» использованную повестку, Васька застегнул ремень.

–Иди, догоню, – отозвалась голосом приятеля, соседняя елочка.

– Веревку, что – ли заглотнул? – хохотнул «отдумавший», направляясь в лагерь.

В палатке спали, вкусно похрапывая. Василий прилег на место Сергея, и прикрыл глаза…

– Артиллеристы, Сталин, дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас! – радостно горланил Витька, вместе с прапорщиками. В первый раз, ему не затыкали поющий рот, никто не отказывал в выпивке, поэтому и восхвалял он доблестных сталинских «богов войны» громче всех. Пару раз, к ним заглядывал начальник караула, с требованием прекратить пение, но всякий раз, приняв внутрь порцию « отступного», удовлетворенный возвращался к своим обязанностям.

Сумка старшего прапорщика Владимира Семеновича, казалась бездонной. И если бы не явление его жены: худой, бледной особы, с выпирающим углом, огромным животом, они успели бы в песнях и тостах, вспомнить и прославить, еще не озвученные, остальные рода войск.

Пары алкоголя в Витькином мозгу, зацепили струны благородства, и он как истинный джентльмен, решил предложить даме свою табуретку.

25

Но в ответ был отодвинут вместе с ней в угол, не по-женски, сильной рукой. Вспомнив свой опыт таких ситуаций, он мудро решил, пока оставаться в углу.

– Опять в «зюзю» господа офицера,– начала особа с животом, свое вступительное слово,– дома двое голодных ртов, как птенчики клювики открывают, папку с едой ждут. Жена, совсем, до последнего, беременная, а он отдыхает. Опять спирт глушит, с другом своим драгоценным. Переработались, видите ли, – заканчивая свое вступление, она с силой треснула старшего прапорщика, по затылку. Витька, услышав этот звук, втянул голову в плечи,

– Дождешься алкаш, выкинут со склада, и назад в деревню, коровам хвосты крутить. Ведь неделю назад, забыл? Как у командира в ногах валялся, прошения просил, и опять продолжаешь? – дама рывком, за воротник, сдернула Семеныча с табуретки,– Дома я тебе мозги вправлю, а завтра к замполиту пойду,– приговаривала она, толкая того к двери. Вытолкнув его за порог, она повернулась, к побледневшему от страха увиденного, Витьке, и вежливо попрощалась, – До свиданья, молодой человек.

– Доброй ночи, сударыня,– пролепетал он, от страха, вдруг вспомнив старосветские манеры.

После потери друга, Петр Игнатьевич, все еще твердой рукой, с невозмутимым выражением лица, наполнил стаканы.

Витька, когда минула опасность, с табуреткой в руках вышел из угла, и присел к столу.

– Жалко, мужик-то такой компанейский. Хороший мужик,– сказал он, еще раз для спокойствия, посмотрев на закрытую дверь, убедившись в отсутствие угрозы.

– А чего с баб взять? Чего они понимают? Что у нас служба ненормированная, что бывает, засидишься тут допоздна. Ты думаешь, моя «портупея» лучше? На службе, напрыгаешься, как кенгуру, придешь домой, язык на плече, ноги, хоть отвязывай. Вместо того чтоб мужу уставшему, какой никакой отдых сообразить, начинает расспросы. Откуда, куда, зачем? А какое их дело? Их назначение: сопи в тряпочку, да мужа жди.

А, – махнул Игнатич рукой, – ты, человек гражданский. Разве нас, военных, поймешь?

– Ну, ты задвинул?– возмутился Витька, – У баб, гражданских, что? Расположение поперечное, или титьки на спине? С ремонта поздно припрешься домой, тоже одни огорчения. Тут все и начинаешь подсчитывать.

– Чего?

– А того. Если бы сразу убил, давно бы отсидел и вышел. Хорошее дело, браком не назовут. Но ты же знаешь, умная мысля, она, всегда опосля. Тут сплошные вопросы, без ответов. С ними застрелись, а без них, хоть вешайся. Мудрецы, и те, хрен разберутся.

– Это ты верно сказал. Куда ни кинь, везде клин, – согласился с ним Игнатич, залпом осушая свой стакан.

–А чего тут говорить? Баба, она и в Африке баба, темнее только, что тоже неплохо. Ночью проснешься, вроде как один спишь, нервы успокаивает. Да и с ней ведь всегда интересно, как в прятки на кровати играешь, ночью же все на ощупь. Хотя, ориентиры, что у белых, что у разноцветных, одни и те же. Но как, ни говори, азарту, все равно с ними больше, в диковинку ведь, как ни как. Нашел, вроде как заслужил, дольше она водит, – следом опрокинул свой стакан, Витька.

Они стали энергично закусывать, вспоминая жен, а больше всего Семеныча, так вынуждено покинувшего застолье.

– Не, без них никак, – закусив, продолжил Витька, – все равно к ним идешь, под дверью готов спать. А иначе как? Бессонница иначе. Вон у меня, дружок, пришел с ремонта, поддатый, конечно. А жена домой не пускает. Выбросила фуфайку перед дверью, вот здесь говорит, и спи, раз без питья не можешь.

Он покрутился на фуфайке, а сон не идет. Он опять на звонок, – дай, говорит, хоть подушку, головой на бетоне мерзнет. Выкинула ему подушку. Он пристраивался, пристраивался, ну, не уснуть никак. И тут до него дошло, почему уснуть не может?

26

– И почему, – заинтересовано спросил единственный слушатель.

– А потому. Неси, говорит, щетку сапожную, руку положить не на что, уснуть не могу, – вздохнул рассказчик, беря стакан, – Нет, без них никак.

– Санек, у тебя повестка с собой? – добрались голоса, до Васькиного сонного сознания.

– А чего?

– Да чего – то вспомнил, – ответил Сергей,– как в военкомате предупреждали, чтоб берегли, мол, это вам не бумажка, а серьезный документ. Деньги, мол, будете, по ней за сборы получать.

– Мать моя, женщина, – вспыхнуло в мозгах у Василия, – а я ей задницу подтер. Е-мое.

– Вот она, Под обложкой военного билета, – заворочался Сашка.

С Васьки, мигом слетел сон, не открывая глаз, он навострил уши, прислушиваясь к разговору.

– Ну и хорошо. Я тоже храню, на всякий случай,– ответил Сергей.

От этих слов, у Василия, сами по себе, широко распахнулись глаза.

– Ты чего? «Кусок» вновь нарезанный, намекнул на его звание, Сергей, – жену, в объятиях соседа увидел? И где они? У вас или у него? Ну-ка расскажи.

– Точно, Серый. Он, под елкой облегчился, вот душа у него и воспарила. Ясновидцем стал. Может, глянешь, чего там моя делает? – поддержал Сашка.

– Я бы из – за бабы, особо не переживал. Их на мой век, по любому хватит, – сказал Васька,– я повесткой подтерся. Пойдем, поищем, а?

– Тебя из начальников этого «Х» надо поганой метлой гнать. Ну, какой ты на «Х» начальник, если так с документами поступаешь? – приколол его Сашка.

– Хорош тебе, – вступился за Василия, Сергей, – пойдем лучше, поможем засранцу?

– Не, я пас. Я с вами под елки не срал, и в ваших кучах рыться не собираюсь, – Сашка, еле сдерживал смех, – Вы может за три километра «думать» ходили?

– Да рядом тут. Тебе жалко другу помочь? Я потом жратвы принесу, – пообещал старшина, пытаясь уговорить Сашку.

– За пару банок тушенки, пожалуй, примкну к экспедиции по поиску залежей,– предложил условие Сашка.

Васька, прикинув в уме, согласно кивнул.

– Только говяжьей, а то я вас, интендантских крыс знаю, переклепаете этикетки, откроешь, а там сплошной жир, – предупредил Сашка.

Васька, снова согласно кивнул.

– Ну, как тут не помочь, лучшему другу, когда тебя так душевно просят,– удовлетворился наградой, примкнувший к поискам, Сашка, – если вы к нам, то и мы соответственно. Я готов приступить немедленно к поискам обделанного документа. Заодно и аппетит нагуляю, чтоб две банки сразу в охотку проскочили. Согласен, лепший друг мой, Василий.

– А когда это тушенка не в охотку,– засмеялся Сергей, – я чего-то такого случая не припомню

– Не, в столовой смака не ощущаешь, а тут за работу. Чуешь разницу? – пояснил Сашка.

Поиски, казавшимися вначале легкими, на деле оказались затруднительными. Народная мудрость « по чужим следам срать не ходят», в данном конкретном случае, дала сбой. Количество желающих и ограниченное число елочек, отбросило ее в разряд « исключение из правил».

– Серега, давай веди. Ты позже меня вышел и дальше сидел, – растерялся от этого «исключения» Васька.

– Во, дает. Ты чего, не помнишь, где ААА…, делал? Гнать тебя надо из начальников, мало что документами задницу подтираешь, так еще и ориентации никакой. Я выбываю из состава поисковой группы, с правом на две банки тушенки.

27

А вам советую, искать по запаху, раздувайте ноздри и вперед. Так – то свое от чужого всегда отличите, – посоветовал Сашка.

– С тушенкой пролетаешь, – пошел в отказ старшина.

– Сам не знаешь, где сидел, а я виноват?

– Да отстань ты от него,– опять заступился Сергей, – он и так весь в расстройстве.

– Головой надо думать, а не тем местом, которое повесткой подтираешь, – не унимался тот, – водишь нас тут, как Сусанин поляков.

– Идите за мной, хватит мозги полоскать, – решительно двинулся в ельник Сергей.

За ним, менее решительно, двинулись остальные члены поисковой группы.

– Сюда идите, – позвал Сергей, – вот мое место, – показал он под елку.

– Историческое место, с личным монументом,– фыркнул Сашка.

На обратном пути экспедиция распалась. Впереди, шли, красные от смеха «вспомогательные» силы. За ними, держа в вытянутой руке, измазанный, но такой, крайне необходимый документ, шел виновник поисков.

В лагере Сашка с Сергеем пошли в свою палатку, старшина с повесткой, двинулся в сторону кухни.

– Не иначе, стирать пошел, – смеясь, толкнул Сашка, приятеля.

– С хлоркой, а потом выгладит, – захохотал тот в ответ.

– Веселые? Дернули что – ли? – встретил их все еще с мрачным выражением лица «любитель пива»

– Было бы чего, про тебя бы не забыли, не переживай. А чего грустить? Солнце воздух, елки вокруг, – продолжая смеяться, ответил Сашка.

– А под каждой елкой, не одни иголки, – вторил ему Сергей.

– А чего еще, грибы что ли? – не понял пивной любитель.

–Строиться! – оглушил голос дневального.

– Что за мура. Отдыхаешь, никому не мешаешь, никого не трогаешь. А тут на тебе, как в душу наклали. Беги строиться, – забурчал Сашка, – и главное никто не спрашивает, хочешь, не хочешь.

– Смирно! – капитан, пытаясь на траве удержать строевой шаг, вскинул руку к фуражке.

–Вольно, – прервал доклад, ротный, – Получен приказ об убытии роты к месту выполнения поставленных задач. Сразу же после построения, приступаем к погрузке техники и имущества. Офицеры ко мне. Рота разойтись!

– Вот скажи, Брат мой по несчастью, Серега, скажи, – а на кой? Зачем, мы все это с машин разгружали, – почесал Сашка затылок, оглядывая кучи имущества по всему лагерю, – чтоб снова загрузить?

– А чего бы ты тогда делал? В палатке лежал и в потолок глядел? Хрен тебе с оттяжкой, на грустную морду.

Чего, придуриваешься, словно не служил? Забыл, «чем больше в Армии дубов, тем крепче наша оборона». До обеда, от сих копаем, после обеда до сих закапываем. Но в связи с убытием, одно событие все-таки грядет.

– Думаешь, за нас, кто погрузит? Сомневаюсь я, – ответил Сашка.

– «Губаря» освободят.

– С чего бы это? – спросил подошедший Василий.

– У тебя хоть и две широких «сопли», а в бестолковке одна узкая извилина. Только тушенку ныкать, на большее ума не хватает,

– Если бы она у него работала, в рядовых бы ходил, – вставил и Сашка свое слово.

– Отправка идет, весь личный состав должен быть в наличие. Усек? – пояснил Сергей.– Так я знал. Забыл только. Налетели тут с извилинами, – стал оправдываться старшина. Вспомнил, уже хорошо. До тебя, как до утки, на пятые сутки,– похвалил его Сергей.

28

–Во-во, – подмигнул ему Сашка, – у нас, как-то в части, эксперимент проводили….

–Да ты чего? – подыграл ему Сергей, – а смысл в чем?

–Сможет ли обезьяна в мирное время, заменить младших командиров?

– А чего только младших, а офицеров, – не понял розыгрыша старшина.

– Я не знаю почему. Да нам маленьких обезьян привозили, макак. Сказали по объему мозга они с младшими командирами один в один, а для эксперимента с офицерами, больших надо, вроде горилл, – рассмеялся Сашка, – мы ученых расспрашивали. Еще они сказали нам, что на все должности, у них обезьян не хватает.

– Почему тогда, только в мирное, а как же старшины, например, – все глубже интересовался Василий.

– Их и в мирное-то время, днем с фонарем хрен найдешь, а в военное с прожектором наищешься. Правда, наш старшина, сдуру, прямо на ученых, откуда-то и вывернулся.

– И как он?

– Нормально. Сразу же начали эксперимент: подвели обезьяну к яблоне, яблоки все оборваны, на самой верхушке, одно затерялось, – стал рассказывать суть эксперимента Сашка, – она посмотрела на яблоко, и давай яблоню трясти. Дрессировщик подошел, стал ее успокаивать, по голове гладить. Думай, говорит, Вася, думай.

– Может ее все-таки, Саней звали? – надул губы старшина.

– Да Васькой, Васькой. Вон, коты, петухи, свиньи, все сплошь Васьки. Дай послушать, не встревай, – оборвал его Сергей.

– Значит, перестала обезьяна трясти яблоню. Обошла вокруг, нашла длинную палку, и ей сбила яблоко.

–А старшина? – беспокоила Ваську судьба коллеги.

– Подозвали старшину. А у того дури, что у бегемота. Трясет так, что, гляди, яблоню с корнем вырвет. Ученым яблоню жалко. Подумай, говорят, старшина, подумай. Он их сначала по батюшке послал, потом по матушке: иди, говорит, у себя там думайте. А тут думать некогда, трясти надо.

–Опять вы на меня, батон крошите. Пошли вы все. Я им еще, дурак, тушенку приготовил, – обиженно засопел старшина, уходя к своему взводу.

– А тушенка-то причем? Эксперимент же, – крикнул вслед ему Сашка.

– Абздец, дополнительного пайка лишились, – посетовал Сергей.

– Прибежит, не впервой, – успокоил его приятель.

Войдя в палатку, изумлено замерли посредине. На центральном шесте, аккуратно пришпиленная канцелярской кнопкой, висела мокрая, но чистая повестка.

– Ну не зараза ли. Другого места не нашел, нюхайте кореша, не забывайте, – засмеялся Сашка, – А постирал хорошо, енот – полоскун, ни пятнышка.

– Пусть висит, все равно уезжаем, – не согласился Сергей, – долбанет, еще начальника инфаркт. Греха не оберешься.

– Ваську, инфаркт? Не смеши, он еще на наших поминках спляшет. У него все отдельно, друг друга не касается. Сердце отдельно, нервы отдельно. Жрет тоже, теперь отдельно. А как повестку просрал, так ребята помогите. За такие секретные дела, – кивнул Сашка, на повестку, – нормальный старшина, на всю бы дорогу жратвы принес, а он еще и кол наш, для сушки использует. Рак на горе быстрей засвистит, чем от него, добрых дел дождешься. Вот если только, кол этот, ему в задницу вогнать.

– Исправится. Мы поможем, времени впереди навалом.

– Кто «кусок»? Ты сам – то веришь, что сказал? – не согласился Сашка.

– Увидим, пошли, барахло собирать.

Витьку сильно трясли за плечо. Он попытался перевернуться на спину, оттягивая свое пробуждение. Чувствуя, что сопротивляться бесполезно, он медленно стал просыпаться.

–Подъем! Симонов, не борзей! Хорош ночевать, – начал у него прорезываться слух.

29

Через щелки, с трудом открываемых глаз, стали проявляться очертания человека в форме.

–Давай, ханурик, просыпайся. Мало, сам нажрался, так еще, и деда угробил.

Витька, с усилием оторвал голову, от топчана, повертелся, и наконец-то сел, поджав ноги.

Человек в форме, оказался старшим лейтенантом.

– Чего говоришь? Петр Игнатич, загнулся что – ли? – опешил Витька.

– Не, ты с катушек слетел, – старлей, характерным жестом, покрутил у виска пальцем, – его в гарнизоне, да и в Армии, никто не перепьет. Его свалить, цистерна нужна, да на опохмелку ведра четыре. В этом деле, ему конкурентов, нет, – уважительно сказал офицер.

– Это да, специалист, – подтвердил Витька, – с ним не только с катушек, с ним «белочка» может запросто прилететь, – смутно припоминал он вчерашнее,– несет не меряно.

– До «артиллеристов» дошли?

– Да вроде никуда не ходили, – шевельнул Витька память.

– А ты и хотел бы, хрен ушел. Тебя сюда волоком притащили. Не помнишь, что – ли? «Артиллеристов» пели?

– Что – то, пели, помню, а вот чего. Напой, так вспомню.

– Ни х… себе, видали, гренадера? Я сейчас караул вызову он тебе припев напомнит, прикладом по хребту. Ты чего, в чужих руках, давно не усирался? Так я тебе напомню, – разозлился офицер, – не будь ты «мабутой», я бы с тобой не разговаривал. Я с ним как человек, а он? Давай быстро, подъем. Машина за тобой пришла. Воды, не забудь, на рожу брызнуть.

– Ну, извини, пожалуйста. Башка, как чугун, не хрена не соображает, – извинился Витька.

– А я чего не понимаю. Стал бы я с тобой возиться тут? Давно бы, пинками, к машине гнал.

– А с товарищем прапорщиком, как попрощаться?

– Требуешь продолжения,– засмеялся старлей, – там караул давно все подмел, до крошки,

– давай в этот мир возвращайся. Машина ждет,– старлей вышел, оставив дверь открытой.

Первым, его увидел Василий. Он по своей давнишней армейской привычке, за что и удостоился звания старшины, оттирался у штабной палатки. С только, что пришитыми, ярко – желтыми лычками на погонах, с деловым выражением лица, сразу за все ответственного служаки, он усиленно старался попасть на глаза начальству. Услышав шум подъезжающей машины, Васька, занял исходную позицию, принял бравый вид, чтоб упавший на него начальствующий взгляд, остался доволен. В том, что должно прибыть высокое начальство, он не сомневался. Такое событие, как отправка целинной роты, не должно остаться без внимания.

Поэтому он оторопел, когда увидел, как из штабного «Уазика» вместо ожидаемого начальства, вылезает Витька. Благодаря огромному опыту, он не растерялся, а быстренько сменил выражение лица, и радостно улыбаясь, пошел навстречу.

– Пламенный привет декабристу, – крепко пожал он руку приятелю.

– А они ко мне каким боком? Я ж не из графьев. От навоза, да сохи, с самых низов предки.

– Они ж, как и ты, за народ страдали,– блеснул знаниями старшина, – их тоже, как и тебя по казематам гноили. Пытками и голодом, пытались выведать имена боевых товарищей.

– Хуже,– плюнул себе под ноги Витька, – им такие пытки и не снились. Вот если бы, напоили, как меня, а не опохмелили. Я за полстакана сейчас, все расскажу, что знаю, что было и чего не было.