Веришь мне?

Или любой другой из любого времени года,

Из любого времени для или ночи —

Безразлично.

Я ко времени больше не приколочен.

Если кто-то придёт,

Если кто-то соприкоснётся руками,

Губами,

Увядающей грудью с моей головой —

Из тех, с кем я взасос, до удушья и до пальцев в вагине —

То поймут,

Что я помню всех до одной,

До "одной из", а другое неверно и надумано зря в одиночестве,

В ту последнюю каплю в винном бокале,

Когда исчезает контроль —

Ваш надо мной и мой над собой.

Я – точно нет

Ноль.

Или ноль.

Или два ноля,

Три,

Закольцованная овальность,

Напоминающая обо всём, —

О тебе и о нём.

Жаль, что уже ничего не осталось,

Кроме кольца.

Кольцо – это та самая малость,

Которая обезличивает нули,

Обналичивает улыбки – так что потише ори;

Потише, поглаже.

Помнишь, когда ты в последний раз была напомажена?

Я – точно нет.

На той наволочке фиолет грязно выцвел,

Если он вообще когда-то имел собственный цвет.

Её окрашивали спящие на поверхности лица;

Кто из нас на ней спал? Я – точно нет.

Ноль.

Или ноль.

Или два ноля,

Двадцать два,

Полый взгляд

Или полный пологого —

Грань —

Водопада,

С вершины которого,

Напрягая слух и очерчивая овал,

Разносится опьяняющая бравада:

"Знаю всё и умею всё!"

Через сколько дней —

Протекает грань —

Станет это не так уж важно,

Станет это не так уж и надо?

На той наволочке фиолет побелел и поблёк,

Если он вообще отображал цвет спелых слив из летнего сада.

Её окрашивал мой незаживающий кровоподтёк;

Ты обязательно отсосёшь, когда это станет не так уж и надо.

Ноль.

Или ноль.

Или два ноля,

Семь,

Обступили —

Я в страхе перед ними присел,

Левой рукой – на колено,

Правой – щупаю пульс на артерии;

Когда ты последний раз была в кафетерии?

Дерьмо!

Стулья из пластика в жару никуда не годятся.

Чьи-то грубые пальцы —

Не свои, не твои —

Я на ощупь их чувствую,

Там, где проходит нитка

Уставшей

Сердечной вены.

На той наволочке фиолет истлел,

Если он вообще когда-нибудь был главной темой.

Её окрашивали глаза тех, кто на неё смотрел;

Так на чьи пальцы падает снег из уставшей сердечной вены?

Ноль.

Или ноль.

Или два ноля,

Или два с половиной —

Другая дуга

Встанет на место твоего разбитого глаза,

На место нижнего века;

Теперь ты можешь убрать обрывки ленты кассового чека.

Когда в последний раз

Ты надевала свой кастет?

Или кулак в бескостной ярости

Бил наугад, на отзвук голоса из моей глотки?

Кольцо, кастет.

Ты помнишь, каким последним был последний раз?

Я – точно нет.

На той наволочке фиолет напрочь выстиран,

Если он когда-то вообще назывался так – фиолет.

Её окрашивали своей слюной спящие хорошо и быстро;

Ты хорошо теперь спишь? Я – точно нет.

Ты окажешься прав

Взорвётся и озарит собой тьму кромешную

Вспомнит вечер в августе

Лодку в ручье

И женщину сгорбленную, безутешную

Безуспешную

Ошалело юную вчера и пятью зимами ранее

Постаревшую

Огрубевшую

Со спутанными и грязными

Мёртвыми

Сажевочёрными волосами

Заплетёнными в косу

Туго-накрепко

Насовсем

Чтобы с головной болью

Вышли наружу печали и памяти

Воспоминания и любови

Жир и масло, одряхлевшие мышцы

Зачерствевшая кожа на пальцах

Желчь и моча

Совесть

Беззубой улыбкой оскалилась —

Вспотевшая и довольная.

Взопревшая – до сальных пятен грубых сосков

В иллюзиях – алых

Упругих

Всегда в чьих-то пальцах и дешёвом шампанском

Кавказском

Лучше, чем у других и у многих

Твёрдые пятки и мозольный соскоб

Трещины и проклятия

Собрать вещи и разорвать на хер их

Сложить время и постоянный дом

В воскресенье

В грозу

Ливень

Шторм.

Посмеётся и не посмеет встать

Уронив себя

Распластав

Расхохотавшись до приступа голода

Заржав как кобыла

Охомутанная

Оводом

Задев ногой с редкой жёсткой щетиной

Жестяные банки

Выстроенные пирамидой на полу без умысла

Без причины

Шмыгнув носом и втянув благовония

Закатив глаза

Закрыв руками лицо

Занавешены окна и закрыт холодильник

Тело вымыто

Ногти пострижены

Взбитые сливки оголодавший кот слижет

И попросит ещё

Осознание

Ступор

Агония.

Озарит и люто утопит

Возлюбит

Восхвалит и превознесёт

Обагрив своей кровью

И обездвижив умением

Удовлетворять

Даже под самой последней

Под действительно крайней плотью

Недолго

Скрыв посмертное отвращение

Отменяя поздние ужины и возвращения

Раскрывшись полностью слишком рано и многим

Окурив себя и оболгав

Обнажив и низвергнув

Крича и кончая

И запылав

Негасимо

Тлея и разлагаясь

Кто бы мог знать

Что ты окажешься прав.

Последствия

Я беру твои руки,

Мну пальцы,

Перебираю костяшки;

Рот изуродован,

Рот кровоточит,

Сдавленный крепко,

Сдавленный буквами металлической пряжки.

Кожа висит.

Кожа ремня болтается

Мёртвым хоботом.

Я не осип.

Я не могу это высказать,

Я не могу сыграть

Этот вязкий парковый холод.

Я ложусь на газон,

Мну траву,

Взглядом прошу рвануть ремень сильно влево —

Чтобы кровь изо рта капала чаще;

Я буду ползать и извиваться,

Крутить головой,

Вычерчивая —

Выплёвывая —

Слова?

Слишком сложно —

Схемы.

Устану.

Упрусь лбом в асфальт,

Кровь зальёт носовые пазухи.

Мы уже за границей зелёной зоны,

Вне рамок,

Ни стен, ни родителей тут,

Даже зеркала нет —

Я захлебнусь,

Тёплая кровь у меня одного.

Сколько раз мы с тобой?

Ни разу.

Ю а

фантазийные вкладыши не лгут, если наспех обмотать ими голову

дёргай кота за ниточки

примеряй кофточки

дыми в форточки

хоронись в закоулочки

синий чулочек

рыжему – рыжево

в том цвете мы тоже ошибалась, что молоды

рижские шпроты

садистские шпоры

отомсти им

достань запрещенного нынче

любимого димедрола

раздави.

порошок на протекторе шин

головой я давно уже in

затертето – но заебало

изрядно и неправильно понято

неправильно втянуто

верно подмечено

и обезображено

не пресечь это вам

не в багажном мы

а в разделочном

на полу.

воздух, покрашенный в зарево, не замерзает

мысы старых ботинок упруги

мыс доброй надежды

лишь география

лишь увлечение

лишь решетка на старом газоне

вопросами в лоб

не сознавайся

охуевай

и не вспомни

в магнитных полях вневременного оргазма

я сижу и кончаю на пятом от двери бозоне

хиггса.

простонародное качество ЖИТЬ

не уживается в слабых спорах

грибница исчезнет

елочных игл подушка собьется в бесформенный валик

поздно давать

ранее до скелетика разобрали

кому то

кому это

кому это и то

мне примерить и побыть одному

теплый, тканый вручную ковер

прелюдии в ноль

будет так – не ублажаю, не люблю, не ебу

въёбываю

лампы накаливания всё равно запретят

они старые

они слабые

ретроградные и прочь из замочной скважины!!

ключ под ребром

сладко-сладко

приходи ко мне, vitа новая

принеси мне рубашку свежую

принеси мне рубашку

йодную

дёргай.

Nowhere

to

hide

from

yourself

Сквозь снег видно огни, одни голые и уставшие —

разумеется, это не наши,

в духоте балкона, обшитого белым пластиком,

в час ночи, в два – без разницы, свет не гаснет,

затухает и гниёт мозг,

в руках – нож, сейчас нож задаёт вопрос,

краска слезет с фасада

и стянет за собой все улыбки по пьяни,

все признания, кружки и ужины,

отражения в стёклах и в лужах,

отвращение к себе и к гостям,

ощущение, что дом – это там,

где угодно, только не здесь, не в этой панели,

не в этой кухне, не в этих руках, не в этом теле,

сколько дырок и дырочек я оставил сам,

сколько лент и ленточек я в косы вплетал,

сколько слов прожевал и выплюнул мятыми,

чтобы хоть посмотреть, чтоб она, они стали понятны мне,

на краю этих платьев – пожар,

вдоль по шву огонёк побежал,

с потолка – звездопад, из форточки – ливень,

я держал твою руку безумным усилием,

я держал СВОЮ руку – я один под зонтом,

подо мной только грязь, подо мной целый холм,

я вижу не свет – отсветы фар,

я мог что–то сделать, но всё проебал,

я мог бы заглядывать в окна соседей,

но там никого с первого по последний,

я мог бы зайти, если кого–нибудь знал,

я мог сделать хоть что–то, но всё проебал.