Веришь мне?

Методы крепнут и множатся,

Размножается степень открытости задниц. Ну что вы,

Был бы прикорм, а приплод они выебут сами.

Не напрасно в любовь ведь поверили.

Нарциссы – красивые временно,

К постоянству нужны предпосылки.

Заруби это сочное дерево,

Или будем общественно-дикими —

Поменяем пальцы на вилки.

Острое заставит схуднуть.

Только резко себя не нанизывай.

Растягивай.

002.4

Если чувствовать пальцами плитку,

Ноги станут вафельно-ватными.

За достатком не пахнет убытками,

После ужина – сон.

Не прощают перед сном виноватых.

закадычные будто по-дружески как любовники и по-супружески в тёплой фольге из жаркой духовки прошедшей зимой предстоящей зимой год от года и ни шагу от белой прямой запрямоточенной белой прямой непрерывной алой руганью запоздалым простынным шорохом по гороховым спящим амбарам да под стульями седалищным молотом не сбываются сказки лютые разбрелись по углам придыхание и шёпот разлилось предсказание брютом разлилось от груди до икоты веки порваны губы содраны мёрзнут волосы непокорные или что там от них осталось и во что там всё это оформилось под помойными крышками садики неухожены сломаны крышки подойди и умойся маленький так полезно так капают в ушки приземлённая жизнь и ярмо будто жизнь удалась приукрашенный дом и косметика периода перехода приведут к тому зачем ты гналась отмерло руки в баночку с содой все эти ссоры сроки решения создаются лишь для общего развлечения для разгона застоявшейся плазмы садись на колени ко мне я там спермой намазал истина в прокуренной куртке тёмно синей и похожей на чернильное недопятно и без разницы всё равно или не всё равно будет ли лишний слой сахара на изрядно коричневой шкурке отдай мне свои глаза будем делать эталон перископы может вдали видно лучше и чище будем искать вместо башен окопы по лопатке по спине по ключице по пятке опознают наверное там ведь план по раскрытиям за вечерним желанным страстным соитием скрывает ложь и желание бежать без оглядки на заборы садиться из детства на соборы смотреть слабоумие остаётся только раздеться когда убежит полнолуние молча воду открыть блевать носом запускать кораблики в окна пусть плывут они вяло и косо зато совесть у нас не намокла загорится коровьими глазками пустота бездонно и грустно стало быть это фронт низкая облачность свяжет мне ноги за шеей ты представь ни разу не горд а разность ума продолжают колючками сеять пора засыпать.

Щекой если чувствовать щёку,

Руки станут чугунно-объёмными.

Не принять за вызов намёка,

Не достичь вагинального.

Кому-то [из нас] никогда не стать покорённым.

Малолёд

<…>

Когда ты называл меня уродиной,

Я словно ягода цвела;

Я шла домой —

Хоть волком вой;

Летела мимо стареньких трамваев,

Коленками тюльпаны задевая.

Слегка накрапывал июнь.

Вот только мёртвая была не по погоде я.

<…>

Ржа

Есть вода, есть коралл,

Есть дом,

Где ни разу никто не засыпал.

Пропустив несколько снов,

Потеряв глаза в пододеяльничном едком поту,

Поддушив себя простынёй и уткнувшись в перо —

"Я ухожу". Нет, до слёз – "Я уйду!!"

Есть тупик, есть предел,

Есть глаза,

В которые ни разу никто не смотрел.

Отводя взгляд в толпе,

Скрываясь за наготой у этой толпы на виду,

Дотанцевав в состояние туши безкожной на алом крюке —

"Я ухожу". Нет, сквозь дробление костей – "Я уйду!!"

Будет дождь, будет роса,

Будет женщина,

О которой "красивая" ни разу никто не сказал.

Принимая признания в любви,

Пряча за кровью морского загара "не трушу и не дрожу",

Позволив оттрахать себя за цветы, унизить и оплодотворить —

"Я уйду". Нет, под струёй горячей воды – "Я ухожу!!"

Будет мел, будет доска,

Будут слова,

Которые ни разу никто в нужный момент не сказал.

Забывая или стесняясь,

Вену ремнём пережав и смешав наркотик и ржу,

Губу прикусив, сползая по спинке кровати, потом открыв рот, языком задыхаясь —

"Я уйду". Нет, тройную сразу на остриё —

"Я

Ухожу".

Иней

Иней.

Замёрзшие руки под струёй горячей воды

Ещё сильнее остынут, если отнять у них кислород.

В каждой клетке одна дыра – одновременно выход и вход,

То состояние, в котором не МЫ – или я, или ты.

Снег.

Отмирающей ткани тонкое белое полотно

Будет больно жечь и колоть каждым новым умершим слоем.

Снимая – считай, будем знать, сколько мы стОим,

Когда не я и не ты – когда ВСЁ РАВНО.

Лёд.

В полости под разрезом эмоции не видны —

Едва различимы синие трубки намерений,

Которые взрежут при первой серьёзной кровопотере,

Чтобы узнать, как МЫ были соединены.

Они слёз полны

Закончится платье ровной строчкой белого шва,

Как ты хочешь – чтобы стесняла, душила, жгла?

Я разуваюсь. Хлопьями грязи устилаю полы.

Они слёз полны. Туфли намокли и раздражали.

Ровная плитка упрётся в кухонный шкаф —

Я скользил по ней пальцами, говорить устав.

Преображаюсь. Нервно считаю, сколько там этажей – от нас до подъездного холла.

Он осколками полон – как твоя голова ножами.

Заколышется грудь под волнами узорчатого платка.

Предпочитаешь меня умного или последнего дурака?

Я подыграю. Сколько стоит эта игра?

Она слёз полна. Даже за деньги.

Дверь захлебнётся бледной кожей раскрытой ладони,

Несколько раз – пока я тебя всё-таки понял.

Смотришь, как лак вытекает из древесного скола.

Он занозами полон – как моя голова терпением.

Заострятся округлости прохладными ливнями,

Ты не любишь себя ощущать слишком гладкими и плавными линиями.

Выключен шум – перекрыты надёжно краны.

Они слёз полны. Мокнет коробка с забытыми играми.

Накроет прошедшее время мягким хлопком пижамы,

Я вожу опухшей рукой по тебе – между реальным и ожидаемым.

Сколько октав у приятного, но больного стона?

Он ранами полон – как твоя голова иглами.

Смажется чёткая линия ярлыков и определений,

Ты со мной сейчас говоришь или со своим внутренним сопротивлением?

Я бьюсь об углы – мне твоя черепная коробка мала.

Она слёз полна. Первый этаж, старое здание.

Отразится усталость скомканной простынёй в зеркалах,

Отутюженным платьем, в котором ты убежала, не дотанцевав.

От едкого пота плавятся пальцы, липким воском оплыв.

Они никотином полны – как моя голова ожиданием.

Чтобы

Гром, ошибаясь, рассечёт твои губы,

Чтобы след от них на салфетке был похож

На рваные тряпки в ведре.

Чтобы след от них на скамейке был похож

На спил повзрослевшего дерева.

Чтоб сгусток отлетающей кожи напоминал тебе о декабре —

Когда кровь превращается в винный лёд.

Так даже лучше – разговор тебя всё равно

Не ебёт.

Пока

Я выйду из дома и разряжусь, как потаскуха,

Не вошедшая в сотню;

Я хлопну по ляжкам себя, прикурю,

Прохожих нервя.

Моя помада сегодня черна – от уха до уха —

Испорть меня,

Как ты это можешь, вылезая из брюк,

Не расстёгивая ремня.

Я пойду по дворам и проспектам,

Уродуя пятки,

Выкину туфли, поломав каблуки;

Наступлю в траве на стекло.

Отражение – я окровавлена и раздета,

Рву свои тряпки.

Так даже ты не умеешь – в две руки

И без злости, без слов.

Я буду ловить взгляды старых и нищих,

Раскрасневшихся от желания,

Я буду курить и дрожать, как струна,

Возбуждаясь и остывая.

И если мне вдруг покажется, что ты меня ищешь,

Матерясь и переживая,

То буду отстреливаться, будто окружена —

Я от тебя мокрая, но уже высыхаю.

Я вылью на голову красное австралийское,

А пить буду кьянти —

Для потаскухи ведь разницы нет,

ЧЕМ затыкать свои щели.

Унизить меня – это тебе было по-настоящему близко;

Кстати,

Когда спящего раздевала, если был одет,

И ебала себя твоим членом, как дрелью, —

Ты же был ТАКОЙ потаскухе рад.

Или игра кончилась преждевременно,

Как и все твои погружения?

Веришь мне?

Размен или правка "столовой" на "последнюю комнату";

Пластиком грязной вилки царапает веко умирающий глаз. В тишине

Не скользят пальцы ни по волосам, ни по позвоночному ободу.

Кровь густа. Губы – мел: веришь мне? веришь мне? веришь мне?

Солги, как всегда, но не верь.

Из двух вариантов – справа ли, слева —

Одинаковы ноги, выбирай то, что между; крик не всегда равен призыву "на помощь!".

Успела ли спеть тебе, насколько она спела?

Кровь густа. Ты и эту рану собственноручно омоешь.

Солгав, уже нельзя быть несмелым.

Железо блестит, вбирая тепло мягких тканей,

Блестит ещё ярче, чем позавчера, оттеняя фиолетовый груз. Ровный слой

Сочетаний двух слов в неопределённом будущем – "мы станем".

Кровь густа. Я нравлюсь тебе такой? я нравлюсь тебе такой? я нравлюсь тебе такой?

Солги, как всегда,

Отвернись

И глаза закрой.

Медленный дождь проливает прозрачные ровные капли.

В ложной памяти останется день на солнечном море,

Вытеснив хрип реальности, прекратившейся не в твоей глубине.

Не в твоём животе, не в твоей грудной клетке – обрыв предложения в разговоре.

Но кровь густа. так ты веришь мне? веришь мне? веришь мне?

Лги до разоблачения.

И не верь.

Пустой

Выход штока ранит спешащих и глупых.

Я подмывал своим ртом кровоточащих

И поражённых – будто насквозь прошитых любовью – триппером проституток.

Складки кожи – как складки пальто,

Я катаю мёртвые шарики шерсти по их дряблым впадинам.

Вдоль дряблой линии жизни,

По их представлениям о бляди.

Леска блестит.

Этой блестящей спиралью я их наказываю,

Я их поощряю.

Держу их тощими пальцами бокалы и сигареты,

Смотрю их глазами в зеркало

Или на потенциального клиента.

Я брею им пах и выщипываю волосы на груди,

Но если что-то идёт не так,

Если я начинаю слепнуть и спотыкаться,

И ныть,

Значит я снова стал добрым.

Но я нужен им злым.

Я сижу за столом. За бетонной плитой – другая квартира,

Там какой-то подросток ебёт мою дочь, у которой хватило ума его пригласить,

А отказать – желания не хватило.

Ритм рваный,

Я заглушаю шлепки ударом ноги по паркету.

Мне надоело.

Я встаю и сую свои пальцы в пизду первой попавшейся,

Раздетой.

Мы оба сухи.

На мне – грязь метро, в ней – пульсирующим слабым нервом —

Ещё тёплый осадок её самого первого.

Её стенки глухи к моим грубым нажатиям;

Когда я вынимаю пальцы, чтоб смочить их слюной, она жадно хватает воздух напомаженным ртом —

И просит не продолжать.

Спрашивает – не хочу ли я отъебать её?

Я смотрю на средний и указательный —

По ним струится слюна, по ним бежит дрожь и сомнение,

Что как только я отключусь,

Как только я расстегну несложный замок бюстгальтера,

Плита между нами и соседней квартирой растает

И ты подмигнёшь мне – усталая, пятнадцатилетняя,

Раздетая и пустая.

И увидишь меня – грызущего ногти,

Пока одна из блядей не закроет мне рот,

Пока одна из этих блядей не осмелеет настолько,

Чтоб заткнуть меня своей расползающейся пиздой.

Губы к губам.

Я вылизываю её и пытаюсь понять, насколько ТЕБЕ будет горько,

Когда ты отвернёшься,

Снимешь с лица отвращение, оденешься и уйдёшь,

Осознав,

Что я тоже пустой.

Стук в соседней каюте

Ты меня слушаешь?

*

Я быстро бежал, задохнулся, сел и застыл, сломавшись и громко сопя.

Через раз, через два, через ямы второстепенной дороги,

Через три пропотевших до мусорного ведра

Белых и жёлтых, как зубной камень, рубашек;

Я сломался, согнулся, провис, как гнилая верёвка, продетая в петли

И, усталая, рвущая пополам балкон очередных многодетных,

Очередных, на которых я наступаю и зло матерюсь —

Окурок, плевок, сопля.

*

Я быстро бежал, задохнулся, повис.

Сколько в твоих зубах несъеденного за полжизни "Кис-кис"?

Вверх, потом вниз.

Я грызу эти пломбы, глотаю, ком в желудке, нет уже глаз, только зрачки —

Как отражение мнимой атаки на горкой лежащие косячки

В глубокой тарелке.

Когда начнут выпадать постаревшие зубы – скажи, если сможешь, я разберу эти звуки

И встану вровень с твоим икеевским креслом,

Чтобы ты смогла сплюнуть в мелкую.

*

Я сел – как твой последний стереотип о сиделках,

О яблоках, о сливочном креме, в котором плавится указательный палец или набухающий член,

Плавится по самые бёдра, политый кленовым сиропом;

Растекается по твоему подбородку – кожа жирно блестит – солёным вопросом:

"Можно ещё кусочек? Было так мало – не распробовать, с чем".

*

Я сжал кулаки и по швам разошёлся новый музей,

Который я собирал, завернувшись в пальто из чужих новостей —

Они высыхали слезами на лестничной клетке,

Стекали по отполированным ножкам кухонной табуретки,

Обращали внимание текстами на запылившихся А4 в углу;

Дождевые разводы на северных окнах, очередь в ЗАГС, резьба на трубе – всё разводы;

Не справится с управлением водитель арендованной "шкоды" —

Хуй бы с ним, это не первое его такси.

Оправдаться нечем.

"Отметьте правильный пункт галочкой – сколько у вас теперь детей?"

*

Я быстро бежал, задыхаясь в едких парах безымянных автобусов и синих "импрез",

На набережной облокотился на парапет,

На кованый грязный забор – ни туда, ни сюда.

Какого цвета тогда южное море, если то, что я вижу, – вода?

Перекись водорода.

Искрится, шипит, вспенивает каждую пору и каждый мясной кусок,

К которому присосался бледно-синий усыпляющий проводок.

Как только не стало вокруг ни "тойот", ни "импрез",

Я перепрыгнул через заборчик.

С головой скрылся.

Исчез.

*

Плохо закрученный кран режет лучше, чем остриё поварского ножа;

Уши закладывает, пальцы трясутся и леденеют,

И стонут, и завязывают крепче шнурки,

Прошлое "если бы" не удержав.

Керамический взрыв.

Пакет на пять килограмм извергает всё лишнее —

Ваше, конечно, спрятанное с видных мест и до смерти личное —

Перевес, перебор.

Больно по носу щёлкнет 2001-й – как опускающийся

Затвор.

*

Окна в рассохшихся рамах не держат тепло,

Не контролируют силу дождя и его глубину,

И мою глубину,

И я не контролирую ничего, не слышу стука из соседних кают —

Или рукой, или ногой, молотком по стальной закалённой обшивке,

Сознательно трахаясь или по нелепой ошибке;

Пыль в нестиранных шторах.

Гладкий намёк на согласие и последующий механический ритм.

Когда я в толпе,

То ощущаю себя сильно избитым,

Наглотавшимся чайной взвеси и неспособным сказать,

И неспособным в ответ получить

"Как же вы заебали!

Как же

Вы меня

Бесите!"

*

Согласие кончится, когда трап ударит по набережной,

Упадёт, заскрипит и остынет.

В соседней каюте хуй давно уже вынут и вымыт,

Надето новое платье на острые плечи,

Брошено за борт кольцо и осознание произошедшего

Ранее.

Круговорот.

Под водой невозможно открытое пламя,

Не то что под толстой обшивкой стали.

Я быстро бежал,

Ломался и тихо хрипел в тёплой луже,

Бежал от себя как вы от себя же бежали,

Чтоб в итоге отразиться зеркально и прокричать: "Как же вы меня

Заебали!"

*

Ожидание 0.0

Верхнюю воду окутает подобие льда.

Воздух пока ещё есть, формируется пузырями овалов на кромке.

Когда я вдохну последний ближайший пузырь – что тогда?

Кровь сгущается, красной глиной твердеет на носовой перегородке.

Натянешь колготки. Зацепки и эластан.

Брызнет на раковину признак повышенного давления.

Не выбриваешь давно уже, некогда – связана по рукам

И укрыта входной металлической дверью.

Первую ноту сожрёт нарастающий голод.

Но вторую меня не хватает – я не чувствую языка.

Вокруг много задниц и лиц – я всё ещё вижу сквозь воду —

Но нет ни одного воздушного пузырька.

Впусти мудака. Раздень и избей,

Пообещав не измазать остатками ежемесячной грязи.

Приобщение к жизни "нормальных" семей,

Кляп во рту – как этап в послесвадебной фазе.

Ложный стук сердечного клапана.

Я громко кричал, я не слышал себя самого. Я замолк?

Видел ботинки в пыли, моя кровь с них медленно капала;

Взмах ноги – и глаза забивает мелкий песок.

Тугой поясок. Цветочный орнамент.

Платье и так облегает твои 48 упруго и вызывающе сочно.

Ты думаешь, что хотя бы сегодня у кого-нибудь встанет,

Когда ты прилюдно заплачешь и снова обильно

Закровоточишь.

B

75

Как бы не так —

Я раскурю туго свёрнутый твоими руками третий косяк.

Доставай домино,

Сравним прочность костяшек —

Этих и тех, что под грудью твоей,

Жировики объёмом 75В,

Из-за которых произошло

Столько бессмысленных драк.

– Шутишь! Не было ни одной!

Разве?

А после того, как я выбрил рисунок

У тебя на лобке —

Сжатый кулак, no pasaran – или что-то подобное на эту тему..

– Как будто я была бунтарём и разложила систему.

..Именно.

И тогда в меня всякое из кухонных ниш полетело.

Я стоял, как мудак, вытирал уголки рта пальцами.

Не драка?

– Нет. Не совсем. Я дала тебе по яйцам.

Приложилась, разложила систему —

На член, мозг, сознание и остальное тело.

Но я не об этом, я говорю о том времени,

Когда сначала было хорошо, а потом пропадало доверие.

Не ко мне —

Мною там и не пахло.

– Знаю, знаю, о чём ты.

Давай ещё пожалеем их – ну, тех, кто был послан мной на хуй.

Даже не думал – это твои личные игры,

Столкнуть их головами, размерами,

Количеством купюр, их номиналом и видами.

Бинго!

Ты целуешь победителю кулак..

– Хватит! Зато с тобой я просто так.

Как факт,

Ничего не объясняющий, ведь ты – источник драк.

– Ты мудак, ****!

И это тоже факт.

Может, четвёртый косяк?

Времени мало.

Какой у тебя перерыв между Максимами, Алексеями и Павлами?

Я успею увидеть, как углубятся растяжки,

Когда ты сменишь объём и перейдёшь на другие чашки —

Больше, чем привычные 75В..

– У тебя есть что-то кроме сисек в голове?

Есть, но для тебя это сложно и непонятно.

– Да что ты говоришь!

Ты слышала, мы разговариваем громко,

Твои слова ложатся грузом мне на перепонки.

Я слаб.

Твои бедренные кости отбивают чёткий ритм,

Чёткий звук, когда ты сверху,

Снизу точно лучше слышно

Лязг ключей в замке.

Я вышел.

И что ты будешь делать во второй раз?

В первый раз я умру понарошку —

Расфаршируюсь, аккуратно нарезанный,

Под колёсами первой по счёту тележки пригородной,

Непригодной ни на что электрички,

Медленной, как твой обычный приглашающий жест.

И я влезаю в эту постель,

Ограничив до недоступности

Количество

Незанятых

Мест.

Свободных.

Второй и последний будет выглядеть так:

Я через силу иду, мои ноги подкошены,

Прохожие отчаянно брезгуют —

В бездну их, воинственных или мирных,

Сжимающих яйца в руках или мнущих опухшие личики.

Такие же, как моё после нескольких точных ударов.

И я взберусь по лестнице и влезу в постель,

Ограничив обзор

Выдыхаемым

Изо рта

Паром.

Холодным.

Буду потеть,

Выгну спину,

Чтоб руками схватить и вытягивать из-под себя

Солёную насквозь простынь,

Пропитанную забытым именем —

Одним из —

Поверх этого всё равно я

И все мои сказочки, все утайки и правды,

Всё то дерьмо, что вылазило,

Пока я хватался за спинку кровати и падал.

И плакал.

Вытянув простынь, я ей закрываю лицо,

Целуюсь с тобой, и с тобой, и с тобой —

С вами со всеми —

Взасос,

С удушением,

С языком,

С волосами во рту и с пальцами во влажной вагине..

Я прекращу,

Как только почувствую вязкую кровь под ними.

Хватит.

Я лежу и выламываю

Одну из длинных ножек кровати.

Вцепился замёрзшими пальцами,

Огрубевшими и уставшими,

Тонкими, почти карандашными..

Поддалась.

Подношу к простыне – там, где рот,

И губами чувствую саморезы.

Я тебя помню.

Матрас подо мной собирается комьями,

Когда я решаю стянуть рубашку, штаны, трусы и сомнения —

Последнее и единственное, в чём я мог спрятаться и переждать

Что угодно.

Бессмысленно быть горячим,

Когда вокруг давно всё холодное.

Раздевался и падал.

И плакал.

Я готов.

Я по-прежнему вдыхаю простынь,

Вожу по ней языком, потому что не чувствую носом.

Закрываю глаза – или их закрывает струящийся пот —

И на вдохе вспарываю живот.

Бью себя по лицу этой ножкой кроватной,

По вискам,

По коротким вздыбившимся волоскам

На плечах,

Над бровями,

В паховой впадине —

Сколько смогу, пока не останется ни сил,

Ни памяти.

Пока не выльется весь контроль —

Твой надо мной и мой над собой.

Последним осмысленным взмахом я продырявлю язык —

Полный крови,

Полный воспоминаний,

Полный вспышек секса и оставшимися от него брызг.

Всплеск.

Лунный диск в зенит уже влез,

Или пасмурный зимний день выглядит так,