Пасынок Вселенной. История гаденыша

Мои собратья по несчастью с тихим ужасом смотрели то на меня, то на поверженного, не подающего признаков жизни гоблина. На побежденного монстра. Интересно, а скольких из них он успел оприходовать? Нет, не интересно.

– Ну ты и разнес его чувак, – пробормотал один из пацанов.

Я посмотрел на него мутным взглядом. А потом вдруг треснул по морде.

– За что?! – заорал он.

Но теперь у меня началась истерика.

14

«Если надавить на глаз – галлюцинация раздвоится»

Братья Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»

Забавно. Наверное всем людям – даже таким ненормальным как я – свойственно перевирать свои детские и подростковые переживания. Ну а что делать – мы же ни черта не помним. Кто помнит что это значит – быть ребенком, подростком, как мы мыслили в то время, как и что чувствовали? Разве что великие педагоги. Ну вот мы и фантазируем с высоты своего нынешнего взрослого, отягощенного брюхом, скукой и бессилием понимания. Как говорил Виктор, в нашем распоряжении только то мироощущение, которое есть у нас в данный момент. Остальное – домыслы и фантазии.

Следующие два дня я провел в карцере. Тоже, собственно, ничего особенного по сравнению с теми жуткими фантазиями, которые блуждали у нас по приюту. Просто небольшая комната без окон, но с неярким плафоном на потолке, кровать, унитаз, раковина. Никаких личных вещей (которых у меня, в общем-то, теперь и так не было). Одиночка, в сущности. Я ничего не имел против одиночки. Желал того Капитан или нет, но он оказал мне услугу. Надо было успокоиться, разобраться, подумать.

Может быть, я должен был радоваться тому, что избежал изнасилования, но радость как-то не шла. С точки зрения логики, я слабо понимал за что меня сюда посадили. За то что здоровенный амбал пытался меня трахнуть, а я его уделал? За превышение необходимой самообороны? Вот это уже достаточно смешно. Можно поржать.

Пытался ли я его убить? Понятия не имею. Остановился я сам, никто меня не оттаскивал. Но в принципе… Наверное, при определенных обстоятельствах, мог. Как всегда. И вряд ли испытывал бы при этом некое чувство вины. Мне это чувство вообще слабо свойственно. А уж в данной ситуации…

Изменилось ли что-то в моей жизни? Ну, впору снова вспомнить про верблюда. Изменилось многое. Не важно, что я смог отразить нападение и повергнуть врага в говно. Не в этом дело. Виктор говорил, что самое сложная и единственно интересная для него форма существования – максимально возможная свобода и самостоятельность. На самом деле, ведь и впрямь, если разобраться, свобода – штука поганая. Приходится самому все решать, принимать на себя ответственность, не закроешь глаза, не спрячешься стыдливо ни за Бога, ни за патриотизм, ни за какие-то там иллюзии. Потому что Бог, патриотизм и прочее – это ведь несвобода и есть. А без них – чертовски неуютно и холодно. Но вот ведь говеный парадокс – стоит человеку осознать, что он прячется за всем этим… И оно исчезает. Нельзя спрятаться за щитом в который не веришь. Нельзя свалить вину на Бога, если не веришь в Бога. Нельзя убить тысячи людей, а потом на голубом глазу объявить, что сотворил сие непотребство на благо родины. Если нет у тебя никакой родины и не отождествляешь ты себя ни с какой недвижимостью или территорией. Вот что такое свобода – жутковатое место в которое вполне может провалиться любое сознание. И обратного пути ведь нет. Невозможно снова убедить себя во вранье, которое ты уже осознал как вранье.

И вот я чувствовал себя, наверное, именно таким. Свободным. Жизнь сложилась так, обстоятельства жахнулись мне на голову, карма треснула с характерным хрустом в области главной чакры имени самообмана – понятия не имею. Но я ощущал себя опустошенным. Свободным и очень одиноким. Я мог позаботиться о себе до такой степени до которой уже позаботился. Я не нуждался во взрослых – в их советах и опеке. Не нуждался в ответах на вопросы. Ни в каких ответах со стороны. Потому что единственный человек от которого я бы принял такие советы, выпал из моей жизни навсегда. И теперь мне придется искать все эти ответы самому, потому что я не приму ни от кого помощи…

Думал ли я именно так в тот момент? Понятия не имею. Наверное, думал. Но уж точно не в такой форме и не такими словами. Мне было тринадцать, чего вы хотите?

А еще я думал о галлюцинации в виде призрака Виктора, посетившей меня в критический момент. Странное дело. Может, мое сознание, задымившись от перегрузки, просто нашло спасение в единственном образе от которого я бы принял помощь? Единственное за что, вернее, за кого оно цеплялось? Наверное, отчасти так и было. А еще мне почему-то казалось, что это не было совсем уж галлюцинацией. Шизофренией? Или шизофрения – это когда слышишь голоса? Типа радио. Деструктивное расстройство личности? Безусловно. Но я помню, что в тот момент я как будто… не знаю как сформулировать… Я чувствовал присутствие. Виктор был там. Совершенно реальный (на каком-то определенном уровне реальности). И потом, я не уверен, что бывают призраки еще не умерших людей. А Виктор ведь, насколько я знал, не умер.

Ну, или я просто свихнулся. Простое объяснение, и тогда я готов был в него поверить. Почти. Потому что на второй день моего пребывания в карцере, Виктор появился вновь. Он снова стоял в проеме распахнутой двери и как будто дразнил мое восприятие находясь на границе тени и света.

– Привет, – сказал призрак.

Я подорвался на кровати как под хвост ужаленный.

– Дерьмово выглядишь, – доверительно сообщил он мне из полумрака.

– В душ же не пускают, – автоматически ответил я. И тут же подумал о нелепости своего поведения – объяснять призраку, существующему в моем воображении отчего это у меня грязная башка.

– Ага, – согласился призрак. – Это именно то на что я обратил внимание.

Я смотрел на него и… никак не мог разглядеть. То есть вот категорически он не попадал в фокус. Но откуда-то я знал, что это именно Виктор. И ощущал его реальность. Вот ведь свихнулся. Но ведь это не мог быть он!

– Кто ты? – спросил я шепотом.

Он ответил не сразу. Сперва долго меня рассматривал, а потом выдал:

– А разве это важно? Ты только что сам решил, что абсолютно свободен. Такого, конечно, не бывает пока тебе надо что-то есть, во что-то одеваться и ты не способен помочиться в людном месте. Абсолютная свобода бывает только на кладбище. Но раз ты решил… Вот сам и придумай что я такое. Потому что во всех других вариантах… Получится то же самое.

– Как это?

– Я только что озвучил твои же собственные мысли. Из чего явно следует, что я плод твоего ушибленного попыткой изнасилования воображения. И если я отвечу на твой вопрос – я ведь не более, чем плод твоего воображения. Выходит, ты сам на него ответишь. Единственная разница – ты не примешь на себя ответственность за выбор любого глупого варианта.

Я долго думал над его словами, а потом сказал:

– Мне кажется, ты реальный.

– А это ничего не значит. Миллионы людей верят в реальность Бога. А Он, гад такой, от этого все никак не станет реальнее. Так что верь во что хочешь.

– Ладно, – сказал я, не очень хорошо понимая на что соглашаюсь.

– Вот и о-кейно. Пошли погуляем?

– Как это? – растерялся я. – Я же заперт.

– Ты что, дурак? – усмехнулся призрак и показал на открытую дверь.

Я пожал плечами, поднялся с койки, но к двери приближался все-таки осторожно. Не хватало только, поверив в реальность галлюцинации, врубиться носом в запертую дверь. Виктор задумчиво за мной наблюдал, ухитряясь каким-то образом постоянно держать дистанцию и оставаться в тени.

Дверь оказалась открытой реально. Мы вышли в коридор. Поскольку до этого я тут нигде не был, здания не знал, то не представлял что где находится. Кроме того, даже если бы знал, вряд ли понимал бы куда «идти гулять» в сложившихся обстоятельствах. Поэтому я пошел за призраком.

Вскоре мы оказались перед дверью кабинета Капитана. Вернее, это я оказался. Виктор куда-то пропал, хотя я был почти уверен, что он уже в кабинете. И когда успел? Я повернул ручку и вошел. Капитан был в кабинете, но он, похоже, не замечал ни меня, ни маячивший на границе света от настольной лампы, призрак Виктора.

Капитан вообще ничего не замечал. Он был занят. Он орал в телефон.

– Я все это знаю! Да, я читал его личное дело. Если бы я хотел придушить гаденыша – уже бы это сделал.

Уп-с. Не знаю, может, это самомнение, но речь явно шла обо мне.

– Он останется здесь, пока я не решу как с ним поступить дальше. И если вы там подумаете своими трусливыми чиновничьими мозгами, то поймете, что, с точки зрения закона, другого выхода нет… Что? Но он не сумасшедший… Не удивлюсь если он легко пройдет все тесты и ваши психиатры обломают об него свои высокоученые мозги… Почему? Да потому что во всех других вариантах его вычислили бы раньше именно как сумасшедшего… Да… Насколько мне известно, из-за этого учителя физкультуры погиб его лучший друг. А в приюте друг – это больше чем брат, если вы не в курсе… Нет, с этим я разберусь сам… Отстранить меня? Ну-ну. И где вы собираетесь найти другого придурка на эту должность? У вас кандидаты в очереди стоят?

– Он хочет, чтобы ты оставался в его распоряжении, – сообщил мне призрак Виктора. – Хочет, чтобы ты был в его руках.

– Он нас не слышит? – удивленно прошептал я.

Капитан и в самом деле упорно не замечал нашего присутствия в кабинете.

– Нет, блин, просто игнорирует, – громогласно провозгласил Виктор. – Не задавай дурацких вопросов ответ на которые тебе известен.

– Как это получается?

– Это долбаная магия, – фыркнул Виктор. – Ты слышал, что я сказал?

– Круто, – восхитился я. – И что, в любое место так можно?

Виктор какое-то время молчал, а потом спросил:

– Ты все еще полагаешь, что все это галлюцинация? Пытаешься выяснить насколько все нереально?

– Ну… типа того, – признался я.

Он вздохнул.

– Ты понимаешь о чем говорит этот человек?

– Хочет, чтобы я остался в его власти, – равнодушно сказал я, пожимая плечами.

– Это опасно.

– Это интересно, – возразил я.

– Что в этом интересного?

– Интересно, на кой ему это так сильно надо?

– Хочет отомстить.

– И вместо того, чтобы мстить, ждет два дня и ругается с кем-то по телефону?

– Может, он хочет выждать. А может, растянуть месть на долгое время. Чтобы превратить твою жизнь в ад.

Я посмотрел на Капитана, и сказал:

– Не-а. Тут что-то другое. Не знаю что, но… Он злой, он бывший военный, у него кирпич вместо мозга, он черт на колесиках. Но вряд ли он умеет превращать жизнь в ад. Во всяком случае, для таких как я. И может, было бы интересно попробовать пожить в аду?

– Ты и впрямь считаешь себя достойным ада? – задумчиво спросил призрак.

Я снова пожал плечами.

– Черт его не знает кто чего достоин, – сказал призрак. – Мы получаем то, что получаем, а не то, чего достойны. А уж если иметь в виду то, чего мы, как нам кажется, достойны… Все кретины стали бы миллиардерами, властителями мира и прочее.

– Не знаю, – сказал я.

– Чего ты не знаешь?

– Я понятия не имею чего я достоин.

Призрак вдруг совсем скрылся в тени и сказал:

– Ты и впрямь странный тип. Но я тебя все равно люблю.

Я дернулся как от удара. Но кажется, в тени уже никого не было. То есть, я точно знал, что там никого нет.

– Во всяком случае, больше никто не попытается меня трахнуть, – сказал я в пустоту. – А это уже не совсем ад.

Засим я вышел за дверь кабинета. Капитан меня по прежнему не замечал. А уже в приемной я заметил на стене скрытую за стеклом кнопку пожарной тревоги. Не знаю чего уж там я ожидал, но мне удалось достаточно легко разбить стекло и дернуть за рычаг…

И визг пожарной сирены разбудил меня в карцере. Нас спешно выводили из здания. Про меня тоже не забыли.

15

«Вот так и Гитлер оправдывался: «Я случайно убил евреев!».

Грегори Хаус. Доктор медицины и сволочь.

Наутро меня снова привели в кабинет Капитана. Интересно, кто-нибудь из вновьприбывших ставил такой рекорд? Два посещения директора исправительного заведения за три дня пребывания.

В канцелярии я искоса глянул на кнопку пожарной тревоги. Она была в нормальном положении, но стекла не было. Интересный факт.

Капитан сидел в своем мастодонтовом кресле. Был он мрачен и напоминал, наверное, грозовую тучу в представлении голливудского режиссера, снимающего фильм про торнадо. Впрочем, может, я неправильно угадал его эмоции? Черт, мне бы теперь в своих разобраться.

Не говоря ни слова, Капитан показал мне на кресло. Я сел.

Молчал он долго. Очень долго. И мне вдруг подумалось, что он вообще не знает что сказать и как начать разговор.

Меня же больше беспокоило то, что произошло ночью. И, словно прочитав мои мысли, Капитан сказал:

– Какой-то придурок включил сигнализацию в канцелярии. Можешь себе представить? Просто разбил стекло и дернул за рычаг. Узнаю какая скотина осмелилась – шкуру спущу.

Не спустишь, подумал я. Даже если узнаешь – один черт не поверишь.

– Ладно, – махнул он рукой. – Поговорим о наших делах.

Он поднялся с места и подошел к окну. Я первые увидел его вблизи во весь рост, увидел как он двигается. Он прихрамывал, но все равно передвигался весьма уверенно и ловко. Чувствовалось, что сбить его с ног, вывести из равновесия будет равносильно тому чтобы сбить поезд с рельсов. Очевидный хищник. Мне ли не почувствовать?

– Неизвестно вернется ли к нему зрение, – сказал Капитан, глядя в окно. – Серьезные травмы гортани. Он в коме, но интубировать не смогли – пришлось резать. Так и лежит в трубкой торчащей из горла.

Ну и как я должен на это реагировать? Я решил, что пока никак.

– Повреждения внутренних органов, – продолжал Капитан, – трещина в тазовой кости. Он словно под машину попал.

И зачем он мне все это говорил? Неужели всерьез хочет вызвать во мне некое сочувствие? Или ужас от осознания содеянного? Или он не в курсе что там на самом деле произошло?

– Ты знал, что он мой племянник? – спросил вдруг Капитан.

– Нет, – соврал я.

– Так вот, он мой племянник. Мой младший брат – его отец… Я его вырастил, можно сказать – в смысле, отца. Я на пятнадцать лет старше. И когда у него родился мальчик… Сперва все радовались. И потом радовались. Но когда мальчик вырос… Знаешь за что он оказался в этом заведении?

– Я тут всего три дня, – сказал я. – И два из них просидел в карцере. Я вообще ничего не знаю.

Он вдруг оказался рядом со мной, навис, схватил меня за плечо и приблизил лицо почти вплотную.

– Не дерзи мне, сопляк, – прошипел он. – Я с трудом сдерживаюсь, чтобы тебя не придушить. Единственная причина по которой я этого не делаю – потому что никак не могу решить, правильно это будет, или нет… И что тут вообще может быть правильным. Так что не провоцируй.

Если честно, я не испугался. Но изо всех сил делал вид, что боюсь. Потому что именно этого он от меня и ждал. А дразнить хищника в его логове – глупая затея, если только у вас нет при себе крупнокалиберного карабина и вы не знаете повадки этого хищника. А не испугался я потому, что увидел в его глазах что угодно, только не ярость. И не негодование. Он, очевидно, не был ни удивлен, ни шокирован произошедшим. Но явно был и удивлен и шокирован тем чем все обернулось.

Капитан еще какое-то время посверкал на меня глазами, потом отпустил.

– Когда ему исполнилось четырнадцать, – продолжил он, – он весил уже семьдесят килограммов и был ростом на голову выше меня. Однажды в школе он… Он прижал одного мальчишку в туалете, и… – Капитан замолчал. Потом продолжил: – Его хотели отправить к психиатру и поставить диагноз, но мы с братом смогли его уберечь. Чего нам это стоило… А через полгода он почти добился своего от другого мальчишки. Черт, если бы это не был мой племянник, я бы давно уже его упрятал, чтобы спасти других ребят. Но он был сыном моего брата. Брат просил, умолял… И я снова его спас. Перевел в другую школу. Где он, наконец, и… Реализовался.

Реализовался? Мне послышалось, или он сказал «реализовался»? И вообще, зачем он все это мне рассказывает? Все это звучало настолько бредово, что я ляпнул первое, что пришло на ум:

– И вы поселили меня к нему в комнату.

Я не спрашивал. Просто констатировал факт.

– Да, поселил, – вздохнул Капитан. – После того, что случилось, единственное, что я мог сделать не для него даже, а для своего брата – определить парня в мое заведение. И он тут держался почти год. Ничего серьезнее небольших потасовок… И в какой-то момент я решил… Что он исцелился, наверное.

– Он собирался трахнуть меня! – рявкнул я. – И, насколько я понял, все ребята в комнате – да что там, вся Шестерка – прекрасно понимала к чему идет. А вы один ничего не знали?

Странно, я думал, он разозлиться, но он только печально вздохнул.

– Он держался почти год. Мы с братом надеялись, что он успокоился. И, едва я увидел тебя, сразу понял, что если он удержится в твоем присутствии…

– Вы что, использовали меня как приманку? – ошалел я. Впрочем, как ни странно, на том уровне функционирования, которому обучил меня Виктор, такой ход казался достаточно логичным. Я же проходил один из уровней своей инициализации таращась на труп. Так почему бы и нет?

– Можно сказать и так, – спокойно согласился Капитан.

– Умно, – сказал я. – Но ваш эксперимент провалился.

Он долго не отвечал, а потом проговорил с трудом сдерживая то ли гнев, то ли отчаяние:

– Мой брат умолял меня помочь его сыну. Я сам хотел помочь. Хотел уберечь. И вот теперь его сын в коме на аппарате жизнеобеспечения, и неизвестно, сможет ли он выкарабкаться. И все это с ним проделал тощий тринадцатилетний красавчик.

– А что, я должен был позволить ему меня трахнуть? – осведомился я.

Капитан посмотрел на меня исподлобья и спросил в ответ:

– А что, дело только в этом?

– А… в чем еще? – растерялся я.

– Знаешь, я побывал на трех войнах. Стреляли в меня, стрелял я. Я убивал людей, резал часовых. И спустя годы я вдруг понял, что оправдания можно найти для чего угодно. Но сейчас… Странно, почему-то я даже виноватым себя не чувствую.

Я пожал плечами, не зная как реагировать.

– Я уже десять лет возглавляю это заведение, – сказал Капитан. – И до сих пор не видел такого странного пацана как ты. Ты весь такой красивый, умный, замечательный, но… как будто не настоящий, что ли. Как будто внутри тебя прячется кто-то мерзкий и опасный. Сдается мне, что внутри ты так же уродлив, как красив снаружи. Или я ошибаюсь?

Я снова пожал плечами. Нет, ну а какой ответ он хотел бы услышать?

– Любой нормальный пацан, едва сообразив что происходит в комнате и к чему все идет, наложил бы полные штаны. Любой нормальный пацан поставил бы на уши всю школу, прибежал бы ко мне, все бы рассказал. Или просто попытался бы сбежать, найти помощь… А ты вместо этого стал выжидать. И даже не испугался, по-моему. Знаешь, когда я воевал, мне приходилось видеть, как мальчишки чуть постарше тебя убивают и умирают. И перестают быть мальчишками. И я учил их убивать и не умирать. Учил стрелять в живых людей, учил вгонять нож в шею, в живот, пробивать грудину, чтобы достать до сердца. В живое – в такое же тело, как их собственное. И ты знаешь, смотрю я на тебя, и мне кажется, что тебя и учить-то не понадобилось бы. Только ведь воевать ты не стал бы. Чтобы воевать, нужно во что-то верить, А ты не веришь.

Я его слушал, и пытался понять, каким таким мистическим образом он все это вычислил. Определил в течение пятиминутной беседы при моем поступлении? Прочитал в личном деле? Или сообразил, проанализировав, как я разделал ублюдка его младшего братца? И тут до меня дошло с чего он сделал все эти выводы. Буквально за секунду до того как он сам мне сказал.

– Как выяснилось, я не так уж тщательно изучил твое короткое, но такое насыщенное прошлое, – мрачно сообщил Капитан. – Вчера я снова позвонил в твою школу, в приют. Я готов был из них кишки вынуть. То есть, готов был вынуть их из тебя, но что-то не давало мне покоя.

– Не надо, – еле слышно прошептал я.

Он глянул на меня задумчиво. Очевидно, сразу понял о чем я. Понял, что я догадался.

– Я узнал с кем ты там, как это теперь говорят, тусовался. А зная кем он был на самом деле, представляю чему он тебя учил.

Я сжал подлокотники кресла так, что побелели пальцы. Не хотел ничем себя выдавать, но ничего не смог поделать. Видимо, это оказалось то единственное, чем меня можно было задеть, причинить боль. Капитан, разумеется, заметил мою реакцию и понимающе кивнул. И тут вдруг я осознал, что он-то совсем не дурак, а напротив – чертовски умен. И видимо, хороший педагог. А хороший педагог не может быть придурком. А значит, мне надо было понять это раньше. Ишь ты, решил, что он обычный бывший армейский долболюб. На тебе, жри, щенок самоуверенный.

– Надо, – как-то неожиданно мягко сказал Капитан. – Надо, мальчик. Я виноват перед тобой. Но это… Ты сирота. Вырос в приюте. Ни родных, ни близких. И, очевидно, ты всегда был не таким как все. В наше время просто нормальные симпатичные и умные дети по определению оказываются не такими как все. И ты ожесточился. А потом встретил того, кто оказался достаточно необычен и внимателен, кто смог принять тебя таким, каким ты, как тебе кажется, был. В детстве такое бывает – он заполнил для тебя весь мир. А потом он оказался…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ганнибал Лектер. Доктор медицины, психиатр, а также серийный убийца, практиковавший каннибализм, ставший одним из главных героев четырех романов Томаса Харриса и четырех фильмов. Примечательно, что доктор Лектер в исполнении Энтони Хопкинса занимает пятое место в сотне величайших киногероев.

2

Мистер Фрост (имя не упоминается). – загадочный маньяк-убийца, герой одноименного фильма. Утверждал, что он – сам дьявол.

3

Декстер Морган – серийный убийца, главный герой сериала канала HBO «Декстер».

4

Боно – лидер ирландской культовой рок-группы U2 в одном из интервью сказал, что отсутствие жалости к самому себе – качество, которым он хотел бы обладать.

5

Реальный случай произошедший в одной из скандинавских стран.

6

Идея про посещение морга бессовестно сплагиачена у Карлоса Сирано Сезара Араны Кастанеды

7

И. Губерман

8

Речь идет о смерти первого солиста группы AC/DC Бона Скотта.