В СССР я повидал все

Местные рабочие, наблюдая нашу самоотверженную работу, подходили к нам и говорили:

– Ребята, никто здесь так не надрывается, как вы. Вы угробите себя.

Но мы не унимались.

На торжественном собрании отряда я был награжден медалью с надписью: «Красноярская ГЭС 6000000 1973» и памятной книгой «Енисей» с дарственной надписью: «Бойцу ССО МАИ т. Окуневу И.В. за работу на объектах г. Дивногорска от коллектива «Гражданстроя», август 1973 год». Эти реликвии до сих пор хранятся у меня.

О двух идиотах, которые бегом затаскивали носилки с раствором на пятый этаж, очевидно, сообщили краевому руководству. И нас стали каждый день возить в Красноярск, где строилось девятиэтажное здание Районных Энергетических Сетей (РЭС). Там нам предложили делать то же самое, что в и Дивногорске – только на четыре этажа выше. Мы с радостью взялись за эту работу, и, провожаемые восхищенными взглядами местных рабочих, быстро таскали носилки с раствором на девятый этаж. Для облегчения мы при этом выкрикивали крепкие русские слова.

Это продолжалось дней пять. Но потом, приезжая в Красноярск, мы с удивлением стали замечать, что работать нас уже никто не просит. Сначала мы, следуя принципу: «Нам хлеба не надо – работу давай!», возмущались. Но потом поняли, что это глупо. Мы перестали возмущаться и, по-русски говоря, до конца стройотряда там ничего не делали.

Мы часто сидели на крыше того дома и наслаждаясь видами Красноярска. Этого нам показалось недостаточно. Тогда мы стали экономить деньги, которые нам выдавали на обед – а каждый день на это нам выдавали по рублю. На сэкономленные деньги мы по старой студенческой традиции пили пиво.

Тот студенческий отряд запомнился походами в тайгу, чего не было в 1972 году. Во время одного из таких походов нас на теплоходе по морю, образованному Красноярской ГЭС, отвезли далеко в тайгу и высадили на берег. Первую ночь в тайге мы провели довольно комфортно: лежа вокруг большого костра, укрывшись теплыми одеялами и приняв небольшую дозу спиртного. Некоторые из нас не подозревали, что следующую ночь им придется провести совсем в других условиях: полураздетыми, мокрыми, голодными и замерзающими от характерного для тайги ночного холода на застрявших в воде посередине огромной реки бревнах.

Утром нас подняли, накормили и каждому положили в рюкзак предметы, необходимые для вязки плотов. Мне достался стальной трос, которым я потом растер себе спину до крови. Мы долго шли по тайге, то поднимаясь на сопки, то спускаясь с них, и наконец вышли к реке Мане. Это – огромная река с мощным течением. По ней сплавляли лес, спиленный в тайге.

Все участники похода стали вылавливать плывущие в воде бревна и вязать из них плоты. Вода была ледяная. Поэтому после каждого захода в нее мы выпивали немного водки. Затем, погрузившись на плоты, мы тронулись в довольно долгий путь к тому месту, где эта река впадает в Енисей.

Экипаж нашего плота состоял из студентов и одного преподавателя. Очевидно в следствие некоторого опьянения, мы вместо двух весел сделали только одно. Поэтому на протяжении всего дня мы то и дело наскакивали на заторы, образованные бревнами. С огромным трудом мы снимались с этих заторов, теряя при этом одежду, еду и время. В конце концов наш плот безнадежно отстал от основной группы.

В то время у меня еще была водобоязнь, появившаяся из-за атрофии мышц рук после их перелома. Я сидел на плоту и дрожал от страха при виде бушующих со всех сторон водных потоков. Конечно, природа вокруг была очень красивая – но мне в тот момент было не до этой красоты.

В одном месте мы причалили к берегу, чтобы сделать второе весло. В глубине тайги виднелась какая-то избушка – возможно в ней кто-то жил. Когда мы уже собирались отчалить от берега, из кустов выскочила небольшая собака и прыгнула к нам на плот. Теперь у нас появился еще один член экипажа.

Начинало темнеть. У меня утонуло много вещей. Я оставался в одних брюках – обнаженный по пояс. Лучшим продолжением для нас было бы причалить к берегу и провести ночь на берегу. Но мы надеялись, что вот-вот доплывем до цели своего путешествия. Как мы после узнали, до этой цели было еще очень и очень далеко.

Когда совсем стемнело, управлять плотом стало невозможно – мы ничего не видели перед собой. По характерному шуму воды мы только могли догадываться, что затор где-то рядом. Но точно определить его местонахождение было невозможно. В кромешной темноте мы налетели на очередной затор, но удачно перепрыгнули на него. Нам предстояло пробыть там всю ночь, а это было ужасно – по ночам в тайге очень холодно.

Вскоре мы почувствовали этот нестерпимый холод, усиленный еще и голодом. Чтобы согреться, мы как можно ближе прижимались друг к другу. Но это не помогало, и нас охватывал смертельный ужас. Некоторые из нас в панике кричали:

– Мама!

Но летняя ночь проходит быстро. Вот настало утро. Мы огляделись вокруг и вздохнули с некоторым облегчением – наш затор находился не в центре огромной реки, а довольно близко к ее правому берегу. Спрыгнув в воду, мы крепко ухватили друг друга за руки. Вместе борясь с сильным течением, мы перешли на берег.

Но собака осталась на заторе. Она стала скулить. После некоторых колебаний, преподаватель бросился в воду и, уже один борясь с течением, пошел за собакой. Взяв ее на руки, он с большим трудом отправился назад. Несколько раз он спотыкался и был близок к тому, чтобы упасть. А это было очень опасно – его могло утащить течением на глубокое место. Но, в конце концов, он вместе с собакой достиг берега.

Теперь нам предстояло преодолеть еще одно препятствие – перед нами оказалась высокая, почти отвесная скала. Мы справились и с этим. Потом мы, ослабленные и голодные, еще долго шли вдоль реки до поселка Усть-Мана. Там мы упали на землю и мгновенно уснули. Кто-то из местных позвонил в наш отряд, и за нами приехал командир. Увидев нас живыми, он не скрывал своей радости. У него были все основания опасаться худшего.

Когда мы вернулись из стройотряда в Москву, нас сразу же бросили в один из подмосковных колхозов на уборку картофеля. Сначала мы работали хорошо. Но условия проживания, в которых мы оказались, были ужасными – кормили нас отвратительно, в жилых помещениях было холодно. На этой почве у нас начались конфликты с нашим командиром.

Постепенно мы перестали работать. Заняться было нечем, и мы занимались чем придется. Я лично бродил по лесу. Там в изобилии созрели орехи. Я собирал их в большом количестве и, разгрызая зубами, ел. В результате я повредил себе несколько зубов, от чего впоследствии страдал всю жизнь. Один раз, потеряв в лесу ориентир, я долго блуждал и начал уже паниковать. Но в конце концов вышел к поселку на звук собачьего лая.

Одна группа студентов развлекалась тем, что, построившись в колонну, ходила строевым шагом. При этом студенты старательно и с душой пели строевую песню. В ней повторялась только одна строка, представлявшая собой традиционное русское ругательство.

В конце концов мне все это надоело, и я написал письмо матери с просьбой прислать мне срочный вызов в Борисоглебск по причине какого-нибудь происшествия. Вскоре такой вызов поступил, и командир без всяких возражений разрешил мне уехать.

Отдохнув немного дома, я вернулся в Москву, чтобы продолжить учебу. К этому времени относится моя первая попытка заняться научной работой. Я нашел решение одного из простейших случаев теоремы Ферма. Это решение представляло собой математическую формулу, с помощью которой можно находить целые числа a, b и c, удовлетворяющие равенству:

Я рассказал об этом своим друзьям. Проверив и убедившись, что все правильно, они посоветовали мне показать это на кафедре математики. Я пошел туда и сообщил о своих результатах. Сидевшая там женщина замахала на меня руками и сказала:

– Иди, иди, это тебе совсем не нужно.

А что же мне было нужно? Пьянство и разврат? Я ушел и больше научной работой в МАИ не занимался.

Тем не менее, я продолжал упорно изучать немецкий язык. Я пытался достичь такого уровня, чтобы свободно читать любой технический текст на немецком, не прибегая к помощи словаря. Пока мне это не удавалось, но прогресс, конечно, был.

В то время вместе с лучшими своими друзьями я часто ходил в московские рестораны, бары, кинотеатры и т.д. Однажды со студентом по прозвищу Джон мы пошли на премьеру фильма «А зори здесь тихие» в кинотеатр «Октябрь», который располагался на Новом Арбате. Времени до начала сеанса оставалось много. Джон в то время имел более богатый, чем у меня, опыт употребления спиртных напитков. Он предложил мне распить бутылку вина. Я неохотно согласился. Мы купили вино, и, чтобы распить его, Джон затащил меня в какой-то грязный подъезд. Мне очень не хотелось пить вино в таких мерзких условиях. Но пришлось.

Потом мы первыми зашли в кинотеатр. Там в кафе заиграл какой-то заграничный оркестр. Музыка была зажигательной. Набрав много бутылок пива, мы расположились за столиком рядом с оркестром. Смакуя напиток, мы одновременно наслаждались музыкой. За нашим столиком было еще два свободных стула. Мы их придерживали на случай, если нам подвернутся девушки.

Публика все прибывала и прибывала. Наконец все места в кафе оказались занятыми. К нам подходили люди и просили отдать им свободные стулья. Естественно, мы всем отказывали. Как известно, смесь вина с пивом действует на человека возбуждающе. Какой-то офицер в наглую схватил один наш стул и попытался с ним уйти. Я остановил офицера и ударил его по лицу. Джон добавил ему еще. В итоге стул мы у этого хама отбили. Вернувшись за свой столик, мы продолжали наслаждаться приятным вечером.

Вскоре нас окружила большая группа милиционеров – обиженный нами офицер пожаловался в правоохранительные органы. Мы были задержаны и доставлены в отделение милиции, которое находилось поблизости. Милиция в Москве тогда была очень корректная, и нас с Джоном вскоре отпустили, пообещав не сообщать об этом инциденте в институт. Обещание они выполнили.

Выйдя из отделения, мы попытались вернуться в кинотеатр, но нас туда не пустили. Тогда Джон потащил меня в ресторан «Валдай», который располагался на противоположной стороне улицы. В ресторане мы пили вино и танцевали с иностранцами, оказывая при этом всяческую дурь.

В памяти у меня запечатлелось, как я приглашаю на танец одну молодую немку, а она отказывается, оттопыривая свой свитер. Этим она хочет сказать, что уже вспотела от танца. Но я продолжаю тянуть ее на танец. Девушка чуть не плачет. В этот момент ко мне подходит здоровенный детина, вежливо берет за руку и уводит подальше от немки.

Чем все это кончилось, я не помню. Когда Джон тащил меня на себе, я был в бессознательном состоянии от чрезмерной дозы спиртного. Позже, приобретя некоторый опыт, я уже Джона в таком состоянии несколько раз тащил на себе.

На нашем курсе учился украинец по прозвищу Фред. У него были характерные украинские усы, загнутые вниз. Наверно он слышал со стороны мои рассказы о том, как мы ездим к девочкам. Поэтому однажды он подошел ко мне и попросил познакомить его с нашей компанией. Я выполнил его просьбу, и он стал нашим другом. Если мы ехали на какое-то мероприятие, то и его обязательно брали с собой.

В качестве благодарности Фред один раз пригласил меня в свою компанию. Вместе с Фредом я попал на какое-то торжество на квартире его знакомой девушки. Квартира располагалась недалеко от Красной площади. Торжество закончилось поздно, и мы опоздали на метро. Тогда мы с Фредом пошли на Красную площадь, рассчитывая дождаться там утра и потом посетить мавзолей.

На площади мы зашли в одну из ниш ГУМа. Там была скамейка, и мы расположились на ней. Была поздняя ночь, стояла тишина. Но вдруг поблизости послышалась немецкая речь – мимо проходили иностранцы. Услышав родные мне слова и интонации, я решил не упускать прекрасную возможность пообщаться с немцами. Я вскочил и громко крикнул им:

– Hände hoch! Ihre Papiere, bitte. [Руки вверх! Ваши документы, пожалуйста.]

Фред добавил свою любимую польскую фразу:

– Матка бозка Пшенстеховска, пся крев, холера ясна!

Немцы в ужасе закричали и убежали. Через несколько минут мы были схвачены отрядом особого назначения. Нас обыскали, изъяв паспорта. В них было указано, что мы являемся студентами МАИ. Нас подвели в Музею революции. Там стояла правительственная «чайка». Из нее вышел военный в форме генерала – возможно, это был министр внутренних дел Щелоков. Ему доложили о том, что мы натворили и откуда мы. Генерал по-отечески теплым тоном произнес, обращаясь к нам:

– Что же вы сынки, студенты МАИ, пугаете иностранцев? Ну ладно, сынки, идите и больше так не делайте.

Мы благополучно вернулись в общежитие, отказавшись от посещения мавзолея – метро к этому времени уже открылось.

Один раз наша компания в составе Коли, Фреда и меня возвращалась после очередного визита к девочкам. Настроение у нас было прекрасное. Коля нес гитару. У подъезда одного жилого дома стояла молодая красивая женщина. Она спросила нас:

– Мальчики! Вы поете под гитару?

Мы ответили утвердительно. Женщина сказала:

– Я приглашаю вас в нашу компанию, чтобы вы нам что-нибудь спели.

Естественно, мы не могли ей отказать. Поднявшись на лифте, мы прошли за женщиной к ее квартире. У дверей стоял крупный мужчина. Женщина сказала ему:

– Эти ребята сыграют нам на гитаре и что-нибудь споют.

Мужчина, показав женщине на дверь, сказал:

– Тебе сюда.

Нам он показал в сторону лифта, произнеся:

– А вам сюда.

Мы пошли к лифту. Мужчина шел за нами. Когда мы зашли в лифт, я повернулся к мужчине лицом. В этот момент я получил от него страшный удар кулаком в челюсть. Это был нокаутирующий удар, и перед моими глазами все поплыло, как во сне. Коля стоял справа от меня, а Фред – слева. Мужчина начал поочередно бить их то правой, то левой рукой, и его кулаки мелькали перед моим носом. Удары были очень тяжелыми. Фред мужественно молчал. А Коля жалобно скулил:

– Ой, ой!

В волю поизмывавшись над парнями, мужчина решил последний свой удар обрушить на меня. От полученного нокаута я сильно покачивался, поэтому кулак этого негодяя пролетел мимо моей головы, попав в стенку лифта. Кабина сильно задрожала. Мужчина захлопнул дверь и ушел.

Молча мы покинули этот страшный для нас дом. Говорить ни о чем не хотелось. Может быть потому, что говорить нам было невозможно. От полученного удара я не мог двигать челюстью. Было такое ощущение, что мои нижние зубы вогнулись внутрь рта.

Когда в общежитии узнали о нашем избиении, то нашлось много желающих пойти и жестоко отомстить тому мерзавцу, который поднял руку на студентов МАИ. Но мы остановили этих благородных парней, сказав, что были виноваты сами.

В нашей группе учился чеченец, имя которого по-русски звучало Валера. Он был добрым и хорошим парнем, но остальные студенты избегали общаться с ним. В группе он оказался изгоем. Испытав на себе жуткую судьбу изгоя, я искренне жалел этого парня. Чтобы как-то облегчить Валере его незавидную участь, я несколько раз ходил с ним в пивной бар.

Однажды мы с ним посетили бар на Пушкинской, который в то время был очень популярен. Этот бар поразительно напоминал то заведение, в котором герои фильма «Берегись автомобиля» распивали пиво, смешенное с водкой. Выпив традиционно по шесть кружек, мы в обнимку с Валерой пошли к выходу. Моя рука свешивалась с его плеча. Ее коснулась грудь одной очень яркой женщины. Эта красотка спешила обогнать нас у выхода. Той рукой я совершенно непроизвольно слегка сжал ее грудь. Резко обернувшись и увидев перед собой чеченца, женщина влепила ему оплеуху. Валера ничего не понял и завопил:

– Ты чего, чего!

К Валере приезжал его старший брат, который имел солидный опыт курения анаши. Я переговорил с Валерой, и он выпросил у брата для меня кусок анаши размером несколько меньше теннисного шарика. Специалисты научили меня набивать этим зельем папиросу. Несколько дней я курил анашу, ожидая какого-нибудь положительного эффекта. Но эффект оказался отрицательным – меня стали мучить ночные кошмары. Я выбросил остаток анаши в окно.

Старшекурсники из нашей комнаты были уже дипломниками и редко появлялись в общежитии. Сашка тоже иногда куда-то пропадал. Поэтому мне нередко приходилось ночевать в комнате одному.

Однажды вечером ко мне пришли гости – один знакомый мне парень со своей девушкой. Они были родом из Москвы. Парень являлся сыном какого-то высокопоставленного партработника. Он нигде не работал и только шлялся по злачным местам столицы, принимая участие в бесконечных застольях. Девушка работала поварихой в столовой. Молодые люди принесли вино и шикарную закуску из мясных блюд.

Я выпил с ними и хорошо закусил. Так как в комнате были свободные койки, то гости остались у меня ночевать. Парень требовал от девушки лечь с ним, но она категорически отказалась, расположившись на другой койке.

Поздно ночью девушка разбудила меня, сказав:

– Я замерзла и хочу погреться с тобой в постели. Только обещай, что не будешь ко мне приставать.

Я обещал, и девушка легла рядом со мной. Она оказалась совершенно обнаженной. Вдвоем на койке было очень тесно, и мы легли так, чтобы занять как можно меньше места – она на боку лицом к стенке, а я на боку лицом к ней. При этом я обнял ее сверху рукой.

Девушка сразу заснула, а я долго не мог заснуть – лежать с девушкой в одной постели было непривычно. В то время женщины волновали меня только в плане любопытства. Они были устроены несколько иначе, чем мужчины. Поскольку на тот момент я еще не знал их устройства, то горел вполне объяснимым желанием приобрести эти знания.

Когда мне было лет пять, двум соседским девочкам нравилось заводить меня в сарай. Они были постарше меня, и у них уже пробудилось желание сексуальных наслаждений. В полумраке сарая девочки показывали мне свои прелести и просили сделать в них укол. Я нехотя выполнял их просьбу с помощью какой-то деревянной палочки, стараясь особенно не рассматривать то, что они мне подставляли. При этом я чувствовал какой-то неприятный запал от тех мест, куда прикасалась палочка. Позже я все-таки жалел, что тогда толком не рассмотрел устройство этих мест.

Теперь обнаженная женщина так близко и доверчиво лежала рядом со мной. Нельзя было упускать прекрасный шанс изучить ее во всех деталях.

Моя рука, обнимая девушку, лежала на ее животе. Я решил, что это самый подходящий момент, чтобы в целях изучения прощупать то, что у нее было ниже. Я переместил руку и несколько раз провел ею по тому месту, которое меня интересовало. Ничего не нащупав, я стал настойчиво водить там рукой. В этот момент девушка резко повернулась ко мне и размашисто разбросала свои длинные ноги. Потянув меня к себе, она простонала:

– Ну давай же быстрее.

Девушка лежала подо мной и страстно шептала какие-то безумные слова. А я думал: «Ну и что хорошего мужики находят в этом сексе? Пустая трата энергии». Так я открыл счет своим женщинам.

Вскоре этот счет увеличился на единицу. Черноволосая красавица по имени Фатима обстоятельно показывала мне свои прелести, говоря при этом:

– Посмотри какая она красивая. Поцелуй ее.

Конечно, из соображения гигиены я не стал целовать это недостаточно чистое место, но не упустил возможность его рассмотреть. Ничего красивого я не нашел, но отметил, что устроено оно довольно оригинально.

К тому времени Трушкин, совершенно забросив учебу, ударился в мерзкий разврат. Он стал приводить в нашу комнату одну за другой стюардесс с Аэровокзала. Надо признать, что девушки эти были весьма привлекательными. Мне надо было каждый раз уходить из комнаты на некоторое время, чтобы оставить Трушкина наедине с его жертвой. Когда я возвращался, этот развратник в качестве доказательства своей очередной победы показывал мне влажные пятна на постельном белье.

Вскоре последовала суровая кара Трушкину за его нравственные грехи – он был отчислен из института. Официальной причиной являлась плохая успеваемость этого студента. Это было очень болезненным ударом для Трушкина, и он заметно сник.

Отец Трушкина, узнав о несчастии сына, немедленно приехал в Москву. Он побывал на аудиенции у ректора МАИ, после чего Трушкина восстановили в институте. Ходили слухи, что папаша подарил ректору ящик коньяка.

На нашем этаже жил дипломник по фамилии Бабкин. Он был родом из Сибири и обладал огромной физической силой. Эту силу мне пришлось один раз испытать на себе. Все началось с того, что Бабкин, защитив диплом, ворвался в нашу комнату и диким голосом завопил:

– Я – инженер!

В руке у него была почти полная бутылка вина. В этот момент я сидел на своей койке. Размахнувшись, Бабкин с силой метнул бутылку в моем направлении. Просвистев рядом с моим ухом, бутылка ударилась в стену и разлетелась в дребезги. Вино заструилось по стене.

Потом Бабкин ушел в свою комнату и там продолжил обмывать свой диплом. Накануне к нему из Сибири приехала его возлюбленная – на редкость красивая девушка. Поздно вечером, выйдя в коридор, я увидел, как эта красавица, раскачиваясь из стороны в сторону, шла в туалет. Она была в стельку пьяная. Девушка должна была пройти мимо меня. И я остановился, чтобы вблизи полюбоваться ее красотой.

Подойдя ко мне, она сильно покачнулась и повисла на мне. Я тоже обхватил ее руками. Оказалось, что в этот момент Бабкин наблюдал за нами из дверного проема своей комнаты. По натуре он был очень добрым парнем. Увидев, что я обнимаю его девушку, и будучи изрядно пьяным, Бабкин всего-навсего решил в шутку разыграть роль оскорбленного ревнивца. Он подошел к нам и с пьяной улыбкой на лице заорал на меня:

– Ты что пристаешь к моей любимой девушке?

Я понимал, что Бабкин шутит и тоже улыбался. Он затолкал меня в комнату, продолжая упрекать в приставаниях. Потом он схватил меня под мышки и с легкостью поднял над собой. Окно комнаты было открыто. На своих вытянутых руках Бабкин выставил меня в окно, и я повис над землей на высоте пятого этажа. Меня охватил ужас. Я понимал, что мне нельзя делать резких движений – этот идиот мог не удержать меня, и я бы рухнул с этой страшной высоты. К счастью все обошлось. Бабкин опять «внес» меня внутрь комнаты и отпустил.

Элитная молодежь столицы продолжала регулярно веселиться в нашем студенческом кафе. А я просто стоял у окна кафе и слушал их музыку. Свет в кафе выключался для создания интимной обстановки, поэтому я не мог видеть, чем они там занимались.

Один раз, стоя таким образом у окна, я заметил, что его фрамуга открыта. У меня был уже солидный опыт бесплатного прохода на различные мероприятия. Поэтому я вскарабкался к окну и, будучи довольно худеньким, легко пролез через фрамугу в кафе.

Мероприятие подходило уже к концу, и многие столики были свободными. Работники кафе в качестве закуски для этих молодых людей обычно приготавливали два вида бутербродов: с икрой и копченой колбасой. К тому моменту, когда я оказался в кафе, бутерброды с икрой были съедены. Но бутерброды с колбасой в основном оставались нетронутыми. Я стал собирать эти деликатесы и складывать себе за пазуху. Набрал я их очень много. Потом я долго объедался этими бутербродами и даже угощал ими своих друзей.

В следующий раз, когда в кафе проводился вечер, я опять попытался пролезть туда через фрамугу. Я уже просунул через нее ногу, но в следующий момент был схвачен бойцами студенческого оперативного отряда. Меня отвели в дежурную комнату отряда. В то время я был беззаветно преданным делу партии комсомольцем, поэтому я искренне стал раскаиваться в содеянном. Потом я попросил оперативников дать мне какое-нибудь ответственное комсомольское поручение, чтобы я мог искупить свою вину перед комсомолом. Оперативники, составив протокол, повалили меня на пол и несколько раз ударили ногами в область почек. Потом они меня отпустили.

Протокол был передан в деканат факультета. Разбираться в моем проступке поручили комсомольской организации курса. Собрание по этому поводу не проводилось, но наш комсорг просто на словах передал мне, что мне объявлен строгий выговор. Он добавил, что в случае повторного нарушения меня исключат из вуза. Таким образом, моя судьба повисла на волоске.

Приближался к концу третий год моего пребывания в Москве. К этому времени Фред освоился в нашей компании и с помощью лести и подхалимства втерся в доверие к Коле. Затем, почувствовав некоторую власть, он стал плести против меня интриги. Это привело к тому, что я из этой компании с треском вылетел. Парадоксально, но как раз я ввел Фреда в нашу компанию. И он же меня из нее выгнал. Более подлого поступка трудно себе представить. Теперь Коля и Фред, уезжая вместе на какое-нибудь мероприятие, уже не брали меня с собой. Это был первый в моей жизни случай, когда люди, которых я считал своими друзьями, так подло предали меня. Позже в моей жизни будет несколько таких случаев.

Моя мать выбивалась из сил, посылая мне каждый месяц значительную часть своей нищенской зарплаты. Чтобы облегчить тяготы матери, я устроился слесарем в ремонтный отдел нашего студгородка. В месяц я зарабатывал там 90 рублей. Вместе со стипендией мой ежемесячный доход составлял 130 рублей, что в то время было неплохими деньгами. На работе надо было постоянно пить со своими коллегами – иначе меня бы там не уважали.