В СССР я повидал все

На какое-то время мы стали с ним врагами.

Для поддержания чистоты своего тела, я регулярно посещал в Москве Песчаные бани, которые располагались рядом с метро Сокол. У москвичей они пользовались популярностью, хотя были довольно примитивными и грязными – даже по сравнению с нашей баней в Борисоглебске. Мне нравилось то, что в Песчаных банях можно было попить свежее пиво прямо в раздевалке. Один раз я встретил там знаменитых людей – хоккеистов Петрова и Михайлова.

В общежитии на первом этаже было студенческое кафе «Икарус». Дети московской элиты часто устраивали там свои вечеринки. На них играла группа Стаса Намина. Нам, простолюдинам, вход на эти вечеринки был запрещен. Чтобы послушать приятную музыку, я часто стоял у окна того кафе. Однажды рядом со мной остановилась легковая машина, за рулем которой сидел хоккеист Владислав Третьяк. Из кафе к нему выбежали два босоногих хиппи. Один, обращаясь к Третьяку, сказал:

– Владик, заходи к нам в кафе повеселиться.

Третьяк ответил:

– У вас кадров нет.

Очевидно, под кадрами он имел в виду хороших девушек.

В мае 1972 года ожидался визит американского президента Никсона в Москву. В связи с этим в апреле того года в Москве открылась американская выставка. Вход на нее был свободным. Безусловно, я поехал на эту выставку. На входе в павильон мне бесплатно дали большой красочный журнал, а на выходе – красивый и тоже бесплатный значок. В павильоне были различные стенды с легковыми автомобилями, телевизионным оборудованием, бытовой техникой и т.д. У большинства стендов стояли стендисты и отвечали на различные вопросы посетителей.

У стенда с автомобилями стоял один американец, который очень чисто говорил по-русски. Его спросили:

– Почему американцы не покупают советские автомобили?

Американец дипломатично ответил:

– Даже в вашей стране очень трудно достать запчасти к вашим автомобилям. А в Соединенных Штатах это будет практически невозможно сделать.

У другого стенда стоял американец, который не очень чисто говорил по-русски. К тому же посетители его недолюбливали. Они задавали ему разные неприятные вопросы. Он от этого сильно злился. Один вопрос звучал так:

– Почему в вашей стране много безработных?

Американец в ярости и с сильным акцентом кричал:

– Но они получают пособие по безработице!

Большой популярностью пользовалась одна американская девушка, которая довольно сносно говорила по-русски. Вокруг нее всегда собиралось много посетителей. Она охотно и вежливо отвечала на их вопросы. Один человек спросил ее:

– Какой общественный строй вам больше нравится – американский или советский?

Девушка ответила:

– У нас в Америке больше ценится индивидуализм, а у вас – коллективизм. Но истина находится где-то посередине.

Я посетил ту выставку несколько раз – чтобы набрать как можно больше бесплатных значков. С каждым разом я чувствовал себя там все более и более раскованно. Наконец я решился на то, чтобы сделать запись в книге отзывов выставки. Я открыл эту книгу и прочитал несколько предыдущих отзывов. Все они были положительными, и только в последнем было написано: «Я ожидал большего». Недолго думая, я оставил в книге свой отзыв: «Долой капитализм! Мы за власть советов! МАИ-72».

На майские праздники я уезжал в Борисоглебск. Из Москвы я выехал в компании физтеховцев. Среди них были Сергей и Гаврик. Веселье было невообразимое. Эти парни приготовляли коктейль, руководствуясь фирменными рецептами своего вуза. Это была смесь водки, вина и пива. Выпив один стакан этого потрясающего напитка, я сразу окосел, залез на верхнюю полку и заснул. Вскоре меня вырвало – прямо на лысину одного мужчины, сидевшего внизу за столом.

Во второй половине мая состоялся долгожданный визит президента Никсона. Ради любопытства я приехал на ту улицу, по которой должны были ехать из аэропорта машины с Брежневым, Никсоном и сопровождающими их лицами. Народу было много. Ждать пришлось довольно долго. Неожиданно люди, стоявшие рядом со мной, ринулись куда-то бежать. Оказалось, что одна длинноногая американка в мини-юбке попыталась взять интервью у какого-то русского мужика. Огромная толпа окружила и чуть не задавила эту несчастную женщину. С большим трудом вырвавшись из толпы, американка побежала к своей машине, спотыкаясь и одергивая юбку.

Наконец появились машины с Брежневым и Никсоном. Но они проскочили так быстро, что я ничего не успел рассмотреть в них. Разочарованный, я вернулся в общежитие.

По окончанию первого курса в 1972 году, сдав вторую в своей жизни сессию, я все лето провел в студенческом строительном отряде «Красноярскгэсстрой-72». Записался я в него из романтических побуждений. Но все оказалось гораздо прозаичнее. Неприятности уже начались в самолете Ил-18, в котором мы летели в Красноярск. На протяжении всего полета я не выходил из туалета – меня все время рвало.

В Дивногорске, городе строителей Красноярской ГЭС, мы строили стадион. Сначала копали землю, потом укладывали бетон и т.д. Работали по 10 часов в сутки с одним выходным в воскресенье. Работа для меня оказалась очень тяжелой. Мышцы моих рук из-за долгого пребывания в гипсе были атрофированы, и я не мог надежно удерживать ими лопату и носилки. К тому же в бригаде я был самым молодым. В работе я значительно отставал от других. Я проклинал себя за то, что записался на эту каторгу.

Через несколько дней вся бригада уже враждебно смотрела на меня. Чтобы избежать нежелательных конфликтов меня перевели на другую работу. Вдвоем с еще одним слабаком типа меня, я красил скамейки для городского парка. Работа была легкая, на свежем воздухе. С того места, где мы красили скамейки, открывался прекрасный вид на Енисей и покрытые лесом сопки. Я уже успокоился и думал, что такое удовольствие будет продолжаться до конца стройотряда.

Но люди в нашей бригаде были дьявольской породы – они уговорили командира отряда перевести меня на самую тяжелую работу. Местом этой работы были очистные сооружения. Огромные бетонные бункеры (банки) этих сооружений были до краев наполнены крупной щебенкой. Надо было очистить все бункеры от щебенки до самого пола. Работа была адская – многие взрослые мужчины отрубались на ней. От трения о щебенку, металлическая часть совковой лопаты истиралась до самой ручки за несколько часов работы.

Неожиданно для самого себя, я стал работать там, ни в чем не уступая другим. Рядом со мной работал здоровый парень, отслуживший в Морфлоте. В редкие минуты перекуров, когда мы выходили из бункеров на свежий воздух, этот парень, чуть не плача, жаловался мне, что он вырубается от чрезмерно тяжелой работы. Наверно, он видел во мне более сильного человека, чем он сам. Но ведь совсем недавно я был последним слабаком. Что же произошло?

Очевидно, в стройотряде под влиянием режима и свежего воздуха я значительно окреп. Немаловажную роль в этом сыграло и питание. Кормили нас неплохо. К тому же я заметил, что чем больше я съедал пищи, тем выше была моя работоспособность. Поэтому я заставлял себя съедать всю свою пайку, не оставляя ничего. И еще я добавлял к этому как можно больше хлеба, который давали не ограниченно.

Мы досрочно закончили очистку банок и по традиции многократно кричали крепкое русское слово, обозначающее «окончание». При этом девушки делали это отдельно от парней – для приличия.

Потом я вернулся в свою бригаду на стадион. Работа там была полегче, чем на очистных. Я включился в работу на всю свою мощь, которая в последнее время значительно возросла. Теперь многие члены бригады уже не успевали за мной. Враждебность ко мне еще более усилилась.

В бригаде я оказался изгоем. Это вызывало во мне глубокие душевные переживания. Но после одного случая я на некоторое время воспрянул духом. К нам на стадион приехал фотокорреспондент местной газеты, чтобы сделать снимок какого-нибудь бойца бригады. Присматриваясь к нам, он долго выбирал подходящего человека. К моей большой радости он выбрал меня. Конечно, он не знал, что я в бригаде был изгоем. И никто ему об этом не сказал. На его снимке я стою, обнаженный по пояс, и держу в руках совковую лопату, наполненную бетоном. Этот снимок потом передали мне, и он до сих пор хранится в моем архиве.

Меня даже собирались избить всей бригадой, но не стали, придумав вместо этого изощренную моральную пытку. На заключительном собрании бригады каждому ее бойцу зачитывалась характеристика, составленная по итогам его работы. У всех были прекрасные характеристики. В самом конце зачитали мою характеристику. Это был сплошной набор оскорбительных и унизительных фраз в мой адрес. Я слушал все это, покраснев и низко опустив голову. Я испытывал ужасное чувство стыда. Поступило предложение объявить меня «сачком по убеждению». Его поддержала вся бригада.

Сашка, мой сосед по общежитию, тоже был бойцом той бригады. Но, в отличии от меня, он был каким-то тихим и незаметным. По приезде в Москву, он, заразительно смеясь, сказал Елисееву:

– Нашего козерога в стройотряде признали сачком по убеждению!

Елисеев, укоризненно посмотрев на меня, произнес фразу, которая потом стала на несколько лет девизом моей жизни:

– От работы еще никто не умирал.

Из Дивногорска в Москву мы возвращались на поезде. Эта поездка продолжалась трое суток. В очередной раз меня унизили – никто из нашей бригады не хотел ехать в одном купе со мной. Мне пришлось ехать с бойцами другой бригады. Неожиданно для меня, эти парни очень тепло отнеслись ко мне – я опять почувствовал себя нормальным человеком.

Наконец все мучения закончились, и я вернулся в Москву. В кармане у меня лежали заработанные адским трудом деньги – 200 рублей. Я сидел в зале ожидания Казанского вокзала, чтобы через несколько минут уехать в родной Борисоглебск. Ко мне подошел парень со свертком в руке и предложил купить у него за 20 рублей канадские джинсы. Он сказал: «Джинсы как раз по тебе». Фирменные джинсы только начинали появляться в Москве – в Борисоглебске таких штанов вообще еще никто не видел. Я купил эти джинсы, даже не взглянув на них.

На другой день по приезду домой я надел эти джинсы. Действительно, парень был прав – джинсы были как по мне: низкая талия, верх в обтяжку, книзу клеш. Увидев меня в этих штанах, мать заплакала и стала умолять меня:

– Сними их. Не позорь меня. Никто в городе так не ходит.

Вечером я пошел в этих джинсах на танцы в Дом офицеров. Проходя по залу, я слышал за спиной голоса девушек:

– Вот это штаны! Я хочу с ним!

Все девушки, которых я приглашал, с радостью шли со мной танцевать. Там я познакомился с одной девушкой и провожал ее после танцев домой. Ее звали Рита. Потом мы с ней долго дружили, то встречаясь, то опять расставаясь.

Вернувшись в Москву, я начал благодаря этим джинсам делать успехи у девушек. В нашей компании был парень Коля Темляков. Он играл на гитаре, хорошо пел, умел поболтать и пошутить. Благодаря ему у нас завязывались знакомства с девушками из многих Московских вузов. И везде мне доставались самые лучшие девушки – мои джинсы действовали на них гипнотически. Как правило, приезжая к девушкам в общежитие, мы сначала пели им песни под гитару, потом выключали свет и невинно целовались с ними. Секса конечно не было.

Чаще всех других песен мы пели Гимн студентов МАИ. В нем были такие строки:

Но вот разбегутся дороги.

Узда инженера узка.

Но были же мы козероги!

Об этом забыть нам нельзя!

Забыть, как зачеты сдавали.

Забыть наш любимый МАИ.

Ты помнишь, как водку из банок хлебали

Из-под баклажанной икры?

Вероятно, эти строки были написаны очень давно, так как мы, студенты МАИ, хлебали не водку, а в основном пиво и марочные вина. В студенческих буфетах конечно была баклажанная икра. Но банок от этой икры у нас не было.

Один студент дал мне почитать литературу, которая в то время считалась нелегальной. Это был отпечатанный на пишущей машинке перевод с английского инструкций, рекомендующих как надо заниматься любовью с женщинами. Я, конечно, не поверил в эту чушь, но решил испытать кое-что оттуда на одной симпатичной и фигуристой девушке по имени Оля. В инструкциях было написано, что девушку надо целовать в грудь. Во время очередного визита к девушкам, я расстегнул Оле блузку и начал целовать ее грудь. Вскоре я вынужден был прекратить эту процедуру, так как ее грудь была покрыта слоем грязного жира – очевидно, Оля давно не мылась. Мне стало так противно, что я перестал к ней ездить. Но Оле эти ласки наверно понравилось, потому что она приезжала в наше общежитие и искала меня. Предупрежденный ребятами, я сбежал. Ребята же смотрели на меня с удивлением и завистью – Оля действительно была внешне хороша.

Был такой случай. В Химках мы, образовав круг, стояли и болтали с девушками недалеко от их общежития. В этот круг ворвался какой-то местный парень и, назвав себя «королем Химок», начал хамить. Я ударил его по лицу – он упал. Коля ударил его несколько раз ногой. Оказалось, что за нами с противоположного тротуара следила огромная шайка местных парней. Увидев, что их друга бьют, они ринулись на нас. Мы с Колей побежали – и началась погоня. Мы долго не могли оторваться от этой разъяренной толпы, готовой растерзать нас. Коля уже начинал выдыхаться и лепетал:

– Мама, мама…

Когда мы оказались на какой-то стройке, Коля нырнул в большую трубу. А меня одного еще долго преследовали эти парни, выкрикивая страшные угрозы. Но вот, наконец, после очередного поворота, я остановился, ожидая появления этой толпы из-за угла – но погоня прекратилась. Больше в Химки мы не ездили.

Один раз я решил пойти на Центральный стадион имени Ленина, чтобы посмотреть игру Спартака с голландским Аяксом. В то время этот стадион мог вмещать 100000 зрителей. Перед стадионом я остановился и стал наблюдать, как толпы болельщиков валили на игру. Рядом со мной прошел артист Жженов. Все вокруг заговорили: «Жженов! Жженов!»

Билет на матч стоил очень дорого, и я не стал его покупать. Когда матч начался, и все люди рядом со мной разошлись, я решил пройти на стадион без билета. В некоторых местах нижний ярус стадиона был закрыт металлической решеткой. Я без труда забрался по этой решетке на верхний ярус и прошел на стадион. Сделать это оказалось даже легче, чем без билета пройти в Борисоглебский кинотеатр.

Приобретая опыт общения с людьми и приспосабливаясь к окружающей среде, я, конечно, изменялся. Так как комсомольцам запрещалось верить в бога, то основ христианского учения я тогда не знал. Тем не менее, я начинал постепенно понимать, что главным в отношении с людьми является любовь к ним. Причем любовь не только к своим друзьям, но и к врагам. Свое поведение я стал строить именно на этом принципе. И окружающие меня люди, как друзья, так и враги, ответили мне хорошим отношением ко мне. Меня начали ласково звать Игрушка (ласкательное от Игорь). Кореец Ким, с которым я дрался, стал моим хорошим другом.

К Киму иногда заходил некий гражданин Японии. И, очевидно, с подачи Кима этот японец один раз подарил мне билет в Большой театр. Конечно, я не упустил возможность хотя бы раз побывать там. В тот вечер в Большом театре шла опера «Царская невеста» – исключительно для иностранцев. Среди иностранной публики, собравшейся в театре, можно было увидеть как прилично одетых людей, так и грязных хиппи в джинсах, наподобие моих.

Я оказался в ложе с западными немцами. По ходу оперы на сцене разворачивалось свадебное торжество. Множество людей сидело за столами, а мужики с подносами разносили им различные блюда. Неожиданно один из этих мужиков споткнулся и упал. Блюда, стоявшие у него на подносе, с характерным шумом разлетелись по сцене. Немцы в нашей ложе отреагировали на эту накладку хохотом. Потом в антракте они, перекликаясь со своими земляками из другой ложи, повторяли:

– Schlecht, schlecht! [Плохо! Плохо!]

В другой раз японец дал мне большую сумму денег и попросил съездить в ресторан на Аэровокзале. Дело в том, что было уже поздно, винные магазины были закрыты, а японцу хотелось выпить. Он сказал мне, что я должен заказать там две бутылки вина и закуску на свое усмотрение. Потом посидеть там, выпить одну бутылку, а другую привезти ему.

Официантка, приняв у меня заказ в ресторане, спросила:

– Не много ли для одного две бутылки вина?

Я ответил, что выпивал и больше. Она выполнила заказ. Посидев там и выпив одну бутылку, я захмелел, и меня потянуло на подвиги. Спрятав вторую бутылку в карман, я вышел из ресторана и по дороге домой зашел в женское общежитие Института пищевой промышленности. Это общежитие располагалось неподалеку от нашего. Многие парни из МАИ дружили с девушками из пищевого института.

В женском общежитии я постучал в комнату к девушке, про которую я слышал от старшекурсников. В разговорах между собой они часто называли ее имя и номер комнаты, где она жила. Все это я хорошо запомнил. Девушка вышла, села в коридоре на подоконник, раздвинула ноги и поставила меня между ними. Потом она так присосалась к моим губам, что я еле оторвался. Это меня напугало, и я поспешил поскорее доставить бутылку японцу.

Потом эта девушка рассказывала старшекурсникам, что к ней приходил какой-то парень с бутылкой вина. Она уже собиралась заняться с ним сексом, но он почему-то сбежал.

Нравственная деградация старшекурсников из моей комнаты к тому времени достигла наивысшего уровня. Их любимым развлечением стало ходить по московским магазинам и что-нибудь воровать там с витрин. Вещи, которые они воровали, были старшекурсникам совсем не нужны. Часто они их просто выбрасывали. Но азарт безнаказанного воровства заставлял этих людей постоянно рисковать своей свободой.

У Трушкина было еще одно не менее опасное развлечение. Он садился в такси и долго катался на нем по Москве. Потом подъезжал к проходной общежития и говорил водителю:

– Шеф, подожди пару минут здесь. Я зайду к себе и потом вынесу тебе деньги за проезд.

Водитель доверчиво ждал, потом начинал сигналить. В конце концов он уезжал ни с чем. А Трушкин сидел в комнате общежития и довольно улыбался.

Однажды старшекурсники всей компанией пошли в ресторан. Покидая его поздней ночью, они украли в раздевалке чей-то чемодан. На другой день утром я проснулся и увидел этот чемодан на столе. Я не удержался и заглянул в него. Самым интересным предметом там оказались аптечные весы. Я достал их и стал рассматривать.

Елисеев увидел это. Недовольный тем, что я нахально залез в чемодан, он ударил меня кулаком по лицу. Я, конечно, нанес ему ответный удар. Елисеев когда-то серьезно занимался боксом. Поэтому следующим ударом он сбил меня с ног. Я упал на свою кровать. Когда я попытался встать, Елисеев просто толкнул меня руками. Я опять растянулся на кровати и остался так лежать. Елисеев достал из своей сумки бутылку марочного вина и откупорил ее. Налив полбутылки в пивную кружку, он протянул ее мне и сказал:

– Пей!

Я выпил вместе с ним, и наша ссора сразу забылась.

Однажды Сашка, наконец, привел в общежитие девушку, чтобы с ее помощью из статуса мальчика перейти в статус мужчины. Девушка была хромоногой и прыщавой. Но Сашку это не смущало. Нам пришлось некоторое время ждать в коридоре, пока Сашка повышал свой статус. Ему это удалось, и старшекурсники искренне поздравили его с блестящей победой.

В общежитии на нашем этаже поселился студент Вячеслав Полейко. Он обладал блестящим талантом актера. Полейко часто выступал на сцене студенческого театра и всегда имел огромный успех. Но в отношении с другими студентами он, несмотря на это, был всегда прост и внимателен.

Один раз у меня возникла проблема. Я раздобыл тексты песен «Let It Be» и «Hey Jude» из репертуара Битлз, чтобы петь их под гитару. Но, так как песни были на английском, а я учил немецкий, то я не мог правильно произносить их слова. Полейко знал английский, и я попросил его написать мне на бумаге русскими буквами произношение тех слов. Полейко тщательно и аккуратно выполнил мою просьбу. И я до сих пор пою эти песни так, как он мне написал.

Однажды, уже много лет спустя, я смотрел одну из передач центрального телевидения. Мне показалось, что ведущий этой передачи как две капли воды похож на Полейко. Когда в титрах я увидел его фамилию, то окончательно убедился, что это именно он. Полейко еще несколько раз вел эту передачу, но потом куда-то бесследно исчез.

Зимой в Москве свирепствовала эпидемия гриппа, которая не обошла и меня. В первой половине дня я обратился в поликлинику МАИ. У меня была очень высокая температура, и врач сказал мне возвратиться в общежитие, лечь в постель и ждать приезда скорой помощи. В постели я пролежал без пищи целый день. Скорая приехала и забрала меня только поздно вечером.

В больнице меня бросили к какой-то неотапливаемый тамбур, где я пролежал довольно долго, пока меня не поместили в палату. Ночью я не спал. Мой организм боролся с болезнью на пределе своих возможностей, и к утру он победил. Никакого лечения мне никто не назначал – ни врач, ни медсестры со мной не контактировали. Питание практически отсутствовало – если можно назвать питанием стакан бульона с маленьким кусочком хлеба. Я пробыл в этой больнице несколько дней и, будучи до этого довольно худым, отощал там вообще до крайней степени. Когда я вернулся в общежитие, мои соседи по комнате с изумлением отметили это.

Неприятности продолжали преследовать меня. Однажды, получив стипендию (40 рублей), я положил эти деньги в паспорт, а паспорт – в карман пиджака. В ту ночь мои соседи по комнате отсутствовали. Когда я лег в постель, в комнату постучал неизвестный мне парень и попросился на ночлег, объяснив это тем, что метро закрыто. Руководствуясь принципом любви к людям, я предложил ему на выбор три свободные койки. На одну из них он молча лег.

Когда я проснулся утром, парня уже не было. Я оделся и спустился в буфет, чтобы позавтракать. Паспорт лежал в пиджаке на месте, но деньги отсутствовали. Это была благодарность того парня за мое гостеприимство.

В зимнюю сессию мне запомнился экзамен по математическому анализу. Получилось так, что я пошел сдавать не женщине-ассистентке, которая вела практические занятия, а самому профессору Смирнову, который читал лекции. Когда я ответил на билет, он стал мне задавать уйму дополнительных вопросов. Я дрожащим голосом отвечал на все эти вопросы. Профессор начинал злиться и продолжал задавать вопросы, стараясь завалить меня – очевидно, внешне я не был похож на студента, знающего математический анализ на отлично. Но тут мне на помощь пришла та женщина-ассистентка, сказав профессору:

– Это мой лучший студент.

Профессор молча поставил мне «хорошо».

В ту сессию я три раза ходил сдавать зачет по немецкому, но так и не сдал. За это я был лишен стипендии на один семестр (5 месяцев). Финансовые трудности, которые я испытал в следствие этого, подтолкнули меня к активным действиям. Я засел за углубленное изучение немецкого языка. По крайней мере один час в день я усиленно занимался немецким, переводя самые сложные технические тексты из книг, изданных в Германии. Выписывал все незнакомые мне немецкие слова с их переводом, а потом зубрил их в течение дня.

Через несколько месяцев таких занятий преподаватель немецкого отметила мое отличное знание этого языка, и в последствии у меня уже не было никаких проблем с немецким. Более того, много лет спустя опыт, приобретенный мной при изучении немецкого, помог мне так же изучить английский язык. Деньги, заработанные мной на знании английского, с лихвой покрыли те убытки, которые я понес, не получая стипендию.

Приближалось лето – сезон стройотрядов. Я опять попросился в Дивногорск. Но мне отказали из-за отрицательной характеристики, данной мне в стройотряде годом ранее. Но я продолжал настойчиво просить, и в конце концов комиссар отряда сказал мне:

– Ты пошел один против всех в том стройотряде. Значит ты – сильный духом человек. Я беру тебя, не смотря на отрицательную характеристику.

Вначале надо было заработать сигареты для стройотряда. Мы пришли на сигаретную фабрику «Ява». Во всех ее цехах пол был чуть ли не до пояса засыпан табаком. Нам хватило одного дня напряженной работы, чтобы очистить все помещения от этого мусора. За это мы получили несколько больших ящиков с сигаретами для стройотряда и, в качестве премиальных, каждому из нас дали еще по два блока сигарет.

Так как я не курил, то начал раздавать сигареты своим курящим товарищам. Но под конец у меня все равно осталось две пачки, которые не кому было отдать. Я выкурил одну сигарету, потом другую. Когда ехал в автобусе, мне стало плохо от выкуренных сигарет, и я попросил водителя остановиться. Но со временем я втянулся в курение и стал заядлым курильщиком.

Затем опять был долгий перелет на самолете Ил-18 в Красноярск. На удивление я перенес его легко. В Дивногорске я отчаянно взялся за работу. Работал с полной отдачей, на износ – чтобы оправдать доверие, оказанное мне комиссаром. С одним молчаливым студентом в очках мы таскали неимоверно тяжелые носилки с раствором на пятый этаж – и все это в хорошем темпе. Дошло до того, что, простудившись после сплава по реке Мане и имея высокую температуру, я все равно работал. Перед глазами все плыло, но как Павка Корчагин, я не сдавался.