Городские сказки. Сказочные истории и рассказы

Городские сказки

Сказочные истории и рассказы

Елена Николаева-Цыганкова

Иллюстратор Елена Николаева-Цыганкова

© Елена Николаева-Цыганкова, 2017

© Елена Николаева-Цыганкова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-6986-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поход

Точно не скажу, что же заставило меня отправиться в поход одному. Но какие-какие воспоминания остались. Попробую их восстановить, хотя бы частично.

Знаете, как бывает, живешь себе, живешь, ходишь на работу, говоришь с сослуживцами, обедаешь, читаешь книги, встречаешься с друзьями и подругами, ходишь на спектакли, в кафе, на веселые и праздничные фестивали, разные выставки, музеи всевозможные. И все не то, не то. Все говорят и говорят, стараясь переговорить друг друга, перещеголять в знаниях и эрудиции.

В этом шуме разговоров, выставок, кафе и магазинов, нет ни одного момента побыть с самим собой наедине, в тишине, в уединении.

Чувство неуловимой не то чтобы тревоги, а чего-то такого, похожего на «камешек в ботинке», который никому не виден, но идти мешает. Мешает, и не дает понять красоту мира, красоту жизни. Идешь, а камешек трет и колет. И ты уже не видишь ничего вокруг. Потому что жизнь свелась к одному ощущению мешающего камешка, от которого уже набилась кровавая рана. И остается только боль, одна боль.

Вот и у меня было ощущение такое чего-то такого, что мешало мне понять, зачем вся эта суета, создаваемая жизнью с моим участием.

Соседка моя со второго этажа, Катя, была всегда в хорошем настроении. Когда бы я её ни встречал, она совершенно искренне улыбалась и желала мне хорошего и радостного дня или вечера. Или баба Мила с первого этажа, напевала неведомую мне песню, шла ли она из магазина, или мы случайно сталкивались с ней на лестнице.

Что, что же такое им ведомо, что же заставляет их улыбаться и радоваться, думал я, и, придумывая на ходу себе их ответы, не находил в них правды или той самой истинной причины их веселого состояния. Надо было бы спросить их об этом прямо, но мне мешала то ли гордость моя, то ли тупость моя.

И вот в один из одинаковой череды дней, которые были похожи один на другой, как близнецы, я все же не выдержал. И снял тот самый пресловутый ботинок, чтобы вытряхнуть мешавший мне понять радость жизни, камешек. Ну это я образно так говорю, конечно, вы же понимаете.

Уволился я с работы в один день, все равно мне там было все так ясно и понятно, что ничего грандиозного я там не создам, а просто буду очередной белкой, которая крутит и крутит это колесо.

А на следующее утро я уже сидел в электричке, которая увозила меня подальше от города.

На конечной железнодорожной станции, куда отвез меня поезд, я нашел автобусный вокзал, занял место в первом автобусе, который остановился возле меня, и продолжил путешествие. Где-то через полчаса, поняв, что жилых мест в этих краях не так много и они не многонаселённые, я попросил водителя остановить автобус, водитель удивленно спросил: «Прям здесь что ли приспичило?» Я молча кивнул, и автобус тихо припарковался на обочине. Я, окинув напоследок пассажиров прощальным и грустным взглядом, покинул автобус.

Фыркнув, автобус обдал меня черным угаром, и укатил дальше по грунтовой дороге. Я сошел на обочину. День только начинался. Солнце не пекло еще, но, помня, что пить непременно захочется, а запас воды у меня был не велик, я пошел через поле по направлению к оврагу, который, как я надеялся, в глубине своей был полон живительной влагой. Да и стоянку для лагеря искать лучше у воды, это я знал еще со школьного возраста.

Я не ошибся, когда выбирал направление. Овраг, местами окаймленный кустарником, местами оголенный, нёс в себе воды неведомой мне речушки. Найдя не столь заметный со стороны открытого пространства сход к воде, я спустился к тихой речке. Берег вдоль реки был столь ровен, будто ждал встречи с туристом, который почти никогда не бывал в лесу. Мне и делать ничего не оставалось, как установить на ровном берегу палатку, и принести камни, чтобы сложить очаг.

На что я рассчитывал? Сам не знаю. Действия мои на тот момент логике, скорее всего, не подчинялись. Я устанавливал себе жилье так, будто собирался здесь остановиться не на один или максимум пару дней, а будто выбираю себе жилище на всю оставшуюся жизнь. Я оглядывал берег свой, посматривая на противоположный, но противоположный берег был так крут, что опасности с той стороны не стоило ждать. А по краям овражистой реки у места, где я остановился, кругом плотно росли кусты ивы, ольхи и густая поросль молодой рябины, создавая уютность и обособленность походного лагеря.

Похоже, что река специально для меня приберегла этот укромный уголок для раздумий. Он будто создал был для таких, как я, неугомонных искателей, которым мешал «камешек в ботинке».

И здесь я впервые ощутил радость, ту самую неподдельную, детскую. Радость от обнаружения мной очень живописного и совершенно незаметного постороннему глазу места.

Ага, так вот как возникает это чувство, чувство, что тебя ждали и приберегли для тебя сокровенное, – радовался я.

Но надо было заняться сбором дров, заготовкой лапника под палатку, ну и обследовать местность тоже было не лишним. Радость горячая и жгучая понемногу улеглась, но чувство тепла осталось.

Захотелось перед вылазкой попить кофе. Решил, что есть перед исследованием территории не стоит, зачерпнув из реки котелком чистейшей родниковой воды, вскипятил её, заварил ароматного кофе. С великим удовольствием выпил обжигающий напиток, обдумывая свои дальнейшие действия. И потом, не теряя зря времени, отправился на разведку.

Прошелся по берегу овражного ручья с километр в одну сторону, а затем, вернувшись к месту стоянки, прошел столько же в противоположном направлении. Овраг петлял, а вместе с ним и река, местами широкая, местами узкая, струилась, блистая на открытых местах солнечными бликами, радуя глаз своим отражением.

Птицы пели свои удивительные песни на разные голоса, белки, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево, резвились в кронах сосен, стройных, как мачты парусника. Где-то вдали мерно стучал дятел. Тишина, но не мертвая, а говорящая языком природы, сопутствовала мне, пробуждая во мне неведомые раньше думы и чувства.

В таком состоянии, в раздумье-ошеломленности, я вернулся к палатке. Мысли, тянущие меня обратно в рутину города и моей суетливой и никчемной жизни, потихоньку ушли, осталось лишь чувство умиротворения. И несказанное чувство единения с рекой, лесом, кустарником и всей лесной живностью. Чашка за чашкой, кипятя один котелок за другим, я пил кофе. Кофе помогал мне сохранить внутри какой-то особый мир радости, пытающийся проникнуть в меня с помощью окружающего меня царства тишины и лесного благополучия.

Сколько времени я так просидел не помню, но день начал синеть, и постепенно солнце скрылось за деревьями, оставив лишь верхушки самых высоких деревьев золотыми и сияющими.

Я был сражен красотой природы в первый же день. Я не понимал, зачем я жил так, как жил. Что мешало мне видеть закаты, что мешало слушать мне пение птах лесных, что мешало мне видеть бегущие, но в то же время спокойные ручьи. Спокойные в своем вечном, но не суетливом беге.

Сидел думал, а может, стоит перебраться в лес, а может, остаться здесь насовсем, поставить здесь избушку. Не хотелось думать, правда, о пище, которую все равно надо было как-то добывать, не хотелось думать об одежде, и ведь она тоже будет нужна, пусть не сейчас, пусть позже, но нужна ведь.

И, так и не определившись в своем выборе, с тем же «камешком в ботинке», забравшись в спальный мешок, я угомонился. Уснул, как младенец. Спал без сновидений. Проснувшись, бодро умылся ледяной речной водой. И, выпив волшебного кофейного напитка, отправился искать брод. Хотелось исследовать и противоположный берег овражистой реки.

Наевшись вдоволь малины и черники, коей были полны лесные владения, ближе к вечеру вернулся я в свой лагерь. И название ему я придумал, пока бродил по лесу. Решил его назвать «Сияющая Звезда». Что меня заставило выбрать такое название, не скажу точно. Но, думается мне, что весь лес согласен был с моим решением, потому что, когда я принял решение о таком названии, дятел, который пронесся мимо меня в тот момент, истово прокричал, его голос я и принял как подтверждение правильного названия.

Повеселевший, я возвращался в «Сияющую Звезду». День заканчивался. Вечер надвигался стремительно.

Спустившись к стоянке, я обнаружил около очага, который еле дымился, деда.

– Здравствуйте, – поздоровался он, увидев меня, – простите, что без вас немного похозяйничал здесь, но мне нужна была чистейшая кипяченая вода, промыть рану вот этому зверьку, и напоить его отваром лечебной травы. Повернувшись в сторону палатки, он указал на приоткрытый полог полотняного жилища, внутри которого лежало лесное существо, не виданное мною ранее.

– Это речная выдра, – продолжил дед, – бедолагу придавило упавшим деревом, и сучок дерева причинил ему боль и нанес рану. Я лишь помог зверьку. Ведь кто-то же должен им помогать. Ведь в лесу нет докторов.

– И вам доброго вечера, дедушка, – ответил я. – Согласен с вами полностью, братьям нашим меньшим тоже бывает нужна помощь, рад, что лагерь «Сияющая звезда» и без моего участия помог вам и раненому зверю.

Ну что ж мы стоим, – сказал я, – приглашаю разделить со мной вечернюю трапезу.

Дед согласился молча, во всяком случае, он ничего не сказал против угощения.

И я занялся приготовлением нехитрого ужина. Когда все было готово, мы с дедом уселись у огня и с наслаждением съели по полной миске превосходной овсяной каши, которая принесла не только насыщение, но и удовольствие, которое неслышно добавил туда лес, огонь костра и неслышный бег реки.

Выпив чая, мы с дедом разговорились. Мне было интересно, кто он и откуда.

О себе поведал ему, что меня толкнуло на этот первый в сознательной жизни поход, да не обычный поход, а поход, который поможет, возможно, разрешить мою «боль». «Ноющую боль», не дающую мне понять жизнь.

– Нда, сынок, рад все же я, что тебя подтолкнула твоя, как ты говоришь, «Боль», к поискам себя в лесу. Да не простом лесу, а говорящем с тобой.

О себе, что же рассказать-то? Обычный с виду дед, но тебе может показаться, что и не совсем обычный. И здесь ты окажешься прав.

Я лесной дед. Лес мой дом, лес моя жизнь, лес моя радость и одновременно моя печаль. Все содержит он в себе, и меня тоже.

Сколько помню себя, столько и лес этот помню. Годков мене почитай уже за тысячу перевалило. А потом я и считать перестал. Что их считать? В годах ли дело? Сколько дадено мне времени служить миру лесному, столько и буду.

Я удивился такой откровенности деда.

– Скажи мне, дед, со многими ли ты говоришь о себе, со многими ли беседуешь во так, по-простому? Не боясь быть осмеянным за то, что возраст твой выходит за рамки обычной человеческой жизни, да за мысли твои лесные, твою жизнь лесную.

– Спасибо тебе за вопрос, мил человек, рад, что осмелился спросить. Но не всем я показываюсь, не все меня видят. Редкий человек приходит в лес за ответами своими, со своими «больными» вопросами.

Почитай уж лет триста не хаживал сюда человек вроде тебя. Чтобы вот так как ты мучился, и пытался вынуть, как ты называешь, «камешек из ботинка».

Бывает, конечно, многие бродят по лесу нашему, бродят, но вопросов не задают, а если и задают, то вопросы все никчемные, всё о себе, да о себе. «Сколько мне лет, ответь, кукушка, жить осталось, али – дай, лес, мне грибов побольше, али – ягод спелых». Хоть и в этом им отказа нет, а вот вопросов, как твои, не задают. Потому и незачем мне показываться, да знакомиться близко. Ну если заблудшему дорогу показать надобно, то тут уж другое дело, помогу. Да и здесь бывает, что не все слушают мои подсказки.

– Скажи мне, дед, пожалуйста, что же поможет мне понять, как стоит жить, что я должен сделать на земле этой, зачем суета эта с жизнью человека случается, – спросил я горячо.

– Ну, мил мой, сразу вот ты хочешь получить все ответы, но, к сожалению, или к радости, это уж тебе решать, все дается с трудом. Без труда, без радости добывания, не бывает ни одной победы. Без боли, испытанной человеком за время его жизни, не поймет он ничего. Хоть я тебе и скажу сейчас всё, что знаю, не поймешь ты пока ничего.

В книгах ваших человеческих, бесчисленных, надо заметить, есть все ответы на заданные тобой только что вопросы. Читал ли ты книги эти? Думал ли, кто и зачем их писал?

– Да, дед, много я читал, много и даже очень. – ответил я. – Но не нашел пока ответа.

– Так ты книги сердцем читай, мил человек, сердцем, а не глазами. По-другому ты никогда не найдешь ключ к самым великим откровениям. А так что ж, скользнут мысли по сознанию твоему, скользнут, да следа никакого не оставят.

Но если есть в тебе предубеждения разные, да суеверия, которыми полон род человеческий, то не сможешь ты увидеть ключа этого волшебного.

А если чисто твое сознание, да сердце твое горячо, то книги, читаемые тобой, будут неисчерпаемым источником откровений. Именно они принесут в твое сердце новые для тебя знания, которые растворят твои «камешки» без остатка. И засияет в тебе «Сияющая звезда», так уже можно будет назвать твое новое сердце. Сердце, которое сможет вместить в себя и лес этот, и меня – старого лесного деда, и весь необъятный мир.

Ты уже знаешь, наверное, ведь учился ты многому, что теория без практики мертва. И если ты так и оставишь свои новые мысли, почерпнутые тобой из кладезя мудрости, только далекой и исчезающей дымкой, а не претворишь их в действие, то не будет цены твоим мыслям, они будут лишь пустоцветом.

Потому и говорю тебе – ищи, не унывай никогда, найдешь ты всё! И решатся твои вопросы, растворившись в ответах знаний. Верь в силу жизни и силу радости жизни! И никогда, сколько бы ни было тебе годов, не переставай узнавать. Нет предела для знаний человеческих. Верь всегда своему сердцу, лишь оно то самое мерило истинности знаний, найденных тобой в книгах. Верь и ищи!

Голос его, такой сильный и призывный, заставляющий поверить в реальность всего происходящего, голос, зовущий в жизнь, новую, ослепительно сияющую жизнь, становился всё тише и тише. И, к большому моему сожалению, я уснул, не дослушав деда.

***

Открыл глаза я лишь на рассвете нового дня. Костер давно потух. Деда не было. Выдра, которая находилась под пологом жилища, тоже исчезла. Долго я сидел будто в плену вчерашнего вечера и долгих бесед с дедом лесным. Но солнце появилось над лесом, и оповестило о наступлении нового дня. Нового! Абсолютно нового для меня.

Этот поход и лесной дед помогли открыть мне глаза на жизнь. Новую! Прекрасную, и удивительную! Жизнь, которая не перестает радовать меня и по сей день!

И вам, милые мои читатели, которым, возможно, удастся попасть в леса говорящие, желаю найти свой путь, и ответы на свои «больные» вопросы. И, конечно же, каждому желаю найти свою «Сияющую звезду»!

Флейтист

Я встретил этого старика в тот день, когда находился на грани краха жизни.

Он сидел в переходе и, как тысячи безвестных бродячих артистов, играл на флейте.

Но нет, он не просто играл на ней, он пел на ней такую песнь, какие под стать лишь виртуозам.

Люди, как и обычно, спешили по неотложным делам жизни. И не останавливался этот поток ни на минуту.

Лишь я, будто передо мной открылись двери великолепного дворца, остановился, пораженный красотой и величием звуков флейты.

Я перестал существовать в тот момент. Пропали все дела, исчезли тревоги и страхи, ушла боль об отсутствии дома, работы, хлеба насущного.

Тогда, в тот вечер, я поднялся вслед за звучанием так высоко, что видел переливы света, как саму музыку, как живое и трепещущее царство нежности и любви.

Я не был музыкантом, и не был меломаном, но то, что удалось сделать этому старику-флейтисту, навсегда изменило мою жизнь.

Но будет лучше, если я расскажу обо всем по порядку.

Увидев старика и заслушавшись тогда божественными звуками, я простоял весь день и весь вечер рядом с флейтистом.

Прохожие сначала обтекали меня, будто камень в ручье обтекает вода, потом пытались оттеснить меня с середины прохода, и затем уже бесцеремонно толкали локтями, сумками, рюкзаками, тележками. Ругались на препятствие, которое затрудняло движение. Но для меня не существовало тогда ничего, кроме красоты видений, которые вызвали во мне мелодии старика-флейтиста. Я не ощущал ни толчков, ни пинков. Меня не было на земле.

Я парил на таких недосягаемых высотах, от каких дух захватывает.

И вот наступило затишье. Изредка еще появлялись редкие прохожие, но и они исчезли со временем.

Старик убрал свой инструмент в футляр и, видя, что я, как зачарованный странник, нехотя возвращаюсь на землю, обратился ко мне:

– Похоже, мой друг, вам со мной по пути.

Я удивился тому, что я умею говорить. Потому что в тех краях, где я обитал всё это время, время флейтиста, слова не являлись необходимостью. Там было другое, не требующее голоса человека.

– Да-да, – пробормотал я, приходя в себя. – Мне с вами по пути.

С удивлением вспомнил, что мне сегодня действительно негде ночевать, и у меня нет с сегодняшнего дня ни крова, ни стола. Об этом я и сказал старику.

– Разберемся, – коротко ответил он.

И мы тронулись в сторону вокзала.

Доехав почти глубокой ночью в полупустом вагоне до конечной станции, мы вышли на пустой перрон.

– Нам направо, – махнул старик рукой, показывая направление.

Неказистый домик был скрыт почти полностью в густых и цветущих кустах сирени. Достав ключ, он отпер дверь. На нас пахнуло пылью времен и тайной, которая скрывалась в недрах дома.

Уютно расположившись на небольшой кухоньке, наскоро поев, мы разговорились.

Рассказал старик, что в прошлом он писатель, который потерял всё в свое время, но потом приобрел больше, чем всё.

Сказал, что когда-то и он вот так же, как и я сегодня, был сражен игрой флейтиста в тот день, когда, как он считал, жизнь отвернулась от него, отвергла его и его талант.

Заслушавшись игрой флейтиста, он простоял очарованный с ним до ночи, пока тот не закончил играть. Флейтист, убрав инструмент в футляр, отдал ему свою флейту, увидев в бывшем писателе человека, которому она откроет мир, которому она сможет помочь увидеть мир таким, каким его задумал Творец. И добавил: «Я ухожу сегодня, мне пора, держи эту волшебную флейту, она сможет показать тебе мелодии жизни в высоте, которые родом из страны волшебных звуков и света».

С тех пор играю на флейте, и ведь представь себе, что я никогда до того вечера не держал в руках ни одного музыкального инструмента, я играю и узнаю, и узнаю новое, неведомое мне ранее. Я снова узнаю и радуюсь, как ребенок, моим новым знаниям и умениям. И именно знания мои переходят таинственным образом в флейту, а она умеет переводить все знания в чарующие и волшебные звуки, которые доступны всем слушающим и слышащим.

Сегодняшний день для меня и для тебя, надеюсь, стал тем знаковым днём, когда ты вышел на новый путь. Путь познания невиданного, неслыханного, неизведанного тобой ранее.

Нет-нет, ты не подумай, что это знание стало доступным миру только сейчас. Оно было всегда, не все еще могут услышать флейту. Не все могут понять её мелодию, её разговор, путь, который она указывает, ведет в высоты, в страну истины и радости, страну красоты и нежности.

В той красоте звуков, что ты сегодня слышал, ты увидел покой, вечную любовь, сочувствие, молитву. И ведь в звуках её это Величие находится всегда. И находилось извечно.

Это дождь знаний, неустанно идущий, вечно отправляющий на землю свою живительную влагу мудрости. Дождь, пытающийся напитать всё живое любовью и стремлением к высшей радости. Он питает всё, напоминая всем нам, что род людской – это взаимозависимый мир, что мы духовно, морально и материально едины, едины со всем сущим.

Эта музыка, эти высоты духа, куда уносит она нас своим величием звучания, дает нам возможность с этих высот увидеть и понять слово жизни, понять свое внутреннее «Я».

Но ты сам сегодня убедился, что лишь ты один остановился возле волшебных звуков флейты, так же как и я когда-то был один среди толпы.

Значит, страдания наши пришли к окончательной точке. Значит, чаша горестей и бед набралась полная, и именно они, эти мучения, через которые пришлось пройти мне, да и тебе сейчас, привели к пониманию единства. И к пониманию мелодии флейты.

А впоследствии они приведут людей к сознанию того, что только раны, которые нанесли люди себе сами страданиями своими, смогли «расколоть» орех материального тела, и обнажить «Я», которое и смогло услышать отголосок истины.

А ведь только часть истины тебе удалось услышать и увидеть сегодня. Та красота, что открылась тебе, только краешек радости, представь, что же там дальше.

Я сидел, слушал, а внутри меня будто застаревшие мельничные жернова пытались провернуться и перемолоть те мысли и слова, что озвучивал мне старик. Ох и медленно они проворачивались. Мне кажется, что флейтисту удалось даже услышать этот скрип.

– Да, – сказал я, – то о чем вы говорите сейчас, с трудом укладывается в голове. Пока еще только напитываюсь вашими словами и мыслями. Очень трудно все это сделать, особенно если учесть, что никогда до сего дня я и не слышал, и не видел подобного. Да и разговор ваш очень отличается от обыденной речи. Но радует меня то, что в сегодняшней нашей встрече и в словах ваших я не нахожу противоречий, я согласен с вами, потому что вам удается так вести рассказ, что всё кажется простым и логичным. А там, где логика, там и понимание, и простота. Лишь вычурность сложна для понимания и чаще за нею прячется ложь.

А у вас каждое слово, что я сегодня услышал, является золотом, истиной, правдой.

Так что пусть мои «жернова» поскрипят немного. Притрутся со временем, я уверен. И прошу вас, продолжайте.

И старик продолжил: – Ты видишь, везде мир наш истерзан войнами, он истекает кровью, он задыхается от насилия, и все это происходит из-за того, что в человеке коварным образом укоренилось презрение к истине. Презрение к духовной истине своего вечного «Я».

Природа наша – бессловесный свидетель наших безумств. Кругом глянь – опустошение огнем, водой, холодом, болезнями, голодом.

Именно преступление человека против своей внутренней сущности, против своего высшего «Я» скрытого, и потому не видного, является настоящим бедствием.

Но флейте и живительному дождю прозрений удается извлечь своими дивными мелодиями это «Я» наружу, освободить его из тьмы плоти. И тогда-то и видит «Я» каждый уголок мира, земли нашей вершины и долины, видит все и знает, и узнает, что все едино.

Но страдает наша земля и скорбит, если нет игры на флейте, если не слышат её люди. И скорбь эта гнездится в душе каждого человека. Если же мысль летит за звуками дождя и волшебной флейты, то выше становится человек, и светлые мысли его тут же укутывают землю в цветочный шлейф радости, и уходит скорбь, и исчезают горе и беды.

Флейта волшебная теперь твоя, играй на ней, буди, узнавай, игра твоя будет прекрасна, я знаю.

Не говори ничего. Ты будешь играть на ней, даже если сегодня твой первый день, когда ты узнал о ней.

Играй!

Старик, положив футляр с инструментом передо мной на стол, проговорил: «Мне пора, я ухожу».

И ушел, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.

Я хотел спросить. Хотел позвать, окликнуть, встать. Наконец хотел догнать его. Но неведомая сила удержала меня.

***

Очнулся я от звуков прекрасной и волшебной флейты. Я купался в высоте и красоте звучания. Я искрился в стране света. Я жил и творил там.

Пешеходы, как и обычно, спешили по своим делам, изредка бросая мне монеты в футляр.

И вот удача! Улыбка. Одна, другая. Светлели лица прохожих. Надеюсь, что они услышали жизнь-игру волшебной флейты и увидели высоту полета.

Прислонясь к стене перехода, я играл жизнь.

Музей

В то лето жизнь, то есть работа, забросила меня в небольшой городок.

Командировка, что уж тут сделаешь. Надо так надо.

Гостиница была крохотная, на пять комнат всего. Их все мы с коллегами и заняли. Получается, что мы своим приездом спасли персонал от вынужденного безделья. Такое у них случается, не так часто, но все же бывает.

Долгое отсутствие работы на работниках крошечного отеля сказалось лучшим образом. Приняли нас так, будто всю жизнь только и ждали нас. Соскучились по людям заезжим, да и поговорить хотелось, наверное.

В день приезда ко мне в комнату с очень вежливым стуком, даже музыкальным постукиванием, зашел метрдотель. Меня он почему-то признал главным в нашей группе.