Полная версия
Шуршали голуби на крыше
Примеры давались разные, на разных карточках: на синих карточках – для третьего класса, на белых – для первого класса, на желтых – для второго. Часто Вера Васильлевна на устный счет приносила мячик и играла с детьми: неожиданно бросала мяч то одному, то другому, и говорила примеры, а ребятишки давали ответы.
Когда примеры для третьего класса решал первоклассник, Вера Васильевна ставила ему пятерку в журнал. Первоклассник Женя Курышев получал пятерки на каждом занятии устным счетом, у него были прекрасные математические способности.
Затем шел общий урок рисования, физкультуры, пения или труда. Школьный день для второклассников и третьеклассников заканчивался, они шли домой, а Вера Васильевна занималась с первоклассниками, которых было всего шесть человек.
Она строго следовала программе и проводила уроки в полном объеме. Говорят, что как-то давным-давно к ней в первый класс пришел всего один ученик, и для него одного она также серьезно готовилась к урокам и также строго проводила их, и также добросовестно учила Костю – единственного ученика в первом классе. Теперь он живет в далеком Мурманске, служит на кораблях и шлет своей первой учительнице поздравления ко всем праздникам.
Вера Васильевна писала для Зинаиды поурочные планы и передавала их с учениками старших классов, вечерами она долго инструктировала Зинаиду Алексеевну.
– Слушай внимательно, что ты будешь делать завтра.
И шел обстоятельный и подробный рассказ о планах на следующий день. Как обозначить тему урока, как оценивать ответы ребят, сколько оценок поставить за урок и за какой труд ставить оценки, как делать замечания Васе, который такой непоседливый, что просто не может высидеть целый урок, как делать минутные перерывы на физкультурные паузы. Зина инструкциям следовала точно, и у неё все получалось прекрасно.
Она и не думала никогда, что учительский труд такой тяжелый. Нужно было не только понятно и толково объяснять детям новое, владеть безупречно речью, строить предложения грамотно, но нужно было чувствовать, как дети воспринимают урок, как усваивают материал.
Нужно было владеть их вниманием, делать паузы или переключать их на новый вид работы, если прежний этап урока утомлял их. Нужно было оценивать их работы и одобрять или не одобрять их поведение на уроках.
Зинаида Алексеевна уставала так сильно, что после семи уроков, проведенных в школе, она приходила домой, ложилась на диван и лежала целый час неподвижно в полной тишине, а потом поднималась и принималась за дела почтовые, которые тоже требовали много сил и времени.
Всю работу по дому делали соседки: они топили печку, кормили Зину вкусненьким, ухаживали за козочками. Баба Маша интересовалась.
– Получается у неё?
– На отлично! Лучше и быть не может! Она – настоящая учительница.
Перехвалили соседки свою подопечную, потому что чрезвычайное происшествие все-таки случилось.
Учился у Зинаиды Алексеевны в третьем классе Саша Лукин. В школе он был новенький, его родители приехали в село всего месяц назад. Когда его учила Вера Васильевна, то вначале она мальчика не беспокоила, давала привыкнуть к новой обстановке и никогда не спрашивала на уроках.
Саша был угрюмым, замкнутым, испуганным ребенком. На вопросы на уроках он не отвечал, в тетрадях писал коряво и с огромным количеством ошибок, оживлялся только во время устного счета и решал все примеры уверенно и всегда давал правильные ответы.
Вера Васильевна пока не оценивала его работы в тетрадях, а только подчеркивала красной ручкой отдельные слова, примеры.
– Неправильно написано? – спрашивал шепотом Саша.
– Нет, наоборот, это лучше всего у тебя получилось. А раз получилось это хорошо, значит, ты мог и все хорошо написать. Пока ты не заслужил хорошую оценку, а плохой я тебя огорчать не хочу. Не спеши! Если ты не справишься со всем заданием, я упрекать не буду. Главное – чтобы все было написано хорошо и правильно.
Саша смотрел удивленными глазами на учительницу, на ребят в классе, а те ему объясняли, что Вера Васильевна никогда двоек не ставит, если видит, что ученик старается! Саша настолько мало знал, что Вера Васильевна не могла решить, с чего начать борьбу с пробелами в знаниях Саши Лукина. Похоже, что Саша почти не умел читать. На уроках чтения он смотрел на учителя, как затравленный зверек.
Зинаида Алексеевна про Сашу Лукина ничего не знала, его отказы читать текст на уроках восприняла как личное оскорбление и однажды решила на своем настоять.
– Дальше читать будет Саша Лукин, а мы все будем слушать!
– Не буду я читать!
– Почему?
– Не буду, и все! Я не хочу!
– Как это, не хочешь?
– Не хочу, и все тут.
– Читай! Почему молчишь? Ах, ты и разговаривать со мной не хочешь! Тогда давай дневник, я тебе поставлю двойку!
Мальчик хотел спрятать дневник в портфель и не отдавать его учителю, но Зинаида Алексеевна опередила его, взяла дневник и пошла к учительскому столу. Тогда Саша выскочил из-за парты и стал отбирать дневник у учительницы. Он плакал.
– Отдайте дневник, отдайте мне его! Не ставьте мне двойку! Не пишите мне никакие замечания! Обойдусь я без Ваших замечаний! А читать все равно не буду!
– Нет уж, двойку поставлю и тогда верну! Пусть родители полюбуются, как их сын в школе учится!
Зинаида Алексеевна решительно шла по проходу между партами к учительскому столу, а Саша все бежал за ней, пытаясь вернуть дневник. Он подпрыгивал и махал руками, он даже хватал учительницу за плечи, но остановить её не мог.
Как случилось, что мальчик разорвал нитку бус Зинаиды Алексеевны, он и сам не понял, но класс замер, когда на чистый, крашеный деревянный пол, как град, посыпались тяжелые янтарные бусы.
– Бух, бух, бух!
Нитка бус рассыпалась на глазах.
– Ах, ты? Как ты смеешь? – закричала учительница, повернулась к испуганному и растерянному мальчику и замахнулась в гневе дневником на него.
– Зинаида Алексеевна, Вас к телефону! – услышала она в это время звонкий голос бабы Паши. Пожилая женщина вошла в класс, взяла учительницу за руку и вывела её в коридор и там зашептала пронзительным шёпотом.
– Ты что, с ума сошла? Ты почему на детей кричишь? Успокойся! Дневником замахнулась! Ты с ними не на одной доске, ты вверху, они внизу, ты взрослая! Они дети. Детство твое кончилось, это тебе не с мальчишками на улице в войну играть. Размахалась она тут! Он читать не умеет, и унижения боится. Что смеяться будут, боится, вот почему отказывается читать. Даже я это понимаю, хитрость его детскую разгадала, а ты не можешь. Ты его на позор, на потеху выставить хотела?
– Нет, – растерянно произнесла Зина.
– Что ты к нему пристала? Мальчик всего третий год в школе учится, а четвертую школу поменял. Он только-только отогреваться стал, на человека стал похож, а ты тут дневником машешь. Самурайка несчастная! Успокоилась? Иди в класс и ищи выход из положения.
– Какой?
– Придумай что-нибудь. Здесь учитель ты, а не я. А дома я с тобой отдельно побеседую!
Зина вернулась в класс. Дети сидели за партами неподвижно и смотрели на молодую учительницу испуганными глазами. В классе стояла напряженная тишина. Саша стоял возле парты, и в его ладонях были бусины. Все до одной. Он дрожащими руками протягивал их Зинаиде Алексеевне. Она пошла навстречу маленькому мальчику, взяла бусы из протянутых дрожащих рук ребенка и тихо, почти шепотом, спросила его, глядя прямо в широко открытые глаза:
– Ты нечаянно?
Мальчик только кивнул.
– Он нечаянно, нечаянно. Нечаянно!
Слово было найдено. Оно все оправдывало. Саша не хотел обидеть учительницу!
Детское многоголосие заполнило класс. Все ученики защищали Сашу. Не мог Саша «нарочно» совершить такой поступок. Саша не такой, Саша хороший, а бусы порвались нечаянно.
– Ну, нечаянно, так нечаянно. Продолжим урок! Читать дальше будет Оля Пискунова, а мы все будем следить.
И урок пошел дальше, плавно, спокойно, и только горстка больших желтых янтарных бусин на учительском столе напоминала о его неприятных минутах, да виноватый взгляд Саши Лукина, да еле сдерживаемые слезы молодой учительницы. А любопытное солнце всё заглядывало и заглядывало в класс, и его крохотные лучики играли в бусинах янтаря, то легко отражаясь от гладкой поверхности, то высвечивая их желтоватую глубину. С навеса над школьным крылечком вдруг скатилась первая капелька растаявшего снега и упала вниз, замерзнув на лету. Она была похожа на непрошеную слезу. Февраль был на исходе. В теплых краях уже цвели подснежники, а поля и леса вокруг Кудринки еще были окутаны зимним сном.
Зине очень хотелось плакать, только она при всех не расплачется, ни за что не расплачется! Не такой у неё характер! И она выдержала. А злополучные бусины янтаря баба Паша на переменке нанизала на крепкую нитку и одела на шею молодой учительнице. Как награду за разумный выход из трудной ситуации.
Расплакалась Зина дома. Легла на диван и стала жалеть себя.
– Ах, бедная я, несчастная! Одна-одинёшенька на всем белом свете! Для кого живу, для кого хожу по этой земле. Кто мне рад? Кому я свет в окошке? Ничего не могу как следует сделать! Зачем я согласилась подменить Веру Васильевну? Матвей Иванович уговорил? Пусть бы сам и учил. Уговорить кого-нибудь – это он может. Тихим голоском, он так убедительно говорит, что и возразить нечего! Справишься, справишься! Как же, справилась! На ребенка чуть руку не подняла! И почему ей Вера Васильевна ничего про Сашу не сказала? Могла бы сказать, она бы мальчика не тронула. У неё ведь тоже сердце есть! Она просто думала, что ребенок капризничает, решила его заставить читать. Разве она могла подумать, что он в третьем классе читать не умеет? А Прасковья Терентьевна вовремя меня из класса вывела. К телефону! Она и пошла, совсем забыла, что телефона всего два на всю деревню: на почте и в доме управляющего. А если бы баба Паша не вывела её из класса, она бы что? Она бы стукнула бедного мальчика, а он бы потом помнил это всю жизнь. Говорят и так, у него отчим злющий, может и поколачивает мальчонку. А если бы она написала замечание в дневник, то ударила бы ребенка не сама, а его рукой? Интересно, кто это придумал, все плохое писать в дневник. Даже страничка есть такая в дневнике для замечаний учителя, а для поощрений?
Зинаида Алексеевна, Зинаида Алексеевна! Да какая она Зинаида Алексеевна? Зинка – и больше никто! Все-таки насколько почтовое дело лучше учительского труда. Спрашивать никого не надо, оценки ставить – тоже. А Вера Васильевна предлагает поступить весною заочно в педагогический институт и подменить её в работе, ей ведь через пять лет на пенсию. Ни за что! Агитирует её подружка Лена из районного почтамта поступить в Хабаровский техникум связи, чтобы ещё лучше знать свое почтовое дело. Вот туда Зина и пойдет учиться, весной поедет поступать, а в педагогический – никогда. Прекрасная профессия учителя не для неё! Нет у неё бесконечного терпения.
Чтобы окончательно успокоиться, Зиночка вытерла слезы, встала с дивана, открыла шкаф, достала старенькую дамскую сумочку, в которой хранилось все самое ценное, вынула фотографию Олега и его письма и стала перечитывать их. Вот первое письмо, вежливое, сдержанное, написанное ровным четким мелким почерком буковка к буковке без единой ошибки. Вот второе его письмо, уже не такое официальное, с благодарностью за то, что она отозвалась и вступила с ним в переписку. А дальше рассказы о том, как служба идет, как мама ждет, как девушка прождала всего год и вышла замуж, как хорошо, что ему пишет Зина такие добрые письма и ему теперь есть о ком думать в тишине матросского кубрика. В письмах были рассказы про его родную Сибирь, какие в ней леса, какие реки, какое небо над головой, какой город Омск, куда он вернется доучиваться в институте, со второго курса которого его призвали на службу. В одном из писем Олег Григорьев прислал высушенную водоросль, которая пахла морем, и Зиночка берегла её, положив между страницами книги. Только через полгода переписки они обменялись фотографиями.
Когда Зина получила письмо, на котором было написано «Осторожно, фото», она даже не сразу открыла конверт. Она боялась, что Олег ей не понравится. Напрасно боялась. Смотревший на неё матрос в бескозырочке был симпатичным молодым человеком в расцвете сил и мужской красоты.
Зиночка фотографироваться ездила в районный центр, но ей сделали такую фотографию, что даже она сама себя с трудом узнала.
– Да что же я такая страшная? – спросила она приемщицу в фотоателье.
– Уж, какая есть, – ответила ей молодая женщина.
– Не может быть! – сказала Зиночка и долго рассматривала себя в зеркало и поняла, что ей так не нравится на снимке. Лена нанесла ей на лицо косметику и видно перестаралась девушка. От всех косметических ухищрений губы у Зиночки стали похожи на вареники, а глаза оказались круглыми и выпученными, как у козы накануне окота.
Она послала Олегу любительский снимок, который был выполнен не так качественно, но был очень достоверным: и был виден легкий ореол темных кудрей вокруг лица Зиночки, и туго заплетенная коса лежала на плече, и улыбка была загадочной. В письмах они, не сговариваясь, написали, что именно так они себе и представляли друг друга.
Потом Зина стала собираться в доставку, подбирая по «Ходовику» – специальному журналу, в котором были записаны все адреса и список подписных изданий по каждому из подписчиков, газеты и журналы. Когда она стала раскладывать письма, обнаружила письмо от Олега. Как она его просмотрела при беглом осмотре прибывшей почты? Она пришло как нельзя кстати!
«Здравствуй, дорогая Зина!
Отнесись к тому, что прочтешь в этом письме, спокойно. Это мое письмо к тебе – последнее. Я встретил девушку во время увольнения, мы подружились. Она рядом со мной, а не только далеко в письмах, как ты. Она живет во Владивостоке, мы с ней часто видимся, и я понял, что она мне дорога.
Желаю тебе счастья, Зиночка. Ты ещё встретишь свою судьбу. Спасибо за дружескую переписку.
Олег».Когда Мария Ивановна поздно вечером вышла во двор, чтобы покормить собаку, она увидела, что ветер принес какие-то обрывки бумаги прямо к её порогу. Она собрала их, чтобы выбросить, но, разглядев, догадалась, что это части порванной фотографии, и положила все обрывки в карман куртки. Она направилась к дому Зиночки, но не зашла. В доме горел свет во всех комнатах, гремела музыка, Эдита Пьеха пела про замечательного соседа, сама хозяйка под грохот магнитофона, включенного на всю громкость, с распущенными волосами танцевала какой-то замысловатый танец. Что такое?
Встревоженная пожилая женщина, миновав дом Зины, поспешила к подруге Прасковье Терентьевне. Может быть, она что-нибудь прояснит? Не прояснила. Вместе они пошли к Зинаиде и застали её заплаканной, но никаких объяснений не добилась.
– Все у меня нор-р-р-мально! Нор-р-р-рмально все!
Зиночка говорила бодрым голосом, но в глаза соседкам не смотрела, и по всему видно было, что Зиночка в отчаянии.
Не добившись никакого вразумительного ответа, подруги вышли на улицу.
– На работе у неё конфуз вышел, но она из положения с честью вышла, достоинство свое не уронила! Не могла она из-за этого так расстроиться! Здесь что-то другое!
– Я тут обрывки фотографии во дворе у себя нашла. Ветер принес. Может быть, их сложить и рассмотреть, что на ней изображено? Может быть тогда у нас с тобой все прояснится? Здесь, наверное, дела любовные пошли под откос!
Решено было фотографию склеить. Когда женщины склеили обрывки, они увидели фотографию Олега, которую им Зина показывала только однажды. Правда, снимок был неполный. Фрагмент, на котором был нос молодого человека, был утерян. Фотография имела жалкий вид. И бескозырка, и чуб, и лоб, и щеки, и скулы, и глаза Олега уцелели, а вместо носа была огромная белая дыра. Все равно пожилые подружки качали головами, цокали языками и дружно хвалили морячка.
– Какой симпатичный молодой человек! Надо же! Какой симпатичный! И за что Зина его так? Видно, поссорились они. Какой симпатичный, какой симпатичный, – опять заохали пожилые женщины.
Лица у соседок были серьезными, и только большой белый кот бабы Маши, которому с высоты печки можно было рассмотреть фотографию безносого молодого человека, вдруг глянул на фотографию, и неожиданно свалился кубарем на пол и громко замяукал. Наверное, со смеху!
А Зина уснула только под утро. И все думала и думала об одном: ну, почему мир такой непрочный? Трос оборвался, бусы рассыпались, любовь исчезла без всякой надежды на возвращение. Да и была ли она? Дружеская переписка – не более того! Ну и пусть ветер унесет его фотографию на все четыре стороны!
Глава пятая. Преодоление
На следующий день в школе бедняжка была рассеянной, говорила невпопад, плохо слушала ответы детей, а даже если и старалась слушать – не понимала иногда, о чем они говорят. Дети чувствовали её настроение и вели себя тихо. На большой перемене, когда все вышли в коридор пить чай с калачами, в класс вдруг вернулся Саша Лукин, подошел к учительскому столу, за которым, уставившись в одну точку, неподвижно сидела Зинаида Алексеевна.
Он осторожно погладил её по руке и сказал тихонько:
– Ну, не расстраивайся, не расстраивайся! Ты хоть и сердитая сегодня, но ты— настоящая красавица!
Детская трогательная ласка была такой чистой, такой сердечной, такой искренней, что Зиночке стало немного легче.
– Знаешь, приходи сегодня в школу к пяти часам. Я буду заниматься только с тобой одним. Никто нам не помешает. Будем учиться читать!
Как мы порой опрометчиво поступаем, когда предлагаем свою помощь там, где ничем помочь не можем.
В пять часов вечера Зинаида Алексеевна пришла в школу, а в классе уже ждал её Саша. Начали чтение с букваря. Зиночка открыла первую страницу и попросила Сашу прочесть простой текст: У Антона окуни. Он и прочел.
– У А —ти – ти о-ти —ти.
– У какого Атити? Какие отити? Так вот оно что, ты оказывается, если слог не можешь прочесть ставишь замену, слог «ти». Но мы же так не разговариваем! Мы же не говорим – ти-ти-ти-ти. Мы произносим разнообразные звуки. При чем тут твоё «ти»?
Зина попыталась подсказывать неузнаваемые Сашей слоги, но у него ничего не получалось.
– Послушай, а как ты по русскому пишешь. Ведь хоть и коряво, но пишешь?
– Я срисовываю буквы у соседки по парте. А дома мне мама на листочке пишет, а я с листочка срисовываю.
– Ну, знаешь! Ты меня удивил. А почему ты в первом классе не научился читать и писать?
– Мама меня в школу не пускала, заставляла с братиком нянчиться, а учительница обиделась и сказала, что не будет со мной отдельно заниматься. Пусть мама меня сама и учит. Она учила. Кричала и дралась больно, но я все равно ничего не понял.
– Иди—ка ты Саша сегодня домой, а я подумаю, как тебе помочь.
Саша горестно вздохнул, одел пальтишко, шапку и ушел, а Зина открыла книжный шкаф и стала искать нужную книгу. Вот она – «Методика обучения чтению в первом классе». Что же, почитаем! Она считала, что ответы на все вопросы можно найти в книгах.
Она читала и час и другой, узнала много нового для себя. В книге было написано, как возникли буквы, почему каждая буква имеет название. Оказывается, буква – это бывший рисунок целого слова. Когда мы пишем заглавную букву «А» мы рисуем лоб быка и два рога, «Алеф» – бык на другом языке вот почему буква передает звук «А». А буква «М» – это волна. «Мем» – называется волна. Правда, похоже? Оказывается, нужно научиться в самом знаке, передающем звук на письме, отличать название буквы и звук, который он передает.
Чтобы научиться читать, нужно ещё, чтобы и в сознании совместились звуковой и письменный образ слова. Это – самое сложное. Зина ещё выяснила, что есть два способа обучения чтению. Старинный способ – слоговой, и сравнительно новый – звуковой. Можно выучить слоги – все слияния гласного и согласного звука и читать, а можно произносить очень быстро звуки, и они сами собой обозначат слово.
После долгих раздумий Зина выбрала слоговой способ. Потом она открыла букварь и выяснила, что слогов в русском языке не так уж много. Не все гласные со всеми согласными образуют слоги. Особенно капризная гласная «э». Зинаиде Алексеевне пришла в голову замечательная идея: а что если она не станет читать с Сашей до тех пор, пока он не выучит все слоги! А как она заставит его читать слоги? Бессмысленное и скучное занятие! А если она с Сашей будет играть? Прочел Саша слог, пусть себе оставляет, не прочел – опять в общую кучку вниз буквами кладет. Так она будет знать, какие слоги выучил ребенок, а какие – нет.
По этой системе она и стала заниматься с Сашей. Дело двигалось очень медленно, до тех пор, пока в класс не зашел на огонек Петя. Подросток вначале с разрешения Зинаиды Алексеевны просто сидел в сторонке и наблюдал за ними, но на второй день он вдруг стал подсказывать Саше, называя слоги абсолютно правильно! Зина усадила его рядом с Сашей, и теперь они играли вдвоем, а Зина контролировала их ответы. Игра называлась: кто больше прочтет правильно слогов? Побеждал Петя. Сашу самолюбие заставило напрягать свою память и делать усилия, чтобы запомнить слоги правильно. Через три недели занятий Зинаида Алексеевна дала в руки мальчикам буквари и попросила прочесть текст.
– У Антона окуни.
Хором прочитали они. Приятнее этой фразы из букваря Зина давно не слышала. Замечательно! Антон наловил окуней, теперь, наверное, ухи сварит или кота накормит. Как здорово!
Потом Саша и Петя листали букварь, открывали на любой странице и читали, читали. Такая радость, такое ликование переполнили сердце Зинаиды Алексеевны, что она, возвращаясь домой из школы, всю дорогу пританцовывала и пела.
– У Антона окуни! Тра-та-та! Тра-та-та! У Антона окуни! Тра-та-та! Тра-та-та!
Правильно утверждали древние философы, что счастье человека в борьбе и преодолении.
Глава шестая. Трудовые будни
Петя читал медленно, и также медленно читал Саша. Однако качество чтения у новоявленных читателей было разным. Саша читал и пересказывал текст слово в слово, а Петя просто читал, почти не понимая прочитанного. Саша стал читать на уроках чтения. Пока ещё не так быстро, как другие дети, и всего одно-два предложения. Он проговаривал слог и переходил к проговариванию второго, а когда дочитывал слово, делал долгую томительную паузу. Можно было подумать, что Саша ползет по тексту, как черепаха. Зина опять пригласила его на дополнительные занятия. Они занимались без Пети, скорость чтения у мальчика никак не прибавлялась. Зиночка проконсультировалась у Веры Васильевны и выяснила, что в процессе чтения дети «спят» на каждом слоге, если они узнают слог, и когда произносят его, взгляд их стоит на этом же слоге, а нужно, чтобы глазки у ребенка бежали по строчке. Оказывается, Саша этого не умел делать. Нужно было ещё и как-то пробудить у Саши желание научиться читать бегло. Как? Зина на переменке спросила Сашу, что он хочет попробовать на вкус? Может быть, какую-нибудь шоколадку или конфету?
– «Баунти». По телевизору все время говорят: «Райское наслаждение» – с тяжелым вздохом сказал ребенок, – но мама мне ни за что не купит. Говорит, что она очень дорого стоит, а у неё таких денег нет.
В сельском магазине под названием «Товары повседневного спроса» были совки и веники, были ведра и грабли, было мыло и порошки. Ежедневно в магазин завозили хлеб, была в продаже мороженая рыба и всякие консервы, были пряники, печенье и два-три сорта конфет. Шоколадных батончиков «Баунти» с мякотью кокоса не было. Зина позвонила в районный центр своей приятельнице Лене и попросила там посмотреть шоколадный батончик. В райцентре лакомства из рекламы тоже не было! Тогда Зинаида Алексеевна сделала заказ водителю почтовой машины. Он вначале сильно удивился, а когда понял, зачем нужен батончик, пообещал найти в кооперативных киосках эту сладость. Желанный батончик он привез через несколько дней.
Зина пригласила Сашу на дополнительные занятия, а «Баунти» положила на шкаф так, чтобы батончик был виден издалека.
Саша пришел вовремя, уселся за парту, открыл родную речь и стал читать про лягушку-путешественницу.
– Э-то я п-ри-ду-ма-ла! Я п-ри-ду-ма-ла!
Мальчик читал так уныло, что можно было подумать, что история про лягушку-путешественницу самая грустная история на всем белом свете. И печальнее истории и не найти. Бедная лягушка! Прямо плакать хочется!
– Саша! Что же ты спишь на каждом слоге? Ты глазками быстрее води! Узнал слог, произносишь его, а сам глазками на следующий смотри! А лучше всего держи в поле зрения все слово! У тебя тогда дело быстрее пойдет! Если ты сегодня научишься бегло читать, я тебе кое-что подарю!
– Что?
– А подарок мой здесь, в классе, на виду. Посмотри внимательно!
Саша без всякого интереса стал оглядываться по сторонам. Все в классе было привычно. Крашеный пол был свежевымытым, за окнами стоял голубоватый сумрак, потому что уже вечерело, и солнце клонилось к закату, от протопленной печки веяло жаром, свет был уже включен и лампочки под потолком ярко освещали класс. В большом книжном шкафу за стеклянными дверцами ровными рядами стояли книги. А что там, на шкафу?