Возвращение

– О! Кистень! – вскинул палец Ливон Ратмирович. Он наклонился к столу, дернул к себе ящик: – Вы гляньте, чего я тут на дикой свалке за мясокомбинатом нашел. Видать, музей какой-то или театр ремонт делал и люстру выбросил…

Руководитель клуба высыпал на столешницу, поверх журнала, с десяток сверкающих гранями то ли стеклянных, то ли хрустальных капелек. Причем довольно увесистых – граммов по двести-триста. Как раз вес обычного боевого кистеня. Возле острых кончиков в украшениях были проделаны сквозные отверстия для крепежа.

– Вот. Шнурок шелковый продеваешь – и хоть завтра в сечу, – довольно предложил Ворон. – Красиво и удобно.

– Так хрупкие же… – неуверенно пригладил лысину Стас. – Стекло.

– Это оно, когда в окне, хрупкое, или в бутылке, – прихлебнул пиво старик. – А коли шаром сделано, так иной камень стеклом разбить можно. Особливо, если закалить. Так ведь, бродяга?

– В горне размягчить можно, да в воду. Но помнется, когда расплавится. Оно ведь мягким будет. Форму нужно делать специальную. Ладно, попробую.

Он забрал со стола сразу три «капельки» и сунул в поясную сумку. Костя привстал у дверей на цыпочки и попытался заглянуть внутрь:

– А чего ты от этого заклинания приобрел, Олежка? Только усы?

– Не только, – улыбнулся Середин. – Еще кое-что приобрел. Разноцветное. С синим и зеленым глазами.

– Что-о-о?! – Ворон поперхнулся пивом и закашлялся, роняя на стол коричневатую пену: – Что?! Ты притащил ее с собой?

– Я не хотел… – прикусил губу Олег. – Так получилось.

– Ты с ума сошел?!

– Зато я смог забрать ее у Аркаима.

– Ты чего, совсем ума лишился?! – Старик, качнувшись вперед, звучно постучал себя бутылкой по лбу. – Ты понимаешь, что она способна уничтожить весь наш мир?! Стереть всю землю в порошок?!

– Она тут вообще ни при чем, Ливон Ратмирович! Она всего лишь жертва. Открыть врата Итшахра хотел Аркаим.

– Пока она жива, это всегда может сделать кто-то другой!

– Не может, – покачал головой ведун. – Для этого нужно знать, на каком алтаре приносились первые жертвы, владеть книгой Махагри, быть каимцем и заполучить Урсулу.

– Мужики, – кашлянул Стас. – А по-русски вы говорить не пробовали?

– Ты играешь с огнем, бродяга, – покачал головой старик. – Ох, каким огнем… Ладно бы собой одним рисковал. А то весь мир разом спалить можешь.

– Подожди, Ливон Ратмирович, – заметил странность Олег. – Так ты чего – знал? И про каимцев знал, и про книгу, и про Урсулу? Почему же не предупредил?

– Да чего я знал? – Ворон откинулся на спинку кресла и вылил себе в рот последние капли «Оболони». – Слышал от персидских магов про эту легенду. Что живут два брата-каима, которые мечтают отдать нашу землю мертвецам, и что для этого им нужна девственница с разноцветными глазами. И что случится это в год шеститысячный с чем-то от сотворения мира. Срок миновал, земля уцелела. Все облегченно вздохнули и стали жить дальше. Пророчества там были хитрые, вполне могли и не совпасть.

– Совпали, Ливон Ратмирович, совпали… – Середин полувытащил саблю, вогнал ее обратно и присел на край стола. – Ты же знаешь, пророчества всегда исполняются. Просто их смысл становится понятен только после исполнения… Ты вот что… Скажи, Ливон Ратмирович, а как там братья? Что с ними после моего исчезновения случилось?

– А я откуда знаю?

– Я думал, ты знаешь все… учитель.

– Я выгляжу таким многомудрым? – довольно ухмыльнулся старик, потянулся к холодильнику и достал еще бутылку. – Увы, бродяга, я много чего не знаю. Не знаю, сколько зубов у нильского крокодила, сколько букв «Л» пишется в слове «Тал-л-л-лин», сколько игроков в команде «Зенита». Никто не знает всего, бродяга. И уж тем более не знает того, чем никогда не интересовался. Сам подумай, Олежка, зачем мне эти каимовцы сдались? Ну, жили два брата… И леший с ними!

– Хорошее, похоже, заклинание Олег испробовал, – оглянулся на Костю Стас. – Вон сколько впечатлений. Может, и нам попробовать?

– Пулемет с собой возьмите, – не удержался от совета Середин.

– А ты брал?

– Нет. И горько потом раскаивался.

– Перестань их пугать, бродяга! Не то так по эту сторону и останутся.

– И правильно сделают. Поеду-ка я домой, Ливон Ратмирович. У меня там новоявленное сокровище на пару с мамочкой целый день взаперти сидят. Боюсь, всю посуду уже перебили. Сам знаешь, каково двум женщинам в одной берлоге. Я ведь поздороваться просто хотел, на тебя посмотреть. Ты это или не ты?

– Ну, и что решил, бродяга?

– Как ты мог узнать меня, Ратмирович? Не сейчас. Там, у Мурома… Ведь ты тогда увидел меня в первый раз!

– Тебе сказать правду, бродяга? – прищурился Ворон. – Быть посему, скажу. Все дело в том, что ты все еще ученик, а я учитель. Вскоре ты узнаешь немало нового и сам сможешь на все ответить. К тому же, мы ведь еще увидимся. И не раз. А покамест деньков пять тебе можно отдохнуть. Заслужил.

* * *

Что больше всего удивило Олега, когда он открыл дверь – так это тишина в доме. Тихонько мурмулил на кухне холодильник, приглушенно бормотал телевизор, прерываемый редкими смешками. Стараясь двигаться бесшумно, Середин снял ботинки, скользнул к себе в комнату. Положил шлем на стол, расстегнул ремень, спрятал саблю под постель, потом прокрался к большой комнате, осторожно толкнул дверь.

Ну да, само собой! Мамочка перелистывала альбом, отпуская слышные только Урсуле замечания, невольница сидела рядом, поджав ноги, все еще одетая только в легкий халатик.

– Господин! – первой заметила его рабыня, спрыгнула с дивана и кинулась на шею. – Тебя так долго не было, господин!

– Я и не заметила, как ты вернулся, сынок. – Мама захлопнула альбом, поднялась: – Постой, Олег, да что с тобой такое? Ты чего, устал? Усы откуда-то взялись… Утром же еще не было! Приклеил, что ли?

– Как же не было? Я уже две недели их ношу! – не моргнув глазом, соврал Середин. Что еще оставалось делать?

– Перестань паясничать! Я же твердо помню, что еще утром их у тебя не было!

– Сама подумай, мама. Не могли же они у меня за один день вырасти?

– И вообще вид у тебя какой-то усталый. Славно на пять лет разом старше стал. Небось, опять в клубе три часа со своими игрушками прыгал? И это после целого дня в кузне! Отдыхать тебе надо больше, а то сгоришь у меня, как свеча. Знаешь, во сколько лет балерины на пенсию выходят? А они куда меньше твоего трудятся.

– Ерунда. Высплюсь – утром буду, как огурчик.

– Знаю я, как ты выспишься, – стрельнула глазами в сторону Урсулы женщина. – Девочка, ты посиди пока, «Убойный отдел» посмотри. Мне с сыном нужно поговорить.

– Слушаю, госпожа, – склонила голову невольница и юркнула обратно на диван.

– Я же просила, Урсула. Не надо никакой госпожи. Просто мама.

– Мама?! – передернуло Олега. – Почему «мама»?

– У нее с именем-отчеством никак не получается. – Женщина увлекла сына в коридор. – И про себя ничего не говорит. А что говорит, того я не понимаю. Ханство, дворец, купцы, война. Ерунда какая-то. Но на тебя чуть не молится! – Матушка понизила голос. – Тебе повезло, обормот, ох, повезло. Держи ее крепко. Любит, видно, до безумия. Как о тебе речь заходит, так у нее аж голос меняется. Не сварлива, не упряма, не белоручка. И посуду помыла, и пол весь вытерла, и пыль убрала. Только и спрашивает, чем еще помочь. Правда, картошку чистить, сразу видно, не умеет. Но старательна. И ведет себя уважительно, не то что твои предыдущие, не корчится… Умница девка! Хозяйка из нее выйдет – загляденье. И собой хороша. Бери ее, и не думай! Сбежит – локти себе кусать будешь…

– Эк она тебя проняла-то за день! – изумился Середин. – Однако, умели раньше баб в гаремах воспитывать. Не характер – чистый шелк. Первый раз слышу, чтобы ты кого-то из моих знакомых хвалила.

– А ты тоже гусь лапчатый, так и норовишь на шею девочке усесться! Зачем заставляешь себя господином называть? Почто над ней издеваешься? Тоже мне, султан-паша нашелся… Погоди, какой гарем? Она мне тоже про гарем что-то рассказывала.

– Поселок такой. В Астраханской области. Она там все детство провела, до совершеннолетия, – почти чистую правду сказал ведун. Не стал уточнять только, в каком веке Урсулу воспитывали в таком исключительном послушании и уважении к старшим.

– А-а. Тогда понятно, почему она многим вещам удивляется, словно первый раз видит. Ты поверишь – спичку сама не смогла зажечь! И микроволновки боится. Я ей чай там согрела, так она пить поначалу отказывалась. И все кланялась… Постой, Олег, а почему она у тебя голая совсем в комнате оказалась? Где ее одежда?

– Разорвал в мелкие клочки в порыве страсти, – потупил взор Олег.

– Нет, ты у меня все-таки обормот, – всплеснула руками женщина и постучала костяшками ему по лбу: – А ты подумал, как ей потом из дому выходить? Как она теперь выбираться будет? Твое счастье, горе луковое, что она, видать, души в тебе не чает и про все на свете забыла. Ведь дела у нее какие-то, наверное, есть, учится она где-то. Ох, везунчик ты незаслуженный. Держи девку крепче! С такой женой будешь как сыр в масле кататься.

– Ж-жено-ой? – У Середина от такого предположения даже губы пересохли.

Нет, Урсула отличная девица – и послушная, и ласковая, и пережила вместе с ним немало. Но тем не менее… Щедрость ратников, сделавших удачный подарок, – еще не повод превращать невольницу в хозяйку. И даже то, что на улице двадцать первый век, а рабство давно отменили – все равно не повод.

– А ты что хотел – поматросить и бросить? – тут же возмутилась матушка. – И в кого ты такой уродился, дурной и бессовестный? Хоть бы с Урсулы пример брал. И умная, и воспитанная, и работящая. Толковая, сообразительная девочка – не тебе чета. И чего она в тебе нашла, тупом молотобойце?

– Мама, ты ничего не перепутала? – поднял брови Олег. – Это я, между прочим, твой сын, а не она. Чего ты ее так защищаешь?

– Вот потому и защищаю, что о тебе забочусь. Смотри, найдет она у себя в институте симпатичного паренька, да и махнет тебе хвостом – будешь знать.

– Где найдет? – не понял Середин.

– У себя в институте. Чего, думаешь, она сюда из Астрахани приехала? Толковая ведь девочка, не могла не поступить. На первом курсе, наверное.

– Само собой. – Ведун даже спорить не стал. Институт так институт. Женщинам, которые не из гаремов, возражать бесполезно.

– Да ты, наверное, голодный? Иди руки мыть. Урсула! – повернула мама голову к двери. – Помоги накрыть на стол.

– Бегу, госпожа!

Уже через минуту Середин понял, что попал. Попал жестоко и бесповоротно. Невольница молниеносно и беспрекословно исполняла все мамины поручения и старалась угадать намеки. Сказано поставить тарелки – тут же расставляла. Сказано разложить салфетки – раскладывала. Если хозяйка что-то поправляла – она извинялась и старалась все остальное сделать так же. Просили принести – несла. Просили подождать – стояла и ждала. Ни в чем не сомневалась, ничего по-своему сделать не пыталась, ни в единой мелочи не перечила. Найти в двадцать первом веке на всей планете еще хоть одну такую «умную и воспитанную» девицу было просто нереально.

Но самое страшное: если с обычной подругой он всегда мог «поссориться» и расстаться, то выставить за дверь Урсулу для Олега было весьма проблематично. Куда он ее денет? Жить же постоянно с девушкой в одной комнате, спать в одной постели… Тут мама вопрос о бракосочетании поднимет обязательно. Никаких шансов.

– А ведь у нее еще и паспорта нет… – пробормотал Олег и схватился за голову.

«Ну, Ворон, удружил! Экзамен, видите ли, нужно пройти. Уж лучше с десятком упырей или сотней анчуток сразиться, чем такой приз по результатам зачета получить… Квартиру, что ли, снять? Так на какие шиши? На зарплату слесаря особо не разгуляешься. Да еще одежду покупать. Ой, мама, роди меня обратно!»

Совершенно неожиданно для Середина его матушка, решив превратить ужин в маленький праздник, выставила на стол из морозильника бутылку водки. Урсула такого напитка, естественно, не знала и уже после двух рюмок заметно опьянела. Язык у нее развязался, и невольница разразилась длинным монологом: о том, сколь великим счастьем было оказаться пленницей такого прекрасного господина, как Олег, великого душой и деяниями, как она ему предана и как его обожает, а также о том, насколько мудра, великодушна и достойна хозяйка этого богатого дома, какой преданностью и любовью Урсула успела проникнуться к госпоже, и какое для нее счастье созерцать, служить, повиноваться… И так далее.

У ведуна от услышанного быстро завяли уши, однако его матушка речью осталась довольна и даже пару раз подмигнула сыну. Дескать, глянь, как девица на тебя запала. Сама не своя. И не изменит никогда, и скупостью в трудный день не попрекнет, и уют обеспечит, и характером сошлась. Чего еще от будущей жены нужно?

Не дожидаясь, когда рабыня перейдет к воспоминаниям о детстве, а также их общих приключениях, ведун снова налил ей рюмочку, потом еще. Девушка вместо тостов восхитилась текущей из кранов водой, «ящиком с зимой», «самомоющимся» туалетом, после чего резко сомлела и заснула, привалившись к плечу господина.

– Алкоголичка! – недовольно фыркнул Олег.

– Сам ты алкоголик! – вскинулась женщина. – Она весь день на ногах. То готовит, то убирает. Твой свинарник наконец-то вычистила. Устала за день. Ты бы хоть небольшое уважение к ее чувствам проявил, чурбан стоеросовый! Я, может, сегодня впервые в жизни отдохнуть за день смогла. На диване посидеть, а не крутиться с утра до вечера, как белка в колесе.

– Ну, если она тебе так нравится, тогда я ее к себе поселяю.

– То есть как это «поселяю»? – насторожилась матушка.

– Как свою пленницу. Будет здесь жить, ночью у меня спать, днем за тобой ухаживать.

– Подожди, Олег! Я вовсе не это имела в виду… Я же ее не знаю совсем! А вдруг… И потом… У нее же свой дом есть, родители…

– Не бери в голову. – Середин поднял Урсулу на руки и понес в соседнюю комнату.

– Подожди, Олег! – поспешила следом мама. – Ты ведь шутишь, да?

– Разве такими вещами шутят? – оглянулся ведун через плечо. – Она тебе понравилась? Значит, берем.

Отнеся невольницу на постель, Середин вернулся и положил на стол перед матерью лист бумаги и ручку:

– Вот, пиши. Что девушке нужно из одежды и обуви, какие размеры, чтобы на Урсулу подошло, сколько, как выбирать?

– Это какой-то бред, Олег, – мотнула она головой. – Ты можешь объяснить, что происходит?

– Почему бред? Издержки рабовладения. Пленницу нужно кормить, поить, одевать…

– Вы с ума посходили, малолетки?

– Почему «посходили»? Ты же сама видела, у нее из одежды даже носка нету!

– Но причем тут… Ты, что ли, ее одевать собираешься?

– Ты же сама сказала, что она тебя устраивает. Вот я ее и оставляю.

– Ничего не понимаю… – прикусила губу женщина. – Ты можешь мне внятно объяснить, что происходит?

– Она будет жить с нами.

– В качестве кого?

– Мама, не вдавайся ты в эти дебри, – небрежно отмахнувшись, предложил ведун. – Ты же знаешь нынешнюю молодежь. У нее свои странные игры, отношения, новые нравы.

– Это ты про кого?

– Про нас с Урсулой. Коли боги захотят, что-нибудь и получится. Главное, чтобы она тебе понравилась.

– Ладно, Бог с вами, – сломалась женщина. – Она и вправду хорошая девочка.

– Тогда пиши.

– Почему я? Ты у нее самой спроси, чего она предпочитает.

– Кого спросить? Забыла, как ты ее напоила? Она, дурочка, еще и завтра целый день похмельем маяться будет.

– Я-а напоила?! А кто ей тут подливал?

– Какая разница, кто? Главное, что спрашивать некого и незачем. Пиши, мама, пиши. И, если можешь, добавляй, сколько это стоить будет.

– Ладно.

Матушка приступила к работе, а ведун облегченно перевел дух: слава Сварогу, с пребыванием Урсулы у них дома проблем не будет. По крайней мере, первое время. Но радость его длилась недолго – до тех пор, пока женщина, пробежавшись пером по списку, не подвела снизу жирную черту:

– Вот, пожалуй, первое время этим можно обойтись. Если без верхней одежды, то тысяч в десять уложится.

– Сколько?! – выхватил у нее бумажку Олег. – Откуда столько? Ничего себе… Зачем ей столько трусов?

– Женщины, в отличие от тебя, охламона, каждый вечер моются и потом чистое белье надевают.

– Японский городовой! Фланелевый костюм, халат…

– Ей нужно в чем-то дома ходить?

– Джинсы, три юбки, столько же колготок…

– В джинсах делами заниматься, юбки – чтобы выходить. Не одну же ей все время таскать? А колготки вообще чуть не каждый день рвутся.

– Пять блузок…

– Какие-то в стирке будут, какие-то для смены. Красивые, повседневные. Разные.

– Спасибо, хоть туфли одни.

– И кроссовки.

– Японский городовой!

– А этого в списке не было.

– И без него неплохо… Даже если половину выкинуть – и то не меньше ста долларов получается.

– Чего ты так беспокоишься? Наверняка, у нее и из своей одежды что-то было.

– Было, да сплыло.

– Это как?

– Ну, утонуло.

– Где, когда?

– Нигде. Это я образно выразился. – Ведун спохватился, что сболтнул лишнее.

– Что, так серьезно? Ну, хочешь, я тебе тысячу рублей одолжу? Больше до пенсии не получится.

– Не нужно, мама, – отмахнулся Олег. – Я чего-нибудь придумаю. Не держать же ее взаперти, в самом деле? Что-нибудь соображу. Спокойной ночи, мама. Спасибо тебе за все.

– Ох, сынок… – Женщина жестом подозвала его к себе, обняла, прижала голову к груди. – Чудо ты мое… Ладно, беги к своей красавице. Как-нибудь разберемся.

Урсула, замотавшаяся во сне в покрывало – как сосиска в тесте, – вытянулась вдоль стены. Середин посмотрел на ее розовые пятки, на уткнувшиеся в стенку, неровно подрезанные ноготки, вздохнул, подобрал со стула ремень и открыл сумку. Денег в документах осталась какая-то мелочь. Плюс – доисторические монетки, что так и болтались на самом дне, под хрустальными подвесками от люстры.

Олег выложил стекляшки на стол, осмотрел, потом наклонился и вытащил из-под стола фанерный ящик со всяким хозяйственным мусором, который держал на всякий случай. Обрезок капроновой веревки для белья лежал сверху. Середин аккуратно разделил его на пять волокон толщиной миллиметра в два, протиснул одну из получившихся нитей в отверстие на «капельке», сложил вдвое, затянул узел у самого грузила, потом – на локоть выше, и еще один – выше примерно на полторы ладони. Отрезал лишнее, просунул руку в петлю, взмахнул получившимся оружием. Вид у кистеня вышел донельзя праздничный, но ощущение он оставлял точно такое же, как и потерянный серебряный. А тем, серебряным ведуну доводилось кирасы рыцарские до ребер проминать.

– Интересно, расколется, коли в железный лист ударить или выдержит?

Проверить было не на чем, а потому оружие Олег отправил в сумку, оставив снаружи только верхний узелок – чтобы выдернуть можно было одним движением. Опять поворошил пальцем старые потертые монеты.

«А ведь это все же деньги… – неожиданно пришло ему в голову. – В кассе ими не расплатиться, но вот нумизматы… Нумизматы могут и купить. Вот оно! А я мучаюсь. Продам – глядишь, Урсуле на тряпье хватит. Нафиг они мне в этом времени?»

* * *

Первую половину вторника Середин потратил на выгибание кронштейнов – к обеду от кучи заготовок осталось всего полсотни штук. Бросив кузню открытой, Олег переоделся, оседлал мотоцикл и помчался в центр, к любимым туристами проулкам с якобы старинной мостовой, украшенным фонтанами и новомодными памятниками, с домами восемнадцатого века и множеством магазинчиков, торгующих тем, что не нужно никому из нормальных горожан: сувенирами, картинами, буклетами и всякого рода старьем.

– Ах, простите, древностями, – поправился ведун, протискиваясь к тротуару между сверкающим аэрографией «Мерседесом» и допотопной «Победой», что стоила на сегодня примерно в три раза дороже «немца». – Извините, ребята, я ненадолго.

Пройдя метров триста вглубь пешеходной зоны, Середин толкнул украшенную четырьмя окошками, тяжелую железную дверь, плохо замаскированную под мореный дуб, спустился по ступеням в прохладный подвальчик небольшого, в три комнаты, антикварного магазина и медленно двинулся вдоль прилавков, разглядывая медальончики, янтарные четки, рубиновые кулоны, яхонтовые браслеты и прочие безделушки.

– Вам помочь? – моментально ринулась навстречу миловидная девушка в синей юбке и такой же жилетке, надетой поверх белоснежной мужской рубашки.

– Вы продаете старинные монеты?

– Разумеется. Какой именно век и какие страны вас интересуют?

– Русь и Средняя Азия, примерно девятый век.

– Да, это здесь, в большом зале, – обрадовалась продавщица и заторопилась в соседнюю комнатку.

– И я хочу не купить, а продать, – добавил Олег.

– А-а… – тут же обмякла девушка, словно из нее воздух выпустили. – Это к Вячеславу Григорьевичу надо, он у нас ассортимент отслеживает.

– И где его найти?

– В конце оружейного зала крашеная дверь, за ней коридор и первая дверь направо.

– Спасибо на добром слове, юная леди…

Оружейный зал оказался комнаткой метра четыре на четыре. В углу за прилавками имелась низкая, метра в полтора, дверца, покрашенная под цвет стены, внешне более похожая на дверцу стенного шкафа или пожарного крана. Однако за ней обнаружились еще четыре ступени, ведущие в узкий коридорчик – чуть больше полуметра шириной. В двух шагах далее и была дверь из кровельного железа, но с медной ручкой и замочной скважиной. Ведун постучал.

– Да, я здесь! – отозвались изнутри.

Олег толкнул створку и с облегчением оказался внутри конурки где-то метра два на два. Во времена Екатерины Великой здесь, наверное, держали ведра и метлы местные дворники. Теперь, учитывая стоимость площадей в «исторической застройке», подобный кабинет стоил очень много. Солидный, в общем, был «офис»: со столом, плоским стеллажом для бумаг, креслом для хозяина и маленьким окошком у него над головой, под самым потолком. За окошком то и дело мелькали ноги, но разглядеть что-либо выше колен было невозможно.

– Вячеслав Григорьевич? – на всякий случай уточнил ведун у сладко пахнущего мачо средних лет и средней же упитанности, но с тонкими усиками, тонкой бородкой и черными, как каменный уголь, волосами, гладко прилизанными к затылку.

– Чем могу быть полезен, уважаемый… уважаемый?..

– Можно называть меня просто Олегом, – разрешил Середин. – Я привык. А полезен… Я могу быть полезен вам тем, что готов расстаться со старыми монетами, что завалялись у меня дома.

– Копейки, полтинники, гроши? – презрительно дернулась верхняя губа мужчины.

– Не уверен. По-моему, в девятом веке их называли немного иначе… – Ведун раскрыл сумку, нащупал в ней несколько монет и выложил на стол.

– Чешуя? – встрепенулся мачо. – Ну, хоть что-то! А то тут иные даже пятаки брежневские впарить пытаются… Ну, могу взять по рублю за штуку. У вас их много?

– Електрическая сила! – не удержался от возгласа Середин. – Монеты девятого века?

– По рублю, молодой человек. А вы думали? – Вячеслав Григорьевич откинулся в кресле и довольно расхохотался: – А вы думали, что добыли сокровища капитана Флинта? Клад, наверное, попался, да? Бывает, бывает… – Он поелозил ухоженными пальчиками с ровными, чистенькими ногтями по столу вокруг монет. – Понимаете, молодой человек… Дело в том, что большая часть кладов наполнена именно этими новгородками. Самая ходовая, видать, была монета. Так что денег этих много, а собирателей на них, увы, мало. Это во-первых. А во-вторых, в чистоте металла в те времена разбирались слабо, серебром считали чуть ли не все, что блестит. Ныне же вся эта чеканка проходит под грифом «изделие металлическое с примесью серебра» и никакой иной, кроме музейной, ценности не представляет. Вы их даже в лом не отнесете – не примут. По современным меркам, это не серебро. Хотя, чего я убеждаю? Пойдите в зал, там ваши сокровища по двадцать два рубля в сувенирных пакетиках лежат. Причем уже начищенные, отборные и вместе с упаковкой.

– Все же двадцать, а не один.

– Повторяю, они уже начищенные и красиво упакованные. А ваши монеты – грязные и истертые. К тому же, новгородки продаются очень плохо, и брать их у вас вообще не имеет смысла. По рублю я еще готов вложиться. Года за три-четыре как-нибудь разойдутся. Дороже – смысла нет. Можете оставить себе на память. Детям будете показывать, что наши предки тысячу лет назад в руках держали, чем им зарплату выплачивали.

– Понятно… – Середин забрал «чешую», поворошил содержимое сумки, достал крупные монеты, начал выкладывать по достоинству: три дирхема, дукат, динар, змеевик.

– Какие истертые… – Вячеслав Григорьевич покрутил между пальцами дирхемы. – По достойной цене не выставить. Но по двадцатке за каждую могу дать. Не сувенирные это монеты, не наши. Спросом у туристов не пользуются. Дукатик венецианский! Странно, что он здесь у кого-то в кладе оказался, они чаще на юге попадаются. Три грамма золота. Жалко только, низкопробного. Но золото есть золото, да и падки на свои денежки итальянцы. Пожалуй, рублей в триста я такую монету оценю. Так, динар: золота в нем побольше, качеством похуже, туристы из Европы их почти не знают. Ну, пусть будет триста. А это что такое?