Сквозь призму права. Судебные очерки, статьи, эссе

Потом был допрос потерпевшей, которую врачи вернули к жизни, хотя здоровье полностью восстановить так и не удалось. Была и очная ставка и старушка опознала в Иванове того самого, который попытался изнасиловать и избивал ее.

Всё это окончательно убедило Терновского в том, что Иванов дал правдивые признательные показания по ранее совершенному уголовному делу.

Итак, Иванов получает новый статус, становится не подозреваемым, а обвиняемым.

Следователь возобновляет допрос. И чем дальше, тем ужаснее возникали эпизоды жизни Иванова.

Привожу фрагмент его рассказа:

– В начале июля 1989 года я увидел отдыхавшую в лесопарке женщину преклонных лет. Решил ее убить. Нанес несколько ударов ножом, а труп оттащил в кусты и там оставил.

Вновь последовали следственные действия и вновь эти показания оказались реальными.

Из обвинительного заключения по делу:

«13.07.1989 года… Иванов в огороде одного из домов по улице Баррикадной напал на Настину… с целью ее изнасилования. Угрожая убийством, наносил удары кулаками и ногами в различные части тела, повалил на землю, но по физиологическим причинам совершить половой акт не смог. С целью скрыть преступление решил убить потерпевшую, проявлял особую жестокость: бил руками, пинал, кусал, использовав в качестве орудия преступления битые стекла, наносил резаные раны, причиняя особые мучения. Насильственные действия, носившие характер истязаний, Иванов продолжал до тех пор, пока не посчитал, что Настина умерла».

Рассказывает следователь:

– Обвиняемый и на этот раз ошибся. Жизнь Настиной действительно висела на волоске, но врачам удалось спасти.

От себя добавлю. И по этому преступлению было возбуждено уголовное дело, но также оставалось нераскрытым. Откровенно говоря, все свидетельствует о том, что правоохранительная система скверно работает. В городе с полуторамиллионным населением одно за другим совершаются тяжкие и особо тяжкие преступления против личности, имеющие очень много сходных черт, однако ни следователи, ни сотрудники уголовного розыска даже близко не приблизились к тому, кто их совершает. К чему это привело? А к тому, что Иванов, почувствовав себя крутым мужиком, которому море по колено, стал готовить очередное преступление, хладнокровно выбирать новую жертву.

Этому можно найти объяснение. Например, Иванов каждый раз тщательно готовился к нападению. Он даже во всех случаях имел сменную одежду, а ту, которую пачкал кровью, сжигал.

Но это не радует нас и не оправдывает тех, кто обязан противостоять преступнику. Факт есть факт: если бы не оплошность Иванова в помещении склада, то неизвестно, сколько бы еще лет искали уральского «Джека-Потрошителя» и сколько бы еще погибло невинных людей от его рук. Да и сам Иванов считает, что попался по чистой случайности, а не в результате кропотливого розыска сыщиками Екатеринбурга. Такова правда.

Из обвинительного заключения:

«17.08.1989 года, вооружившись ножом, ранее использованным при убийстве Исаевой,7 зашел в помещение одного из учреждений, где находилась гражданка Орлова. Она не видела вошедшего, потому что находилась спиной к нему. С целью убийства одной рукой схватил женщину за туловище, а другой, в которой находился нож, нанес удар в шею. Орлова успела ухватиться рукой за лезвие ножа, чем не позволила довести замысел убийства до конца. Орлова подняла крик. К ней прибежали сотрудники. Иванов с места преступления скрылся».

До кровавого финала, о котором рассказал в начале криминального очерка, оставалось еще пять месяцев.

Со следователем у меня был долгий и трудный разговор. Были у меня вопросы, были.

– Когда завершали расследование, – спросил, в частности, я, – не было ли ощущения, что обвиняемый рассказал вам не всё? Смотрите: в июле-августе преступления следовали один за другим, а потом вдруг пятимесячная пауза.

– Не имел правовых оснований подвергать сомнению искренность обвиняемого, – тяжело вздохнув, ответил Терновский. – Его же никто за язык не тянул. Он делал все, чтобы картина его преступлений была полной. Хотя не могу исключить, что по каким-то причинам о некоторых эпизодах своей преступной деятельности умолчал. Но я – юрист. И руководствоваться предположениями не имею права.

– Вы много раз встречались с Ивановым. Какое впечатление произвел на вас?

– Как ни странно, положительное, – ответил Терновский и уточнил. – Впрочем, он столь же положительно выглядел перед всеми, кто его знал в обычной жизни. Например, мать или сестра. Ни одного грубого слова от него не слышали – примерный сынок и столь же примерный братец. Обычный «тихушник». Кстати, именно это обстоятельство позволяло долгое время уходить от возмездия. Милиция на кого обращает внимание? На, так называемый, криминогенный контингент, а люди, внешне благополучные, остаются вне поля зрения.

– Когда знакомился с материалами уголовного дела, то невольно возникал вопрос: в своем ли уме совершал преступления?

– Мне, как следователю, так не казалось. Наоборот, все приготовления к убийствам говорили о том, что он был в здравом уме и отлично осознавал последствия. Был к тому же твердо убежден, что его не возьмут никогда. Потому что, как он говорил, всегда действовал наверняка, работал чисто.

– Скажите, а как смотрели адвокаты?

– Один из них поставил вопрос о необходимости обследования в институте Сербского, поставил под сомнение заключения местных экспертов-психиатров.

– И что? Добились своего?

– Нет.

– И почему?

– Наверное, вас удивлю: когда Иванов узнал об инициативе адвоката, то возмутился. Обиделся, заявив, что не надо из него делать психа, что он здоровее многих других.

– Какова была реакция адвоката?

– Отказался от дальнейшей защиты. И далее участвовал уже другой защитник.

– Значит, расчетливый и хладнокровный убийца?

– Именно. И для того, чтобы полностью себя контролировать, почти все преступления совершал в трезвом виде.

– На что же рассчитывал?

– На безнаказанность. И его расчеты долгое время подтверждались.

– Вы, а в вашем лице прокуратура города, предъявили обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса, в том числе по двум из них предусмотрена высшая мера наказания. Во время следствия вы говорили Иванову о том, что его ждет?

– Не скрывал.

– Как реагировал?

– Оптимистично.

– В ходе следствия, наверняка, интересовались побудительными мотивами.

– Разумеется.

– У Иванова всегда были две цели – изнасиловать и убить. Причем объектами нападений выбирал престарелых женщин. Почему?

– Трудно сказать. Возможно, потому, что молодые могли оказать более решительное сопротивление и этого, наверняка, боялся.

– А сам он как объяснил?

– Сказал, что в детстве, якобы, какая-то старушка его сильно обидела. Возненавидел старушек на всю жизнь. И мстил жестоко.

– И вы поверили?

– Нет, но это не имело существенного значения для следствия.

– На момент совершения Ивановым последнего преступления ему было почти тридцать. Не спрашивали, почему не женился?

– Объяснил, что во взаимоотношениях с девушками у него были проблемы, имел в виду сексуального характера. Сделав пару попыток, отказался навсегда.

Старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры С. В. Терновский, полковник юстиции, дело закончил. И сделал его хорошо.

Но считаю необходимым объяснить читателям, по какой причине публикую в газете криминальный очерк лишь два года спустя. Прежде не считал нужным предавать гласности эти жуткие истории. Потому что сначала дело очень долго рассматривалось в Свердловском областном суде, где в конце концов был постановлен суровый приговор: исключительная мера наказания, то есть расстрел. Иванов, когда приговор вступил в законную силу, обратился с просьбой о помиловании. Москва, не найдя убедительных оснований, отказала.

Вот и все!..

Стрельбище в вагоне

Конечно, люди любят пострелять, но на сей раз в качестве живой мишени для одного милиционера стал… другой милиционер, причем из одной и той же конторы.

В газетах, замечу, нет недостатка в материалах на криминальную тему. Однако, читая их, чувствуешь, что получены они горяченькими и готовенькими прямо из рук многочисленных клерков из правоохранительных органов, в задачу которых входит лишь одно: показать общественности, что служба в милиции и опасна, и трудна; что человек в погонах – это человек без страха и упрека. Рыцарь, одним словом, у которого горячее сердце, чистые руки и холодная голова.

Но это не вся правда, а лишь часть ее. Вторую часть правды журналисты обходят стороной. Потому что добыть ее трудно: сами милицейские служащие не принесут на блюдечке с голубой каемочкой. Наоборот, постараются упрятать подальше, скрыть от глаз людских.

Мало приятных эмоций вызывает любой, нарушающий закон. Но во сто крат отвратительнее видеть, как человек, выступающий от лица государства Российского, облеченный большими правами, оказывается самым обычным уголовником, приносящим огромный вред как в целом государству, так и отдельно взятой личности.

Вот она – мерзопакостная история, в которой действовали милиционеры. Мой читатель должен знать, какой реальной опасности он подвергается при встрече с человеком в милицейском мундире и с пистолетом Макарова в руке. Даже, если вы и не сделали ничего противоправного.

«…Рассматривается уголовное дело №12483 по обвинению…»

Эту привычную фразу произнес судья Верх-Исетского районного народного суда Иван Егорович Губарев.

Фраза обычная, но дело, по которому суд должен был вынести свой вердикт, далеко до заурядности.

Для начала давайте восстановим события, которые предшествовали судебному заседанию. Расскажем о них языком журналиста, а потом дополним и уточним языком профессиональных юристов, сухим языком документов, сухим, но достаточно красноречивым.

Был месяц май.

От перрона вокзала станции Свердловск-Пассажирский отошел пассажирский поезд. Он отправился в свой далекий бег – до станции Приобье.

Был еще вечер. Пассажиры занимались своими делами: одни читали газеты или книги, другие играли в карты или в шахматы, третьи рассказывали попутчикам дорожные байки, четвертые подремывали, благо путь предстоял и далек, и долог.

В вагонах этого обычно неспокойного поезда царил пока покой и умиротворение. Ничто не предвещало беды. Мир царил и в вагоне-ресторане: кто пил, кто ел – каждый свое.

Вот и наступили новые сутки – шестое мая. Ночь. За окном – темень, с трудом различимы лишь мелькающие деревья да маленькие полустанки. Проехали Серов, Ивдель. Поезд все дальше удалялся от станции Свердловск-Пассажирский.

Вагон-ресторан закрыли. Но в нем остались двое. Эти клиенты железнодорожного общепита не стали покидать насиженные места. Почему? В чем их отличие от других пассажиров поезда, которые тоже без всякой охоты покидали закрывающийся вагон-ресторан?

Это были люди, с которыми работники ресторана не склонны конфликтовать. Торгаши хорошо знают: хочешь жить в достатке – живи в мире и дружбе с теми, кто тебя «пасет» изо дня в день и может, при случае, крепенько прижать, лишить части доходов.

Это были старые знакомые – Александр Кротков, оперуполномоченный уголовного розыска отдела внутренних дел, и Юрий Павлов, оперуполномоченный отделения по борьбе с экономическими преступлениями того же ведомства.

Несмотря на поздний час, оперативники ели и пили, они уже приканчивали вторую бутылку водки. Плавно протекал хмельной разговор. Обо всем. Был, среди прочего, и такой…

Кротков:

– Знаешь, на севере можно очень дешево грузовую машину купить.

– А зачем она тебе? – удивился Павлов.

– Ее можно переправить в Серов, там обменять на «Жигули», а затем выгодно продать.

– Слишком мудреную операцию предлагаешь, – возразил Павлов.

– Зато надежно. Если, конечно, будем действовать в паре, – ответил Кротков. – А деньги поделим.

– Ты как хочешь, но мне что-то не хочется впутываться.

– Тебе, что, деньги лишние?

– Да нет, деньги нужны. Но… Я тебе не верю.

– Почему? – удивился Кротков.

– Провоцируешь ты меня, проверяешь. Потом «настучишь» начальству.

– Ерунда! Верь мне…

– Нет-нет, не впутывай меня. Не буду, не хочу. И отстань! Извини, я пойду отдыхать, поздно уже.

Павлов встал, и пошел было к выходу из вагона-ресторана. И вдруг…

– Павлов, стоять!

Тот удивленно повернулся. Из-за столика, за которым только что текла полупьяная беседа, с перекошенным лицом вставал Кротков.

– Ты чего кричишь? С ума сошел?

…0 дальнейшем развитии событий лучше всего проследить по документам.

Из обвинительного заключения, подписанного следователем Серовской транспортной прокуратуры:

«Кротков, имея при себе табельное оружие с полным боекомплектом, вытащил пистолет из оперативной кобуры, снял с предохранителя, передернул затвор. Убедившись, что патрон в патроннике, направил пистолет в область головы Павлова и с расстояния одного метра умышленно произвел выстрел».

Из показания потерпевшего в ходе предварительного следствия:

«Кротков, прицелившись в меня, сказал: „Получай!“ Раздался выстрел. Я упал. Боли не почувствовал. Был в сознании. Кротков подошел ко мне и спросил: „Что, хватит тебе?“ Потом ушел от меня. Я стал звать на помощь, но никто не подходил».

Из показаний обвиняемого:

«В тот момент я был утомлен и пьян. Перед тем, как пойти отдыхать, по привычке решил убрать пистолет в сумку. Поэтому я вынул его из оперативной кобуры. Забыв вынуть магазин, передернул затвор, дослав патрон в патронник, произвел контрольный спуск. Произошел выстрел. Павлов, стоявший рядом, взмахнув руками, упал на пол. Выстрел произошел случайно. Моя вина лишь в том, что я неосторожно обращался с оружием».

Поясню. Кроткову было предъявлено обвинение по статье 108 ч.1 еще советского Уголовного кодекса. Эта статья гласит:

«Умышленное телесное повреждение, опасное для жизни или повлекшее за собой потерю зрения, слуха, или какого-либо органа либо утрату органом его функций, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединенное со стойкой утратой трудоспособности не менее чем на одну треть… наказывается лишением свободы на срок до восьми лет».

Сам же Кротков считал себя виновным лишь в пределах статьи 114 УК:

«Неосторожное тяжкое телесное повреждение наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на тот же срок».

Разница? Еще какая!

Удобно все-таки быть обвиняемым, если до того Уголовный кодекс был твоей настольной книгой.

Знал Кротков: на его стороне некоторые обстоятельства. Во-первых, история происходила ночью, следовательно, свидетелей, как говорится, кот наплакал. Во-вторых, допущенные некоторые процедурные ошибки в ходе предварительного следствия позволили ему, Кроткову, чувствовать себя совершенно свободным. Сначала задержали, а потом отпустили, взяв подписку о невыезде.

Часто ли слышал ты, читатель, о таком гуманизме к человеку, который подозревается в совершении тяжкого преступления? Известно другое, следователи предпочитают держать в СИЗО до самого суда даже тех, кто, к примеру, вышел на улицу с лозунгом протеста.

В данном же случае Кроткову явно предоставили шанс попытаться с наименьшими потерями выпутаться из скверной истории. И он использовал тот самый шанс на все сто процентов. Кротков считал для себя вполне возможным являться на допрос к следователю после второго, третьего вызова.

Автор этих строк за гуманизацию права. Но только с одной оговоркой – чтобы это прекрасное качество относилось ко всем, а не только к тем, кто еще вчера носил милицейские погоны и, якобы, ловил преступников.

И все же…

Из показаний ночного сторожа вагона-ресторана:

«В момент инцидента я находился в буфете. После выстрела ко мне пришел Кротков и предложил мне выбросить с поезда Павлова. Я отказался. Тогда Кротков вновь вытащил пистолет из кобуры и направил на меня, приговаривая: „Сейчас и тебя прихлопну“. Я слышал, что Павлов зовет на помощь, но подойти боялся. Видел: Кротков готов на все. Он советовал, чтобы я, если не хочу неприятностей, дал показания, будто стрелял в Павлова какой-то неизвестный мужчина».

Из справки о результатах судебно-медицинской экспертизы:

«Павлову нанесено проникающее ранение в область шеи с повреждением трахеи, тела седьмого шейного и первого грудного позвонков, ушибом спинного мозга, сопровождавшемся травматическим шоком…»

Из заключения баллистической экспертизы:

«Представленные гильза и пуля выстреляны из пистолета ПМ-1036. Пистолет исправен. Выстрелы без нажатия на спусковой крючок произойти не могут».

Из справки начальника службы безопасности отдела внутренних дел:

«Кротков с матчастью ПМ знаком, право применения оружия знает».

В зале судебного заседания прозвучал и примерно такой диалог:

– Подсудимый, вы утверждаете, что выстрел произошел по неосторожности. Но тогда почему не оказали помощь пострадавшему?

– Я растерялся.

– Но вы не растерялись, чтобы предпринять шаги к склонению очевидцев и пострадавшего к лжесвидетельству?

– Этого не было.

– Вы полагаете, что у них есть причины оговаривать вас?

– Не знаю, почему они так говорят.

– Подсудимый, в деле есть показания сотрудников милиции, прибывших к месту происшествия, что вы уже тогда во всеуслышание спрашивали у пострадавшего, кто в него стрелял.

– Не помню такого.

– Но в данном случае ваши нарочито громкие вопросы слышали многие.

– Не знаю.

– Вы, что, в самом деле не верили, что выстрел произведен вашей рукой и из вашего табельного оружия?

– Не верил.

…Суд давным-давно закончился. Уголовное дело №12483 пылится в архиве. Приговор не только вступил в силу, а и срок наказания, скорее всего, преступник отбыл. Возможно, Кротков уже на свободе гуляет. Почему бы и нет? Срок наказания, определенный судом как чисто символический, мог закончиться и досрочно. Например, с учетом примерного поведения. Это ведь качество очень даже присуще Кроткову. Вспомним, как «добросовестно» он являлся на каждый зов следователя в ходе предварительного следствия.

Народный суд, проявляя милосердие, определил смешную меру наказания, ну никак не соответствующую степени вины. Представитель обвинения просил определить меру наказания в виде пяти пет лишения свободы (заметьте: по ст. 108 ч.1 – до восьми лет). Суд же и это весьма мягкое требование прокурора не счел возможным удовлетворить.

Были учтены смягчающие вину обстоятельства? Но какие? Кротков сразу же после выстрела бросился оказывать первую помощь пострадавшему, лежащему на полу и истекающему кровью? Нет! Может, суд взял во внимание то, что Кротков находился тогда в служебной командировке и при оружии, надравшись до посинения? Или суд сжалился над несчастным из-за того, что по службе Кротков неоднократно поощрялся и признавался лучшим сыщиком, и одновременно с этим, постоянно терявший самоконтроль?

Эти и другие вопросы хотелось задать судье. Но не удалось. Судей нынче можно увидеть живьем лишь очутившись на скамье подсудимых.

Что ж, Бог ему судья. Ведь вполне возможно, что судья и заседатели руководствовались некими высшими интересами. Возможно, что и материалы предварительного следствия оказались недостаточно убедительными. Все может быть.

Однако это не прибавляет оптимизма и душевного спокойствия. Потому что в сознании занозой засела мысль: «А что будет, если завтра кто-то из нас встретится с таким вот милиционером, для которого вытащить пистолет и пустить его в ход – проще пареной репы?»

В управлении внутренних дел Кротков не одинок. Потому вероятность встречи достаточно велика. Её итог может оказаться еще плачевнее.

Впрочем, что еще может быть плачевнее, чем положение, в котором оказался Павлов? Еще совсем молодой мужчина навсегда прикован к постели. Фактически, Павлов уничтожен. Он уничтожен дважды. Один раз – от пули, выпущенной проходимцем в милицейской форме. А другой раз – от предательства жены, с которой, по словам пострадавшего, жизнь протекала нормально.

Потерял Павлов навсегда здоровье. Также навсегда утратил жену и детей. Забыли они о нем. Кому нужен калека?

…Преступление совершено. Преступник, вроде бы, понес наказание. Однако страшная человеческая драма продолжается.

Не иначе, как бес попутал

Молодой, симпатичный паренек двадцати трех лет от роду нравился многим. Как свидетельствуют характеристики, был и тактичен, и услужлив, и требователен, и обязателен, и дисциплинирован. Лицам, не уважающим закон, спуску не давал. Ух, как он этих ненавидел! Считал своим священным долгом отчаянно сражаться с теми, кого именуют преступниками, то есть преступившими закон.

Начальство, видя этакое рвение, всячески поощряло. И хотя успел прослужить в милиции менее трех лет, похвал заимел превеликое множество.

Понятно, были редкие и робкие голосишки:

– Может, рано, а? Не испортить бы парнишку…

В ответ звучало решительное:

– Доброе слово и кошке приятно.

Скептики умолкали. А парня подстерегала беда.

Из рапорта начальнику ОБЭП главного управления внутренних дел области:

«Докладываю, что в ночь с 19 на 20 марта… проводились оперативно-розыскные мероприятия по выявлению фактов мошенничества среди работников линейного отдела8 внутренних дел аэропорта Кольцово9. Было обращено внимание на то, что ряд пассажиров, имеющих большой багаж, нервничают, достают деньги, пересчитывают… Это вызвало подозрения. Примерно в 3. 30 визуальным наблюдением был выявлен факт передачи денег работнику милиции лицами кавказской национальности.

После того как эти лица были задержаны у трапа самолета, они признались, что дали взятку работнику милиции за то, что он дал им возможность пронести вещи в самолет. В ходе дальнейшей работы был установлен и работник ЛОВД10 а/э Кольцово, получивший деньги. Им оказался младший сержант Исаков О. Б.»

Ах, Олежек, Олежек! Ну, как же так опростоволосился, а? Ведь ты же служил инспектором по досмотру, а не досмотрел главного – того, что ты и сам под досмотром. Понадеялся на ноченьку? Хоть и была она темна и глуха, но, оказалось, не все дремлют, иные – очень даже бдят. Взяли, вот, и провели «оперативно-розыскные мероприятия». И ведь именно в твою смену. Могли же избрать для досмотра другого, с большим стажем и опытом, а также сноровкой, ан нет. Перст судьбы указал на тебя.

А, может, судьба и ни при чем, а? Ты не думал, что перст указующий принадлежал одному из твоих сослуживцев? Обиделся – и указал. За что обиделся? Ну, мало ли… К примеру, ты с ним не поделился левыми доходами.

Бывают, не спорю, и случайные совпадения. Но… Когда берут почти все, а попадается один (да и он, пожалуй, не самый главный поживитель), то в везение либо в невезение как-то верится с трудом.

Хотя… Что сейчас говорить и кулаками после драки размахивать? Попался? Значит, Олежек, придется тебе отвечать. Хотя ты знаешь подельников, кои явно покруче твоего будут. Однако ты знаешь мудрость тебе подобных: судят не за то, что украл или ту же взятку взял, а за то, что попался и не смог отвертеться. Это, знаешь ли, великое искусство! Им твои старшие товарищи овладевали не один год. Ты же поспешил, ну, и насмешил народ.

Из показаний Исакова:

«Тут грузчики сказали, что вещи уже в самолете. Они побежали, оттолкнув меня и сунув мне в руку деньги».

Вопрос следователя:

«Куда вы девали деньги?»

Ответ подозреваемого:

«Отдал Наровчатову, сказав, что потом заберу».

От автора. Наровчатов – это еще один из сотрудников милиции, находившийся бок о бок в ту ночь с Исаковым. А допрос вел следователь по особо важным делам Уральской транспортной прокуратуры11 В. И. Курдюмов.

Ах, до чего ж ты, Олежек, неосторожен! Тебя, гражданина в форме и при исполнении какие-то лица кавказской национальности бесцеремонно отталкивают, убегают, при этом суют какие-то деньги, а ты, хлопая глазками, на все смотришь безучастно.

Понимаю: все сильны задним-то умом. Однако позволь напомнить: тебе, Олежек, следовало, несмотря на спешку пассажиров поскорее сесть в самолет и улететь в свой солнечный Баку, рвануть из кобуры пистолет Макарова, угрожая применением оружия, принудить граждан иного государства вернуться на исходные позиции. А как иначе-то, Олежек?

Не помешало бы также, собрав свидетелей, зафиксировать факт попытки подкупа должностного лица, находящегося, так сказать, при исполнении, и горячих кавказцев, вместе с их мерзкими купюрами, препроводить куда следует. Потому как УК карает и дающих, а не токмо берущих.

Ты, Олежек, ничего из этого не сделал. Почему? Постеснялся? Растерялся? Ну, вот, а они, мерзавцы этакие, воспользовались моментом. Обидно, конечно, за тебя. Но тут уж ничего не попишешь…