Если бы…

Что все время говорит Алина Николаевна Вера так и не узнала, потому что, заехав во двор старинного дома, машина остановилась, и Вера отправилась спасать Вована от материнских нравоучений.

Услышав, как хлопнула входная дверь навстречу Вере и Вовану выплыла Алина Николаевна.

– Ой, Верочка! Ой, какая жалость!– увидев Веру, всхлипнула она, прижимая руки к груди.

– Да ладно, мам, она же к нам не навсегда!– сострил Вован.

– Володя, прекрати!– прикрикнула на него мать.– Верочка, милая моя!

Устремившись вперед, Алина Николаевна нежно обняла Веру, прижимая ее худенькое тело к своей монументальной груди, продолжая всхлипывать при этом. Вера испуганно посмотрела на нее.

– Алина Николаевна, что случилось?

– Мам, чего ты ее пугаешь? Ковальская у нас нервная, легковозбудимая. Чего случилось-то?– тоже забеспокоился Вован.

– Прекрати называть Верочку по фамилии, у нее есть имя и очень красивое.– Отчитала сына Алина Николаевна. И, выпустив, наконец, Веру из объятий, повела ее на кухню.– Пока вы были на занятиях, звонил Сережа. Просил тебе передать, что очень скучает и еще, что получил от тебя письмо и очень рад.

– Как трогательно! Я сейчас зарыдаю!– сказал Вован. Одарив сына взглядом великомученицы, Алина Николаевна ласково погладила Веру по голове.

– Сейчас я вас накормлю.– Сказала она, извлекая из недр холодильника кастрюлю за кастрюлей и сверток за свертком.

– Я, есть не буду.– Заявил Вован, с ужасом глядя, на гору еды, выставленной матерью на стол.– А Верка, наверное, уже проголодалась, она сегодня всего десять эклеров съела, да тут еще такое потрясение. Удивляюсь, как она вообще на ногах еще держится, не падает в голодный обморок.

– Володя! Ну, в кого ты такой?– умоляюще посмотрела на сына Алина Николаевна.– Тебя воспитывали в интеллигентной семье. С детства учили быть вежливым мальчиком. Ну почему ты все время несешь, бог знает, что?

– Да не знаю я, мам. Само как то получается. Я не специально.– Обезоруживающе улыбнулся Вован.

– Верочка, ты такая худенькая, я тебе две котлетки положу,– сказала заботливая хозяйка.

– Давай–давай. Она скоро ни в одну дверь не пройдет со своими эклерами и с твоими котлетами. В бегемота превратиться. Мы тут на профсоюзном собрании решили скинуться на новые двери для института, что бы Ковальская смогла в них спокойно проходить, ей же нужно институт закончить, а то, что же, она так необразованная и останется.

–Володя!!!– полным страдания голосом крикнула Алина Николаевна и, обращаясь к хохочущей Вере, сказала.– Верочка, извини. Это, видимо, из-за того, что мы Володю в детстве слишком часто с бабушкой оставляли, это ее воспитание его испортило. Я говорила твоему отцу, что нельзя так часто уезжать, что нужно больше времени уделять ребенку.

– Да ладно, мам. Нормально меня бабушка воспитывала. Старалась старушка, как могла, не покладая рук, можно сказать,– ухмыльнулся Вован, вспомнив какие трепки устраивала ему бабушка, крича при этом: «Чертово отродье, да что ж это за наказание такое? Ты ж меня в могилу сведешь, паразит ты этакий!».– Ну, просто я такой вот получился. Вы меня хорошо воспитывали, правда, мам. Вы у меня замечательные родители, а уж терпеливые…

Алина Николаевна растроганно обняла Вована и поцеловала в макушку с торчащими, в разные стороны волосами.

Когда Вера собралась уходить, Вован вскочил и двинулся следом за ней к двери.

– Я Веру провожу, а то она еще заблудится, она вообще плохо дорогу находит, хорошо хоть как до института добираться запомнила. – Затараторил Вован, протискиваясь мимо матери.

– Верочку на машине отвезут, я уже предупредила Валеру. А с тобой у нас будет серьезный разговор, по поводу вчерашнего.– Алина Николаевна многозначительно покосилась в угол, где аккуратной кучкой были сложены останки антикварного столика.

Вован обреченно вздохнул и сел обратно на свой стул. «Блин, день обломов! А ведь как хорошо бы сейчас пошла кружечка пива»– подумал он, с тоской глядя в кухонное окно, за которым были свобода и пиво…

Отмечать Новый год Телянины пригласили Веру к себе.

– Мама сказала, что бы я обязательно тебя уговорил прийти к нам. Так, что сама понимаешь, выбора у тебя нет,– в своей обычной манере заявил Вован.– Она вообще, почему-то считает тебя очень милой, хорошо воспитанной девочкой. Такая странная! Ну, она вообще иногда чудная бывает, ты же ее знаешь,– ухмыльнулся Вован.

– Как говорит, Сереже повезло, как я за него рада. Они будут такой красивой парой! Ну, просто оборжаться можно! Пигалица и шкаф. Маленький тараканчик и медведь.

Вера отвесила Вовану подзатыльник.

– Вот я и говорю, ввела в заблуждение, мою доверчивую родительницу. Она же не знает, какое чудовище скрывается под маской милого невинного личика.– Потирая затылок, продолжал веселиться Вован.

Соня звала Веру отмечать в свою компанию. После сообщения об отмене свадьбы, сестры сильно поругались. Соня не могла понять, как Вера может быть такой безответственной и даже к такому серьезному шагу как замужество подходить как к какому-то совершенно незначительному событию. Хочу, выйду замуж, не хочу, не выйду. В результате наговорили друг другу обидных слов, и долго дулись по разным комнатам, не желая ни одна, ни другая сделать шаг к примирению. В конце концов, Вера решила, что хуже уже не будет и решила все-таки поговорить с сестрой, помириться. Соня к тому моменту тоже уже остыла, ей надоела тягостная атмосфера вражды. В общем, сестры помирились, а через какое то время, Соня боявшаяся, что Вера теперь совсем пойдет в разнос, с удивлением, а потом даже с тревогой стала замечать, что Вера стала какая-то тихая, грустная. Почти никуда не ходит, после занятий, чаще всего сразу приезжает домой, лишь изредка, выбираясь куда-нибудь, и то возвращается рано. Понаблюдав за младшей сестрой, Соня решила поговорить, может Вера жалеет о своем решении и поэтому теперь грустит и не знает, что ей делать. Но, на Сонины вопросы, Вера сказала, что на нее не угодишь. То она несерьезная вертихвостка, то теперь сидит дома и опять все не так. Соня махнула рукой. Может у Верки переходный возраст какой-то запоздалый. У нее вообще все не так как у нормальных людей.

– Поедем с нами отмечать,– звала Соня.

– Нет, меня Вовка Телянин к себе пригласил.

Заметив вопросительно приподнявшиеся брови сестры, Вера решила прояснить положение вещей.

– Мы просто дружим. Будем мы и его родители. У них очень интересная семья.

Соня решила не лезть. Пусть делает, что хочет. В конце концов, Вера уже совершеннолетняя и быть ее нянькой Соня не нанималась.

У Теляниных приготовления шли полным ходом. Алина Николаевна наготовила столько, что можно было еще человек десять пригласить и все равно все бы не съели.

– Мама радуется, что хоть сегодня можно будет больше центнера в кого то впихнуть, а то мы с папой малоежки и мама страдает. Верка, ты же осилишь больше центнера? Я в тебя верю. Ты, на эклерах натренировалась, так, что все будет отлично, порадуешь маму.

– Володя! Ну, хоть сегодня можно обойтись без своих дурацких шуточек.– Возмущалась Алина Николаевна.– Вот, возьми лучше пирожки. Отнеси на стол. И вот этот салат.

– Ковальская, ты, где будешь сидеть? Я пирожки поближе поставлю, что бы ты через весь стол не тянулась когда захочешь в себя их засыпать все разом.

– Володя!– крикнула в отчаянии Алина Николаевна.– Верочка, милая, как ты его выносишь? Он и в институте так себя ведет?

– Да все нормально, Алина Николаевна. Просто у него чувство юмора такое, и энергия бьет ключом. С ним весело и он хороший друг.– Уверила Вера несчастную мать.

– Да вообще Володя добрый мальчик,– согласилась Алина Николаевна.– Просто болтает все, что в голову взбредет.

Стол ломился от вкусной еды. В дальнем углу комнаты стояла очень красивая пушистая живая елка, увешанная какими-то необыкновенными елочными игрушками сказочной красоты.

– Какая у вас елка!– восхитилась Вера.

– Я так люблю Новый год и елку признаю только настоящую, никакой пластмассы.– Сказала Алина Николаевна.

– Очень красивая.– Вера потрогала пушистую колючую веточку, пахнущую хвоей, и почему то этот запах напомнил ей о Сергее, в памяти всплыло его лицо сильные руки, его улыбка. Радостный голос Вована вернул ее к реальности.

– Конечно красивая. Перед Кремлем другие не сажают. Папа вчера всю ночь пилил. Им на работе специальные пропуска выписали. Одна елка в одни руки.

– Володя!!! Ты, что с ума сошел?! Ты думаешь, что ты говоришь?– взвизгнула Алина Николаевна.

– Да ладно, Верка ни кому не скажет. Правда, Вер?

– Ты меня в могилу сведешь своими шуточками,– сердито сказала мать.

Пришел Родион Петрович, увешанный подарками для всех собравшихся. Праздник получился на славу. Было весело и по-домашнему уютно. Как в детстве.

Когда пробили куранты, и все выпили шампанское и поздравили друг друга, Вован взял Веру за руку и потащил в коридор одеваться.

– Куда ты собрался?– встревоженно спросила его мать.

– Ну, все Новый год закончился. Отведу Верку к метро. Когда откроется, домой поедет.

Алина Николаевна издала то ли стон, то ли всхлип.

– Да шучу я, мам, шучу. Мы с друзьями договорились в центре встретиться, погулять. Буду смотреть за твоей любимой Верочкой. Как за родной, не переживай.– Он нежно чмокнул мать в нос. – С новым годом, мам! Пока пап, с Новым годом! Ну что, Верка, идти-то сможешь? Вон, какое брюхо наела, тяжело небось? Ничего, сейчас растрясем.

Бригада Сергея отмечала праздник весело и шумно. В одном из вагончиков накрыли стол. Было ужасно тесно, но никто не жаловался. У всех было отличное настроение.

Елки не было. Ее просто негде было взять. Но у Николаича, уже который год, встречавшего этот праздник в полевых условиях, была припрятана коробка с елочными игрушками и даже гирлянда. Повесили шарики, зажгли разноцветные лампочки, и сразу в вагончике стало как-то уютно и нарядно. Николаич с Эрчимом притащили здоровенный мешок и начали раздавать подарки. Оказывается, многим родные прислали к Новому году посылки, а тем, кому посылка не пришла, Николаич сам приготовил, что-нибудь к празднику. Зиме достался блок сигарет. Сане Морозову, у которого, никого из близких не было, была подарена гитара, которую Николаич выпросил у мужика в аэропорту. Он хотел ее купить, но мужик, узнав, что они зимуют, отрезанные от города, от людей, просто подарил гитару, пожелав, что бы она радовала их долгими зимними вечерами.

Кукушонку посылку из дома прислали, но Николаич тоже приготовил ему персональный сладкий подарок: конфеты и печенье. И Кукушонок, со счастливым видом лопал шоколадные конфеты и угощал всех остальных.

Перед Сергеем Николаич поставил внушительных размеров ящик.

– Уж не знаю, что там тебе прислали. Может телевизор?– со смехом сказал он.

Оказалось, что посылка «общая». То есть от Теляниных, от Веры и от мамы. Это Алина Николаевна придумала собрать все вместе. Вера прислала Сергею теплый, очень мягкий свитер и зажигалку Зиппо, не задуваемую на ветру. Мама теплые носки, связанные своими руками. Вован прислал коробку самых настоящих сигар и бутылку виски. Ребята взвыли от восторга, когда Сергей выставил это богатство на стол для общего пользования. А Алина Николаевна уставила дно ящика, в два ряда, всевозможными консервами. Тут были и крабы, и икра, и маринованные огурчики, и шпроты, и ананасы. Все это также пошло к общему столу и ко-всеобщей радости. Во времена, когда в стране вообще напряженно было с продуктами, а в лагере, так и вовсе, еда была однообразной, такие богатства казались самым, что ни на есть замечательным подарком. Последним из даров оказалась завернутая во множество слоев бумаги, чтобы не разбилась, бутылка импортного шампанского.

– Сидим как какие-нибудь английские лорды.– Попыхивая сигарой и отпивая глоток дорогого виски из алюминиевой кружки, радовался Генка Рыжов.

Когда до двенадцати часов осталось несколько минут разлили шампанское. Ровно в двенадцать дружно чокнулись, выпили по глотку. Виски давно уже закончился, и Николаич выставил на стол водку. Пять бутылок, ради праздника, по полбутылкина брата.

– Смотрите, как Кукушонок наяривает!– засмеялся Паша, глядя как Кукушонок жадно допивает шампанское из кружек. Что бы освободить кружки под водку перелили все остатки шампанского ему, все равно шампанское никто не пил, так налили по традиции, пригубили и все. Кукушонок, вообще никогда не пивший спиртного, быстро вошел во вкус. Сладковатый газированный напиток показался ему восхитительным. Быстро допив содержимое своей кружки, он потянулся за бутылкой и налил себе еще.

– Смотри май беби, утром головка будет бо-бо.– Предостерег его Генка. Но Кукушонок, уже успев немного охмелеть с непривычки, только блаженно улыбался, потягивая приятную жидкость из кружки.

Саня Морозов взял гитару и, пробежав пальцами по струнам и немного подкрутив колки, что бы настроить инструмент под себя, запел печальный старинный романс. Все притихли, слушая грустную мелодию. Кто-то вспоминал о доме, об оставшихся далеко-далеко любимых, родных, друзьях, а кто-то грустил о не сложившейся жизни и о тех с кем их разделяет не расстояние, а время.

Когда песня закончилась, Николаич сказал:

– Давай-ка, чего-нибудь повеселее, Сань. А то щас вся бригада затоскует, и еще заплачет кто-нибудь, и мы тут потонем в слезах.

Саня ударил по струнам и запел веселую, даже хулиганскую песню, про молодку, которая шла по воду и встретила молодого красивого парня, и про то чего они потом вытворяли. Ребята развеселились. Смеялись и подпевали, когда Саня пел припев.

Потом были и веселые и грустные песни. Через какое-то время гитара перешла к Паше Головину. Спев несколько песен, он передал ее Сергею. Сергей сыграл пару военных песен, а потом тоже заиграл грустную песню на стихи Ахматовой. К этому времени уже всем было все равно, веселая песня или грустная. После сытного, вкусного ужина, выпитой водки и от духоты в маленьком, непроветриваемом вагончике всех разморило и клонило в сон. Кукушонок к этому времени уже успел допить бутылку и спал, положив голову на стол.

Стали расходиться. Сергей с Генкой подхватили Кукушонка, Паша прихватил со стола полбутылки водки «на утро», как он сказал, и компания отправилась в свой вагончик.

– Во нализался, дурачина!– посмеивался Генка, укладывая Кукушонка в кровать и заботливо укрывая его одеялом. Все улеглись по своим кроватям и моментально уснули. Сергей проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Наверное, кто-то из ребят вышел облегчиться, подумал он. Захотелось пить, и Сергей стал спускаться вниз со второго яруса. На его место внизу они вчера уложили Спящего Кукушонка. Нижняя постель была пуста. Значит это Кукушонок вышел на улицу. Попив воды, Сергей уже хотел лезть обратно, но тут заметил, стоявшую на столе бутылку, принесенную Пашей. Она была почти пустая. Сергей посмотрел в окно. Ночью опять началась метель. Почувствовав неясное беспокойство, Сергей надел куртку, натянул унты и вышел на улицу. Дошел до маленького домика с покатой крышей.

– Кукушонок.– Окликнул Сергей. Никакого ответа.– Леха!

Сергей потянул за ручку. Дверь туалета распахнулась. Внутри никого не было.

– Кукушонок!– крикнул Сергей. Но, даже если, тот и был где то рядом, то, навряд-ли, услышал бы крик, ветер заглушал звук голоса на расстоянии уже нескольких метров.

– Вставайте,– сказал Сергей, включая в вагончике свет.– Кукушонок пропал. На улице метель. Надо идти искать.

Все начали быстро одеваться. В метель можно заблудиться в нескольких десятках метров от лагеря и замерзнуть насмерть. Нужно было как можно быстрее найти мальчишку.

– Идиот! Еще и водку выжрал!– со злость сказал Паша.– Надо быть таким дураком. Ведь замерзнет же, уснет где-нибудь. И не найдешь.

– Заткнись!– сказал Генка.– Не каркай.

Взяли фонари, пошли искать. Разбудили тех, кто спал в других вагончиках. Два часа обыскивали лагерь вдоль и поперек. Эрчим надел лыжи и поехал искать вокруг. Далеко уйти от лагеря Кукушонок не мог, но, если даже отошел метров на 50-70, найти его, в такую погоду, было очень мало шансов. Все чувствовали себя подавленно. С каждой минутой шансы на успешные поиски уменьшались. К концу третьего часа поисков, когда уже пропала почти всякая надежда найти мальчишку живым, Сергей решил еще раз осмотреть ангар, просто так, там уже искали до этого, просто, что бы что-то делать, что бы, не прекращать поиски, не сдаваться. Сергей обошел ангар, освещая каждый уголок фонарем. И, уже от безысходности, поднялся на ступеньку одного из вездеходов и, распахнув дверцу, посветил внутрь. На полу, привалившись к сидению, сидела скрюченная фигурка. Сергей запрыгнул внутрь и потряс спящего за плечи. Кукушонок что то промычал. «Живой!»– с облегчением подумал Сергей. Взвалив Кукушонка на плечи, он начал выбираться из машины. На полпути от ангара к лагерю его заметили. Подбежали, подхватили Кукушонка. Кто-то побежал искать остальных, что бы сообщить, что поиски закончились благополучно.

– Серег, ты шапку-то, где потерял? Уши, небось, отморозил.– Крикнул Игорь Ильин, пытаясь перекрыть шум ветра.

– Я не заметил,– просипел Сергей севшим голосом.

– Пошли скорее, тебя растереть надо.

Кукушонка раздели и растерли водкой. Сергея Николаич тоже велел растереть. Эрчим намазал Сергею уши, начинавшие отходить от мороза и болеть, какой-то целебной мазью из трав.

– Одно ухо, Сергей, ты себе сильно отморозил. Отвалится, не отвалится, но след останется на всю жизнь.– Сообщил якут.

– Ну, все, потребую у Кукушонка одно здоровое ухо, это же из-за него я красоты лишился.– Сказал Сергей.

– Я могу у него пойти прямо сейчас, пока он спит, оба отрезать. Что бы одинаковые были.– Сказал Паша, который ужасно переживал пока шли поиски, а сейчас уже начал успокаиваться, и, на смену тревоге, пришла злость на глупого мальчишку, едва не погубившего себя по собственной глупости.

– Повезло Кукушонку, что Серега чего другое не отморозил,– заржал Генка.

Николаич поставил на стол еще две бутылки. Для согрева.

– Надеюсь, никто в вездеход ночевать больше не отправится?– строго спросил он. Руки у Николаича едва заметно дрожали, он боялся, что живым Кукшонка они уже не увидят.

На следующий день Николаич велел Кукушонку зайти к нему для воспитательной беседы. Ребята подшучивали, отпускали шуточки по поводу умело скрываемого пристрастия к спиртному, но зла никто не держал. Все радовались, что обошлось без непоправимой беды. В молодости, все чудили, каждый мог вспомнить какую-нибудь историю про себя. Слава богу, все хорошо закончилось и ладно.

Тихий, чувствующий себя ужасно виноватым, Кукушонок, тенью слонялся все утро по лагерю, а после распоряжения начальства, понуро поплелся к вагончику Николаича. Генка не выдержал и пошел посмотреть в окошко, как будет проходить воспитательный процесс. Подкравшись к домику он аккуратно заглянул в окно, но, к его разочарованию, шторка с обратной стороны была плотно задернута. Остальным тоже стало любопытно. В конце концов, вся бригада собралась у вагончика Николаича. Увидеть ничего было нельзя, зато звуковое сопровождение было самое, что ни наесть интересное. К утру снегопад прекратился, ветер утих, и погода стояла, хоть и морозная, но солнечная и тихая. Вся бригада, посмеиваясь, вслушивалась в доносившиеся из вагончика выкрики Кукушонка:

– Ой, ай! Я больше не буду!

Эти жалобные вопли сопровождались топотом ног, грохотом и периодическими возгласами самого Николаича:

– Я тебе покажу, паразит ты этакий! Я тебя отучу людей до смерти пугать. Сопляк, ты мерзопакостный!

– Не прибьет он там его?– несколько встревоженно спросил Генка.

– Да не, поучит немного ремнем и отпустит.– Спокойно сказал Саня Белов.– В прошлом году, летом, был у нас здесь пацан, чуть постарше Кукушонка. Хотел радиограмму в Москву отправить. Девушку с днем рождения поздравить. Все лампы попалил в радиопередатчике. Так его Николаич так воспитал, что он дня три ойкал, когда садился. Даже ел стоя.

В этот момент дверь вагончика распахнулась, и из нее вылетел, и, не удержавшись на ногах, скатился, по железным ступенькам вниз, раскрасневшийся, взъерошенный Кукушонок. Застегивая на ходу куртку, он опрометью бросился к своему вагончику.

– Я тебе покажу, паршивец!– погрозил ему вслед Николаич. Заметив собравшихся зрителей, он грозно рыкнул.– Чего тут, за делегация собралась? Еще с кем побеседовать? Давай, милости просим, щас каждому расскажу, что к чему. Ржут они стоят, обрадовались!

– Ой!– кряхтел в вагончике Кукушонок, забившись в угол с кружкой чая.– Я думал, Николаич меня прибьет. Рука тяжелая, ужас.

– Ничего. Николаич он педагог опытный! Знаешь, сколько он тут народа воспитал, и никто не помер!– засмеялся Паша.

Вечером, когда Кукушонок полез к себе наверх, Генка спросил:

– Кукушонок! А ты куда?

Тот с удивлением посмотрев на Генку и, не зная, какой еще каверзы ждать, испуганно пролепетал:

– Спать.

– А мы думали, ты теперь в вездеходе обоснуешься, что б с утра далеко не ходить. Встал и уже, считай, на рабочем месте.

Генка заржал, а несчастный Кукушонок, как всегда, покраснев до ушей, поскорее скрылся от насмешек товарищей на своем втором ярусе.

Соня вернулась после празднования Нового года, первого января, ближе к вечеру. Вера отсыпалась, после бессонной ночи, проведенной на улицах Москвы вместе с однокурсниками. Услышав грохот и шум, которым обычно сопровождались все Сонины манипуляции по хозяйству, Вера, заспанная, недовольная выползла на кухню, где буйствовала сестра.

– Привет.– Пробурчала Вера, пытаясь открыть глаза на привычную ширину.

– Привет,– ответила Соня, как показалось Вере, странно-торжественным голосом.

Соня бестолково переставляла кастрюли и совершала какие-то бессмысленные, на Верин взгляд, действия, ничего не спрашивала у Веры и вообще вела себя как то странно. Казалось, что ее так и распирает желание, что то сказать, но по одной ей известной причине она молчит. В общем, Сонька явно была не в себе.

– Что случилось?– спросила Вера.– Встретила живого Деда Мороза?

– Женя сделал мне предложение!– скромно потупив глазки и, как показалось Вере, даже слегка зардевшись, сообщила Соня.

– О!– протянула Вера. На самом деле это «о», в данном случае, означало, что Вера поражена, тем, что тормозной Женя все-таки решился, спустя четыре года, осчастливить Соню и не дать ей состариться в одиночестве. Но сестре об этом знать не обязательно. Пусть считает это выражением восторга.

– Поздравляю. Когда свадьба?

Соня сердито посмотрела на сестру.

– Вера! Он мне только вчера предложение сделал. Что, думаешь, мы прямо в новогоднюю ночь побежали в ЗАГС заявление подавать? Не все же такие быстрые как ты.– Не упустила Сонька случая поддеть младшую сестру.

Вера пожала плечами. Да и пожалуйста. Ей-то, что. Куда торопиться, теперь можно еще года четыре подготавливаться к подаче заявления. А там, глядишь, еще до первых морщин, уже и муж с женой. И вот оно, счастье.

Соня, решив, что несколько перегнула, испытала легкий укол совести. Она то, теперь, счастливая невеста, а Вера одинокая и, как ей в последнее время казалось, несчастная, хоть, и по собственной глупости.

– Может в мае или июне, когда тепло будет,– уже более мягко сказала Соня.

– Ну, я за тебя рада. Если ты сама рада. А ты рада?– на всякий случай поинтересовалась Вера. Соня подозрительно покосилась на сестру, не скрывается ли в вопросе подвох, и, не найдя к чему придраться, в конце концов подтвердила, что она очень рада и даже счастлива.

Апрель 1991 г.

Это было странное время. Впереди были перемены, но пока еще не пахло грозой, пока еще жизнь шла в привычном ритме. Как затишье перед бурей. Все замерло в оцепенении, в каком то неестественном застывшем спокойствии. Страна жила, еще не зная о своем скором превращении из нерушимого союза братских республик в страну со странным названием СНГ. А уж до РФ было еще совсем далеко. Великая держава уже шаталась и трещала по швам, но для большинства обывателей это, пока еще было совершенно не заметно. Занимавшееся, то тут, то там, жаркое пламя вражды и беспорядков, касалось только тех, кто был непосредственным участником событий, кого эти волнения задели напрямую. Для большинства людей это были лишь репортажи из вечерних новостей, да газетные статьи, не вызывавшие особой тревоги. Люди привыкли за минувшие десятилетия к установившемуся укладу жизни, к установившимся порядкам. Всем казалось, что это навсегда. Что никаких перемен не будет. Что может случиться? Мы же великая страна, никто не допустит, что бы мелкие раздоры в отдаленных уголках страны переросли, во что-то большее. Людей больше волновало, где взять продукты, одежду, другие необходимые вещи, которых в магазинах становилось все меньше и меньше. Пустые прилавки воспринимались как сиюминутное бедствие, как досадное неудобство, а вовсе не как предвестники чего то серьезного. Еще не грянула буря, не потекли кровавые реки межнациональной вражды. Еще не ринулись тысячи и тысячи беженцев, побросав свои дома и все, что нажито за целую жизнь, лишь бы спасти себя и своих детей. Еще было тихо. Еще несколько месяцев относительного спокойствия впереди. Еще можно просто радоваться долгожданному приходу весны. Весна всегда дает надежду.