Чё делать?

8

–Что за делааа?! Ты кого решила надуть? Ты, чё, думаешь, я совсем тупой?

–Ты не совсем тупой. Не, не тупой совсем. Почему сразу тупой? Не, ты умный. И я тебя не надувала.

«Просто Аня» быстро подвинулась к проему двери, чтоб ее было лучше видно снаружи. На всякий случай. Мало ли что придет в эту баранью башку. Схватит за шкирку и опять в подсобку. А так при свидетелях не посмеет. Аня уже минут пять ждала, когда Эльдар вырвется из подсобки в зал с воплями, что она наврала про директора-ухажера.

– Если Буряк телефон оставил, тогда кто со мной разговаривал? А ?! Я ж Буряка знаю! Понятно. У нас с ним общее дело было.

Зачем Эльдар соврал? Аня соврала с испугу. А Эльдар? Так для эффекту. Не было у него общих дел с Буряком. Пили как-то вместе, потом пришлось будущего директора транспортировать домой, и тот всю дорогу рассказывал, как наладил производство туалетной бумаги из расформированной заводской библиотеки. Вот и все общее дело.

Пять минут назад Аня не знала, что на это ответить, а теперь знала. Пять минут назад она бы просто хватала ртом воздух, как рыба, и смотрела испуганно на шефа. Но теперь она была спокойна. Она знала, что ответить. И она спокойно, глядя в глаза, ответила взбешенному шефу:

– А я не знаю.

И все. Никаких объяснений, оправданий. «Не знаю» и все. Она была настолько спокойна, что Эльдар смутился.

– Что ты не знаешь?

Странно спрашивать человека о том, что он не знает. Обычно наоборот – спрашивают, что человек знает. В школе так спрашивают, в уголовном розыске. «Что ты не знаешь?» – просто какой-то философский вопрос. Можно порассуждать на эту тему, но «просто Аня» рассуждать не стала: – Ничего не знаю!

Но потом не выдержала и продолжила:

– Я же просто продавец. Дядя, что вчера клеился, сказал, что он хозяин всего. Вот, я и подумала, что он директор. Ну, раз ты говоришь, что это не он, значит, не он. Так, что не знаю, кто это был. Ничего не знаю.

9

« Ах, так! Ах, вот, значит, как! Ах, вот оно что! Ну-ну. Ладно-ладно. Понятно, понятно», – менеджер Анна внимательно разглядывала стразу и бюстгальтер. «Что ж, я умею складывать два плюс два! Все с вами ясно, голубчики!» А ясно менеджеру Анне стало, что страза от джинсов Стаса. Что Стас был на складе. Что его кто-то туда пустил. Что этот кто-то конечно Анечка. «Вот стерва! Прочитала номер на моей футболке и позвонила! Пока я думала, как номер у себя на груди прочитать, «прилично» или «неприлично» сразу звонить, она, на фиг, ничего не думала, взяла и позвонила! И ключ взяла! И его туда заманила… И там с ним… Ну надо же! Он МНЕ телефон оставил! Мне! А эта гадина украла и телефон и Стаса! Мечту украла, причем почти сбывшуюся!» Вверху маячила голова Патроныча. Она помахала рукой и брезгливо понесла брюки этого старого козла и бюстгальтер этой с…учки. А чей еще?

Толпа на входе встретила девушку с брюками и лифчиком недоуменными, косыми, а то и прямыми насмешливыми взглядами. Анна перехватила эти взгляды и в качестве защиты включила свое самое высокомерное, равнодушное выражение лица. Гордо прошла она сквозь толпу, словно ссыльная царица.

В фойе клоун-аниматор учил малышню борьбе за существование. Игра была проста и сурова. Шестеро детенышей кружили под музыку вокруг стула, а когда музыка кончалась, должны были первыми занять это тронное место. Родители весело улыбались, детеныши испуганно оглядывались. Музыка закончилась, началась свара. Самый мелкий карапуз с ревом растянулся на полу. Стул заняла большая девочка, которая была на две головы выше других. Зареванного карапуза унесли с поля битвы. Его место заняла новая претендентка с большими белыми бантиками. Снова заиграла песенка. Претендентка была меньше предыдущей победительницы, но явно обладала музыкальным слухом. Она почуяла конец песенки, замедлила шаг и на последних тактах оказалась ближе к сидению. Финальный аккорд – и бантики взгромоздились на краешек стула. Однако переросток нагло подвинула двух малышей и села. Хоть и второй после бантиков, зато места заняла больше. Клоун не заметил подвоха, и громко объявил ничью. «Дополнительный тайм, чтобы выявить победителя! Играем снова!» Снова зазвучала музыка. Анна как завороженная наблюдала за детской драмой с эскалатора. Пятилетняя дылда опять повторила свой грязный прием. Бантики растерянно смотрели то на родителей, то на клоуна. У клоуна была только одна игрушка для вручения победителю, поэтому он решил продолжать игру до чистой победы. Нажал кнопку «Play» на магнитофоне, и дети снова пошли по кругу. Эскалатор давно кончился, но оторваться от жестокого зрелища Анна не могла. Ее переполняла ненависть к жестокому клоуну, к равнодушным родителям, к коварной дылде, как будто она сама была жертвой этого детского гладиаторского боя. Бантики опять все рассчитали правильно и уже готовы были занять трон единолично, как вдруг дылда выдернула стул в последний моменты из под соперницы и торжествующе взгромоздилась на него сама. Бантики упали, заплакали. Дылда поспешила к клоуну за подарком. Мамаша бантиков растеряно повторяла: « Что за воспитание! Что за воспитание!», но драться за трофей не стала. Папаша дылды довольно отвечал: «Да ладно, это же спорт, игра!» Анна, пылая гневом, удалилась. « Вот и с тобой так же обошлись», – говорила она себе, глядя на отражение в витрине, – « выдернули стул в последний момент и приз украли». «Врешь, меня так просто не со стула не спихнешь! – отвечало ее отражение, – Я тебе не девочка-припевочка какая-нибудь с бантиками. Я еще покажу!» Анна прошла несколько метров по коридору и уже более спокойно подумала: « Я требую мести!» Потом еще прошла несколько метров вдоль витрин и еще более спокойно подумала: «Я требую мести и… тряпочки». Потом прошла еще несколько метров и подумала совсем спокойно: «Нет. Сначала тряпочка, а потом месть!» Гипермаркет модной, но недорогой одежды «Дарси» поставил Анну перед сложной задачей: что подойдет для ее мстительного настроения? Может короткая юбка? Эльдару о себе напомнить, этой сволочи показать, кто прекрасней всех на свете? А вдруг и заблудший Стас ее увидит, поймет, что потерял, раскается… Блин, нет. Тату это дурацкое откроется! Да и в магазине надо только в джинсах ходить. Тогда, может, кожаные, обтягивающие брюки? В голове промелькнуло небольшое кино, так эпизод: она презрительно смотрит этой Аньке в глаза. А в глазах у этой Аньки страх. Следующий кадр она в полете бьет предательницу ногой. Следующий кадр: камера с низкой точки снимает, она стоит такая над дрожащей Анькой, а сзади на нее смотрят в восхищении Стас и Эльдар. Анна посмотрела на ценник у кожаных штанов, присвистнула, и кино в голове закончилось. Может шляпу? Или блузку вот эту сиреневую, она к джинсам подходит. Или купить бикини, бросить все и уехать в отпуск на Канары? Какие тебе Канары? Родительская дача в Канарейкино ждет тебя на отпуск, а не Канары. Канары, придумала еще. Тем более, что значит «бросить все»? У тебя из под носа такую партию увели, а ты бросить все собираешься? На этих словах Анна решительно повесила купальник на место. «Нет, сначала месть, а потом тряпочка!»

10

« Я ей все скажу, всё! Этой твари. А чё я ей скажу? Чё я скажу этой твари? Не, Я Эльдару все скажу! О! я ему все скажу, просто всё! А чё я Эльдару скажу?» Анна пыталась составить речь, которая заставит сгореть со стыда коварную, бесстыжую воровку, а Эльдара заставит уволить эту коварную, бесстыжую воровку, но после слов « Я чё те хочу сказать…» ее отвлекли самым грубым образом.

Ну, не самым грубым. Без насилия. Ну, не то чтобы совсем без насилия. Однако и не так, как можно было подумать. Чья-то рука тихо, осторожно тащила брюки с лифчиком, пока Анна задумчиво стояла у вешалки с купальниками. Она бы и не заметила, если бы не отражение в застекленном плакате с Урсулой Андерс, выходящей из моря. Обморок был бы самым простой реакцией на опасность. Но у менеджера Анны было не то настроение. Она вцепилась в ускользающие от нее вещи и потянула на себя. Вор упорствовал и продолжал тянуть штаны с лифом в свою сторону. Несколько секунд они молча играли в перетягивание каната . Анне вспомнилась физ-ра в школе.

– Отпустите брюки, иначе… иначе я вас сейчас ударю, – прошипел грабитель.

«Какой вежливый, интеллигент наверное, на «вы» обращается», – удивилась про себя менеджер из народа.

– Ты, чё, не слышишь, отпусти, тебе говорю! – тут же испортился интеллигент. В ответ Анна подумала: «Это ж надо же! Рискую своим здоровьем. Защищаю какие-то старые брюки. Отстой. Не фирмУ какую-то, а простые замызганные штаны. Что там на этикетке? Какая-нибудь фабрика «Рассвет» или «Передовица»? Правда, не рвутся, поди ка!» «А что им рваться?» – ответил бы ей Патроныч, если б слышал. «Настоящий импорт! Венгерские, между прочим, брюки. Да я за них 10 лет назад на преступление пошел, протокол оформлять не стал на продавщицу Митрохину, которая их из под полы продавала! Материал то какой! Ему сносу нет. Там прокладка шелковая, шов двойной. А стрелки? песня, а не стрелки! Двойные стрелки-то! На всех наших штанах по одной стрелке было, а то и вовсе без стрелок. А здесь целых две! Мне б такие брюки в молодости, эх, я б весь «бродвей» затмил. Большие, правда, были. Зато сейчас сидят как влитые! Ты уж защити мои родные брюки, дочка, дорогие мне, как память!»Так бы сказал Патроныч, но не сказал. Далеко был Патроныч. Стоял в одних трусах и не ведал, какая битва за его штаны происходит.

– Я сейчас закричу! Это штаны самого начальника охраны. Он тебе за них знаешь, что сделает?

11

Мизулькин быстро пришел в себя. Стряхнул наваждение, удалил из сознания разбойные мысли, снова стал простым растерянным покупателем, у которого борсетку украли. Хоть и в чужих кедах. Он вернулся во «Вселенную обуви» и подошел к охраннику. Всего несколько минут назад он дрожал перед этим человеком, который мог поймать его за руку, а точнее за ногу в ворованном кроссовке. А теперь Мизулькин был полон негодования: «Как же так! Совсем не следит за своими обязанностями, тут воры шастают, а он столбом стоит и в ус не дует». Усов у охранника действительно не было. Внутренне Мизулькин кипел, как котел паровоза, но наружу гнев вырвался тонкой струйкой.

– Я, это, вроде как оставил ее… И ее, вроде, как украли…

Охранник скорее равнодушно, чем вопросительно посмотрел на на него.

– А! Борсетку, борсетку у меня, как бы, вроде, украли, того. Потерпевший – я, понимаете.

Охранник молча, с пониманием, показал пальцем на продавца и отвернулся. Мизулькин рванул к продавцу. Продавец долго ускользал от преследования, но затем был пойман за рукав, молча выслушал тираду Мизулькина и молча указал в сторону прилавка. Потерпевший рванул к кассе. Но раздраженная очередь отпихнула его в самый хвост. Когда очередь подошла, Мизулькин в третий раз стал рассказывать какой он потерпевший, как желает принятия всяческих мер и прочей помощи. Кассирша вяло выслушала его и подвела итог: «А я при чем? Идите к охраннику». Очередь тут же отпихнула потерпевшего, не дав тому даже пискнуть традиционную фразу: «Позовите заведующего!» Так и не пискнув, Мизулькин снова побрел к охраннику. Охранник снова понимающе выслушал его и на этот раз изрек:

– Тогда вам к начальнику охраны. Наверно заявление надо писать. То да се… Вобщем, вам там все скажут. Наверное…

– А где ваш начальник охраны находится?

– На первом этаже. Сейчас спуститесь по эскалатору, потом… Ну, если вы стоите лицом к… Нет, то есть, если справа этот самый, как его… Вобщем, идти надо прямо до… – охранник даже повернулся в сторону гипотетического маршрута, но описать маршрут словами так и не смог, – в общем, спросите там внизу.

– Я это так не оставлю!– сказал Мизулькин и вышел.

« Я это так не оставлю!» – сказал Мизулькин второй раз, когда дверь с надписью «охрана» не открылась после долгой, нарастающей по силе и ярости, дроби. Помахав ушибленным кулаком, потерпевший потащился обратно в магазин закатывать скандал. По лицу его пробегали злобные гримасы, губы то беззвучно шевелились, то выплевывали какие-то неразборчивые гневные тирады. Руки делали какие-то конвульсивные движения, какие-то зачаточные удары по условному противнику. По дороге его привлекли две картины: сцена детского соревнования вокруг стула, та самая, которую видела менеджер Анна и сама менеджер Анна с брюками и бюстгальтером. Но если Анну битва за место на стуле возмутила до глубины души, то Мизулькина она как-то даже мрачно порадовала. «Вот он – естественный отбор в действии. Отобрал – победил. Не пойду клянчить свою борсетку назад. Сам возьму все, что мне нужно». А увидев менеджера Анну, он понял, как будет участвовать в естественном отборе и с кого начнет. «Раз из магазина украсть вещи сложно, то буду брать, то, что другие оставляют, когда вещи меряют. Как со мной поступили, так и я буду!» Когда Анна зашла в «Дарси», начинающий вор окончательно утвердился и в цели и в средствах. «Начну с малого. Потренируюсь. А там возьмусь за дело покрупнее».

Когда жертва нарушила все планы Андрея Афанасьевича и вцепилась в брюки, он понял, что разбой – дело не простое. Когда жертва не отпустила брюки даже после угрозы физической расправы, паника охватила его. Когда же жертва назвала хозяина брюк, Андрей Афанасьевич Мизулькин сам был готов упасть в обморок. «Что я наделал? Я погиб! Где же я оступился? Где же я ошибся и сделал неправильный выбор? Надо было… черные, остроносые покупать или те, коричневые, тупорылые или даже те, немецкие туфли! Ну и пусть дорогие, свобода дороже. Что я наделал! Я пришел сюда ( в торговый центр) в хорошем настроении, полный надежд на место в департаменте, а выведут меня отсюда уголовником, которому место не в департаменте, а в колонии. Моя жизнь сломана!» Андрей Афанасьевич живо представил себе картины заключения. Вот его ведут по коридору в цепях, полосатой робе и кирзовых ботинках на пять размеров больше, грубо подгоняют дубинкой. Вот он сидит в камере, его место у параши. На нарах 10 блатных зеков думают, что с ним такое ужасное сделать. Вот он в красном уголке, на фоне плаката «Чистая совесть – главное богатство» поет хором песню «Летят перелетные утки над родиной малой моей…»

– Простите меня. Простите меня, пожалуйста. Я от отчаяния. Меня самого обокрали. Простите еще раз. Отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду.

Мизулькин опустил руки по швам и жалостливо посмотрел в глаза девушке.

12

Анна глядела на жалкого урода, который вытянулся перед ней по струнке, и в ее голове быстро созревал план мести. Глаза ее потемнели. Волосы растрепались. Грудь вздымалась. Картина, достойная древнегреческой трагедии. Пульс зашумел гекзаметром. «Черные мысли, как тучи в грозу, застилают сознанье. Страшную месть задумала я врагам на погибель. Нет, не могу я смириться, чтоб Стас достался крашеной сучке! Нам в магазине одном вместе работать не можно. Пусть и предатель коварный умоется горем ужасным. Что ж с ними сделать? Острая медь ли проткнет их жирную печень? Иль пропитать их джинсы убийственным ядом? Нет, подобью я трусливого вора на мокрое дело! Стоп! Кому говорю это все, и кто это слышит?»

– Слушай сюда. Замри и не рыпайся, я сказала. Я тебе дам шанс, понятно.

«Ты целиком в моей власти и слушаться должен. Раб недостойный! Тебя я продам на невольничьем рынке, если пойдешь против воли моей. А если послужишь, сделаю равным богам олимпийским. Прочь отгони недостойные страхи и будь мужиком настоящим».

– Смотри сюда. Видишь? – Анна достала из кармана блестящую находку. На лице вора-неудачника выскочило, как прыщ, недоумение. – Это страза. Страза с джинсов. Выражение на лице вора осталось прежним. – Страза непростая, а бриллиантовая.

В сторону: «Да, соврала я про блеск бриллиантов слепЯщий! Вместо алмаза в руках, да простят меня боги, пустая стекляшка. Вор предо мной, обманывать право имею!»

– Таких бриллиантовых страз от Варовски на джинсах Стаса 48 штук! Сечёшь? Это тебе не старые брюки какие-то тырить, это состояние, чувак!

Чувак явно не сёк. Но к недоумению теперь добавилось любопытство.

–Стас? – робко переспросил чувак.

– Стас Атасов – звезда и мудак при том. Слышал небось такого? Так вот, он вчера выступал тут и остался. Ради одной дуры остался. Неважно. Мы его выследим и отнимем джинсы с бриллиантами.

– А как мы его выследим?

– Тебя как звать? – Андрей.

– Так вот, Дюша…У меня есть план.

Анна соврала, не было у нее плана, не дозрел еще план, было только решительное желание действовать.

Раньше Андрея Афанасьевича покоробило бы такое фамильярное отношение. «Дюша! Что еще за Дюша? Какой я вам Дюша?» – так бы он подумал еще утром. Утром бы он еще подумал: «Кто ты такая, чтоб со мной так разговаривать? Те скока лет, девочка?»– подразумевая, что вот он – мужчина в полном расцвете лет, с перспективами. Таких женщины выделяют из толпы. Но теперь он так не думал, самооценка его рухнула, как подрубленное дерево, увяла, как … не важно, как она увяла. Он покорно снес девичью грубость. Как человек разумный, склонный к взвешиванию всех «за» и «против», Андрей Афанасьевич попытался собраться с мыслями.

Анна почуяла неладное: хмырь отвел от нее взгляд, вздохнул, нахмурил задумчиво лоб. Пауза вместо немедленного согласия ей решительно не понравилась.

– Ты чё еще тут думаешь, хмырь? Ты чё тут думаешь, а? Чё тут думать, я не поняла?

Очередь риторических вопросов рассеяла начавшие собираться мысли.

– А ну посмотри мне в глаза! Глаза подыми, Дюша! Подыми глаза, я сказала!

Андрей Афанасьевич медленно поднял взгляд, ненадолго задержавшись на груди захватчицы.

– В глаза, в глаза мне смотри!

Андрей Афанасьевич посмотрел ей в глаза и бесповоротно превратился в Дюшу. Они пошли к выходу. Дюша слегка отставал, но Анна уже не боялась, что он слиняет.

– Дюша, а зачем тебе были старые брюки? – кинула она через плечо.

Говорят, люди не меняются. Мечтают бросить пить, начать бегать, сменить работу, а то и профессию, но продолжают пить, бегают только за уходящим автобусом, ходят на постылую работу, кляня ее и начальство на чем свет стоит. А с другой стороны, сплошь и рядом люди меняются: стареют, спиваются, становятся безработными, одинокими. Только человечек был унылым работягой, безобидным, вечноскулящим, бац – теперь он злой, угрюмый безработный, только и думающий, как всадить ножик кому-нибудь в бок. Хотя у него и ножика-то нет. То есть меняются люди. Но, просто, не так, как им хочется. Как-то пассивно меняются, несамостоятельно. Вот и Дюша, то есть Андрей Афанасьевич, хотел в департамент, к искусству поближе, потом захотел стать лихим вором, а вышло как-то не так. Теперь он – Дюша, тащится за путеводной попой менеджера Анны в сторону складов.

Патроныч даже не сказал «спасибо». Пока он кряхтел, натягивая брюки, менеджер Анна еще раз пыталась его убедить, что Стас где-то в торговом центре, что можно этого Стаса поймать. Но Патроныч был глух к ее призывам. Ворчал, что сыт по горло, что ему некогда, что психов развелось, как тараканов, и один из них сейчас буянит в «Муравейнике». Закрыв дверь, они разбрелись каждый в свою сторону: Патроныч пошел ловить психа, Женек – заедать шок, а Анна спешила к Дюше, которого оставила рядом с кинозалами. План мести вероломной сопернице в голове Анны созрел и расцвел пышным цветом. Она несла его на встречу с Дюшей торжественно, как букет. План был таков: сообщить этой предательнице, перехватчице звездной партии, что начальник охраны вот-вот поймает Стаса и впаяет ему кражу! Стаса надо спасать. Эта дура конечно бросится предупредить этого бабника. Дюша пойдет по следу и … полный триумф! Образ побитого и опозоренного кумира, у которого ослепленный жадностью Дюша отнял штаны, грел ей душу. «Блин! Блин! Блин! А если эта дура-Анечка встретится со Стасом в кафе каком-нибудь или магазине? На людях? Как же мой хмырь побьет негодяя и отнимет у него джинсы? Его же схватят. Да он тогда вообще не полезет драться!» Но на помощь пришла гениальная идея. Я посоветую этой дуре отвести Стаса на склад, спрятать там его, а Дюшу поставлю там в засаде! И все получится! Менеджер Анна была горда собой. Она посмотрела на свое отражение в витрине и увидела там изящную и опасную женщину-кошку, как в фильме про Бэтмена. «Может еще ЖенькА привлечь к делу? А что, я смогу!»

13

«Не, роль случая переоценена», – думал Петровский, одновременно крича:

– Двойной царь-бургер! Двойной, слышишь?

«Что изменитcя, если я брошу салфетку в мусорное ведро и попаду? Или не попаду?»– и Петровский бросил салфетку. Попал. Оглянулся по сторонам – все та же суета. «Ничего не изменилось», -констатировал он философски и крикнул:

– Фитнес-салат с лебедой!

«Сделаю еще бросок для чистоты эксперимента» – снова попал. Петровский кинул салфетку еще раз. Потом еще – все это тайком, когда старший менеджер не смотрел в его сторону. Вдруг с его салфеткой в ведро залетела другая. Нонна, которая редко спускала с Петровского восторженных глаз, подхватила его развлечение.

– Двойной царь-бургер! Кто заказывал?

Философ-метатель-салфеток двинулся к кассе. По дороге сделал баскетбольный бросок из-за спины и снова положил четко в корзину. Нонна подмигнула, скомкала пакет, метнула и промахнулась.

– Я не понял, в чем дело? – тут же взвился бдительный менеджер, – кто тут мусор разбрасывает? Нонна сделала удивленное и невинное лицо, затем этим лицом отрицательно помахала.

–Так, жених, – скривился в сторону Петровского прыщавый надзиратель, – убрал мусор, потом швабру в зубы и в зал, полы драить!

«Ну, вот и все последствия! Все просто! Мелкий случай – мелкий результат. Никаких тебе поворотов судьбы, никакого эффекта бабочки» – швабра задумчиво ходила в руках испытателя судьбы, пока сам он задумчиво ходил между столиками. « А вдруг я случайно услышу какой-нибудь секрет? Кто-то кому-то сообщит какой-нибудь секретный код, или там двое условятся о месте и времени передачи секретных документов, или под столом пройдет тайная продажа бриллиантов?» – слабая детская надежда вспыхнула в голове и тут же погасла. Под столами ничего не происходило, только одно жвачное тайно почесало свое второе «Я» под ширинкой, а другое прилепило снизу стола жвачку. Разговоры тоже не интриговали: « … отвратительно! Как ты это ешь? Дай попробовать маме. Ну и жадина-говядина». «… не трачу на всякую фигню! – Это не фигня, во-первых! Во-вторых, тебе можно, а мне нельзя что ли?» « ..говорю, мне лучше наверно знать, какой у меня размер…» « Да задолбал, Щелкан. Попроси у меня потом куртку на дискач, урод. – Тя никто не долбал, сам урод! – Это ты – урод!» « …Стас на склад придет, вы там его встретите. Джинсы у него. Примете, оформите и сдадите, ну, этому вашему Патронычу. Ну, Женек, чё ты? Чё ты тянешь? – Клевая у тя татуха. – Как-нидь покажу. – Заметано…» «Доедай быстрей! Там разберут всё! Там и брюки, и рубашка! Все со скидкой!» «… такая: с тобой что ль пойти? Кто с таким козлом пойдет?» От обывательских разговоров веяло суетой и скукой одновременно. Петровский вернул швабру в подсобку, доложился начальству, что все чисто и, разочарованный, как Печёрин, вернулся за стойку:

– Шестая касса свободна!

Разочарованный, как Печерин? Да, в два раза разочарованней Печерина был Петровский! Или даже в три! У Печерина – сабля и пистолеты, у Петровского – швабра и фартук. Печерин на Кавказе, Петровский – на кассе. Кому скучнее? К тому же, Печерин, что ни подслушал разговор, все удачно, в тему. Навострил ухо, а тут господа офицеры подбивают Грушницкого с пистолетами на дуэли смухлевать. Забрел не туда, а там контрабандисты планы обсуждают. Вот это случай, так случай! А тут? Скидки, размеры, джинсы на складе, уроды на дискотеке, – беспросветная скука.

14

И снова дорога на склад. Только теперь на поводу у менеджера Анны шли двое. Украдкой, чтобы сосед не заметил, они по очереди косились на свою атаманшу. Дюша – на ее задний левый карман, Женек – на задний правый. Дюша нервничал, он видел в молодом охраннике не помощника, как сказала ему Анна, а конкурента. Конкурента в чем? В добыче стразов? Нет. Это был укол ревности. Укол без повода, ведь Анна ему даже не улыбнулась. Однако в голове Дюши уже плавал какой-то туман с блестками, из которого появлялась обнаженная нога Анны. Женек, наоборот, был спокоен. В помощнике, как представила ему плешивого хмыря Анна, Женек видел обузу, но точно не конкурента. Молодость самоуверенна. Женек смерил обузу высокомерным взглядом: всего 60 кг. Затем вспомнил окно на складе и умножил 60 на 9,8 м/с квадрат. Получилось: на смерть. Воспоминание о том, как он сам болтался за окном склада, убавило самоуверенности. Когда он увидел окно воочию, самоуверенность упала до нуля. И только строгий взгляд Анны спас его от постыдного бегства.

Когда Медея бежала из Грузии с Ясоном, она рассчитывала на статус царицы. Вместо этого она оказалась разведенной беженкой с детьми. Веский повод для мести. Казалось, у менеджера Анны такого повода нет: она не бросала папу, маму и родину, не уносила фамильные драгоценности и народное достояние ради заграничного красавца. Но это только на первый взгляд. В мыслях она давно уже была в столице. Давно уже обставила квартиру по-человечески: двуспальная кровать с балдахином, шкура тигра вместо покрывала, гарнитур такой шведский, секретер с тысячью отделений, столик из карельской березы, на столике канделябр, зеркало в полный рост; в ванной ванна огромная с золотым, ну можно бронзовым, смесителем, туалетный столик с элитной парфюмерией (только «Астон Лаудер» или «Лонг Ком»), биде, как в журнале «Вандер Бильд». Анна ходит среди этой роскоши в шелковой халате и думает такая: «Может поменять обстановку, что-то мне все это уже надоело». Потом она едет на маленькой машинке с откидным верхом в магазин, а потом в студию звукозаписи к Стасу. Все ей восхищаются, она дает пару дельных советов и они вдвоем выигрывают «Гремми» или «Сопот». Потом гастроли… Вот эту налаженную жизнь сломали легкомысленный Стас и коварная самозванка.