Несотворенный мир

Мысли заметались в голове часто-часто и быстро-быстро. Я говорил себе, что есть миллионы недостроенных миров, я приводил себе какие-то данные статистики, что только десять процентов из всех миров достраиваются до конца. Ноги уже сами несли меня к дому, в котором никто не жил.

– Постойте, а вы не Эш О случайно? – снова спросил дух.

– Ни в коей мере.

– И никогда им не были?

– Никогда-никогда. Всего вам хорошего.

– И вам того же, добрый господин.

Чем ближе я подходил к дому, тем меньше понимал, что, собственно, хочу там сделать. Даже если это будет тот самый дом, где жил наш создатель, не стану же я обыскивать дом вдоль и поперек в поисках чертежей, которых, быть может, уже и нет.

Да и вообще – как я собирался узнавать, чей это дом, моего создателя, или чей-то еще.

Чем ближе я подходил к дому, тем труднее было идти. То тут, то там попадались обломки космических челноков, спутников, капсул, остатки оружия, знакомого и незнакомого мне, пару раз я вздрагивал, потому что наступал на хрустящие остовы…

Остовы…

Странно, что я не сразу сообразил, что, собственно, я вижу. А я видел то, чего здесь не могло быть – просто не могло. Создавалось впечатление, что здесь не так давно разгорелась нешуточная битва, какой-то местный Армагеддон, в котором не осталось выживших. Я напрасно искал остатки другой армии, войска, с которым сражались люди – мне попадались только творения рук человеческих.

Человеческих…

Первый раз за века и века я нашел людей. Вернее, то, что когда-то было людьми.

Но, черт возьми, кто и когда уничтожил их… Я подумал, что люди сами истребили себя, в силу своей привычки разделившись на две армии, которые молились разным богам и ходили под разными флагами. Но почти тут же я отогнал эту мысль, – нагромождение останков не было похоже на поле боя, такое впечатление, что людей уничтожили разом, всех.

Людей…

Давненько я не произносил этого слова – людей.

Когда я приблизился к дому, уже стемнело. Я снова спросил себя, что я хочу от этого дома – и снова не нашел ответа. Еще более странно было звонить в дверь дома, в котором, со слов соседей, никто не жил.

Каково же было мое удивление, когда дверь открылась. Я во все глаза смотрел на хозяина, но напрасно я искал в нем человеческие черты – их не было.

– Вечер добрый. Честное слово, не ждал никого в такой поздний час… Прошу прощения за беспорядок…

– Ничего страшного. Я ненадолго, – сказал я, хотя понятия не имел, сколько собираюсь у него пробыть, – я… по поводу мира.

– По поводу мира?

– Да… мира… который вы не достроили.

– Вы ошибаетесь, я не строил никакого мира. Ах да, совсем забыл предложить вам… м-м-м… что вы предпочитаете? Материю? Энергию? Информацию?

– Информацию.

– И… какую же именно?

– Насчет мира, который строил… – внезапно я догадался, – ваш отец.

Он нахмурился. То есть, образно говоря, нахмурился.

– Слышать ничего не хочу об этом мире!

– Но вы знали его?

– Он заговорил медленно, холодно, с расстановкой.

– Я… никогда… не видел… этот… мир… Я никогда… там… не был.

– Но ваш отец построил…

– Все, с меня хватит. Слышать ничего не хочу об этом!

Он показал мне на дверь – мне ничего не оставалось кроме как повернуться и уйти ни с чем, но все-таки я сделал последнюю попытку.

– Я… из этого мира. Я жил там.

– Там никто не жил! – он сорвался на крик, – там никто никогда не жил! Этот мир так и не был построен!

Он захлопнул дверь перед моим носом. Я стоял на улице, соображая, что мне делать дальше, да и что мне вообще остается делать кроме как пойти домой.

Домой…

Черт…

Я мысленно представил себе поколения и поколения себе подобных, с самого начала начал, когда мой предок первый раз поднял голову в ночное небо и посмотрел на звезды. То есть, это я образно говорю – поднял голову в небо и посмотрел на звезды. Никто уже не помнит, как это было, мы только представляли себе, что это было так – посмотрел на звезды и спросил себя, кто и зачем построил его мир.

Я говорю – представляли себе… Видите ли, наша история – удивительная вещь, мы никогда не можем быть уверены в том или ином факте. Нашему миру недодали истины и знания так сильно, что мы ничего не можем знать наверняка. Сходите в наше книгохранилище, возьмите десять книг по истории и получите десять разных мнений об одном и том же событии.

В одном я был уверен точно. Что века и века были люди, которые поднимали головы в небо. Смотрели. Спрашивали себя – кто и зачем построил наш мир. Охотник в саванне, одинокий путник в пустыне, отшельник в глухом лесу, ученый, осужденный за ересь, безумец, стоящий на крыше небоскреба перед последним прыжком… Казалось, они смотрели на звезды, но нет, они смотрели на меня, они спрашивали меня, кто и зачем построил наш мир…

Я ждал. Это я мог. Ждать. Мы ждали миллионы лет, нам ничего не стоило подождать еще полчаса.

В доме погас свет – я выждал еще немного, когда все затихнет и уснет, а потом потихоньку пробрался к черному ходу. Я даже не спрашивал себя, что будет, когда меня застукают в чужом доме. Кажется, по теперешним законам меня уничтожат без суда и следствия.

Проникнуть в дом оказалось сложнее, чем я думал. О том, чтобы разбить окно или стену, не могло быть и речи. Подделать ключи и пароли тоже было сложновато. Я прикрыл свое сознание рекламным каталогом, осторожно протиснулся на почтовый ящик. Почтовик недоверчиво посмотрел на меня, бросил в письма с пометкой минус – то есть в те, которые скорее всего не нужны хозяину дома.

Теперь мне нужно было выбраться из писем, и как можно скорее – вряд ли ненужные письма хранились слишком долго. На мое счастье ящик был открыт – никому и в голову не могло прийти, что ненужные письма выберутся и пойдут разгуливать по всему дому.

И тем не менее. Ненужное письмо выбралось и пошло.

Я ходил по дому, открывая портал за порталом. Некоторые распахивались легко, некоторые приотворялись нехотя-нехотя, некоторые оказывались пустыми, мертвыми, давно отжившими свое.

Только сейчас я спохватился, что не оставил копию своего сознания. Совсем. Это было безумием, тем более для меня, который всегда бережно сохранял копии своей памяти, а то мало ли что.

Разумнее всего было выбраться из дома – пока цел. Но выбраться из дома было уже невозможно.

Я открыл еще один портал – он открылся далеко не сразу, видно было, что им давненько никто не пользовался. Это был добрый знак, возможно, я наконец-то найду здесь то, что искал…

Чертежи я увидел не сразу. Вернее, увидел, но не догадался, что это и есть чертежи. Повертел в руках, положил на место, прошел мимо. Только потом торкнуло что-то вернуться, пересмотреть, пролистать…

Я увидел Землю.

Вернее, нет, не землю. Землю, какой она могла бы быть, если бы у заказчика хватило денег, если бы у строителей хватило совести, если бы хватило материалов, если бы…

Я даже не сразу понял, сколько измерений должно было быть у нашей земли. Сначала я увидел девять, потом повертел чертеж и с трудом насчитал целых двадцать семь. Удивительно, как это ухитрились изобразить на четырехмерном чертеже – его явно рисовал не просто профессионал, а настоящий виртуоз.

Я листал мир.

Мир, каким он должен был быть. Дело оставалось за малым, ничтожно за малым – понять замысел, и…

И…

План вспыхнул у меня в руке и рассыпался в прах. Сначала я было подумал, что это я сам разрушил план – но тут же спохватился, обернулся, как раз вовремя, чтобы отскочить от хозяина дома, который уже готов был убить меня.

Да, сомнений не оставалось – он пришел убить меня…

Я вспоминал, когда мне последний раз приходилось драться – и не мог вспомнить. Я отбивался от него как мог, прекрасно понимая, что силы неравны. На мое счастье он тоже оказался не в лучшей форме, кажется, ему тоже долго не приходилось драться, – если вообще приходилось когда-нибудь. Я не поверил себе, когда стиснул врага в оковах, когда скрутил врага приемом, выученным уже не помню где и у кого, загнал в клетку из дурных мыслей…

Первым желанием было уничтожить его. Совсем. Я боялся его, да, скажу честно – я боялся его. Да и то сказать, он был сильнее меня, много сильнее. Я слишком привык к тому, что никто не видел во мне опасного противника, никто не трогал меня, за тысячи лет я забыл, что значит драться…

Я потянулся к клетке, чтобы схлопнуть её.

– Пощадите, – прохрипел он.

Я догадался, что он тоже боится меня, возможно, даже переоценивает меня. И этим можно воспользоваться – пока он не понял, что я такое на самом деле.

– Вы убили этих людей… там… возле дома?

– Людей?

Я понял, что он не понимает, что такое люди.

– Этих существ… там…

– Да.

– Зачем?

Он передернул плечами, не все ли равно.

Я не отставал.

– Зачем… вы… их… убили?

– Их не должно было быть. Не должно.

– А кто вам дал право решать, кому быть, а кому нет?

– Это был мой мир.

Каким-то неясным чутьем я догадался, что передо мной сын того, кто когда-то заказал наш мир. Я уже хотел спросить его об этом, когда меня дернул черт посмотреть на него как следует.

Как следует…

– Элен, – сказал я.

Он не ответил мне. Но я уже знал, что не ошибся.

Я встретил Элен.

Элен…

Ну да, теперь мне придется все-таки рассказывать про Элен. Хочу я этого или не хочу, но мне придется рассказать про Элен.

Это случилось в тот день, когда…

Нет, так слишком банально.

Это произошло в день конца света, когда люди окончательно убедились в том, что их мир доживает последние дни…

И не так.

Тогда как же… думай, думай, говорил я себе, на то тебе и голова, чтобы думать, то есть, нет у тебя уже никакой головы, а все равно – думай.

Вспоминай.

Собственно, я начал вспоминать Элен еще когда пришел в старый наш мир (домой), еще когда бродил по мертвой пустыне, поднимался на холмы, гулял по берегам замерзших океанов, пытался найти места, где раньше были города – не мог.

Тогда я вспомнил, как шел по земле последний раз, и уже знал, что иду по земле последний раз, что этим же вечером меня на земле не будет. Это не значит, что я умру, вовсе нет, как раз наоборот – умрут те, которые останутся на планете.

Я это знал.

Собственно, это знали все, но никто не верил, читали газетные заголовки, посмеивались, кредитов нахватать надо, и побольше, все равно потом не отдавать. Снимали какие-то фильмы-однодневки, печатали какие-то книги-однодневки, отшельники уходили в леса, прятались в старых шахтах, на обложках глянцевых журналов печатали фотографии очередных звезд, купивших очередной бункер или очередной билет на очередной ковчег.

Для тех, кто не знает, что такое ковчег, придется провести экскурс в историю. Легенды говорят, что в стародавние времена жил некий праведный человек по имени Ной…

…впрочем, кто хочет, может и сам провести экскурс в историю. Скажу только, что мой отец упорно верил слухам. Он вообще всему верил, и когда к нему на улице подходили люди в белых одеждах и предлагали купить пропуск в загробную жизнь, мой отец не задумываясь отдавал всю зарплату, и даже залезал в долг. До сих пор вспоминаю наше обиталище в многоярусной человечьей колонии, солнце, ползущее по половицам, звенящий крик матери:

– Ребенка на что кормить будешь?

– Да как ты не понимаешь, вечная жизнь же!

– Да нам бы хоть в этой жизни ноги не протянуть! Блин, говорили мне, на кой черт за него идешь…

Отец улыбался, подмигивал мне, потом сажал меня на колени, или поднимал над головой, а я расставлял руки, будто лечу, и отец говорил – в космос, пацан, полетишь…

– Полецу…

– У нас и билет есть, верно, Мирка?

– Е-е-еть…

Тогда я еще плохо мог говорить, говорил – е-е-еть.

– На другую планету полетим, шух-шух-шух…

– Ш-шух-х…

– А там чудища в лесу, а-р-р-р…

Отец делал вид, что он чудище, кидался на меня, я отбивался подушкой, мы возились на диване…

Мирка – это я.

А полное имя – Остромир.

Когда мне в то утро позвонил отец – я уже догадывался, зачем он звонит. Я уже чувствовал, что не сегодня-завтра начнется то страшное, чем пугали нас газеты, не сегодня-завтра замечутся магнитные полюса, солнечный ветер сметет с земли её воздушное покрывало, солнце, некогда такое ласковое, превратит зеленые холмы в раскаленную пустыню.

Когда отец позвонил мне… словом «позвонить» мы обозначали связь на расстоянии – не телепатическую, а некую другую, суть которой я объяснить не могу. Впрочем, это и не имеет значения.

– Ну чего, Мирка… беги, давай.

Я знал, в каком состоянии в последние годы находится отец. И все-таки спросил:

– А ты что же?

– Чего я, Мирка, сам же видишь, чего я…

Я почти не виделся с отцом последнее время – но все равно мне стало не по себе от одной мысли, что я вот так просто оставлю его и взойду на ковчег.

– Но…

– Чего но, не нокай, не запряг! Билет на кого? То-то же, и не думай даже… Зарезервировано все… пошел!

– Я только к тебе попро…

– Попрощались уже, и не вздумай даже, и на порог тя не пущу! Дуй давай!

Это означало – беги. Я побежал, конечно, не так, как бегают животные, перебирают ногами – я вышел на улицу, поймал такси, уже в такси спохватился, что не взял ничего из дома кроме документов, стал вспоминать какие-то тесты, Если бы вам пришлось покинуть землю навсегда, какие бы три предмета вы с собой взяли. Я не мог вспомнить, что отвечал, когда проходил такие тесты, да и вообще – кто сказал, что в ковчег можно было что-то принести с собой…

В ковчег…

Я ловил себя на том, что никогда раньше не видел ковчег – даже на экране телевизора. В отличие от кораблей спасения и бункеров про ковчег не говорили, не трезвонили на каждом углу – потому что опять же в отличие от мифических кораблей и бункеров ковчег был настоящим. О нем молчали – чтобы уберечь от обезумевшей толпы, которая будет рваться на борт, когда мир начнет трещать по швам.

Я представлял себе, как подъеду к стальной громадине ковчега, как поднимусь по трапу, как улыбчивая стюардесса проверит у меня документы и пожелает приятного полета, как я войду в свою каюту и пристегну ремни…

От этой мысли мне почему-то стало страшно, как перед кабинетом стоматолога. Кто не знает про стоматолога, тому поясню, что в те времена моя физическая оболочка была хрупкой и уязвимой, и когда её повреждали, я чувствовал это…

…впрочем, не о том речь.

Тем не менее, все оказалось совсем не так, как я думал. Машина затормозила перед высокой бетонной стеной, ворота которой были плотно закрыты. Я расплатился с водителем и пошел к воротам, подбирая слова, я не знал, как сказать – день добрый, я лечу в ковчеге, вот мой билет – или просто молча протянуть билет…

Ближе к воротам я выбрал второй вариант, просто молча протянул карточку с кораблем. Это была не та самая карточка, которую мне подарил отец когда-то давным-давно – от той уже ничего не осталось, еще в детстве я вырезал из неё корабль, чтобы летать на нем в космос.

Человек в форме посмотрел на мой билет, покачал головой.

– Не тот билет.

– Простите?

– Молодой человек, вы меня за идиота-то не держите, я что, не знаю, как билеты выглядят?

Мир перевернулся у меня под ногами.

– А… к-как?

– Обыкновенно, как… вон, на экран посмотрите…

Я посмотрел на экран, и чем больше я смотрел, тем больше понимал, что моего отца обманули, снова, в который раз, обманули ловко, хитро, а он и не догадывался, и я тем более не догадывался, и…

И…

– Слушайте, ну столько денег на билет потратил…

– И чего?

Я стоял у ворот и не знал, что делать дальше. Я чувствовал, что не могу просто так повернуться и уйти, и они не могут просто так не пустить меня, просто… потому что…

– Слушайте, а одного человека так просто возьмете?

– Еще тебе чего?

Я схватился за последнюю соломинку.

– А… в фильмах… людей вот так… пускали…

– Фильмов обсмотрелся?

Я не знал, что ответить. Я смотрел, как закрываются ворота, и надо было бежать, ломиться в эти ворота, молотить кулаками, пробиваться любой ценой, как в фильмах, там герой забирался в какие-нибудь подсобки, потом его оттуда всем ковчегом вытаскивали…

Кто-то мягко отодвинул меня, кто-то прошел вперед меня в ворота – у него, конечно же, был билет, настоящий билет, не поддельный билет, его, конечно, пропустят без проблем, не то, что меня – и мне уже захотелось кинуться к нему, потихоньку спросить, не найдется ли лишнего билетика…

А вдруг…

И только тогда я заметил, что он прошел без билета, вот так, вообще, и охранники ничего у него не спросили, вот так, ничего, совсем, и он прошел, человек как человек, каких миллионы, в кепке с надписью Элен, вот это я точно помню, надпись – Элен, хотя, быть может, там было написано что-то другое, а я прочитал – Элен.

Я метнулся было за ним – сам не знаю, чего ради, метнулся за ним, почти на полном серьезе хотел спросить, нет ли у него лишнего билетика. И только тогда я почувствовал исходящее от этого человека…

Нет, не запах, и не тепло, и ничего из известного мне тогда. Что-то другое, непонятное, едва ощутимое, воздействие какое-то, которому я пытался подобрать название – и не находил. Что-то другое не понравилось мне. И это что-то не дало мне прикоснуться к идущему, не дало мне тронуть его за плечо.

Он ушел.

Ворота захлопнулись.

Я стоял и думал, что мне делать дальше, что вообще делают в таких ситуациях. По сценарию я должен был любой ценой перебраться через ворота, любой ценой просочиться на ковчег, по ходу перестреляв целый полк охранников, а в последний момент…

Здесь было одно маленькое «Но». Все происходило не по сценарию фильма, а на самом деле.

Я чувствовал, как бесконечно далеко содрогается земля, я видел, как бесконечно далеко на горизонте взмывает в небо ослепительная серебряная стрела. Я видел, как стрела вспыхнула, рассыпалась на куски, на раскаленные осколки, упавшие незнамо где.

Я понимал, что это конец – конец всех наших надежд. Вряд ли мы смогли бы повторить что-то подобное сейчас, когда наша цивилизация доживала последние века.

Странно, что я ничего не чувствовал. Совсем. Ни горечи, что остался на Земле, ни отчаяния, что все наши надежды разрушились, ни радости, что я остался жив. Ничего. Совсем. Случилось слишком много всего, чтобы я мог что-то испытать. Видите ли, наш мозг был устроен так, что…

Впрочем, это не имеет значения. Итак, я стоял и смотрел на огненные всполохи в небе, и надо было думать, что делать дальше, и не думалось, когда ворота снова открылись, и вышел человек в кепке Элен, и нужно было спросить его, почему он не улетел, и не спрашивалось, и сам не знаю, как до меня дошло, что…

– Это вы… сделали с Ковчегом? Что он…

Я не договорил. Я посмотрел на него, и понял – он. сам не знаю, что накатило на меня в эту минуту, даже не ярость, а не знаю, как сказать, я должен был убить его, потому что он убил их всех, потому что…

Потому что…

– Ты… ты что сделал, а?

Как со стороны я слышал свой голос, как со стороны я видел самого себя, бегущего за Элен (так я называл его про себя), видел, как он бежит к темному провалу у обочины шоссе, тогда я не думал, что это за провал, тогда я прыгнул туда вслед за своим врагом, навалился ему на спину, сжал тощее горло…

…Уже позднее, много веков спустя я обзавелся популярной тогда Книгой Жизни и в графе «мой первый полет в портале» написал:

Мой первый полет в портале состоялся совершенно случайно. Тогда я убил ту тварь, которая уничтожила наш ковчег, нашу последнюю надежду на спасение. В пылу борьбы (как коряво смотрится здесь эта избитая фраза) я бросился за ним в портал, где добил истекающего кровью (зачеркнуто, не было там никакой крови) умирающего врага. Конечно же, портал захлопнулся, и мне пришлось совершить малоприятный перелет. Я пришел в себя посреди зеленоватой пустыни, на горизонте которой виднелось что-то, в чем я угадал город. Там на меня обратили внимание местные стражи порядка. К счастью, встреча с ними не представляла для меня никакой опасности…

Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.

Нет.

Не поймут.

Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.

А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…

– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?

– А… откуда вы русский язык знаете?

– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучили… и вы еще тут…

Смущенно молчу.

– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?

– Ем.

Стараюсь не вспоминать, что сахар – белая смерть, стараюсь забыть все запреты не грызть сахар, вытряхиваю из памяти суетливых родителей, да что ты сахар грызешь, вон, печеньку возьми…

Нет здесь печенек.

Нет…

Впрочем, запись про стражей порядка я оставил в другом разделе Книги Жизни. Уже позже, кое-как выучившись говорить на местном наречии Вечер добрый и Простите, я не местный, а также плести из тонких энергий сны на заказ (то была моя первая работа на чужбине), я попытался узнать что-нибудь про человека в кепке Элен – но, разумеется, никто ничего не знал…

– Элен, – повторил я.

– Элен? – переспросил он.

Я понял, что он даже не знает, почему я называю его Элен. Что я вообще называю его Элен…

– Вы тогда… убили ковчег.

– Да.

– Но…

– Пришли отомстить? Или хотите узнать – зачем?

– И так, и так, – ответил я.

– Смотрите, – кивнул Элен.

Я не понял его.

– К-куда… смотреть?

– Смотрите, – повторил Элен. Элен… я так и не знал, как его зовут на самом деле.

Наконец, я понял, куда нужно смотреть. На него. В его сознание, в его память, в письма, сохранившиеся в нем.

Друг мой, милый моему сердцу, ты спрашивал меня, где я пропадал так долго? – Охотно тебе отвечу, тем более, у нас нет друг от друга тайн. Да и теперь, наконец, я могу не делать тайны из того, что так терзало мою душу все это время. Наконец-то могу сбросить с себя груз тайны, отчасти постыдной, отчасти пугающей.

Эта история началась давно, так давно, что мне трудно вспомнить её подробности. Все началось с моего отца, который, разумеется, хотел воспитать из меня достойную душу, способную любить и сопереживать. На свою беду я рос существом эгоистичным, равнодушным к чужим сознаниям – и как ты знаешь, таким и остался. Только ты, друг милый сердцу, потянулся к самовлюбленному эгоисту и скрашиваешь мое одиночество.

А тогда, во времена моего детства, отец пытался пробудить во мне искру милосердия. Он задумал построить для меня мир – большой и красивый мир, и населить его созданиями, о которых мне предстояло бы заботиться. Я всегда смотрел на замыслы отца со снисходительным молчанием, у меня были другие планы, я уже представлял себе, как буду устраивать в своем мире кровавые побоища, плести интриги, сжигать города катастрофами…

Я вздрогнул и посмотрел на Элен, или как его там звали.

– Так это вы все устроили? Последний день Помпеи? Вавилонское столпотворение? Хиросиму? А также Варфоломеевскую ночь? Сталинград?

Он холодно усмехнулся.

– Дальше читайте.

Я стал читать дальше, а что мне еще оставалось…

Однако, планам отца не суждено было сбыться – он умер, так и не достроив свой мир. Я знал, что где-то остался мир, наследником которого был я – но не спешил увидеть то, что принадлежало мне по праву. Мало=помалу я и вовсе забыл о том, что кто-то когда-то пытался создать для меня живую игрушку, но так и не доделал её, не заселил народами и городами.

Я вспомнил о мире случайно – в какую-то из годовщин смерти отца. Сам не знаю, зачем я отправился в заброшенную систему, туда, где меня никто не ждал, сам не знаю, что потянуло меня туда – быть может, ностальгические воспоминания.

Я ожидал увидеть печальные руины того, что могло быть миром – величественным и прекрасным. Каково же было мое удивление, когда я увидел совсем не то, что должно было быть в брошенном мире.

Собственно, этого и следовало ожидать. Мир, предоставленный сам себе, живет по своим неписанным законам, по законам, который он сам же и создал. Ничего удивительного в том, что мир рано или поздно порождает что-то, способное мыслить, что-то, способное посмотреть на мир и познать его. Должно быть, мир сотворил их, чтобы познать самого себя – впрочем, я переоцениваю возможности мира, ведь мир не может принимать решения сам. Скорее всего в каждом мире заложена программа, – оставшись один, порождай тех, кто способен познать тебя.

Должно быть…

Все-таки мало мы знаем про миры.

Поэтому неудивительно, что когда я пришел на заброшенный участок, моему взору предстали они – жуткие существа, порожденные хаосом, который воцарился в мире. Я прокручивал их историю – и в моем сознании не укладывалось, как, из чего, откуда могло появиться вот это, вышедшее из прибрежной грязи, из глины, выползшее из грязной воды, вдохнувшее обжигающий воздух заброшенной земли, как появилось вот это, хлипкое, влажное, поднявшееся на неуклюжие лапы и посмотревшее в звезды…