Сыскное бюро Ерожина

– Что вы хотите от нас? – Спросил Ерожин, когда Элла замолчала и снова полезла в сумку за сигаретами.

– Я хочу знать, если у Юры появилась другая женщина и у него нет сил мне в этом признаться, я тихо из его жизни исчезну. Вот это я бы и хотела узнать от вас. Цену за Вашу работу можете называть любую. Я вполне обеспечена и могу позволить себе любые расходы.

Петр Григорьевич снова извлек из зажигалки пламя и, дождавшись, когда Элла выпустит дым, спросил.

– Вы хотите знать, действительно ли ваш муж ездит на охоту?

– Да. Но, при этом, он не должен догадаться, что я его подозреваю. – Ответила Элла, и Ерожин заметил, что ее глаза стали влажными.

– А что если он и впрямь охотится? – Поинтересовался сыщик.

– Дело в том, что до брака Юра иногда являлся ко мне в охотничьем костюме, и его прежняя жена думала что он уезжает в лес. – Призналась Элла и улыбнулась. Но улыбка у нее получилась жалкая.

– Хорошо, я через две недели вам отвечу. – Пообещал сыщик.

– Сколько я вам должна? – Спросила Элла, вставая. Ерожин взял бланк, написал что-то и протянул его клиентке:

– Финансами у нас занимается Иван Григорьевич Грыжин. Пройдите к нему и передайте этот квиток. Он подсчитает и скажет вам сумму. А за одно напишите адрес вашего дома и фирмы мужа. У вас, кстати, нет его фотографии?

Элла открыла сумку и быстро подала Ерожину карточку. Когда клиентка покинула кабинет, Петр Григорьевич положил фотографию на стол и достал из ящика очки. Ими он пользовался второй раз. Первый вчера у окулиста, когда их получал, и второй сегодня. С фотографии на Петра Григорьевича с ели заметной улыбкой взирал мужчина лет сорока. Фотография была цветная и сделана была не в России. Сзади просматривалась синева моря и какое-то экзотическое растение. Мужчина имел легкую седину и походил скорее на европейца, чем русского. Но это впечатление создавала прическа и ухоженное, гладко выбритое лицо. Ничего особенно интересного во внешности супруга клиентки сыщик не заметил. «Мужик как мужик. Дай нашему любому две три тысячи баксов в месяц, будет таким же красавцем», подумал Петр Григорьевич и убрал снимок в стол.

Делом Эллы Ерожин поручил заниматься Глебу. Пора молодому человеку начать самостоятельную работу. С заданием Михеев справился быстро. Уже через неделю он зашел в кабинет к шефу и сообщил, что готов выложить результат расследования. Результат всех и озадачил.

В пятницу, Михеев дежурил недалеко от офиса Юрия. Он уже знал, что директор фирмы «ДОРАСОВТ» ездит на синий «Мацубиси» и закупает продукты в финском магазине. Первый выход из фирмы Юрий совершил днем в обеденный перерыв. Но вместо ресторана или дома он поехал по Садовому кольцу, свернул на проспект «Мира» и оставил машину у большого детского универмага, недалеко от метро Алексеевская, Там он быстро прошел через все залы и остановился у отдела торгующего велосипедами, самоходными джипами и другим дорогим детским транспортом. Михеев остался поодаль и не слышал, о чем Юрий говорил с продавцом. Понял только, что тот выписал ему чек, и Юрий расплатился в кассе. Никаких покупок он не забирал, а вышел из магазина, сел в свою «Мацубиси» и вернулся на фирму. Вечером, «подозреваемый» прикатил по своему домашнему адресу, пробыл минут сорок дома, и вышел снова к машине, уже одетый в камуфляжный костюм и с большой сумкой. Глеб поехал за ним и с удивлением отметил, что Юрий возвращается на фирму. Пробыл в офисе он не долго. Минут через пятнадцать появился снова на улице. За это время он успел переодеться в брюки и куртку, и напялить кепочку. Вместо своей машины, он подошел к микроавтобусу «Форд», открыл его и покатил в сторону Ленинградского шоссе. Там остановился возле большого сталинского дома, вышел из машины и скрылся в подъезде. Вернулся Юрий не один, и к удивлению Глеба не с дамой. Юрий вел под руку мальчугана лет восьми, и они оживленно о чем-то беседовали. Усадив мальчика в микроавтобус, Юрий сел за руль. Глеб с трудом поспевал за шустрой иномаркой. Они выехали за город и помчались в сторону Петербурга. Километров через пятьдесят микроавтобус свернул на узкую бетонку, и не обращая внимание на «кирпич», понесся по запрещенной дороге. Глеб притормозил, раздумывая, как поступить, затем махнул рукой и поехал вдогонку. Бетонка привела к кемпингу. Подъехать к зданию Глеб не смог. Дорогу преграждал шлагбаум, и дежурила охрана. Михеев оставил машину возле лесочка и пешком стал обходить высокий сетчатый забор кемпинга. Юру и мальчика он увидел довольно скоро. Парень катил на игрушечном джипе, Юра умудрился усесться рядом, причем его коленки касались подбородка. Игрушечная машинка для взрослого мужчины не предназначалась. Михеев пронаблюдал за ними не меньше часа. И взрослый, и ребенок выглядели весьма довольными. Потом они скрылись в кемпинге. Все это Михеев поведал Петру Григорьевичу и выдал адрес на Ленинградке, откуда Юра забрал мальчика. С помощью друга с Петровки Боброва, Иван Григорьевич Грыжин без труда выяснил, что по этому адресу проживает бывшая жена Юры и его сын Миша. Глеб посидел на скамеечках возле их дома, и скоро вытянул у бабулек, что женщина второй раз вышла замуж и часто оставляет сына на домработницу Люду. Последнее время на выходные его забирает отец. Ерожин для страховки попросил Глеба последить за «подозреваемым» второй уэкенд. История повторилась, лишь с той разницей, что Юрий не повез мальчика в кемпинг, а полетел с ним в Петербург. Михеев решил, что сопровождать их дорого и смысла нет. Шеф с ним согласился. Сегодня Элла должна была явиться за ответом. Женщина заплатила за работу и имела право на информацию. Но что ей сказать, Ерожин не знал. Для этого он и собрал совет.

– Чего вы дурью маетесь. – Наконец, изрек Грыжин: – Бабе он не изменяет. Скажем, как есть и дело с концом.

– Это для Эллы может оказаться потяжелее измены. – Возразила Надя. На молодую. супругу Ерожина эта история очень тяжело подействовала. Петр Григорьевич заметил, что его жена, услышав результат следствия Михеева, украдкой всплакнула. Именно Надя потребовала найти форму разговора с клиенткой, чтобы пощадить ее чувства и не нарушить счастливый брак.

– Знаешь, что моя дорогая, если ты такая тонкая и звонкая, говори с этой дамочкой сама. – Разозлился Ерожин.

– Мы свое дело сделали. Деньги отработали, а уж дальше нас не касается. – Заявил Грыжин, но особой уверенности в его тоне не слышалось.

– Хорошо. Я с ней поговорю. – Неожиданно согласилась Надя.

– А вот и она. – Сказал Глеб, услышав мелодичный звонок селектора. Но он ошибся. В офис вторглась целая компания. Компания состояла из четырех мужчин. Старшего Ерожин узнал сразу. Это был пожилой водитель его тестя. Петрович.

– Петр Григорьевич, мы к тебе. Уж не откажи ребятам. Я заверил, что ты нас примешь и поможешь. – Сказал Петрович, когда вся компания замерла на пороге директорского кабинета.

– Заходите мужики. – Пригласил Ерожин, разглядывая гостей. Младшему было лет тридцать. Одет он был в свитер и пиджак. Сверху на ладони проглядывала татуировка «Веня». Второй, лет сорока шести, брюхатый и мощный, засунул себя в костюм и напялил галстук. Сыщик без труда отметил, что эта одежда ему не привычна и стеснительна. Имя Вася, которым брюхатый представился, ему весьма подходило. Третий производил самое интеллигентное впечатление. Это был человек лет пятидесяти пяти, дорого, но строго одетый, с зачесанными назад седоватыми волосами, и небольшим кейсом в руках. Петровича Ерожин знал и разглядывать воздержался.

– Глеб, тащи сюда стулья. – Попросил Петр Григорьевич, усаживаясь за стол. Генерал Грыжин при виде такой компании быстро скрылся в своей комнате. За ним ушла и Надя. Глеб приволок стулья, но мужики продолжали топтаться возле стола, и усаживаться стеснялись. Первыми решились Петрович и пожилой интеллигент. Вася и Веня, наконец, тоже присели, но как то боком и подальше от директорского стола.

– Выкладывайте, с чем пожаловали. – Ободрил их Ерожин, поняв, что перед ним люди серьезные и с пустяком не придут.

– Кореша у нас убили. – Сказал Вася и замолчал, глядя в пол.

– Пал Палыч, давай ты. Ты инженер, связно говорить умеешь. – Обратился Веня к интеллигентному пожилому мужчине с кейсом.

– Пал Палыч член директорского совета автобазы и ее главный инженер, а это водители, Веня и Вася. – Запоздало представил Петрович своих друзей. Пал Палыч кашлянул и неожиданно заговорил басом:

– Неделю назад в своей квартире застрелили нашего друга Кирилла. Мужик этот никому зла не делал, все мы его очень любили. Да и как его было не любить. По возрасту пенсионер, а по жизни мальчишка. Шоферил так, что и молодым не угнаться. В самые трудные рейсы мы его посылали. Без Кирилла мы осиротели. Найдите негодяя. Мы решили скинуться, и автобаза деньжат даст. Скажите сколько, и подлеца найдите. – Высказавшись, Пал Палыч замолчал и оглядел своих друзей. Те утвердительно закивали, выражая полное свое согласие с его словами. В возникшей тишине особенно странно прозвучал перезвон селектора. И послышался голос Эллы.

– Надя, ты выразила желание поговорить с нашей клиенткой. – Выйдя и приоткрыв дверь, сказал Ерожин. Удостоверившись, что услышан, Петр Григорьевич вернулся за свой стол:

– Вы в милицию обращались? – Спросил он притихших посетителей.

– Обращались, да больно редко они убийц находят. Нет у нас им веры. Вы уж постарайтесь. – Попросил Вася.

– Мы от лица всех водителей тебя просим. У нас на базе пятьдесят семь шоферов. Нас делегацией послали. Все скинуться готовы. Петрович нам рассказал, что ты мужик с головой. Похитрее дела распутывал. Найди нам гада. – Добавил Веня.

– Петрович, где ты взял этих ходоков? – Улыбнулся Ерожин.

– Дачные кооперативы у нас по соседству. Приятельствуем по водительски. Шофера народ компанейский. Нам по-другому нельзя. – Ответил Петрович: – Да и знал я Кирилла лично. Мировой был мужик. Правда, невыдержанный и гуляка, но товарищ настоящий. Всегда на выручку приходил, если попросишь.

– Придется уважить вашу компанию. Но расследование может вылететь в копеечку. Мне с вас ломить совестно, но каких расходов потребует дело, я пока и сам знать не могу. – Предупредил Ерожин.

– О деньгах не волнуйтесь, достанем любую сумму, только работайте. – Баском заверил Пал Палыч.

– Идите к Грыжину, подписывайте договор. Аванс возьмем с вас небольшой, а там, как пойдет. – Сказал Ерожин и, заметив, что вся компания валит из кабинета, добавил: – Кто-нибудь один останься. Без информации дела не начать. Кто из вас видел Кирилла Андреевича в последний раз?

В кабинете задержался самый молодой Веня. Ерожин получил не очень членораздельный сюжет на тему, как они гуляли на дачке убитого Кирилла за день до его гибели. Никаких подробностей Веня не помнил. Запомнил лишь, что на утро у Кирилла выпивки не осталось, а в постели его спала Аленушка, которую Кирилл раньше не знал. Петр Григорьевич выспросил, что мог у Вени и отпустил его из кабинета. Веня облегченно вздохнул и поспешил присоединиться к приятелям. Выпроводив Гену, Ерожин сам вышел в коридор. В комнате, где обитали Грыжин и Глеб стоял гул голосов водителей, а бас Грыжина сливался с басом Пал Палыча. Сыщик прошел дальше и из маленького кабинетека – бывшей кухоньки (бюро Ерожина возникло на месте некогда жилой квартиры) услышал голос своей жены:

– Я бы вам посоветовала сделать вид, что вы ничего не знаете о тайных встречах Юрия с сыном и самой поинтересоваться у мужа о его ребенке. Попросите Юрия пригласить мальчика в ваш дом.

– А если он не хочет видеть нас вместе? – Это уже звучал голос Эллы.

– Почему вы так думаете? – Спрашивала Надя.

– Он ни разу не предложил привести сына к нам. – Отвечала клиентка.

– Ваш муж знает, что вы не можете иметь детей, и не хочет вас своим сыном травмировать. А если вы проявите инициативу, он будет счастлив. – Убеждала Надя.

– Вы искренне так полагаете?

– Я в этом уверена.

Петр Григорьевич вернулся в свой кабинет и подумал, что его Надя после того что пережила свою неудавшуюся беременность, стала совсем другой. Она стала взрослой. Ерожин выдвинул ящик своего письменного стола, достал фотографию Юры, и понес ее клиентке:

– Возьмите портрет Вашего супруга. Ваш муж действительно очень красивый мужчина. – Сказал сыщик, протягивая карточку. Элла взяла фотографию и посмотрела на Ерожина глазами счастливой женщины:

– Правда? Значит, не одна я так думаю. – Она покраснела, и бережно спрятала снимок в сумку. Ерожин подмигнул Наде и пошел провожать клиентку. Он вывел ее из офиса и помог сесть в машину.

– Какая очаровательная девушка работает у вас в бюро. – Сказала Элла, устраиваясь за рулем.

– Эта очаровательная девушка, моя жена. – Серьезно сказал Ерожин, и захлопнул дверцу ее машины. Элла приоткрыла стекло и пред тем, как тронуться, оглядела и как бы заново оценила внешность сыщика:

– Должна вам сказать, что вы очень красивая пара.

Петр Григорьевич поклонился, дождался, пока машина скрылась за поворотом, и медленно вернулся в свой офис.

* * *

Фридрих Эдуардович Мюллер пил утренний кофе в роскошном стеганом халате. Старинные настенные часы профессора отбили десять часов утра. Так рано Фридрих Эдуардович редко покидал спальню. Но сегодня был день особенный. Профессору исполнялось восемьдесят лет и чтобы привести себя в порядок для этого торжественного дня, ему требовалось время. Поставив опустевшую чашечку на блюдце, профессор полюбовался на свои сухие породистые руки, украшенные платиновым перстнем и узеньким золотым кольцом вдовца, встал с кресла и медленно побрел по квартире. Возле огромного зеркало в резной раме стиля рококо он задержался. Отражение ему нравилось. Седой, но с прекрасной шевелюрой, без намека на лысину, великолепными белоснежными зубами, правда вставными, поджарый и элегантный старик и впрямь был хорош.

– Поздравляю, душка. – Сказал он сам себе и двинулся в ванную. Брился Мюллер долго. В старости у мужчин возникают свои проблемы. Некогда упругие щеки становятся дряблыми и чтобы их чисто выбрить, надо подтягивать кожу пальцами. Фридрих Эдуардович брился старинным бронзовым станком, служившим ему не один десяток лет. Покончив со щетиной, которая не смотря на преклонный возраст, перла как у молодого и оставалась по-прежнему жесткой, профессор взял тюбик французского косметического крема, и минут десять массировал щеки и лоб. Закончив массаж, он умылся теплой водой, снял халат и, встав на скамеечку, шагнул в ванную. Мылся профессор долго и с удовольствием. Мочалку он намыливал не обыкновенным мылом, а дорогим шампунем, который не сушил кожу, а приятно ее освежал. Осторожно выбравшись из ванны, снова воспользовавшись для этого скамеечкой, Фридрих Эдуардович не торопясь, но энергично растер себя махровой простыней и в ней же, не надевая халата, выплыл в квартиру. Прошествовав в спальню, он уселся у трюмо, и долго и тщательно причесывался. Завершив работу с прической, он взял маленькое зеркальце, и через зеркала трюмо оглядел себя с затылка. Теперь можно было и одеваться. Отбросив махровую простыню на огромную двух спальную кровать карельской березы, профессор открыл старинный трех створчатый гардероб, украшенный, как и кровать, деталями из золоченой бронзы и задумался. Голый сухопарый старик надолго замер возле своего гардероба, размышляя, как одеться по случаю торжественного дня. Свой выбор он остановил на светлом, почти белом шерстяном костюме. Этот костюм он приобрел в прошлом году в Гамбурге, куда был приглашен в качестве почетного члена жюри на фестиваль европейского театра. Обычно обрусевший немец Мюллер немецких вещей не признавал. Но этот костюм ему понравился. В нем было что-то от моды двадцатых годов, но это что-то не раздражало вульгарной пародией, а несло в себе лишь намек на время. В костюме был стиль. А чувство стиля Фридрих Эдуардович имел обостренное. Недаром его критические статьи об оформлении спектаклей и костюмах, театральные художники читали, как приговор.

Выходить из дома Мюллер пока не собирался, но зная, что поздравители могут проявиться рано, посчитал необходимым одеться. И оказался прав. Не успел он оглядеть себя в большом зеркале гостиной, как в прихожей раздался звонок. Мюллер приосанился и решительно направился к парадным дверям своей квартиры.

– Кто там? – Спросил он игривым тоном.

– Здесь проживает профессор Фридрих Эдуардович Мюллер? – В свою очередь, поинтересовался мужской голос за дверью. Профессор взглянул в глазок и увидел огромный букет белых роз. За цветами едва просматривалась форменная кепка с вензелями и прыщеватое лицо молодого человека. Мюллер открыл дверь, и ему вручили букет.

– Кому я обязан за эти великолепные розы, поинтересовался старик, расписываясь в тетради разносчика цветов.

– Там имеется конверт. – Ответил молодой человек и, профессионально улыбнувшись, откланялся. Профессор запер дверь и внес букет в квартиру. Положив цветы на круглый бронзовый столик, он осторожно, чтобы не пораниться о шипы, потрогал стебли и нащупал конверт. Оставив розы до времени в холле, Фридрих Эдуардович прошествовал с конвертом в кабинет и, усевшись за огромный ореховый секретер, взял в руки лупу. Лупа тоже была старинная, оправленная в золоченую бронзу. На конверте Мюллер разглядел короткую надпись «От поклонницы». Он ухмыльнулся и достал и хрустального стакана ножечек слоновой кости. Этот ножечек жил на свете не меньше двух сотен лет и предназначался для разрезание книжных страниц старинных романов. В конверте имелись послание и фотография. На великолепном листе бумаге с золоченым обрезом, профессор прочитал признание в любви. Ни имени поклонницы, ни лица на фотографии он припомнить не мог. Да и она в своем послании, сообщала, что они не знакомы.

«Вы меня не знаете. Я люблю Вас с того дня, как увидела. Возможно, девушке и не подобает раскрывать мужчине свои чувства, но мне кажется что в наше либеральное время в этом большой нескромности нет. Я хочу, что бы Вы знали, что на свете есть существо, которое Вас обожает и готово ради Вас на любой поступок. Не смотря на мои двадцать пять лет, я вполне зрелый человек и за свои слова и чувства отвечаю. Поздравляю Вас с прекрасным юбилеем и желаю счастья. Нора». На другой стороне листка имелась маленькая приписка. «Уверена в том, что Вы самый благородный мужчина, которого я видела, поэтому прошу Вас мое письмо и фотографию никому не показывать. Мне было бы больно думать, что вы отнесетесь к моему чувству, как к шутке и посмеетесь надо мной с друзьями»

Ни обратного адреса, ни телефона на письме профессор не обнаружил. Мюллер посидел некоторое время, перечитал письмо, вздохнул, и чему-то, улыбаясь, вернулся в холл. Развернув розы, профессор заметил еще один листок, выпавший из букета. Он резво нагнулся за ним и снова прошествовал в кабинет. Но листок оказался рекламкой цветочного магазина. Профессор выбросил листок в корзину для ненужных бумаг, вышел в гостиную, оглядел коллекцию ваз на своем серванте и, выбрав оправленную в серебро, тяжелую хрустальную вазу, наполнил ее водой и поставил туда розы. Проделав это, он полюбовался цветами, снова вернулся в кабинет и взял в руки фотографию девушки. Поглядев на нее через лупу, он достал маленькие очки, и продолжил изучать фото через них. Лицо на карточке притягивало взгляд профессора. С фотографии на него смотрела молодая особа с темно синими немного раскосыми глазами. Такой темной синевы добивались немецкие заводы Мейсена на своем кобальте. Но кобальт на фарфоре блестел глазурью, а ее огромные зрачки оставались бархатно темными. Во всем облике незнакомки имелось нечто таинственное и настораживающее. Девушка на фото не улыбалась, а смотрела на Мюллера серьезно и немного с любопытством.

– Нора… – Тихо повторил про себя Мюллер и стал вспоминать, не встречалось ли ему это лицо. Первым делом он подумал о студентках МГУ, где читал историю костюма на кафедре искусствоведения. Но такой девушки среди студенток он не помнил. Хотя все хорошенькие лица запоминал сразу. Как всякий гурман, профессор любил красивых молодых женщин, и их красота не оставляла его равнодушным.

– Нет, Нора, мы, и вправду, с тобой не знакомы. – Задумчиво проговорил Фридрих Эдуардович и спрятал письмо с фотографией в потайной ящичек секретера.

В час дня профессора пришли поздравлять студенты. Их веселая стайка выстроилась в гостиной и зачитала юбиляру трогательные стишки. Стишки были немного наивными, но вполне искренними, и Мюллер с трудом сдержался, чтобы не прослезиться. Он угостил студентов чаем с тортом. После чаепития девушки аккуратнейшим образом мыли за собой чашки и блюдца дорого тюрингского фарфора и ставили их назад в сервант. А два юноши (на искусствоведческом курсе преобладали девицы) с почтительным любопытством рассматривали живопись на стенах профессорской гостиной. Подлинники Бакста, Малевича и Лентулова в домашней обстановки им раньше видеть не доводилось. Наблюдая за молодыми людьми и девицами, Фридрих Эдуардович ловил себя на мысли, что продолжает думать о странной девушке, приславшей ему признание в любви. Хотя профессор и делал вид, что воспринял это, как милую шутку, в глубине души старик был заинтригован.

После обеда посетители пошли косяком. Делегацию из большого театра, сменили дамы из Союза Художников, затем появились журналисты и телевизионщики. Подарки и цветы заняли все вазы и плоскости в просторной антикварной квартире профессора. За праздничный стол он уселся лишь к восьми вечера. К этому времени остались только близкие друзья Фридриха Эдуардовича. Их оказалось не меньше трех десятков. Огромный овальный стол в гостиной не вмещал всех гостей. К нему пришлось приставлять маленькие ломберные столики и сооружать дополнительные места. Мюллера без конца требовали к телефону. Юбиляра поздравляли из Гамбурга, Парижа, Нью-Йорка. Профессор благодарил на немецком, английском и французском и к концу вечера немного утомился. В финале пили шампанское при свечах. Наконец гости разошлись, работницы приглашенные из ресторана «Центральный», что находился на Тверской, поблизости от профессорской квартиры, помыли посуду, помогли расставить мебель по своим местам и, получив щедрые чаевые, удалились. Мюллер остался один. Он не лег сразу, а некоторое время подремал в кресле. В канделябре на серванте догорали свечи, освещая прекрасные белые цветы. Язычки пламени мерцали в хрустале вазы, рассыпались бликами по ее серебряной отделке. Старинные настенные часы фирмы Густав Беккер пробили час ночи. Мюллер встал, поставил на свой допотопный проигрыватель пластинку Александра Вертинского и, снова усевшись в кресло, прикрыл глаза. Он слушал ироничный голос певца и видел перед собой темно синие бархатные глаза незнакомки, приславшей к его восьмидесятилетию роскошные белые розы и признание в любви.

* * *

Петр Григорьевич Ерожин начал свой рабочий день с Петровки. Никита Васильевич Бобров запаздывал, и Ерожин присел возле его кабинета. Он машинально оглядел табличку на двери с надписью «Начальник отдела раскрытия убийств» и с грустью подумал, что через год Бобров может уйти на пенсию. Лишиться такого полезного и приятного мужика, да еще с Петровки, Петр Григорьевич не хотел. Хоть он и был горазд на человеческие контакты но, когда тебе далеко за сорок, новых друзей заводить сложно. Бобров появился только через пол часа.

– Задерживаешься начальник… – Улыбнулся Ерожин.

– Извини, подполковник. Не знал, что ты меня ждешь. Зуб замучил. Всю ночь маялся, а утром побежал в нашу поликлинику, вот и припоздал. – Ответил Никита Васильевич, по инерции придерживая щеку. Зуб уже не болел, но память о боли еще не прошла: – Чаю хочешь? Мне два часа жевать не велено, но чаю бы с тобой попил.

Ерожин, зная, что Бобров толк в чаях понимает, не возражал. Полковник поколдовал возле шкафчика и вышел с чайником за водой. Ерожин слышал как он по дороге учинил разнос за опоздание какому-то подчиненному и улыбнулся.

– Чего лыбишься? – Вернувшись, спросил Никита Васильевич, устанавливая чайник в электрическое гнездо.

– Да так. Слышал твой разнос…

– Мне позволительно, да и редко опаздываю, а их распускать нельзя. – Проворчал Бобров, усаживаясь за свой стол: – Выкладывай, с чем пришел. Без дела тебя не дождешься.

– Как будто ты ко мне в бюро без дела каждый день приходишь. – Усмехнулся Ерожин.

– Ну, ладно, Хватит антимоний. Мы старые козлы и не нам друг другу песни петь. Выкладывай.

– Вчера ко мне заявилась делегация с восьмой автобазы. В пятницу их дружка подстрелили. Кириллом Понтелеевым звать. Что у тебя по этому делу есть? – Спросил Ерожин. Скоростной чайник забулькал и отключился от сети. Бобров вздохнул, встал из за стола, чайник он держал на подоконнике, и залив заварник, накрыл его шляпой.

– Никогда тебя в шляпе не видел. – Удивился Петр Григорьевич.

– Не моя. Кто-то забыл. Всех спрашивал, не признаются. Пустил ее в дело в качестве «бабы». А про твое убийство, что могу сказать. Странное оно. Вроде, на вид работал профессиональный киллер. С контрольным выстрелом, брошенным пистолетом и со всеми атрибутами заказа. Но этого мужика стрелять не за что. Он весь как на ладони. Ни тебе бизнеса, ни больших денег. Старый мальчик. Французы про таких говорят «вьей гарсон». Водил фуру по междугородним маршрутам. Дальнобойщик, шоферюга высшего класса, хоть и на пенсию пора. Зарабатывал неплохо, но все просаживал. Друзей угощал, девчонок. Я вник в это дело, потому что он брат знаменитого академика. Думал, здесь какая связь. Академика в пятницу хоронили, Кирилл на похоронах был. Нахамил вдове. Его прогнали. Он приехал в свое кафе, возле автобазы, выпил триста грамм, видно, помянул брата и поехал домой. Там между девятнадцатью и двадцатью его и шлепнули.