Поэтическая афера

– Отлично, как раз успеем. Захватим чемодан и Голубева, затем в районе Немецкой встретимся с Ильичом и Екатериной Федоровной, если она, конечно, придет.

– Постой, а как же стихи?

– Да, нужно будет не забыть взять стихи, ты прав, – сказав это, Коля схватил наши стихи и свернув, убрал во внутренний карман пиджака.

– Я думал, мы напишем что-нибудь еще. Просидим с тобой до вечера за работой. Я не планировал снова появляться у Чернова так скоро.

– Ну, это ты, брат, зря. Вот смотри, – Коля указал на расписание, – сегодня у нас третье, а следующая встреча у Чернова будет лишь десятого. Нам определенно нужно его мнение, иначе до десятого напишем такого, что потом и показывать кому будет стыдно, не то что выступать. Пошли.

Ничего не осталось, как надеть пальто и шляпу и отправиться к Голубеву.

– Ты прочел «Колосья»? – спросил меня Николай, стоило нам выйти из его дома.

– Не успел еще, вчера осилил лишь пару страниц. Я думал, что уж сегодня я посвящу себя его прочтению, как только вернусь от тебя.

– Это не к спеху, так спросил, чтобы разговор поддержать, – конечно же, Зорин лукавил, говоря мне, что его совершенно не интересует мое мнение и что это не к спеху. Он с удовольствием был готов обсудить свой роман, выслушать по его поводу мое пусть не авторитетное, но все же мнение. По дороге мы курили его папиросы, Зорин рассказывал о Чернове, об их знакомстве, что Голубева и Ильича привел к нему тоже он. А я шел и думал: куда я иду? Зачем? Я до сих пор не прочел письмо, что мне прислала мать, и, вспомнив о нем, хотелось пожелать Николаю удачи в сегодняшнем вечере и отправиться вверх по улице прямо к дому, так как идти было всего ничего. Но, не найдя подходящих слов, я продолжал путь рядом с моим новым товарищем и задавал себе новые и новые вопросы. Я понимал, что у моих новых знакомых очень своеобразная манера жить. Она мне нравилась, но это ставило под надлом мои убеждения, от которых я ни разу не отступал с тех пор как оказался в Москве. Оправдывал я себя лишь тем, что мой роман дописан, точка поставлена, а за новый садиться еще слишком рано. Иначе бы я каждый день сидел у себя и по несколько часов в день писал. Но опять же, не имея работы, я мог бы найти пару другую учеников или обратиться в газету, спросить, нет ли чего на предмет переводов с французского или на французский язык. И лишь сейчас я понял, что еще вчера вместо распития водки на вокзале мог отправиться на поиски издательств, которых по городу было в достатке. Я же ничего этого не делал. Мы шли с Зориным, моя обувь промокла, на улице уже второй день шел дождь. Голубев принял нас очень тепло, пригласил войти. Коля старался быть вежливым, отказывался, как мог, ссылаясь на встречу с Ильичом и Екатериной Федоровной, но в какой-то момент за спиной Владимира возникла женщина. Это была хрупкая старушка с пучком на голове и в фартуке. Она улыбнулась нам и поприветствовала.

– Вы проходите, правильно Владимир говорит, проходите. Я сейчас накрою на стол, будете нашими гостями, – сказала она и продолжила стоять. – Вы, наверное, Николай Зорин?

Старушка указала на Колю, чем смутила не только его, но и Голубева.

– Да, бабушка, это Николай Зорин, – сказал Владимир и постарался отправить ее на кухню, но ее привлекла моя фигура.

– А этого человека я не знаю. Про Зорина мне Владимир часто рассказывает, я именно так себе Вас и представляла. Вы очень красивый, такой опрятный, а как у Вас святятся глаза, – набросилась на меня женщина.

– Александр Филатов, можете звать Сашей, – сказал я.

– Голубева Софья Андреевна, – сказала женщина. – Я бабушка Владимира, – и снова улыбнулась. По ней было видно, что женщина она очень добрая, но одинокая. Кроме внука у нее никого не осталось. Видимо, поэтому и расспрашивает Владимира о его товарищах, о том, с кем он общается, где бывает.

– А вы тоже писатель? – стесняясь, спросила Софья Андреевна.

– Да, как раз сейчас дописал свой роман, теперь пытаюсь сдать его в редакцию, – Владимир мне показывал знаками, что я могу особенно не вдаваться в подробности.

– Замечательно, ну тогда прошу, гостями будете, – и удалилась.

Зорин стоял и пристально смотрел на Голубева.

– И откуда, позвольте узнать, товарищ Голубев, эта милая женщина так осведомлена о моей скромной персоне? – спросил он.

– Да как-то к слову пришлось, вот и рассказал, что ты зайти должен. Вы не обращайте внимания, она очень добрая, мне бы не хотелось, чтобы мы сейчас ушли вот так, – уговаривал нас остаться Владимир.

– Дорогой друг, я с уважением отношусь к Вам и Вашей бабушке, Софье Андреевне, но мне нужен обещанный чемодан, и потом, нас ждут Ильич с Екатериной Федоровной. Если Вы не забыли, сегодня мы идем к Чернову, – очень театрально сказал Зорин, что позволило нам всем посмеяться.

– Как Чернов? Я думал, теперь у него вечер будет лишь десятого? – удивился Голубев. Явно, он тоже не собирался сегодня покидать свой дом и на всех парах мчаться под проливным дождем к Чернову.

– Вы можете остаться, но это слишком оскорбит товарища Чернова. Он рассчитывает на нас в полном составе, – и Зорин обвел нас взглядом.

– Тогда проходите скорее, сейчас поедим – и к Чернову. А вы сами откуда? – спросил Голубев, принимая у меня пальто и шляпу.

– Хорошо, в таком случае едим быстро, разговоры сводим к минимуму, – поставил свои условия Коля и, раздевшись, прошел в гостиную комнату. Мы с Владимиром присоединились. Софья Андреевна угощала нас супом на курином бульоне. Я не ел вот уже пару дней и был счастлив отведать суп, тем более что бабушка Владимира была искренне рада, что мы так быстро все съели.

– Сейчас я подам картофель с рыбой, – сказала она мне, когда я помогал убирать ей со стола.

– Софья Андреевна, дорогая Вы наша, мы очень спешим, нас в литературном клубе ждут товарищи, – взяв женщину за руки и встав на одно колено, сказал Зорин.

– Ну бросьте, мне даже неловко стало. Идите, конечно, но в следующий раз отменяйте все свои литературные встречи, мне бы хотелось поближе вас узнать, – сказала Софья Андреевна и вышла нас проводить в коридор.

– Непременно придем, обещаем, – сказал Владимир, приобняв старушку.

С чемоданом в одной руке и сигаретой в другой, впереди шел Зорин. Мы с Голубевым шли позади, он рассказывал мне о Софье Андреевне, оказалось, она действительно интересуется его жизнью и всегда спрашивает, кто был на вечере, что читали сегодня.

– Вы, главное, не сердитесь, она женщина очень хорошая. Все спрашивает, когда я приглашу ее с собой на вечер, где буду читать «Капитан с причала Надежды». Я ей этот роман читал уже раз семь, наверное. Она его очень любит. Очень помогала мне, когда я работал над ним, с пониманием относилась к тому, что допоздна сижу, что в библиотеках пропадаю. Порой сижу за столом, засыпаю, а все туда же, пишу, она придет, чай мне с медом поставит, погладит по голове и уйдет. А наутро интересуется, что там с героями произошло этой ночью, как на корабле дела, женился ли капитан, что в новых странах увидали.

Я слушал его, и мне стало так тоскливо и одиноко. Словно в этот самый день я остался совсем один. У меня было письмо от матери, но они были далеко, а в этом городе было холодно, капал дождь, и мне никто не приносил чай с медом и не интересовался, о чем я пишу. Если бы сейчас у меня были деньги, я не раздумывая сел бы на поезд и уехал бы домой. Но денег не было.

Ильич стоял один и читал газету под козырьком подъезда. Он весь промок, стоял, прислонившись к стене, с низко надвинутой шляпой.

– Я уже думал, вы не соизволите появиться сегодня, – сказал Павел, убирая газету. – А куда это, с чемоданом?

– В Петербург еду, не слышал еще? А ты чего один, где Екатерина Федоровна? – Зорин поставил чемодан и закурил.

– Так она уже у Чернова, я ее отправил, думаю, что ей мерзнуть стоять? – начал оправдываться Павел.

– Вот знаешь, Ильич, за что я тебя уважаю? – спросил у него Коля, положив руку ему на плечо.

– За что? – не понял Ильич.

– За то, что ты мог бы стоять рядом с красивой женщиной, вести беседы. На твоем месте я бы так и сделал, а ты – дело другое, ты ее к Чернову отпустил, погреться, – сказал Зорин.

– Так ведь дождь на улице, что мне было? Я бы стоял, газету читал, а она бы мерзла? – возмутился Павел.

– Да успокойте вы его, – вмешался Голубев. – Шутит Зорин, все ты правильно сделал, Ильич.

Так, вчетвером, мы прибыли на квартиру к Чернову. Уже начались чтения, значит, мы пришли в самый разгар. Оставив верхнее пальто и прочие вещи, такие как папки и чемодан, мы аккуратно прошли на кухню, чтобы не мешать выступлению. Сам Чернов появился спустя пару минут.

– Господа, как я рад вас видеть, – очень дружелюбно поприветствовал он. – Сегодня явно стоило бы отменить вечер: столько бездарных стихов, все как сговорились, репертуар хромает, читают плохо. Давно мне не было так стыдно за наш клуб. Одни прозаики чего стоят, все настолько приземленное, что даже обсуждать нечего, – он закурил, хотя никому бы не позволил сделать того же в своей квартире.

– Кто сегодня здесь? – спросил Зорин.

– Лучше не спрашивай, самые, как я считал, лучшие авторы нашего клуба: Тарасов, Шушкевич, Сахаров Дмитрий, Еремин, ну и, конечно же, Катенька, – перечислил гостей Чернов.

– Покровский, стало быть, не пришел? – спросил Зорин у Чернова, но посмотрел на меня и закивал головой.

– У него там что-то случись, Еремин передал, чтобы его сегодня не ждали, – сказал Чернов, взяв со стола яблоко и откусив его.

Коля показывал мне какие-то знаки глазами, шевелил губами, а я не мог ничего понять. Затем он встал и, проходя мимо, похлопал меня по плечу, я пошел следом за Колей в подъезд.

– Будешь курить? – спросил он, протягивая пачку папирос.

– Не откажусь, – взяв одну, мы с Зориным закурили.

– Ты смотри, значит, действительно разрывается, вот и встречу у Чернова пропустил, – загадочно произнес Николай.

– Жертвует малым, как считаешь? – спросил я у Зорина.

– Как знать, Саша, как знать. Может, денег платят, но вряд ли он не ценит Чернова и первое, что он сделал – это поступился его приглашением и погнался за более лакомым куском. Здесь все основано на взаимном уважении. Тем более, зная Покровского, могу сказать, что он человек принципиальный и никогда бы так не поступил, ничего не объяснив. Знакомство с Черновым, мой друг, может открыть тебе много дорог в мире литературы, среди его друзей имеются издатели, крупные книжные дома, как в России, так и за ее пределами. Он далеко не последний человек, и дружба с ним порой становится взаимовыгодным сотрудничеством. В то же время неуважительное отношение к его клубу – или, может, ссора какая – может привести к серьезным последствиям в профессиональной сфере. Двери просто в один миг перед твоим носом могут закрыться. И ладно, если человек сразу все поймет и осознает, а то ведь будет стучаться сквозь запертые двери.

– А почему в таком случае Прытко тебе отказал в печати? – не понимал я связи Чернова и издательского дела, кроме того, что он является чьим-то знакомым.

– Это потому что я не прошу у него помощи. Конечно, он мог бы все устроить, но мне не нужно, чтобы это было сделано таким путем. Мой роман должен быть востребованным с самого начала, в первую очередь, в глазах редактора.

– Ну, это как знать, вот Прытко особенно не оценил, – стараясь не оскорбить Зорина, сказал я.

– Ну и черт с ним, с этим Прытко! Тоже мне, издательство, – Коля сплюнул и уставился в окно.

Мы вернулись в тот момент, когда человек с заунывным голосом как раз закончил читать свое произведение. Как оказалось, Чернов тоже не смог выдержать этого молодого человека, но и не дать ему возможности прочесть – он не мог. Мы вошли в комнату, со всеми поздоровались. В кресле, как и в прошлый раз, сидела Катенька. Увидев нас с Зориным, она подошла.

– Николай, вы сегодня опаздываете. Надеюсь, на то имеются веские основания, – сказала Катенька, подходя к Коле все ближе и ближе.

– Здравствуйте, Екатерина…, то есть Катенька. Да, мы несколько задержались: пока чемодан, пока обед, знаете, как все бывает, – начал тараторить Зорин, явно волнуясь. Катенька повернулась ко мне.

– Месье, – сказала она.

– Мадам, – подыграл я и, взяв ее руку, поцеловал, как и в прошлый раз.

– Aujourd'hui un jour de pluie,3 – вздохнула Катенька.

– Вы правы, льет как из ведра, – сказал я отчего-то по-русски.

– Так вы и русский знаете? – в шутку удивилась Катенька.

– Oui bien sûr, 4– и здесь я понял, что наш двуязычный диалог становится уже слишком.

– С Вашего позволения, Катенька, – Зорин поклонился и отвел меня в сторону.

Мы вышли в коридор, там стоял Чернов и разговаривал с тем печальным юношей, что сейчас читал.

– Я заметил, как он выходит, нам нужно с ним поговорить, – сказал Коля, кивая в сторону Чернова.

– Ну, так подойдем к нему? – спросил я.

– Мы должны попросить его пройти в его кабинет, чтобы он прочел стихи. Затем он скажет свое мнение, и можно будет продолжить вечер. Самое главное – выцепить Чернова, когда он останется один. Этот юноша, что читал последние полчаса печальным голосом, не отходит от него ни на шаг.

Но после этих слов юноша попрощался с хозяином вечера и пошел прочь. Чернов оглянулся и, увидев нас, подошел.

– Это был племянник Прытко, если вы не знали, я просто не мог не распахнуть перед ним двери нашего клуба. Но какой же он посредственный поэт, это просто уму непостижимо. В любом случае юноша остался доволен, обещал похвалить наше мероприятие дяде, – сказал Чернов как бы между прочим.

– У тебя сейчас есть минута времени? Мне бы показать тебе пару стихов, хотелось узнать твое мнение, – сказал Зорин. Тот кивнул и пригласил пройти в кабинет. Зорин взял папку из коридора, а затем догнал нас.

– А чьи стихи, я могу знать? – спросил Чернов, садясь за свой рабочий стол.

– Они пока что анонимны, попросили узнать мнение критика, литератора, редактора. Я сразу подумал о тебе. Ну так что?

– Я посмотрю, – сказал Чернов. Зорин достал наши стихи, которые мы писали этим днем, и протянул Чернову. Тот с серьезным видом начал читать. Я не мог понять по его мимике, что же он думает о них. Он то хмурился, то его брови наоборот взлетали вверх. Мы стояли молча, смотрели на Чернова, который изучал наши работы.

– Я все же хочу узнать, чье это? – спросил он посмотрев на нас.

– Это моего знакомого, – ответил Зорин, не выдавая нас.

– Как я вижу по почерку, эти стихи принадлежат двум разным людям, но написаны они на бумаге из одной стопки, вот здесь кто-то пролил кофе, и я более чем уверен, на многих листах окажутся точно такие же пятна от кофе. Я бы не спрашивал, если бы ты, Николай, пришел ко мне один, но с тобой пришел наш новый товарищ Филатов, насколько я помню.

– Все верно, – ответил я.

– Не зная, что вы оба пишете прозу, я принял бы эти стихи за ваши, – он посмотрел на Зорина, затем на меня.

– А какое это имеет отношение к стихам? Капли кофе, почерк. Я не прошу тебя помочь мне раскрыть преступление, я прошу сказать свое слово касательно этих стихов, – возразил Зорин.

– Я его знаю, этого товарища, чьи это стихи? Может быть, он сегодня присутствует здесь? – не унимался Чернов.

– Нет, его сегодня нет здесь. Да и потом, Вы его все равно не знаете, – ответил Зорин.

– Что я думаю по поводу этих стихов я скажу лишь автору. Приведите мне его, товарищ Зорин, и я буду Вам благодарен. Кстати, возьмите вот эти деньги и передайте их Вашему товарищу, скажите, что я купил его черновики и что очень бы хотел, чтобы он явился ко мне сам. Думаю, деньги его заинтересуют и он обязательно придет, если ему, конечно, интересно, что я думаю по поводу его работ. А сейчас, господа, – сказал Чернов, вставая со своего кресла, – думаю, наш вечер подошел к концу, сегодня был один из самых тяжелых вечеров. Это просто балаган, а не литературный клуб. Всего доброго.

Глава IV

От Чернова мы решили выйти сразу же, как только он объявил о закрытии вечера. Ильич и Голубев остались у него, так как поступило предложение поужинать. Мы шли с Зориным, он нес чемодан, курил и молчал. Остановившись возле скамейки, он присел, поставил у ног чемодан и предложил мне сесть.

– Я думаю, если он дал денег, значит, все не так плохо, как кажется. Вряд ли бы он стал платить за то, что не стоит и гроша. Кстати, сколько там? – поинтересовался я.

– Это ты просто плохо знаешь Чернова, – он показал мне деньги. – Здесь хватит на месяц безбедной жизни. Это значит, что он очень хочет видеть этого автора. В том, что наши стихи чего-то стоят, я до сих пор сомневаюсь. После того как мы представим ему автора, он может с улыбкой попросить его больше никогда не держать в руках перо. Угостить его выпивкой, поговорить о чем-то насущном и с миром отпустить. Но раз он сказал, что говорить будет лишь с автором, по-другому не будет.

– Просить кого-то из своих, ну, Голубева или Ильича, смысла нет.

– Он их знает, это должен быть человек извне, молодой поэт, с которым мы случайно познакомились и который попросил меня показать его работы. Ладно, хватит сидеть, пошли на Каланчевскую, возьмем чего-нибудь поесть и, может быть, графинчик, – сказал Зорин и, взяв чемодан, мы двинулись дальше.

В пивной было многолюдно, даже не хотелось здесь оставаться, но это уже было наше с Зориным место. Мы взяли себе рыбу с лучком, картошечки, черный хлеб и графинчик водки.

– Я предлагаю сказать Чернову правду, так, мол, и так, хотели мнения со стороны, объективного мнения. Вот и придумали этого автора, – предположил я.

– Нам не стоит это делать от своего имени, понимаешь? По возможности нужно держать это в секрете. Если вдруг попрет, ты представь, придется считаться со всеми, чтобы из зала не выкрикивали: «Не автор это!» или «Да их там целая шайка пишет, эти стихи». Если они Чернову понравятся, думаю, он может сделать интересное предложение нашему поэту, вот только вопрос, где его взять.

Я смотрел на людей за соседними столами и понимал, что невозможно вот так просто подойти к человеку и попросить побыть на какое-то время нашим другом и познакомиться с товарищем Черновым, чтобы он Вам высказал все, что думает о Ваших стихах, которые Вы, конечно, не писали, но это пункт нашей дружбы – выслушивать все, что скажет Чернов о Ваших стихах.

– А может, действительно денег предложить? – поинтересовался я.

– Я тоже думал об этом, в одном театре, здесь недалеко, знакомый у меня есть, только знает его Чернов, сам же меня с ним, кажется, и познакомил. Он вообще большой театрал, любит хорошие постановки.

Наше положение было не из лучших, здесь нужно было подумать. Я старался как мог, смотрел на людей: все были погружены в свои думы и разговоры. Перед нами за столом сидел мужчина, полный такой, часто посматривал на часы, кого-то ждал. За его спиной сидела женщина, она разговаривала с подругой и что-то с ней очень оживленно обсуждала. А вот мимо нас прошел юноша, с точно таким же чемоданом, как и у Зорина. Я присмотрелся получше: это, кажется, и был чемодан Зорина, перемотанный бечёвкой, с царапинами на крышке.

– Коля, чемодан! – крикнул я. Зорин тут же посмотрел под стол. Как я и думал, чемодана он там не обнаружил.

– Где он? – вскочил Коля.

– Да вон, парнишка потащил, в сером костюме, видишь? – я указал на парня лет двадцати, который нес чемодан Зорина и шел крайне медленно, как ни в чем не бывало.

– Так, а ну-ка за ним, – скомандовал Николай, и мы осторожно, чтобы не вспугнуть вора, пошли следом. Он подошел к скамейке в зале ожидания. На ней лежала пара папок и чемодан. Рядом сидела женщина с маленьким ребенком на руках. Молодой человек положил один чемодан на другой. Открыл наш, достал из него мою папку и с интересом начал ее листать. Затем убрал ее обратно, а сверху положил две свои. Насколько его были эти папки, сказать было сложно, так же как и о принадлежности ему второго чемодана законным путем покупки или в качестве наследства.

– А я тебе говорил, чтобы ты не ставил чемодан на проходе. А ты мне: «Он пустой, кому он нужен?» – пожурил я Николая.

– Теперь вижу, что кому-то он действительно нужен. Главное, как чисто работает-то, да и выглядит прилично, не оборванец. Мастер, видимо, заработал таким путем, одежку себе купил да билет на поезд. Все, надо брать, пока никуда не уехал, – и мы с Зориным направились к тому самому парню.

– Уважаемая, не могли бы Вы пересесть в другое место, а то нам с нашим приятелем поговорить нужно, – сказал Зорин, обращаясь к женщине с ребенком на руках. Паренек посмотрел на нас и хотел было бежать, но Зорин остановил его и прижал к скамейке обратно. Увидев всю эту картину, женщина собрала какие-то тюки, ребенка и пошла прочь.

– Чего вам нужно? – спросил юноша, смотря то на меня, то на Колю.

– Для начала верни нам чемодан, – сказал я и кивнул на чемодан Зорина, который парень придерживал рукой.

– Это мой чемодан, я сейчас позову, кого следует, – сказал юноша, и было видно, как сильно он волнуется.

– А мне кажется, что это не Ваш чемодан, молодой человек. Хотя впрочем, зовите, поговорим на четверых, пускай все будет по закону, – а вот Зорин был совершенно спокоен.

Воришка еще раз попытался сбежать, но у него не вышло. За попытку побега Зорин ударил его в лицо, и у того на белоснежной коже сразу же проступил синяк.

– Ты куда собрался, мы, кажется, тебя еще не отпускали. Отдай чемодан дядям, – сказал Зорин, хотя юноша был не намного нас младше, даже роста мы с ним были примерно одинакового. Коле нравилась его новая роль, он наслаждался своим триумфом.

– Хорошо, забирайте, все равно пустой был, – обиженно проговорил юноша, и Зорин перестал его держать.

– Вот и хорошо. Забирай из него все, что ты туда упаковал, – прикрикнул на воришку Зорин и подмигнул мне.

– Да пожалуйста, – юноша встал, открыл чемодан и начал доставать папки и перекладывать их в другой чемодан. Одна, вторая, третья.

– Ты, кажется, взял лишнюю? – сквозь зубы процедил Коля, схватив паренька за шею.

– Отпустите, кому говорю. Сейчас же отпустите меня, – это он начал делать для привлечения к себе внимания. Они – дети улиц, уж больно хитрые и никогда не опускают руки и карабкаются изо всех сил, даже когда положение уже безвыходное. Ну, допустим, набегут женщины, из органов кто услышит, обступят нас, начнут допытываться, за что паренька мучаем, а он раз – и след простыл. Да еще и с двумя чемоданами. Так что здесь нужно быть осторожнее, если хочешь чего-то выбить из этого парня.

– Замолчи, кому говорю, – но на все уговоры Зорина парень не поддавался. В конце концов Коля оставил парня в покое и, взяв все три папки, начал искать ту, что принадлежала мне. Первая папка полетела на пол, со словами: «Не то». Бумаги рассыпались прямо у нас под ногами.

– И это не то, – сказал Зорин, бросая на пол очередную папку. – А вот и наша, – сказал Коля, передавая мне папку.

– Забирайте, и чемодан свой забирайте, – начал ворчать юноша, собирая с пола бумаги. – Я сейчас сяду на поезд и уеду, а вы сидите здесь, со своим пустым чемоданом, несчастные.

– Ты поговори мне здесь еще, – сказал Зорин и отвесил ему подзатыльник. Мне стало даже жаль парня, ну, может быть, не со зла он. Я старался найти объяснение его поступкам, но это было бесполезно. Цепляясь за остатки человеческого, что было в этом юноше, я сказал.

– Ну, Николай, мне кажется, он уже получил свое сполна, – и сел на корточки, чтобы помочь собрать ему рассыпанные Зориным бумаги. Мы раскладывали их по папкам, пока я не заметил, что на всех листах записи ведутся в столбики, как списки.

– Зорин, – я встал и показал ему один из листков, подобранный с пола.

– Стихи? Не может этого быть. Это его? – он указал на паренька. Я кивнул.

– Две папки со стихами, ты можешь себе это представить? – спросил я.

– Кажется, у нас есть поэт для Чернова, – Коля похлопал меня по плечу и сам принялся помогать юноше собирать разбросанные листы по полу.

– Ты смотри-ка, как интересно, твои? – спросил Коля у юноши.

– Уж наверное не Ваши, – ответил паренек.

– Звать тебя как? – поинтересовался я.

– Фитиль, – мрачно ответил тот.

– Нет, ну ты глянь, к нему как к человеку, а он «Фитиль»! Имя у тебя есть, фамилия?

– Я вам так и сказал! А вы на меня раз – и дело сошьете?

– Да не нужен ты нам, мы за чемоданом пришли, – сказал Зорин.

– И папкой, – поддержал я товарища.

Парень молча собирал свои листы, после того как обе папки были успешно перевязаны, он убрал их в чемодан, закрыл его, поправил свою кепку, пиджак и направился в сторону перрона.

– Да и пускай идет, – махнул ему вслед Зорин.

– Да ты что, Коля? Мы же полчаса назад не знали, кого Чернову показывать будем, или, может, у тебя варианты появились?

– Не нравится мне этот парень. И кличка какая-то, Фитиль, – сказал Зорин, провожая парня взглядом.