Шамиль

Брик Борис Ильич

Шамиль

ИД «Эпоха» выражает глубокую благодарность доктору филологических наук Сиражудину Хайбуллаеву за помощь в подготовке книги к изданию.

Бессмертен труд, бессмертен дух отваги

Поэма Бориса Брика «Шамиль» – удивительное и неповторимое явление в русской литературе. Я узнал о Брике в Литературном институте в середине семидесятых годов прошлого века, с поэмой меня познакомил замечательный аварский поэт, мой старший друг и учитель Омар-Гаджи Шахтаманов.

Как сегодня помню, как он, подняв вверх правую руку, вдохновенно и мужественно читал мне бессмертные строки запрещенной поэмы:

Здравствуй, барса могучего логово,Где от века бушует гроза,Где на версту ни склона пологого,Ни тропы не отыщут глаза,Где Аргуна лютует и бесится,Где, гремя, джигитует Койсу,И, увенчан значком полумесяца,Стяг восстанья мелькает в лесу.

Я был потрясен. Читая это мощное произведение, я как бы беседовал с горами, историей, великим имамом, с самой вечностью.

Поэма «Шамиль» была песнью мужества. Написанная от имени декабриста Бестужева-Марлинского, она учила нас преданности, верности своему народу, его истории, языку и родному очагу. Было такое ощущение, что поэма написана не на русском, а на аварском языке.

Тогда я еще не знал о трагической участи ее автора Бориса Брика. Борис Брик родился в 1904 году в городе Нарве и был расстрелян 1942 году в Мариинске близ Новосибирска. Судьба поэта неразрывно связана с Петроградом-Ленинградом, хотя его отец родился в Кишиневе, а мать – в Нью-Йорке. В 1923 году в Петрограде вышла первая его книга – поэма «Царь-колокол», в 1926 году он был первый раз репрессирован (обвинялся в распространении контрреволюционных стихов). Был в заключении недолго. После, потеряв право проживания в шести основных городах страны, переселился в Полтаву, позже перебрался в Тверь и прожил там до мая 1929 года. В январе 1931 года снова был арестован за антисоветские стихи. Был осужден на десять лет лагерей. Однако в 1932 году был «условно-досрочно» освобожден из лагеря и уехал подальше – в Тифлис. Там впервые стал печататься как поэт-переводчик (1933 г.), переводил Галактиона Табидзе, Тициана Табидзе, Симона Чиковани – всего около тридцати грузинских поэтов.

В «Библиотеке «Огонька» в 1934 году вышел сборник «Поэты советской Грузии в переводах Бориса Брика», а в 1936 году этот же сборник был переиздан в расширенном виде.

Тогда же в его переводах увидели свет немногие строки Киплинга, переводил он также Ронсара, Гете, Китса и других поэтов. В 1937 году вдвоем с Арсением Тарковским издал антологию «Поэты Крыма в переводах с татарского». Печатался Брик легко – в 1940 году вышли его поэмы «Василий Чапаев» и «Шамиль». В 1941 году Брик был арестован у себя дома в Ленинграде, а 5 марта следующего года поспешно расстрелян, в то время как дело его о замене расстрела десятью годами лагерей продолжало бродить по инстанциям. Неинформированность органов о его судьбе доходила до того, что на книге Акакия Церетели, изданной в 1944 году, имя Бориса Брика было поставлено на титульном листе, будто ничего не случилось.

Даже в 1957 году в посмертной реабилитации Борису Брику было отказано – она состоялась лишь 24 июля 1989 года.

Вот такая интересная и страшная судьба.

Поэма Бориса Брика останется для нас одним из первых произведений о Шамиле, где правдиво, мужественно, с пониманием, с любовью и ответственностью рассказано о великом имаме и его освободительной войне. При ее чтении возникает множество мыслей, не только о жизни, судьбах народов, участи человека, его месте в мире, об отношениях между людьми, между властью и человеком, о роли личности в истории, об ответственности великого предводителя, отвечающего за судьбы людей. Характеристика, образы, лирические зарисовки, философские обобщения поэта точны и талантливы. Борис Брик пишет обо всем, как будто сам участвовал в битвах Шамиля, был его мюридом, он выявляет истину и служит истине, как настоящий поэт. Все, о чем пишет Брик, дышит любовью, он знает, что истина без любви – не истина:

Суровый край, объятый газаватом,В лучах зари возник передо мной.

Или:

И понимал, что Меккой и МединойЛишь для того клянутся племена,Чтоб стала вновь свободной и единойЯрмо князьков разбившая страна.

Или:

Народ здесь был и пастырем, и зодчим,Судьбою стар, душою вечно юн,Но царь его из дома гнал, как отчим,И разорял, как жадный опекун.

Или:

Когда же стал пророком горской волиИмам Шамиль – вождь бедных узденей, —Народам гор, искавшим лучшей доли,Он подарил свободу от князей.

«Пророк горской воли» – более точного определения Шамиля как лидера народа вряд ли можно найти. Этим сказано очень многое. Таким мы видим имама в поэме Брика, таким он и остался и останется в веках. В другом случае герой Брика Бестужев говорит:

И я ушел, но не на Запад рабский,А на Восток – в свободный Дагестан.

В поэме Брика воедино слились мощь эпоса и драматичный лиризм, мудрость мыслителя и боль отверженного человека, здесь достойное место отведено уму и сердцу. У него необыкновенное поэтическое чутье. Он не допускает фальши и лжи. У него радость человека остается радостью, боль – болью, смерть – смертью, жизнь – жизнью, а бессмертие – бессмертием. Стихи Брика превращаются в стихию, он нигде не притворяется. Вот как он обращается к Стране гор:

Для одних ты – Аллаха избранница,Для других ты – абрека жилье.Для меня же навеки останетсяНезабвенным страданье твое.

Или:

… русский я, но вольности аварскойГотов служить, как преданный слуга.

Поэма Брика написана с вдохновением, с пронзенным сердцем и сегодня продолжает пронзать наши сердца. Это участь настоящего поэта. Он пленяет души и завоевывает сердца. Именно этой силой жива и будет жить еще долго после нас поэма «Шамиль»:

Пошли вперед с Кораном и мечом.Была у нас посланницею пуля,Стальной клинок был нашим толмачом.

Я не стану пересказывать сюжетную линию поэмы. Она выстроена безупречно.

Герои поэмы – живые, интересные, страстные, мужественные и свободные люди. И это очень важно.

Поэму Б. Брика «Шамиль» на аварский язык перевел незабвенный Шамиль Варисов. Перевел блестяще. После прочтения его перевода кажется, что эта поэма была написана прежде всего на аварском. В этом сила и талант переводчика.

Шамиль Варисов был другом моей молодости и прожил на земле до обидного мало.

Отрывки перевода этой поэмы он читал мне по рукописи и успел подарить книгу с переводом на аварский язык этого бесценного своего труда.

Я называл его «Поэт с Есенинскими глазами». У него были потрясающе чистые глаза, а глаза, как известно, – зеркало души.

Шамиль Варисов сам писал прекрасные стихи на аварском и русском языках, он был интеллигентным человеком и большим интеллектуалом – блестящим знатоком поэтов и поэзии. Была у нас в парке на заре нашей молодости прекрасная чайхана. В этой чайхане встречались творческие люди и читали стихи, спорили, мирились, ругались. Мы с Шамилем были его завсегдатаями. Никогда не забуду, как он прочитал там переводы стихов великого Махмуда из Кахабросо на русском языке. После Эффенди Капиева такого точного перевода не помню. Таким был Шамиль Варисов, чем-то напоминающий молодого Есенина и молодого Капиева.

Именно он должен был переводить поэму Брика «Шамиль». До сих пор удивляюсь, как он догадался о необходимости этой великой поэмы для его его народа раньше всех.

Ведь мы все любили эту поэму, и перевел ее все-таки замечательный Шамиль Варисов, думаю, что лучше никто бы не перевел.

Он сохранил стиль, манеру, ритмику, поэтичность, точность поэмы и сделал ее достоянием аварской поэзии. Вряд ли найдется другой перевод, сделанный с такой любовью, с таким пониманием, как это сделал Шамиль Варисов.

Я счастлив, что имею возможность сказать слова искренней любви своей к Шамилю Варисову и поэме Бориса Брика «Шамиль»

Шамиль Варисов стал мюридом великого имама, мюридом настоящей поэзии, мюридом поэмы «Шамиль».

Это к нему, переводчику поэмы Б. Брика «Шамиль» Шамилю Варисову, кажется, обращены бессмертные строки Расула Гамзатова с эпиграфом из Пушкина: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов»:

Нет, не смирялись и не гнули спиныИ в те года, и через сотню летНи горские сыны, ни их вершиныПри виде генеральских эполет.Ни хитроумье бранное, ни силаЗдесь ни при чем. Я утверждать берусь:Не Русь Ермолова нас покорила,Кавказ пленила Пушкинская Русь.

Поэма Б. Брика «Шамиль» написана в традициях Пушкинской Руси, поэтому она бессмертна.

Магомед Ахмедов, народный поэт Дагестана

Пролог

Отцу моему и моей матери с любовью посвящаю.

Борис БрикСабли блещут сквозь туманы,Дым смешался с порохом, —Это бьются в ДагестанеС белым падишахом.Содрогается вокругВся земля от гула,И достиг зловещий звукДо ушей Стамбула.Захватил седой СтамбулСвой клинок дамасскийИ поспешно заглянулЗа хребет Кавказский.Видит старый, что близкаГибель тариката,Что измучены войскаМладшего собрата.И решил прибегнуть онК низкому обмануИ, притворно огорчён,Молвил Дагестану:«Долго ль будешь нелюдим,Волей утешаться,Покровительством моимБрезгать и гнушаться?Или друга оттолкнёшьВ дерзостном упорствеИ погибнуть предпочтёшьТы в единоборстве?Я полмира озарилФакелом КоранаИ навеки усмирилТигров Тегерана.Хоть гяуров всё сильнейВылазкой тревожишь,Но без помощи моейНичего не сможешь.Не надейся на клинок,Погнутый и ржавый.И найди приют у ногДружеской державы.Мне покорны все краяВ мусульманском мире,Слава бранная мояКатится всё шире.На краю своей землиСтал я при Босфоре.И гяуров кораблиЗапер в Черном море.Не страшится мой народРусского сардара,И страна моя цветёт,Как весной чинара.Водоём в саду моёмСиневу пронзаетИ серебряным копьёмВ небе исчезает.И не молкнет птичий хор.И в прохладе садаДивных вымыслов ковёрТкёт Шахерезада.Ятаган свой закаливВ пламенном Дамаске,Правоверными халифПравит без опаски.И эмиры дальних странВ прахе распростёрты,Словно суру, чтут фирманОттоманской Порты.Общей связаны судьбойВерные сунниты.Мы учёностью с тобойОба знамениты.Оба смело мчимся в бой,Молимся на Мекку…Так признай же над собойБратскую опеку!»«Не согласен, – говоритДагестан Стамбулу, —Предан исстари мюридСвоему аулу.Ведь червонцами бренча,У твоей чинарыВсю листву, как саранча,Съели янычары.И, свирепостью дыша,Пламенем одетый,Ненасытный твой пашаДушой своей витает.Пусть не в золоте клинокИ ножны потёрты —Не сложу его у ногЛицемерной Порты.Вечно видеть в ней врагаЯ не перестану;Вечно будет дорогаВоля Дагестану.Для того, кому милаТолько доблесть сердца,Кроме горного орла,Нет единоверца.И, не знавшие цепей,Два свободных брата —Мне Койсу моя милейТигра и Евфрата!»И, сказав, исторг клинок,Сотворил молитвуИ, как прежде одинок,Устремился в битву.И предрёк Стамбул тогдаГибель тариката,Отступившись навсегдаОт меньшого брата.И, рукой махнув, пропалЗа Эвксинским Портом —Там, где пенящийся валСлился с горизонтом.

Часть первая

Записки декабриста Александра Бестужева-Марлинского

«Дежурил по штабу дурак-генералПо долгу присяги и чести.Под Адлером рапорт царю написалО том, что я сгинул без вести.Но как я смеялся над шуткой такой…»Всеволод Рождественский. «Кавказская встреча».От автора:

А.А. Бестужев-Марлинский, писатель-декабрист, по официальным источникам (донесение штаба барона Розена), «пропал без вести» в июне 1837 г. во время стычки с черкесами при высадке десанта у мыса Адлер; однако тело его найдено не было. Автор пользуется возникшими на Кавказе легендами о том, что Бестужев-Марлинский был взят в плен черкесами, ушел в Дагестан и долго жил у Шамиля.

Записки Бестужева

Глава I

Мой час настал и, правду обнаружив,Потомству всё поведать я готов.Пора открыть, что прапорщик                 БестужевКончает жизнь средь горских                 удальцов.Я тот, кого убитым на завалеСочла в былом родимая земля,Кого своим наибом называлиВ аулах гор мюриды Шамиля.Кто двадцать лет, заброшен            в край скалистый,Блуждал в горах, как новый                Агасфер,Для всех – навек исчезнувший                   Марлинский,Для Шамиля – изгнанник Искандер.Язык молвы, сменивший звон булата,Сынов нужды порочащий хитро,Виновен в том, что автор                     «Аммалата»Берется вновь за старое перо.Но, небылиц немало напечатав,На этот раз рассказываю быль,И потому надменного ренегатаЗаменит здесь задумчивый Шамиль.Теперь дивлюсь, в минувший                сумрак глянув…Чем ближе смерть, тем в памяти                 свежейРазгульный крут драгунов и уланов,Весёлый гул гвардейских кутежей.Любви былой мучительная рана,Журнальный шум,                «Полярная звезда»,И грозный вой декабрьского бурана,Так много душ отнявший навсегда.Как мог я знать под гибельной                картечью,Среди друзей у медного Петра,Что в некий день на визг её отвечуС кавказских гор гудением ядра.                              …15–16 стр. вырваныДень догорал, когда, обезоружив,Меня враги в ущелье повлекли.И много лет с минуты той БестужевНе видел рощ родной своей земли.Но грусть делить в отчизне                      было не с кем,Там брата брат чуждался в те года;И свыкся я с обычаем черкесским,Жил у хаджи и пас его стада.Я не забыл о царских преступленьях,Но о друзьях своих не горевал,Жил в полусне, второй                «Кавказский пленник»,И вдаль глядел на тёмный перевал.Но, видно, кровь не вовсе охладела,Очнулся ум, и сердце ожило,В душе опять проснулась                 жажда дела,И без борьбы жить стало тяжело.

Глава II

Бизак тарикат Дагестан гетты-ча!

(Теперь тарикат в Дагестан пошёл!)

Лезгинская песня 30-х годовМного лет Шамиля ловилиРоты храбрые ПуллоИ совсем уж затравили,Да начальство проспало.Но решил за дело взятьсяФезе – гордый генерал.И приметы азиатцаОгласить он приказал:«Горец выше всех в ауле,Всех могучей и храбрей,Не страшится он ни пули,Ни штыка, ни батарей.Тот, кто шашкою своеюКосит наших, как ковыль,Кто из горцев всех сильнее,И гроза его – Шамиль!»Так по ротам апшеронцевОбъявил их генералИ в награду сто червонцевЗа поимку обещал.Вот начался штурм аула,Что гнездом был Шамиля.И от пушечного гулаСодрогается земля.Рекою кровь аварцев льётся,Взят последний их редут,И в палатку полководцаХрабрых пленников ведут.Все они широкоплечи,Все отвагой велики,Не бежали от картечи,А кидались на штыки.Но имама нет меж ними…Плохо Фезе метил в цель!Не раззявами такимиБудет пойманным Шамиль.С той поры, решив упрямоСделать всё, как обещал,Ловит хитрого имамаРаздраженный генерал.Но из рук уходит дымом,Как и прежде, он – Шамиль,И для всех неуловимыйОстаётся он досель.А в горах шумит восстаньеС каждым годом всё сильней,Потому что в ДагестанеГнёзда целые Шамилей!Лихая песнь о Шамиле и ФезеВ былые дни запала в душу мне,И я, борьбой с насильниками грезя,Мечтал помочь истерзанной стране.Ещё бродя с Дербентским батальономВдоль гребня гор – природных                  баррикад,Уже я знал по слухам отдалённым,Что горцев вёл к равенству тарикат.И понимал, что Меккой и МединойЛишь для того клянутся племена,Чтоб стала вновь свободной                и единойЯрмо князьков разбившая страна.Давно огонь народного восстаньяПод пеплом тлел, тревожа весь Кавказ,И, наконец, в голодном ДагестанеМятеж племён начался                   в грозный час.Седых теснин и впадин древний                      узник —Лезгин любил узилище своё.Свои клинки ковал он в нищих                      кузнях,О грани скал точил он лезвие.Жестокий бог десницей Тимур-ЛенгаЕго загнал в скалистый каземат,Равно косясь на турка и на френга,Он одичал, оборван и космат.С терпеньем пчел лепил он,                   словно ульи,Селенья гор, за сотом – тесный сот;Как крот, он рыл убежище в аулеИ угрожал противникам с высот.Бедней глухой российской                    деревеньки,Взбираясь ввысь по лестнице крутойВ аул, пахал и сеял на ступенькеИ в щелях гор размахивал гурдой.Народ здесь был и пастырем,                    и зодчим,Судьбою стар, душою вечно юн,Но царь его из дома гнал, как отчим,И разорял, как жадный опекун.Уже не раз запятнаны коварством,Князья опять царю передались,И говорил народ в краю аварском:«Встать надо льву, коль с барсом                     спелась рысь!»В былом, когда к величью и свободеВёл племена восторженный мулла,Его рука ни княжьего угодья,Ни ханских прав затронуть                   не смогла.Когда же стал пророком горской волиИмам Шамиль – вождь бедных                    узденей, —Народам гор, искавшим лучшей                      доли,Он подарил свободу от князей.И, чей покой казался бездыханным,Бедняк – лезгин привольнее                         вздохнулИ, взяв Хунзах, с последним                    кончив ханом,Служить себе заставил чванных мулл.А новый вождь, боец и проповедник,В ущелья гор на запад слал гонцов,И молодёжь народностей соседнихНа зов его текла со всех концов.И как-то раз в глухой аул черкесский,Где третий год в плену влачил я дни,Пришёл старик в турецкой                      синей фескеИ с ним чужих аулов уздени.Они народ подняться призывали,(Завидя их, бежал немедля бек),Аулом шли и хрипло распевали,И тот напев запомнил я навек:«Тучи угрюмы и хмуры,Кровь узденей потекла.Прокляты будьте, гяуры!Ля-илляга-илляла!Бекам угрюмым не верьте!Ханов бессильна хула.Нет для отважного смерти.Ля-илляга-илляла!К бедным сойди с минарета!Время ль молиться, мулла?Долгом молитва согрета.Ля-илляга-илляла!Враг нам наносит обиды,Сакли сжигает дотла.Шашки точите, мюриды!Ля-илляга-илляла!Славу внемлите имама,Горного славьте орла,Силу умножьте низама.Ля-илляга-илляла!Бейтесь и чтите аллаха!Смелые ждут вас дела.В бой выступайте без страха!Ля-илляга-илляла!Родину спасшему – слава!Павшему в битве – хвала!Нет без свободы ислама.Ля-илляга-илляла!»Старик-аварец в мечети по-арабскиПрочёл призыв вождя магометан.И я ушёл, но не на Запад рабский,А на Восток – в свободный Дагестан.Пройдя тайком кордоны у Казбека,Я через край пошёл наперерез.Но, топором не тронутый от века,Меня теснил всё яростнее лес.Семь дней я брёл в унынии глубоком,Страшась порой, что муки не снесу,Но бог помог: я вышел ненарокомНа берега Андийского Койсу.Глухих теснин базальтовая люлькаЕго хранит, лелея, как дитя;И много дней он вёл меня                в Ахульго,Подножья скал отчаянно когтя.И, наконец, в тумане розоватом,С высот хребта за мглистой                   пеленойСуровый край, объятый газаватом,В лучах зари возник передо мной.

Глава III

Здравствуй, барса могучего логово,Где от века бушует гроза,Где на версту ни склона полого,Ни тропы не отыщут глаза.Где Аргуна лютует и бесится,Где, гремя, джигитует Койсу,И, увенчан значком полумесяца,Стяг восстанья мелькает в лесу!Пусть и нет в тебе нежности ГрузииИ приволья кубанских степей,Но навек в нерушимом союзе яС первобытной красою твоей.Как чадрою, страна погорелищ,Ты укрыта туманом седым.Снизу дым, словно облако,                     стелется,Сверху облако вьётся, как дым.И ничем перед миром не хвастая,Ты печальна, как доля твоя,Лишь Гуниба вершина гривастаяС высоты озирает края.Здесь в июне проходят как посуху,Где в апреле гремела вода,Здесь, покорно пастушьему посоху,На утёсы вползают стада.Здесь дороги петляют и крутятся,Горизонт перед взором кружа.Здесь царят вековая распутицаИ неистовый дух мятежа.Здесь баранину жарит на вертелеТолько в джуму голодный лезгин;И поэты тебя обессмертили,Но не понял тебя ни один.Для одних ты – аллаха избранница,Для других ты – абрека жильё.Для меня же навеки останетсяНезабвенным страданье твоё.Не величья полна сатанинского,А исполнена скорби и слез,Ты близка лишь для сердца                      Марлинского,Как угрюмый и голый утёс.И бесплодно скупая земля твояМне милей благодатнейших стран…Так свяжи вековечною клятвоюДекабриста с собой, Дагестан.Послав привет вершин седому вечу,Я в тот же миг схватился за кинжал:Из-за горы три горца шли навстречу,И каждый шаг ко мне их приближал.Один из них, в запыленной черкеске,Нёс на плече ребёнка своего.Его черты, значительны и резки,О прямоте твердили за него.Другие два, хоть шли за ним                      упрямо,Изнемогли от дальнего пути.И я спросил: «Где видеть мне имамаИ как скорей в Ахульго мне дойти?»«Ахульго пал. Там веет ваше знамя,И газават уходит в щели гор.Лишь нам одним с немногими                      друзьямиНести Коран придётся с этих пор».«А где имам?» – «На что имам                       урусам,Губящем всё в родном его краю?К тому же знай: Шамиль не верит                         трусам,Своих друзей покинувшим в бою!»Я объяснил, что был в опале                        царской,Что в Шамиле не вижу я врага,Что русский я, но вольности                        аварскойГотов служить, как преданный слуга.«Иди за мной, – сказал лезгин                       на это, —И к Шамилю тебя я приведу,Но будь готов с сынами МагометаДелить и скорбь, и горькую нужду!Аллах велит страдать                     и драться вместеВсем тем, кому живётся тяжело!»(Как я узнал впоследствии, известьеО декабре в расселину дошло).Я вспомнил вновь язык чужого края,В Дербенте мной усвоенный                         в былом;И мы пошли, друг друга ободряя,Тропою коз, извилистым путём.Мы шли хребтом,            для русских не знакомым,Но спутник мой меня не обманул,И, совладев с мучительным подъёмом,На третий день входили мы в аул.Народ шумел, готовясь к обороне,В волнении по уличкам сновал.На весь аул тревожно ржали кони,Кузнец клинки сородичам ковал.А между гор, как ни был круг                  их тесен,Под гик и вой джигиты вскачь                   неслись,И дикий звук воинственных их песенБудил хребты и уносился ввысь.Толпа людей теснилась у мечети,Но нас едва ль заметил кто-нибудь.Высокий бек в расстёгнутом                       бешметеКричал и бил себя руками в грудь.Он говорил: «Зияют наши раны,И нам нужна не шашка, а костыль.Иль будем ждать, как глупые бараны,Чтобы в горах султаном стал                        Шамиль?Полки врагов идут на нас лавиной,Но разрушать мечетей не хотят,И в рай войдёт, кто явится                    с повинной,А кто упрям – низвергнут будет в ад.Не лучше ль нам мириться с ними?Я говорю. Так ли?» – «Не так!» —                  раздался крик.И в тот же миг на крышу                   ближней саклиОдним прыжком вскочил мой                      проводник.К груди прижал он своего ребёнка,И уздени приветствовали их.Пронёсся гул,               в горах отдался звонко,И весь аул почтительно притих.«Его речам внимали вы без слова,Теперь, друзья, послушайте меня!Такой же бек оставил нас                     без крова,В тяжелый день низаму изменя.Из нор ползёт предательство,                 лезгины!Пророк сынов испытывает вновь:Ахульго взят, и на луга – равниныС высоких гор стекает наша кровь.Урус в цепях, но дерзостно и смелоГотов он жизнь в сраженьи                положить,А вы – вольны, но за своё же делоКинжал отцов страшитесь                     обнажить.Чтобы жилось свободней                 вашим детям,Отдал в залог я первенца врагу;Настанет день – пожертвую и этим,Но лишь с клинком расстаться                    не смогу!Пускай твердят неверие и злоба,Что воля гор судьбой обречена, —Чем ближе мать к раскрытой                 двери гроба,Тем для сынов прекраснее она!Аллах велик!      С презренным властолюбьем,Подобно псу, подавится раздор.Сразим врага            иль навсегда погубимОтцовский клад – свободу наших гор.Так сохраним и твёрдость, и терпенье,Не изречём предвечному хулы!Отваги дух и с братом единеньеНам возвратят доверие аллы.Мы победим, заботясь друг о друге,Нам не страшны ни беки, ни князья,Уже царя его кидают слугиИ к детям гор приходят, как друзья!Вот вам пример!» —              И с этими словамиОн указал мюридам на меняИ, вольных гор приветствуя                 сынами,Велел привесть в подарок мне коня.Потом, пройдя сквозь плотный                строй лезгинов,Он подал мне горячую ладонь:«Служи горам, – сказал он,              брови сдвинув, —И верен будь, как верен этот конь!Но если ты предатель и лазутчик,Забудь, урус, намеренье своё:Для злобных змей,            коварных и ползучих,У горцев есть стальное лезвие.И кто ступил на горные ступени —Навек с былой прощается судьбой!»«Не изменю! – сказал я в нетерпенье, —Но где ж имам?» – «Имам перед тобой».

Глава IV

И вновь приняв лихой удел солдата,Вступил в союз я с бедною страной,И стал я жить судьбой её, когда-тоСо стороны изведанною мной.В чужом краю, угрюмом и гористом,Где бог войны справлял                кровавый пир,Я перестал быть ссыльным                декабристомИ заменил черкесскою мундир.Я полюбил изгибы узких улиц,Обвалов гул и дым от кизяка.И на лезгин, как их одноаулец,Уж не глядел отныне свысока.Пускай молва стоуста и столица,Ещё чернит несчастнейший народ,Я скажу, что горская столицаБыла в те дни пристанищем свобод.Порой сюда от «улицы зелёной»Бежал драгун иль егерь молодойИ, поселясь в теснине отдалённой,Царю грозил даренною гурдой.Здесь жил народ архангельский                   и вятский,Игрой судьбы заброшенный на юг,И с давних лет родной семьёй                     солдатскойЯ без труда был принят               в братский круг.Прошёл лишь год,              и русская слободкаВ моём лице приняла главаря,И каждый день для ратных                дел трещоткаБудила нас, о воле говоря.Прощай, тесак постылый,Прощай, российский царь,Прощайте, фрунт унылыйИ каторжный сухарь!Вовеки не коснутсяШпицрутены солдата,И в этом вам, ребята,Клянётся ваш главарь.Сменили мы на горыЗелёные поля.Не тешит наши взорыРодимая земля.Но пусть нас разделяетС отчизной вал Аргуны, —Да здравствуют драгуны,Драгуны Шамиля!Холодные биваки,Гранитная постель,Папаха и чувякиДа драная шинель —Вот всё, что ожидаетМятежного солдатаВ горах, где собираетВойска свои Шамиль.Но не впервой драгунамНа камнях засыпать,В боях ядром чугуннымПодушку заменять.Оставьте же тревоги!Назад нам нет дороги,А если и найдётся —Не двинемся мы вспять.Пускай дрожит от гулаУщелий тёмных дно,Пускай литое дулоНа нас наведено, —Пляши и знай, молодка,Что русская слободкаГуляет перед боемСегодня в Ведено!А ты, казачка Галя,Склонись ко мне на грудь,В житейском ураганеПодругою мне будь.И до конца со мноюПустынею земноюПройди определённыйНам свыше тяжкий путь!Так славьте ж край скалистый!А завтра на зареПостроит вас МарлинскийВ железное каре.И, как в былые годы,Вы смело в бой пойдётеЗа гордый стяг свободы,Что реет на горе.Но пусть гонимым людямНет участи другой —Вовеки не забудемОтчизны дорогой;Не дрогнем перед битвой,Но если пасть придётся —Умрём с родной молитвойИль с песнею родной.Свобода вновь воспрянет,Не кончена борьба,Не раз, наверно, грянетВ расселинах пальба.Мужайтесь же, драгуны,И пусть во мрак грядущий,Как грозный вал Аргуны,Уносит вас судьба!