Золотой иероглиф

– Но мне приходилось слышать, что японцы очень бережно относятся к своей истории…

– Действительно. Понимаешь, Япония – это страна, в которой ничто не исчезает бесследно. А с другой стороны – это страна, в которой прогресс движется быстрее, чем во всем остальном мире. Бесконечные стихийные бедствия – землетрясения, тайфуны, пожары – научили японцев всеми силами сохранять свои традиции и исторические сведения. Катастрофы служат великим очистительным фактором, потому что, сметая все отжившее и вредное, помогают скорейшему возрождению на более высоком уровне. Что касается истории, то Кивата Дзётиин – личность историческая и заслуживающая внимания. Ты, как это ни печально – нет. То, что ты – внук самурая, не может, как это называется… Вывернуть… нет, перевернуть твою жизнь. Все останется по-прежнему.

Я почесал в затылке.

– Тогда почему Мотояма так вцепился в этот музейный экспонат?

– Если бы у тебя сохранилось его содержимое, мы ответили бы на этот вопрос. Я повторюсь: гангстер ни за что не возьмется за дело, которое не может принести ему больших денег. Вероятно, очень больших. Поэтому дело не в тебе, вернее, не столько в тебе, сколько в омамори твоих предков. Либо ты все-таки являешься наследником громадного состояния, либо… Либо что-то еще. Но вариант с наследством мне кажется вполне правдоподобным. Ты должен найти то, что лежало внутри омамори, и тогда, если мои предположения верны, есть шанс оставить Мотояму с носом.

– Послушай… А у тебя-то какой интерес ко всему этому?

Такэути взглянул на меня, и я увидел, что в его черных глазах пляшут чертики. Но выражение лица Сэйго было вполне серьезным.

– Как бы там ни было, я вхожу в долю. Половина расходов – моя, половина доходов – тоже моя.

И Сэйго через стол протянул мне руку.

Я внимательно посмотрел на него.

– Не спеши, – сказал я. – Вполне возможно, что твоя хабаровская эпопея оказалась пустой тратой времени.

– Почему? – насторожился японец.

– Потому что я вскрыл омамори и извлек оттуда документ… Это было еще до того, как Мотояма увидел у меня в номере пустой футляр. Только этот документ, также как и две копии, которые я успел снять, я вчера отдал Мотояме. И при этом не успел их перевести.

Если бы сейчас грянул гром и молния расколола на части столик, за которым сидел Такэути, то подобное явление вряд ли поразило бы японца сильнее, чем мои слова.

– Постой… Как – отдал? Зачем?

Я рассказал. Я рассказал Сэйго все, исключая лишь подробности моих непростых отношений с Таней и Леной. Не стал я рассказывать и о том, при каких обстоятельствах доказал связь между Акирой и нашей переводчицей – зачем? И так достаточно.

На Сэйго было жалко смотреть. Он потерянно курил сигарету, забывая стряхивать пепел и печально помаргивал.

– Вот такие дела, Серега… Сам понимаешь, когда речь идет о…

– Понимаю… Сам отец. Дважды. А может, больше… – Он вздохнул. – Теперь из Мотоямы письмо не вытрясти. Черт, ты бы хоть сфотографировал документ, что ли… Раз дома ксерокс не держишь, фотоаппарат-то у тебя должен иметься!

– Нет у меня фотоаппарата… Вообще ничего нет. Ни машины, ни видеокамеры… Ни вертолета.

– Да ну, быть не может!

– Точно. Только телик и музыкальный центр…

Стоп. Музыкальный центр. Компакт-диски. На футлярах от них я раскладывал клочки документа…

– Что-то вспомнил? – заинтересовался Сэйго.

Нет, это была не та мысль… Не везет тебе, самурай Маскаев. Ну, что, пора ехать восвояси? Искать работу – теперь ведь тем более совсем необязательно устраиваться в Танькину контору. И вот еще беда – придется к Зоюшке тащиться за своими вещами, а она ведь вцепится, и послать ее как-то неудобно: блаженная слегка и всего лишь трахаться хочет. Может, Сашку Попова с собой вечером позвать, зайти чтобы к ней вдвоем? Тогда-то она точно приставать не будет.

– В том кейсе не было никакой записки? – поинтересовался Такэути.

– Нет. Все находилось точно в том же составе, какой у нас тогда украли.

– Как понять – «в составе»?

– Ничего лишнего. И без недостачи.

– Понятно. Мотояма соблюдает свой «кодекс чести». Обычный жулик даже и возвращать бы не стал ничего. По-моему, ты прав: ограбление было инсценировкой. Я так думаю, и твоему сыну ничего не грозило. Вряд ли кто стал бы ему причинять вред. Во всяком случае, времени бы у тебя хватило, чтобы скопировать документ еще раз.

– Нет уж… Собой рисковать я еще могу, но не сыном.

– Стой! Твой сын! Ты понимаешь, что теперь не ты, а он – последний представитель рода Дзётиинов?

– А если и так? Все равно ведь ничего не изменится… Или ты хочешь сказать, что тут замешана еще и моя бывшая жена?

– Нет, но…

– Если уж текст документа якудза хотят сохранить в секрете от меня, то какой им понт делиться информацией с Валентиной?

– Понт?

– Смысл. Нет смысла во всем этом.

– Ты прав, смысла нет.

Я докурил сигарету и смял ее в пепельнице. Вот и все. Сейчас я соберусь и уйду из гостиницы. И постараюсь забыть о том, что мне сегодня говорил Такэути… Кроме, пожалуй, того, что какая-то свинья из НКВД пристрелила моего деда в сорок пятом… Кошмар! А ведь все могло оказаться иначе, может быть, дед-японец принял бы мир таким, каков он есть, дожил бы до наших времен, и знал бы я о содержимом омамори без того, чтобы расклеивать рассыпающийся документ по липкой пленке, а потом подрисовывать иероглифы на копии…

Подрисовывать на копии?! О черт!

– Послушай, Сергей, – сказал я. – Кажется, у нас есть минимальный шанс.

Глава II

Когда Змея Особо Ядовитая отворила дверь, то, наверное, слегка растерялась: кроме Андрея Маскаева, державшего руку на марлевой перевязи, в прихожую вошел импозантный мужчина в темных очках, кожаной куртке и джинсах, с длинными черными волосами.

– Это Сергей, мой товарищ, – сказал я. – Вчера я растянул руку, обе сумки зараз мне не унести, вот он и предложил свою помощь.

Зоя переводила растерянный взгляд с меня на него. Возможно, внешние данные Сэйго – парня крепкого и широкоплечего, довольно высокого даже по российским меркам, произвели на нее впечатление. Похоже, сравнение было не в мою пользу.

– Здравствуйте, – сказал Такэути. Вся эта история его весьма забавляла.

– Здравствуйте, – неописуемым тоном произнесла Зоя, так и поедая глазами гостя из страны Восходящего Солнца.

– Налейте нам чайку, пожалуйста, – попросил я. – Если можно.

– К-конечно, – растерянно сказала она. – Проходите.

– Здрасьте, дядя Андрей, – услышал я голос ее дочки. – Здрасьте, дядя…

– Сергей, – подсказал Сэйго.

Девочка замолчала, не сочтя нужным повторять. Сэйго разулся прямо впритирку к порогу – японские привычки у него явно были очень сильны. Впрочем, когда не видишь характерного разреза глаз Такэути, не думаешь о его национальной принадлежности, то можно даже вообразить, будто рядом с тобой находится обычный русский парень, только с небольшим дефектом речи.

Я, разумеется, тоже достаточно воспитан для того, чтобы не тащить в комнату уличную грязь. Мы с «Сергеем» прошли в комнату, и Зоя скоро принесла две наполненные чашки, щербатые и разнокалиберные, но, вероятно, чистые. Правда, чай оставлял желать лучшего, но мы пришли сюда не для того, чтобы заниматься дегустацией.

Зоя снова принялась демонстрироваться, но уже так, чтоб ее достопримечательности бросались в глаза «Сергею». Я показал ему условный знак: «вариант-два».

– Послушай, – сказал Такэути, обращаясь ко мне, – а ты уверен, что тебе надо торопиться?

– А в чем дело?

– Может быть, ты погуляешь полчасика?

Я изобразил растерянность и посмотрел на Зою. Та даже рот приоткрыла и во все глаза глядела на Сэйго.

– Ты что, шутишь? – сказал я. – Давай заберем сумки, и – вперед…

Такэути молча хлебнул чаю. Зоя решила, что ее слово будет решающим.

– А может быть, правда? Андрей, вам ничего не нужно забрать из дома?.. Я хотела сказать, у Татьяны?

Еще бы не нужно…

– Да не то что бы забрать… С ней у нас разрыв полный. И вообще – мне нужно забрать журнал и вернуть его одной… Тут по соседству живет. А Татьяна думает, что этот журнал я ей подарил. Ну, так получилось.

Демагогия, конечно, и словоблудие, но Зоя что-то поняла и заинтересовалась.

– Но Таня сейчас дома…

Конечно! Не будь я уверен, что она дома, черта притащился бы сюда сейчас!

– Поэтому, Зоя, у меня к вам просьба: вы не могли бы попросить у Тани журнал, как бы на время? Я потом верну точно такой же… Мне нужно его срочно отдать своей знакомой, а как же я к Тане подойду-то сейчас? Тем более, журнал чисто женский.

– Какой?

– «Верена», первый номер за этот год… Так вы можете его взять, да?

– Ну, если Танюша мне его даст…

– Было бы здорово… Я тогда и сходил бы, чтоб вернуть. Как раз за полчаса смогу управиться. Значит, первый номер «Верены» за текущий год.

Короче, Зою не нужно было упрашивать. Когда она ушла, мы с Сэйго азартно пожали друг другу руки. Если бы еще журнал она притащила, и чтоб именно тот…

Через пяток минут Зоя вернулась с журналом. Я пригляделся к его глянцевой обложке, и у меня просто камень с плеч свалился: журнал оказался тот.

Пора было делать ноги. Я собрался уже открыть рот, чтобы поблагодарить Зою за чай и гостеприимство, но тут неожиданно ситуацию взял в свои руки «Сергей».

– Послушай, – сказал он. – А зачем тебе, собственно, сюда возвращаться? Бери журнал, клади его в сумку, и жди меня. Я заберу другую сумку.

План в принципе уже был выполнен, но я не понимал, что еще задумал Сэйго.

– Хорошо, – сказал я, аккуратно сворачивая драгоценный журнал. – Где тебя ждать?

– Первый подъезд у дома через дорогу, где магазин. Засекай время – через полчаса я подойду. Пива купи. Две бутылки.

– Да я бы и сам две выпил…

– Не тебе. Мне.

Я попрощался с Зоей, которая прямо-таки подпрыгивала от нетерпения, и покинул квартиру.

Пока я шел с тяжеленной сумкой к точке рандеву, все мысли смешались в кучу. Я так и не понял, какую еще цель преследует Сэйго.

Я купил четыре «Хайнекена» и, в ожидании Сэйго, выкурил сигарету и прикончил бутылку. Такэути пришел ровно через полчаса. Сел рядом, достал сигареты и снял очки. Потом совершенно «совковым» жестом открыл бутылку о край скамейки и надолго присосался к горлышку. Отцепился. Перевел дыхание. И сделал еще один глоток.

– Да, сейчас это именно то, что надо, – пробормотал он и добавил какую-то энергичную японскую фразу.

– Сергей, ты что, трахал ее там, что ли?

– Ага, – ответил Сэйго, сделав новый глоток.

– Ничего не понимаю. Я думал, у тебя вкус получше будет.

– При чем тут вкус? – удивился Такэути.

– Ты же не хочешь сказать, что она тебе понравилась?

– Ты что, издеваешься? Конечно, нет. Некрасивая и водкой пахнет. Хорошо, хоть чистоплотная… И еще спросила, сдуру, наверное, почему я так похож на китайца.

– И ты что ответил?

– Сказал, что я – кореец. – И Такэути захохотал.

Нет, я этого не мог понять. Впрочем, шутка насчет корейца до меня не дошла тоже.

– Слушай, ну ты же не настолько беден, чтобы не мог пригласить девочку на ночь…

– Да при чем тут это? И вообще, мне не нравятся русские проститутки. Во всяком случае, новосибирские. Эта женщина выполнила условия договора? Выполнила. Журнал наш. Мы ей намекали на это дело? Намекали. А раз «вариант-два», то оставаться пришлось мне. Или, подожди… По «варианту-один» ты разве бы не остался?

Так вот в чем дело…

– Боюсь, не хватило бы у меня духу на такой подвиг.

– А должно хватать. – Сэйго поднял кверху указательный палец и затем резко наставил его на меня. – Конечно, у вас другие обычаи. Но, если уж ты ввязываешься в авантюру, помни ее правила. Сейчас идет игра честная. Это значит, что никого не надо обманывать по мелочам. Даже Мотояма с тобой сыграл честно – отдал украденное… Надеюсь, журнал ты собираешься потом ей вернуть?

– Безусловно, – сказал я, хотя и в мыслях у меня не было возвращать его.

– И опять ты врешь… Ну ладно, жизнь научит. Доставай журнал.

Я вытащил «Верену» и показал на обложку.

– Здесь.

Такэути, зажав в зубах сигарету, взял журнал обеими руками и повернул его под острым углом к своим глазам.

– Ага, вижу. Хорошо пропечатались, даже сейчас можно что-то понять… – Он заговорил по-японски. – Но здесь не будем разглядывать. Поехали ко мне. Пиво только допьем.

«Сергей» передал мне журнал, и я убрал его в сумку. Японец открыл вторую бутылку, хлебнул, и протянул мне руку.

– Ну, теперь участвуем в равной доле?

– Участвуем. – Мы обменялись рукопожатием.

– И давай сразу договоримся. Играем честно. Без обмана.

– Идет, – согласился я.

Мы расположились в квартире, которую Годзи Токида снял в каком-то агентстве для своего сотрудника. Хата была ничего, к тому же в двух шагах от метро «Красный проспект». Две комнаты, раздельный санузел. Кухня не меньше четырнадцати квадратов. Меблировка так себе, от агентства, зато телефонный аппарат такой навороченный, каких я не видел даже в кабинетах высокопоставленных чиновников администрации области. Телик, скорее всего, тоже от агентства – «Горизонт». На стене почти такой же, как и у Лены Кирюшиной, соломенный жгут от несчастий.

– Симэ-нава? – спросил я.

– Саа[3]! – поразился моей эрудиции Такэути. – А ты откуда знаешь?

– Слышал название… А это кто? – спросил я, показав на фотографию женщины с печальными глазами, видимо, японки, но в платье европейского покроя.

– Жена, – коротко ответил Такэути. – И тут же перевел разговор в другое русло. – Доставай краску. Время – деньги.

Я поставил на стол баночку сухой серебрянки, которую мы купили по дороге. Такэути вооружился кисточкой для рисования, тоже приобретенной сегодня, и мы взялись за дело.

Впрочем, делом непосредственно занимался «Сергей». Не знаю, где он там у себя в Джепэн научился подобным ухваткам, но с журналом компаньон принялся работать грамотно. Куда грамотнее, нежели я с извлекаемым из омамори документом.

Такэути высыпал на бумажку несколько граммов алюминиевой пудры и, время от времени касаясь серебристо-серой кучки кисточкой, переносил сухую краску на обложку журнала. К счастью, я сильно давил авторучкой на копию документа, и иероглифы хорошо «пропечатались» на обложке – ведь именно этот журнал я подложил под ксерокопию… Через несколько минут алюминиевая пудра обозначила выдавленные символы. Такэути, что-то бормоча по-японски, продолжал трудиться.

– Что получается? – тихо спросил я. И тут же громко чихнул.

– Пока не разобрать, – сказал Сэйго. – Вернее, прочесть-то можно, только… Только чушь какая-то получается… Это не письмо, не данные о человеке. Больше походит на какой-то черновик, памятку. Словно бы кто-то наспех набросал информацию, которая понятна только самому писавшему… Ты точно обводил иероглифы?

– Старался ни на миллиметр не ошибиться.

– Написано рукой человека, которому кисть была куда менее привычной, чем меч-катана. С искусством «сёдо» он был знаком, скорее всего, понаслышке. Да еще часть слогов записана не иероглифами, а каким-то архаичным подобием азбуки.

– Онна-дэ?

– Ну, ты специалист… Нет, рука мужчины. Но, скажем прямо, не особенно грамотного. Правда, воину-буси достаточно было и того, чтобы он умел хотя бы связно излагать мысли в письменном виде.

– И что тут написано?

– В наиболее возможном приближении этот текст звучит так: «Нарисовал на тодзимэ линию от вершины левой возвышенности до центра живота и от ее середины отсчитал половину длины лезвия кусунгобу на заходящее солнце». Слова «тодзимэ», «центр» и «заходящее» как раз и записаны азбукой. А в целом письмо весьма косноязычное.

– А что такое «тодзимэ»?

– Если бы я знал… Мусумэ, отомэ… Какие-то ассоциации с женщиной. «Возвышенность»… «Грудь», что ли? Нет, это слово записывается совершенно иначе.

– А «кусунгобу»?

– Ритуальный кинжал.

– Не о харакири ли идет речь?

– Нет, совсем не о нем, тем более, что понятие «хара» – «живот» – в японском языке очень многозначно… Тут действительно говорится о рисовании линий. Правда, кто нарисовал, зачем и почему – неясно. Но фраза построена именно так – отсутствие подлежащего в японском предложении – характерное правило… А в общем и целом получается вздор. Обидно.

– Действительно, – сказал я, с трудом вспомнив, что обозначает термин «подлежащее». – Сергей, а почему могло получиться так, что за триста лет никто не вскрыл футляр?

Такэути пожал плечами.

– Время не пришло, значит.

– А сейчас пришло?

– Видимо, да.

– А если отбросить мистику и попробовать разобраться объективно?

– Сейчас в этом объективно разобраться невозможно. Да и не нужно.

Да, вопрос философский…

– Дело в другом, – продолжал японец. – Если из-за подобной ерунды зашевелились бандиты, значит, не такая уж это ерунда. Вот что. Надо поднимать сведения о том Дзётиине. О Тамоцу. Может, появится и объективное объяснение.

– Как?

– По сетям. Все летописи уже давно перекачаны в Интернет. Еще пять лет назад для того, чтобы добраться до летописей, нам пришлось бы ехать в Токио… А сейчас, не выезжая отсюда, поищем имя, даты. В офисе компьютеры имеют доступ к вебу?

– Да, у нас выделенная линия. Но стоит ли ехать туда? Лучше к Попову, нашему технологу. Он живет в коммуналке, но телефонная пара у него собственная. Модем есть. По-моему, и по сетям он лазит, – сказал я и чихнул. Нехорошо как-то чихнул, прямо по всей башке звон разнесся, как по церковному колоколу.

– Работаю, да. Но от меня никто не требует, чтобы я стоял над душой у твоего бывшего босса. У меня несколько иные задачи… Ладно. Поехали к Попову.

Нельзя сказать, что нашему приходу Сашка Попов обрадовался до невозможности. Он вовсе не обрадовался. Даже, пожалуй, совсем не обрадовался, потому что мы своим визитом сорвали ему сеанс сетевой игры.

Я, честно говоря, с компьютерами не на «ты», умею разве только тексты набирать, да и то по-любительски, плюс еще играть в простенькие игрушки.

Кое-как удалось уговорить Сашку уступить нам место за компьютером. Технолог Попов поворчал и пошел куда-то на улицу – то ли в гости, то ли за пивом… Сэйго заглянул в свой блокнот и быстро набрал адрес сайта. Ждать пришлось долго – телефонные линии в нашей стране еще те, несмотря на то, что услуги связистов дорожают едва ли не быстрее прочих… Сашка перед уходом очень сильно сокрушался, что как только за телефон придется платить поминутно, Интернету в России придет капут… Такэути согласился и заметил, что если будет так продолжаться и дальше, коммуникации начнут пожирать сами себя. Я не стал просить перевести поточнее эту сентенцию – а зачем? И без того все понятно.

Наконец компьютер открыл нужную страницу (текст был набран по-английски), и Сэйго принялся читать.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал вдруг Такэути. – Как будто специально почистили… Вот, видишь, читаю: «Дзётиин Икита: 1543–1567… Дзётиин Кота: 1560–1601… Дзётиин Норими: 1604–1647… Дзётиин Сампэй: 1619–1670»… А где, черт возьми, Тамоцу?

Сэйго при этом даже руками развел.

– Может быть, имеется в виду другой род? Однофамильцы? – спросил я.

– Не было другого рода. Одна линия… И вот, пожалуйста, последний Дзётиин, о котором мы хоть что-то знаем: «Кивата, 1918–1939…» Все. Род Дзётиинов на этом закончился, но теперь ясно, что в тридцать девятом Кивата не погиб, и даже обзавелся наследником… Кстати, обрати внимание: почти каждое имя выделено гипертекстом: щелкаешь мышью по нужному имени и получаешь развернутые сведения… Где теперь искать сведения о Тамоцу?

– А был ли он? – спросил я.

– Омамори видел? Текст читал? Значит, был. Теперь, смотри, что у нас получается: в тринадцатом веке у нас есть несколько пробелов, но они и даются как пробелы – написано: «сведения о жившем отсутствуют». А тебе не кажется странным, что не обозначен пробел между Котой и Норими?

– Я плохо понимаю, что тут написано…

– Но цифры-то видишь?

– Цифры вижу.

– И подумай сам: Норими родился в тысяча шестьсот четвертом…

– … А Кота умер в тысяча шестьсот первом!

– Наконец-то до тебя дошло. Даже в те времена японцы не умели становиться отцами в отрицательном возрасте. Пропущен отец Норими, он же сын Коты.

– Чего проще: открой сведения о них!

Сэйго воззрился на меня с неподражаемым выражением на лице.

– Уже лучше, – сказал он, явно имея в виду мои умственные способности. – Сейчас я так и сделаю…

Такэути щелкнул мышью по имени Кота. Дождался, когда на экране появятся новый текст, и потом… Почесал в затылке. А я уже знал, что этим жестом мой компаньон выражает довольно сильные эмоции.

– Да что такое? Какой-то кретинизм! Написано, что сын Коты Дзётиина, умершего в тысяча… Так. Родился спустя три года после его смерти… Они там, в Токио, что – людей за идиотов считают!?

– А может человек залезть на эту страницу и поправить текст так, как он захочет?

– В принципе, может, – сказал «Сергей». – Сейчас попробую… (Прошла пара минут.) Нет, ничего не выйдет. Требуется пароль доступа.

– А пароль можно подобрать? Или… купить?

– Да все можно, все! Вот только кому это надо?

– Мы знаем, кому, Сергей.

Такэути повернулся ко мне и сказал серьезно:

– А может быть, мы этого еще и не знаем.

– А Мотояма?

– Он может оказаться лишь исполнителем.

– Значит, заказчик…

– Заказчик сидит в каком-нибудь японском городе на берегу теплого моря и только распоряжается.

Мы замолчали. И тут я спросил:

– Послушай, а ты говорил, что для того, чтобы открылся омамори, должно было наступить определенное время. Ты имел это в виду с чисто мистической точки зрения, или…

И тут Такэути поднял кверху указательный палец.

– Хорошая мысль. Кланы якудза существуют в Японии с незапамятных времен. Почему они действительно не суетились в течение трехсот лет? Слушай, слушай, в этом что-то есть! – Сэйго даже встал со стула и стал как тигр, ходить взад-вперед по тесной комнатушке. – Тридцатые годы. Может, начало сороковых… Надо копнуть там!

– А почему не девяностые? Ведь дело-то начало разворачиваться именно сейчас!

– Может, ты и прав. Но, мне думается, надо смотреть именно в тот период. Тогда Япония была кипящим котлом. Возрождение духа Ямато, самурайских традиций: «бусидо», кодекс «Хага-Куре». Даже во времена первой мировой не было такого. Шла подготовка к новой большой войне, и тогда случилось что-то такое, на что общественность вообще не обратила внимания, потому что была во власти истерии, захлестнувшей родные острова. Но случилось важное. И это заметили якудза.

– Важное на фоне войны. Только если землетрясение.

– Японцы привыкли к ним. Да, должно было произойти не просто сильное, а катастрофическое землетрясение, чтобы его заметила вся нация. А раз его не заметили, значит, оно было рядовым, какие трясут Японию едва ли не каждый год. Нет, что-то другое. Возможно, что-то стихийное, но не катастрофическое, правда, происходящее довольно редко… Что же это может быть?

– Какие-нибудь инопланетяне…

– Нет, надо думать о более реальных вещах. Вполне вероятно, что информация о том, что ты владеешь омамори, просочилась в Японию, где никогда и ничего не забывающие якудза решили добыть информацию о наследстве Дзётиинов. Заметь, кстати, до тридцатых годов нынешнего столетия талисман действительно был им не нужен, хотя, возможно, они и следили за древним родом. Поэтому вот что: подумай хорошо, кому и при каких обстоятельствах стало в последние годы известно о твоем омамори?

А чего думать? Я и так это хорошо знал.

Глава III

Саша вернулся еще до того, как Такэути закончил свое блуждание в виртуальном мире.

– Ну, вы мне сегодня дадите выйти в сеть? – жалобно спросил он.

– Запросто… Сколько у вас стоит работа в Интернете? – спросил Сэйго.

– Двадцать четыре в час…

– Так, вот тебе за два часа… Моя половина. – Сэйго протянул Сашке две десятки и пятерку. – Остальное – с компаньона.

Да, с педантичностью этого типа можно далеко зайти… Черт, но ведь мы действительно договорились – расходы пополам…

Мы проводили японца до двери, и я чихнул несколько раз подряд. Потом закашлялся. Что-то мне очень не понравилось все это. Неужели простудился?

А когда закурил сигарету, то даже поморщился: многим, возможно, известно это чувство сухости в носоглотке, которое усиливается из-за дыма и становится болезненным… Я закашлялся и скривился от рези в глазах. Похоже, купание в Обском море выходит мне боком…

Саша Попов заметил это и с беспокойством произнес:

– Э, ты никак загрипповал?

– Нет, простыл маленько… – ответил я и снова закашлялся.

– «Маленько», – проворчал Саша. – Конечно, лихо ты тогда крутанулся с заплывом, но, по-моему, это тебе даром не прошло.