Рожа. Сборник рассказов

После ухода Зулимы в Плицере начался повальный мор. Не было хуже заразы, чем та, которую скрыла она в своём доме, и которую люди сами разнесли по своим домам. А к весне Плицер начал считаться вымершим.

2017

Громоотвод

В баре, куда я зашёл обсохнуть после того, как автобус забрызгал меня с ног до головы, а заодно и пофилософствовать о своей тяжкой доле, было накурено так, что к стойке пришлось добираться чуть ли не на ощупь. Бармен тоже не сразу заметил меня, мне пришлось два раза окликнуть его, пока он не махнул мне рукой.

– Сейчас подойду, – намекнула его рука и исчезла, а я в ожидании начал крутить головой, разглядывая остальных посетителей.

Их было довольно много и все они собрались в одном из углов бара, кружком. Кто-то сидел, другие стояли, нависая над первыми, наклоняясь к столу, за которым кто-то громко чертыхался и шутил. Приступы гулкого смеха периодически сотрясали всё заведение. Бармен, не торопясь обслужить меня, тоже прислушивался к неизвестному шутнику и вовсю смеялся, вытирая бокалы.

– Эй, – напомнил я о себе.

– Сейчас, минуту, – новый грохот смеха взорвал воздух, бармен прыснул и ещё энергичнее начал тереть бокал, видимо, забрызгав его слюной.

Я тоже улыбнулся, хотя вовсе и не хотел этого. Но любопытство уже притянуло моё ухо к тому углу и я ухитрился расслышать окончание шутки.

Говоривший должен был иметь огромные лёгкие, чтобы так легко перекрикивать всех остальных.

Я передвинулся чуть ближе к кружку людей. Бармен подошёл и, сияя так, словно я был его любимым потерянным братом, которого он не видел лет сто, записал мой заказ.

Уже через секунду бокал оказался в моей руке, а я сам – в тесном ряду тех, кто обступал стол.

– Такого заката мы ещё не видели, – рычал шутник, – да, такого заката, а сами…ик… сами стоя по колено в воде в дырявой лодке, вычёрпывая вонючую жижу горстью… вот так, – мне не было видно, но очевидно, шутник показал ладони, сложенные горстью, и за этим последовал новый взрыв хлюпающего смеха.

Я хихикнул за компанию, слишком уж заразительно смеялся мой сосед слева, и заработал локтями, пробираясь чуть ближе к столу.

– Быстрей, говорит, там, похоже, пираньи…

Голос рассказчика перешёл на скрип и затем на тяжёлый, нездоровый кашель, сквозь который прорывались смешки.

Пока шутник прокашливался, я ухитрился подобраться к столу вплотную. Увидев рассказчика, я понял, почему все ржали, слушая, как он вычёрпывал воду ладонями. На правой руке у него не хватало трёх пальцев, на левой – двух, все не в ряд, что делало его ладони похожими на клешни экзотического краба. Что, впрочем, не мешало ему одновременно стряхивать пепел с сигареты, держать бутылку и бешено жестикулировать.

– На удачу, говорят, тебя берём, – продолжил он свой рассказ, – но только, говорят, без обид. Ты, говорят, наш лотерейный… нет, как его… страховой билет, – после этих слов он приложился к горлышку и вдруг яростно стукнул бутылкой по столу. Начавшийся было хохот слушателей оборвался и стих.

Я внимательно посмотрел на него. Крепкий, не старый, разве что совсем седой, с обветренным открытым лицом, шрам через всю щеку. В ушах старые растянутые дырки от больших серёг, татуировка, уходящая от уха вниз на плечо.

Как только он умолк, погрузившись в очевидно не очень приятные воспоминания, толпа вокруг стола начала рассасываться и через минут пять я остался с ним один на один.

Он поглядел на меня без малейшей доли интереса и предложил выпить. Я торопливо проглотил горькое пойло и обратился к нему с вопросом, грызущим меня с того самого момента, как я услыхал обрывок его истории:

– Так как, все выплыли? Никого, это… не потеряли?

Он отставил пустую бутылку и долгим тяжёлым взглядом посмотрел на меня, потом покачал головой и сделал знак бармену.

– Повтори! И ещё для него, как тебя?

– Милан.

– Для Милана не забудь. Что ты пьёшь?

– Мне обычного пива.

– Обычного…

Он хмыкнул и провёл по лицу огромной беспалой ладонью.

– Они все выбрались без потерь. Они всегда выбирались, если я был с ними. А я вон, – он кивнул на костыль, прислоненный к стулу. Я не сразу его разглядел в полумраке накуренного бара.

– Полноги – хрясь и нет. Мясо как ножом сняли. Вжик. Тысячи маленьких ножей.

Я отчего-то уставился в стол, рассматривал одну загогулину под старым стёршимся лаком, а потом спросил:

– А зачем вы вообще туда полезли?

Шутник, оказавшийся просто несчастным калекой, приложился к бутылке. Казалось, вечность прошла и закончилась, пока он не допил до дна. Потом шваркнул бутылку об пол, шикнул на бармена, рванувшегося подбирать осколки, а потом вдруг схватил мою руку своей клешнёй и придавил её к столешнице.

– Майкл, – сипло сказал он, а я не посмел его поправить.

– Ты ведь всё понимаешь, Майкл. Что с твоей рукой?

Я задрал рукав на той руке, которую он держал и ткнул пальцем в красное пятно, местами покрытое пластырями, из-под которых виднелись неприятные волдыри.

– Вот. Вчера на празднике у друзей.

Он понимающе кивнул головой.

– Оно всегда начинается с мелочей, так? Я сразу понял, как только тебя увидел. Ты такой же как я, только новенький. Начинающий, – и он закашлялся в попытке засмеяться

Я застегнул рукав и отнял руку. Такой, как он? Нет, мне этого удовольствия не надо. Ну было пару раз, что мы отправлялись с компанией отдохнуть и только со мной случались неприятности. Но это было раз-два… пожалуй, чаще… возможно, что каждый раз. Вдруг вспомнилось, как я чуть не сдох там на завалах от шока, потревожив пчелиное гнездо. Один я. Остальных не ужалили ни разу. Или в горах, когда я подвернул лодыжку и провёл в палатке два дня… пока остальные фотографировали птиц.  Зачем я там был? Мне птицы… я равнодушен к птицам…

Мужик смотрел на меня так, словно считывал с лица всё, о чём я думал.

– Выпьешь ещё? Пей. Не бойся, со мной ты в безопасности. Со мной ты точно в безопасности.

Он хохотнул и сделал новый заказ.

– Сегодня я могу отдохнуть, а завтра у меня снова работа. У меня её, – он заговорщически мне подмигнул, – завались, не успеваю сортировать заказы. Всем нужен громоотвод. Всем.

Он залпом опустошил очередную бутылку крепкого пива, а потом начал рассказывать про восхождение на пятитысячник. Кто-то присел за стол, потом народу прибыло и мне стало плохо от дыма куривших. Вчерашний ожёг на руке горел, будто та раскалённая труба всё ещё прижималась к коже, а шрам на груди натягивался всё сильнее от каждого нового вздоха.

Он, этот калека, явно преувеличивал свои силы. Вон он, сидит и дует крепкое, а отходняк завтра, я совершенно уверен в этом, будет у меня.

Взглянув в последний раз на собутыльника, я встал и выбрался из толпы, расплатился и вышел на свежий воздух. Порыв ветра бросил мне в лицо обрывок грязной бумаги. Или кто-то это сделал нарочно? Я пошёл вдоль по улице, всматриваясь в прохожих. Все следовали куда-то своими путями, укрываясь от ветра воротниками и капюшонами, не принимая непогоду слишком близко к сердцу.

Я тоже поднял, как мог, свой воротник-стойку и пошёл, стараясь держаться подальше от луж и не думать ни о калеке, ни о его словах. Начинающий! У него определённо был бред алкоголика.

2018

Приманка

Ирвин приблизился ещё на шаг к округлому подозрительному объекту и замер. Трёхметровой рукой-манипулятором он медленно дотронулся до поверхности объекта и легонько нажал. Гладкая, почти зеркальная поверхность продавилась под пальцами манипулятора, натянувшись так, что казалось, сейчас лопнет, словно воздушный шар. Ирвин ослабил нажим, а потом и вовсе убрал руку в сторону.

– Пробу взял? – Раздался в наушниках голос Седова.

Ирвин мотнул головой.

– Так взял или нет, – повторил свой вопрос Седов.

Ирвин втянул манипулятор и осмотрел пальцы-захваты.

– Ничего не вижу. Но, думаю, какие-то следы остались. Мне возвращаться?

Седов нечленораздельно что-то буркнул в динамик, а потом довольно резко приказал:

– Оставайся. Приближайся к нему потихоньку. Замени пальцы. И не пыли там особо.

Ирвин вздохнул и заменил пальцы-захваты манипулятора на новые.

– Седов, ты понимаешь, что я тебе нужнее живым? Почему бы тебе не послать робота?

Седов опять заговорил неразборчиво. Ирвин хлопнул себя по динамику и развёл руками.

– Ладно, ладно, – ворчливо ответил Седов на этот жест, – я советовался с командой. Нам нужна проба. Думается, этот объект живой. Поэтому ты идёшь. Наладишь контакт. Понял?

Ирвин давно уже понял. С тех пор, как межграничное правительство решило выпотрошить как следует все ближайшие планеты, все наёмники словно с ума сошли. Они набрасывались на любые живые объекты, собирали их, сортировали, выбраковывали, отсеивали и оставляли толко самые ценные и полезные. То же самое и с людьми. Он, Ирвин, ценным человеком не был никогда. Им, Ирвиным, не жалко было пожертвовать ради награды. Хорошей награды, поправил сам себя Ирвин. Очень хорошей награды. Если он сможет наладить контакт или, по крайнеи мере, останется жив после встречи с инопланетным существом, получит какие-нибудь дивиденды, и в следующий раз его, возможно, уже не пошлют в самое пекло разведки. Возможно, его повысят до уровня помощника Седова, и тогда ему не придётся покидать корабль и рисковать своей шкурой. А если контакт пройдёт неважно, то его, Ирвина, смерть не особо повлияет на работу команды. Ну был, ну не стало, какая разница? У них ещё есть.

Ирвин мотнул головой, отгоняя минутный страх и досаду. У каждого есть шанс, сказал он себе, у каждого. Возможно, этот гладкий камень вовсе не живой. Или живой, но не опасный. Или ещё что.

Медленно, выверяя шаги и стараясь не утопать в высокой пылевой дымке, покрывающей поверхность планеты, Ирвин приблизился к шару.

– Давай, поговори с ним, – приказал Седов, – выведай, что да как.

Ирвин аккуратно отложил манипулятор в сторону и сел рядом с гладким объектом.

–Дай мне изображение крупным планом, – командовал Седов в динамиках.

Ирвин повернулся к шару и начал рассматривать его, стараясь не терять приветливого выражения лица.

– Я – друг, я – друг, – думал Ирвин, надеясь, что позитивные импульсы из его мозга дойдут до шара.

Время длилось бесконечно долго. Ирвин пытался заметить хоть малейший сигнал того, что шар – живой, но ничего не было.

– Ну? – Выдохнул вдруг в динамик Седов, – двадцать минут уже сидишь. Что видно?

Ирвин знал, что Седову было видно всё то же самое, что и ему. Да ещё на расстоянии и в спокойной обстановке. Он уже собрался ответить, но голос в динамике опередил его.

– Как вы поступаете с теми, кто вам не подходит? – Спросил Седов, но голосом не Седова.

– Что? – Растерялся Ирвин.

– Ведь вы что-то ищете здесь. Что?

Ирвин молчал в замешательстве. Эти слова были сказаны точно не Седовым. Но кем?

– Выключи связь, – попросил тот же голос в динамиках, – и камеры тоже. Можешь?

Ирвин покачал головой. Камеры отключались только с корабля. У него даже регулятора не было на скафандре. Ведь он был всего лишь пешкой в игре.

– Неважно, – сказал голос, – я сам их отключу.

На время всё стихло. Ирвин смотрел в недоумении на гладкую поверхность шара. Его кривое отражение издевательски насмехалось и подмигивало ему. Вот шлем с эмблемой межграничных космических сил, перевёрнутой и сжатой с боков, вот его руки, крохотные причудливые плавники, и вот ноги, длинные и очень худые. Ирвин повернул голову, и кривое отражение изогнуло его шлем дугой. Руки из плавников превратились в длинные вёсла, а ноги исчезли под огромным туловищем.

По поверхности шара прошла едва заметная волна. Потом ещё и ещё, а потом шар начал колыхаться из стороны в сторону, как будто смеясь.

– Не дёргайся, не дёргайся, сиди смирно, – попросил голос Ирвина, и тот замер.

– Так ты живой? – Спросил Ирвин, стараясь не шевелиться и не смешить шар.

– В каком-то смысле, – ответил голос, – в каком-то смысле. Так зачем вы здесь?

Может, тебе стоит поговорить с Седовым, хотел ответить Ирвин, я-то ведь пушечное мясо, не больше. По поверхности шара прошла рябь.

– А ты думаешь, я кто?

Ирвин неосторожно пожал плечами, и шар расхохотался снова.

– Я же просил, не дёргайся.

Да я… подумал Ирвин и снова шар перебил его.

– Так я кто такой, как думаешь?

– Ты… ты что-то вроде дерева?

Шар заколыхался с ещё большей силой.

– Подума… подумай, – сказал он успокоившись и вернув себе зеркальную гладкость.

Ирвину вдруг захотелось вернуться на корабль и рассказать всем, что никакой жизни на этой планете нет, а круглый шар был ничем иным, как здоровенной каплей ртути, и что уровень радиации на пыльной поверхности настолько высок, что вывел из строя камеры и даже радиосвязь.

– Наверное, ты такой же, как я? Приманка?

Шар разрядился серией волн ряби.

– Нетрудно было угадать, правда? А знаешь, что с вами будет?

Ирвин чуть не подавился сухой слюной в горле.

– Я не знаю.

– Подумай. Вот вы, вы что хотели с нами сделать?

Шар вдруг растёкся широкой лужей, а потом начал собираться вокруг ног Ирвина.

– По сути своей мы, вы – похожи один в один. Мы как бы отражения друг друга. Ты согласен? Интересно, что думают твои друзья?

Ирвин застыл, скованный ледяным давлением шара.

– Между прочим, твой корабль уже у меня.

Ирвин усилием воли повернул голову. На месте ракеты стоял огромный зеркальный кокон.

– Есть два пути, – продолжал нашёптывать голос, – зависит от твоих друзей. Давай подождём и посмотрим, что будет. Надеюсь, они выберут правильный маршрут.

Блестящая гладкая оболочка добралась уже до шеи Ирвина, полностью обездвижив его. Его лицо было обращено к ракете, и он понял, что имел в виду голос, говоря о его друзьях. Зеркальный кокон задрожал и брызнул во все стороны блестящими каплями, а затем вновь собрался на том же месте в большой шар и остался неподвижен.

– Видал, какой взрыв? Геройская смерть, – хохотнул шар и начал подтягивать свои гладкие края ко лбу Ирвина. Потом остановился и немного ослабил нажим, будто вспомнив, что не сказал нечто важное.

– Это случается так быстро, не правда ли, не успеваешь осознать. Или успеваешь?

Взгляд Ирвина был прикован к тому месту, где только что находилась ракета со всей командой.

– Но ведь это то же самое, что вы собирались сделать с нами?

Это была правда, Ирвин не мог отрицать.

– А ведь могло быть совсем по-другому, – сказал голос, раздаваясь эхом в голове Ирвина, – могли бы не умирать так напрасно. Ну что, ты со мной?

Гладкие стенки шара вздрогнули от нового прилива смеха, а затем схлопнулись над головой Ирвина, поглотив полностью его тело.

На планете опять стало тихо. Пыль постепенно осела, покрыв каменную поверхность ровным мягким слоем дымки. Один только зеркальный шар остался безупречно чистым и гладким, таким манящим и заметным в ярком свете звезды.

Брошенный Ирвином манипулятор где-то в толще пыли вдруг заскрипел и замигал тремя красными точками на пальцах-захватах. Шар, покрывшись сотней морщин, выставил в сторону аппарата широкую лапу, но, передумав, втянул отросток в своё гладкое тело обратно и замер. Три красные точки выплясывали кривые зигзаги на его зеркальной поверхности. Это было неплохо. Совсем неплохо.

2017

Встреча

      Дряхлый, сгорбленный человек, похожий на бурый комок тряпья, втиснувшийся в угол между стеной и тяжёлым металлическим столом, не отрываясь, смотрел на меня. Ощущение было не самое приятное. Его неподвижный взгляд буравил не хуже отточенного инструмента.

      Инструктор, в свою очередь, с неприкрытой брезгливостью изучал комок через оконное стекло.

– Этот человек не может быть мной, – наконец, выдавил я.

      Сгорбленный в бурых лохмотьях качнул головой, как если бы он засмеялся, ни проронив ни звука, и снова затих. Однако взгляд его продолжал изучать моё лицо.

       Инструктор пожал плечами.

–Порой нам кажутся странными обычные вещи. А порой наоборот, странное не вызывает у нас интереса. Между тобой и им сорок, шестьдесят лет разницы. Почему бы и нет?

        Но я не мог, не хотел верить. В старом горбуне не было ничего от меня. Цвет глаз я не мог разглядеть, волос у него уже не осталось, но рост! Я был высок, он был сгорблен и мал.

– Старость меняет людей. – Сказал Инструктор, заметив моё смущение – старость и неряшливый образ жизни. Вредные привычки. Неверный выбор своего пути. Чувства. Чувства это иррациональный излишек. Множество, множество людей закончили свои жалкие жизни именно так, и всё благодаря чувствам.

        Договорив, Инструктор резко повернулся ко мне и спросил:

– Вы ведь никогда не думали о старости?

         Я отрицательно покачал головой.

– Такие как он, как ты, это большая проблема общества. Непослушные, неуправляемые, грязные. Ты чувствуешь, как от него разит запахом мочи и гнили? Его даже бесполезно показывать врачу. Он…он даже не похож на человека.

          Сгорбленный, казалось, услышал и понял последние слова Инструктора и перевёл свой взгляд на него. И опять мне показалось, что горбун засмеялся.

          Мне в голову пришла нелепая идея, и я спросил:

– Для меня это единственный вариант, других нет?

          Инструктор вскинул на меня глаза.

Я смутился ещё больше.

– Я имел в виду, это уже предопределено? Я уже не могу изменить своё будущее?

           Горбун перевёл взгляд обратно на меня, и мне показалось, что на этот раз он был огорчён. Что-то необъяснимое мелькнуло в его фигуре. Неуловимое глазом движение. То ли он опустил плечи, то ли согнулся ещё сильнее. Инструктор же наоборот, улыбнулся, словно ждал именно этого вопроса и ответил:

– Ты молодец! То, что надо. Ты сопротивляешься безысходности. Не апатичен или раздавлен страхом как другие. Я вижу, что ты борец!

        Он отвёл меня от окна так, чтобы старик нас не видел.

– Ты можешь избрать всё другое.

– Другое?

– Да. Всё сделать иначе. Первый шаг другой ногой. Поворот в другую сторону. Взгляд вверх, а не вниз. Но это можно сделать только сейчас.

         Я не совсем понимал, что имел в виду Инструктор. Он предлагал мне прямо сейчас сделать какой-то выбор. Но каков другой вариант? Или их много?

– Не понимаю. Если я сейчас сделаю другой выбор, то что меня ждёт в этом случае?

          Инструктор вдруг потускнел. Разочарованно он посмотрел на меня и сказал:

– Не могу тебе сказать. Не знаю. Никто не знает. Но зато ты избежишь вот этого.

           Он кивком указал на окно.

Я подошёл, чтобы ещё раз посмотреть на будущего себя. Ну почему им не мог оказаться достойный человек. Горбун в лохмотьях совсем затих. Он уже не смотрел в окно, похоже было, что  он дремал. Внезапно внутри меня всё заледенело и схлопнулось от жалости к самому себе. Не раздумывая больше, я повернулся к Инструктору и сказал ему, что согласен изменить выбор.

В роддоме бледная женщина прижимала к себе младенца. Она пыталась разглядеть ребёнка, запечатлеть его таким в своей памяти навсегда. Врачи бегали, хлопотали рядом, но мать уже не обращала внимания на то, что творилось вокруг. Её пронзило чувство глубокой, сильной привязанности к серому, мокрому спящему существу. Она родила дочь. Она была счастлива. Она даже не поняла озабоченности врачей и не услышала встревоженных криков. В мир пришёл новый человек.

– Какое несчастье, всего два дня. Говорят, неоперабельный порок сердца.

Инструктор разочарованно вздохнул и опустил прозрачный белый шарик в вазу.

– Какая короткая, но славная жизнь, – сказал он сам себе, – такая короткая, но такая славная.

2017

Дом, утаскивающий сны

– Ого! Куда это мы пришли?

Три старых дома, жмущихся друг к другу, как три замёрзших щенка, резко выделялись из множества однотипных новых построек, окружавших их стройными рядами. Дом посередине когда-то был выкрашен в синий цвет, теперь поблёкший и потёртый временем, дом слева от него – в блёклый жёлтый, а дом справа никогда не знал краски, его кирпичные стены не нуждались в штукатурке. На фоне новеньких типовых бордово-чёрных домов эта троица была аляповатым пятном, на котором, хочешь-не хочешь, задерживался взгляд.

– Вот это да! – Снова воскликнул Джонни, – давно я не видал такого безобразия!

– А мне нравится, – это была Лин, – миленько. Наверняка позади есть садик. Посмотрим?

Парочка подошла к странным домам поближе, безуспешно попыталась заглянуть в окна, потом обошла вокруг и вернулась.

Девушка выглядела разочарованной.

– Ничего нет. Даже ни деревца. И вообще, выглядит всё слишком мрачно. Пошли отсюда.

Парень улыбнулся.

– Нет, ну и ладно. Первое впечатление часто обманчиво. Давай внутрь заглянем.

Окна домов казались неживыми. Они не были закрыты намертво ставнями, но слой пыли на стёклах сделал их почти непроницаемыми, сквозь них едва можно было различить плотно закрытые серые или синие шторы внутри. На стене центрального дома висела вывеска, гласившая «Було.ная». Буква «ч» давно потерялась, след под ней был таким же пыльным, как и всё остальное. На жёлтом доме вывески не было, просто над дверью висел выкрашенный в тёмно-зелёный цвет большой велосипед без цепи. Руль, рама, сиденье, колёса – всё.

– Прокат великов, – предположил Джонни. – Или ремонт. Но, скорее всего, оба. Заехал человек за хлебом и заодно подкачал шину. Умно.

Последний, кирпичный дом, казался самым старым из троицы. На нём не было следов ни вывесок, ни рекламных щитов, ни даже граффити, маленькие окна и узкая деревянная дверь указывали на то, что дом был только жилым домом, без какого-то ни было иного назначения.

Джонни сразу заинтересовался этой дверью. Поднажал плечом, старое полотно затрещало, но не поддалось – мешал ржавый замок.

– Помоги мне, нажми здесь – попросил Джонни, – сейчас откроется.

– Может, пойдём отсюда? – Линн отошла от двери на шаг назад. – Мне не хочется заходить внутрь.

– Да ты чего, там же никого нет. Уже лет двадцать. Дверь вся сгнила, только надавить надо хорошенько и она откроется. Давай, помоги.

Линн отошла ещё на два шага. Встала ровно, разведя носки туфель в стороны, руки сложила кренделем на груди, а голову повернула в сторону. Джонни знал, что означает эта поза. Но ему отчего-то вдруг захотелось зайти в этот дом. Он прилаживался к двери, давил, бил ногой и даже попытался выбить дверь ударом с разбега, но безуспешно. Наконец он устал и, прислонившись к стене, стал разглядывать замок.

Линн молча наблюдала, изредка почёсывая левое ухо ногтем или вычерчивая носком правой туфли круги на дороге.

Джонни искоса поглядывал на неё. Он и не думал сдаваться. Они проделали такой путь, изучая город, так что отступить было бы нелепо. Тем более, это именно Линн выбрала направление. А теперь они здесь, перед странными покосившимися домами среди монотонных новых построек, и они должны раскрыть тайну этих домов. Если эта тайна существует, а он, Джонни, в этом нисколько не сомневается. А Линн просто струсила. Сколько раз они уже бывали в чужих домах. Однажды им пришлось искать ночлег, а в другой раз гроза застала их на пляже, рядом с которым находился пустующий дом. Они же не воры. Немного еды не в счёт.

Джонни бросил раздражённый взгляд на Линн.

– Ну?

– Что?

– Ну что? Зайдём и посмотрим.

– Мне не нравится этот дом, заходить в него я не собираюсь.

Джонни свистнул и с досады крутанул замок в руке.

– Тогда я зайду один, а ты оставайся.

– Джонни!

Но он уже завернул за угол дома. Линн нехотя пошла за ним.

Джонни не было за домом, Линн вздрогнула, но сразу сообразила, что он её разыгрывает и подняла голову в поиске окна. Оно находилось довольно высоко, рамы были полностью распахнуты и ещё качались – Джонни едва успел забраться в него.

– Джонни, – позвала Линн, – как ты его открыл?

Голова парня высунулась наружу, за ней руки и часть туловища.

– Лезь скорее.

Линн, не думая дважды, схватила Джонни за руки и он поднял её, словно пушинку, затащил в комнату и обнял, почти пригнул к полу.

– Вот, ты попалась!

Линн, хохоча, отбивалась от мокрых поцелуев.

– Ладно, всё. Давай осмотримся.

Джонни чмокнул её ещё раз куда-то в лицо и разжал руки.

– Наверное, здесь полно скелетов.

Линн вздрогнула вновь и почувствовала холодок, пронёсшийся по ногам. Она огляделась, комната была маленькой и довольно тёмной, несмотря на открытое окно. В углу стояла кровать, рядом с ней шкаф для одежды, напротив него была дверь, справа – окно. У кровати лежал скомканный дырявый коврик, из тех, что старые леди вяжут крупным крючком из распущенных свитеров.

– Как-то здесь не очень.