Единожды солгав

– Алёна?!

Она услышала его голос, низкий, прокуренный. Он выкрикнул её имя, всё-таки не до конца уверенный, что это она. Не нужно было реагировать, но Алёна оглянулась, снова встретилась с ним глазами, зачем-то дала понять, что тоже его узнала, но вот уже открытая дверь фирменного вагона, приветливая проводница, Алёна протянула ей билет и паспорт, и поспешила шагнуть с перрона в вагон. Но опять же остановилась в коридоре у окна, смотрела и на Сашку, и на перрон вокзала городка, в котором родилась. Поезд тронулся, а Стрельников подошёл ближе, и теперь напоминал бродячего пса, разглядывающего барский дом. Он даже пошёл следом за двигающимся поездом, и они с Алёной смотрели друг на друга. И на одну короткую секунду, Алёне захотелось узнать, о чём он думает в этот момент. О ней, о своей жизни. Но секунда улетела в небытие, её первая любовь осталась на перроне в грязном комбинезоне, а Алёна спокойно открыла дверь в своё купе, и, наконец, почувствовала, что сердце у неё на месте.

У неё всё хорошо.

3 ГЛАВА

Дома вкусно пахло свежесваренным кофе. Алёна с удовольствием втянула в себя этот аромат, и уже после этого сладко потянулась и, наконец, открыла глаза. Как замечательно проснуться утром, с осознанием того, что ты дома! Что всё благополучно, спокойно, с ощущением того, что тебе ничего не угрожает. Даже собственные воспоминания.

– Ты проснулась?

Алёна перевернулась на спину, посмотрела на Вадима. И улыбнулась ему. Улыбнулась просто тому, что видела. Вадим Прохоров был воплощением её девичьей мечты, она поняла это в тот самый момент, когда впервые увидела его. На собеседовании, когда пришла устраиваться на работу в агентство недвижимости, филиалом которого он руководил. Увидела и поняла, что сделает всё, что угодно, чтобы, во-первых, работать именно здесь, а, во-вторых, сразить этого молодого мужчину наповал. Красотой, воспитанием, образованностью, лёгкостью характера. Алёна готова была стать любой, такой, какой он захочет её видеть, лишь бы Вадим Прохоров обратил на неё своё внимание. И дело было совсем не в том, что Вадим неотразим или по-особенному красив, он не запал в душу с первого взгляда Алёны на него. Но Прохоров был весьма похож на мужчину мечты детдомовской девчонки, которой, правдами и неправдами, удалось подняться по социальной лестнице, пусть и на пару ступенек, но это уже было поводом собой гордиться. Что она не где-то, зарабатывает копейки, а по серьёзной протекции пришла устраиваться на работу в крупный филиал солидного московского агентства недвижимости. Значит, уже чего-то смогла добиться.

А Вадим был молодым и перспективным, мужчиной с обложки журнала о бизнесе и предпринимательстве. Выбравшись из своего маленького городка, оказавшись в мегаполисе, с несколькими копейками в кармане, Алёна любила время от времени остановиться перед витриной с глянцевыми журналами, и с обложек на неё смотрели молодые и успешные люди. Из той жизни, о которой она даже не мечтала. И однажды она долго-долго разглядывала обложку финансового журнала, и молодого мужчину на ней. Он сидел в шикарном офисном кресле, на нём был дорогой костюм, шёлковый галстук, но самое главное – его взгляд и улыбка искрились уверенностью, причём, уверенностью не в себе, а в завтрашнем дне. И это запало в душу, в сознание, и поэтому, даже спустя энное количество лет, увидев Вадима Прохорова, оказавшись в его кабинете, ей вдруг показалось, что та картинка ожила. И Алёна решила, что должна в него влюбиться. Решила, что она хочет этого мужчину, чтобы он принадлежал ей, с головы до пят, вместе с его уверенностью, завтрашним днём и планами на жизнь. А насколько он красив, подтянут и остроумен, было не так уж важно. Алёна была влюблена в их с Вадимом жизнь в целом.

И поэтому сейчас она улыбалась, сонно наблюдая за тем, как Вадим завязывает галстук, собираясь на работу, чуть наклонившись к зеркалу, ей нравилась его итальянская рубашка, светлые брюки, и даже чуть поредевшие на затылке волосы. Но это было совсем неважно, она любила Вадима таким, какой он есть. При незначительных внешних недостатках, Вадим Прохоров считался ведущим специалистом по продажам и отличным руководителем. Московские учредители его ценили, не скупились на премии и бонусы, не редко отправляли в заграничные поездки, порой по работе, а иногда и просто отдохнуть, и почти всегда Алёна его сопровождала. И жизнь казалась ей сказкой. Они съехались с Вадимом полтора года назад, и Алёна буквально наслаждалась каждым днём. При этом, не забывая цепким взглядом отслеживать всех потенциальных соперниц. Случалось так, что не получалось скрыть свои ревностные настроения, Вадим ловил её на подозрениях и придирках к женской части сотрудников агентства, но, в основном, начинал смеяться, умилялся её ревнивой женской сущности, и клялся, что ему никто, кроме неё, не нужен. Зачем ему искать ещё кого-то, раз рядом с ним самая красивая девушка, что он когда-либо встречал. И после таких заявлений, пусть несколько притворных и преувеличенных, обычно наступал мир, Алёна счастливо улыбалась, ведь Вадиму совершенно не зачем было знать о том, что счастливая улыбка доставалась лишь ему. А соперница оставалось соперницей, даже если ту случайно угораздило пофлиртовать с её мужчиной. Но поставить её на место было необходимо, чтобы больше никогда черту не переступала. Да и для других наглядный пример.

Сам Вадим не слыл бабником или гулёной, что Алёне определённо в нём импонировало, но когда мужчина молод, успешен, а впереди его ждёт ещё больший карьерный рост, за ним следовало приглядывать. И, если уж, он достался тебе, нужно проявлять определённую осторожность, не расслабляться, не забывать говорить ему, что он самый лучший во всех отношениях. Мужское самолюбие – вещь весьма полезная и податливая, главное, научиться ею управлять.

Вадим подтянул узел галстука, и обернулся. Алёна сразу протянула к нему руки. Он рассмеялся, подошёл к кровати, упёрся коленом в матрас, и к Алёне наклонился. За утренним поцелуем.

– Привет, – проговорила она ему в губы после поцелуя.

Вадим ещё раз её поцеловал, на этот раз в кончик носа.

– Привет. Вставать не собираешься?

Алёна перевела взгляд на часы. Они показывали половину девятого.

– У меня показ в полдень, в Солнцево. Так что, у меня есть причина и полежать, и не ездить в офис утром.

– Хорошо ты устроилась, – хмыкнул Вадим. – А у меня встреча за завтраком в центре.

Алёна перевернулась на бок, подложила под щёку ладонь. Знала, что так она выглядит не только милой и сонной, но ещё и беззащитной. И Вадиму это очень нравится, хотя он ни разу об этом в открытую ей не говорил, но всегда задерживал взгляд на её лице в такие моменты. Вот и сейчас. Уже надел пиджак, а стоял у двери и медлил, на Алёну смотрел. На его губах блуждала улыбка.

– Буду скучать, – негромко, но с особым смыслом проговорила Алёна.

Вадим хмыкнул, улыбнулся и подмигнул ей. После чего из спальни вышел. Алёна улыбаться перестала, снова перевернулась на спину и раскинула руки в стороны. Закрыла глаза. Утро было не таким уж и радужным, если вспомнить, что за сон ей приснился под утро. Прошло почти две недели со дня похорон матери, с тех пор, как она вернулась, но неприятные сны продолжали её изводить. Если они, конечно, приходили. Потому что первую неделю Алёна мучилась бессонницей, едва ли не до рассвета крутилась в постели с боку на бок, не в силах избавиться от неприятных мыслей. Когда садилась в поезд, была уверена, что утром, проснувшись в своей постели, заживёт, как прежде, без лишних мучительных размышлений. Но что-то пошло не так. Она думала о матери, вспоминала убогие похороны, даже мучилась чувством вины за то, что в тот момент не захотела с ней проститься, а, возможно, и простить её за всё, что случилось, за то, что она сделала и с её жизнью, и с жизнями других своих детей. Возможно, матери в своё время не хватило любви, не хватило разума, силы в какой-то момент остановиться и задуматься. Все мы люди, у всех у нас есть слабости и недостатки, и над некоторыми из них мы не властны. И, наверное, нужно прощать чужие слабости и ошибки, чтобы они не превратились в твои собственные, и не принялись мучить тебя. Вот как произошло с Алёной. Когда она стояла у могилы, она думала о туфлях, а не о маме. Которую она всё же помнит, и довольно хорошо. Да ещё наслушалась от тётки историй из жизни родителей, и теперь анализирует. Пытается разобраться в том, о чём знает поверхностно, с чужих слов. И даже не понимает, для чего ей это нужно. Она думает о сестре, о брате, о тех, кого помнит, не о младших. У них жизнь ничуть не лучше и не слаще, чем у неё. И то, что они не оказались в детском доме, им совсем не помогло и участь не облегчило. Думает о Сашке, в которого по юности и глупости была влюблена, никак не может забыть, как он шёл по перрону за движущимся поездом, как смотрел на неё, а Алёне было и любопытно, и жаль, и брезгливо, и в то же время удивительно, вспоминая свою первую любовь. А тогда смотрела на него через окно вагона, и всё пыталась разглядеть во взрослом, неряшливом мужчине того парня, ради которого ввязывалась в опасные авантюры и прикрывала того перед стражами порядка. Неудивительно, что столько мыслей разом лишили её сна. А когда сон вернулся, то принёс с собой картины её переживаний и воспоминаний. И ей снилась мама, молодая и весёлая; снилась Зоя на её руках, и Сашка, с его пронзительным тёмным взглядом. И по утрам Алёна просыпалась взволнованная и совсем не отдохнувшая.

Она позволила себе полежать ещё несколько минут, после чего поднялась, накинула на себя шелковый халат, прошла в ванную комнату и открыла воду в ванну. А сама вышла из спальни. С кухни манил кофейный аромат. Алёна вошла и улыбнулась экономке.

– Доброе утро, Варвара Павловна.

– Доброе утро, Алёночка.

Варвара Павловна, женщина лет шестидесяти, всегда скромно одетая и причёсанная, с самого начала называла её этим странным именем – Алёночка. Но Алёна не возражала. Отношения у них сложились дружеские, даже добросердечные, Варвара Павловна о ней заботилась, неожиданно именно к ней проникшись глубокой симпатией, и за это Алёна позволяла ей интерпретировать её имя по-своему.

– Хотите кофе?

– С удовольствием, – отозвалась Алёна, присаживаясь на высокий табурет у стойки. – А Вадим кофе пил?

– Только кофе и пил. Сказал, завтракать будет в городе. А я вот сырников нажарила. Хоть вы поешьте.

– С удовольствием съем, но только после того, как приму ванну. Проснуться никак не могу.

Варвара Павловна поставила перед ней чашечку кофе, Алёна взяла её и поднялась, подошла к большому окну. Жили они на десятом этаже нового многоэтажного дома в просторной трёхкомнатной квартире. Из окон открывался изумительный вид на Волгу, а в соседях сплошь приличные, преуспевающие люди. Вадим очень гордился своим положением в обществе, правда, этому ещё способствовали его родители, оба были врачами, настоящими специалистами в своих областях. Отец Вадима долгие годы проработал в областной больнице, лицевым хирургом, пациенты записывались к нему на операцию за несколько месяцев, Анатолий Фёдорович столько судеб изменил, Алёна вполне признавала тот факт, что он гений. Алёна уже не застала то время, когда Анатолий Фёдорович руководил отделением пластической хирургии областного ожогового центра, последние годы он преподавал, писал статьи в медицинские журналы мирового уровня, но зато знала, отлично видела, что отец Вадима серьёзно переживал, когда перестал оперировать. Всё-таки возраст уже не тот, зрение стало подводить, а если послушать Анну Вячеславовну, маму Вадима, то у её мужа целый список заболеваний. Начиная от гипертонии и заканчивая хронической бессонницей. Для Анатолия Фёдоровича Вадим был поздним ребёнком, отцом он стал в возрасте сорока двух лет, взяв в жёны свою ученицу, что тогда проходила у него практику. Анна Вячеславовна практикующим хирургом так и не стала, то ли не захотела работать под надзором мужа, то ли поняла, что ей недостаёт определённых качеств для такой профессии. Хотя, это было странно, из своего общения с матерью Вадима, Алёна вынесла одно – решительности и упрямства этой женщине не занимать. И совсем не удивительно, что в своём желании поучать всех вокруг, Анна Вячеславовна нашла своё призвание, и, получив второе медицинское образование, стала дипломированным психологом. А свекровь-психолог – это серьёзное испытание и тяжёлая ноша, которую Алёна старалась нести и проявлять при этом стойкость, понимание и даже любовь. Ведь если этой женщине суждено стать её свекровью, то есть, семьёй, то нужно принимать её такой, какая она есть. И любить, не смотря ни на что. Потому что для Вадима это важно. Потому что он любимый мамин сынок, единственный, и с этим также приходится считаться. Ведь он не виноват, что полюбил девушку, которая, по сути, и не знает, что такое семья. Не виноват, и не догадывается об этом, а Алёне нужно лишь хорошо играть свою роль идеальной невестки, и тогда всё сложится отлично. Не нужно перекладывать свои проблемы на других. К тому же, Анне Вячеславовне только повод дай покопаться в её тёмном прошлом и ещё более мрачном детстве, она психоанализом сведёт в могилу. И без того без конца указывает, как Алёне следует вести себя в качестве подруги её сына. Видимо, каким-то внутренним чутьём улавливает, что Алёне несказанно повезло оказаться рядом, вхожей в их правильную семью. Наверное, она всё-таки хороший психолог. Недаром к ней половина городской элиты проговаривать свои проблемы ходит.

Признаться честно, это был самый большой страх Алёны. Что её прошлое станет достоянием гласности. Она так долго и так тщательно скрывала своё детдомовское детство, мать-алкоголичку, что всерьёз боялась когда-нибудь запутаться в собственной лжи. И боялась не реакции окружающих, и даже не Вадима. Она была уверена, что с ним, с его изумлением, пусть и неприятным, сумеет справиться. Больше всего пугала Анна Вячеславовна. Вот что могло сниться в кошмарах. Её проницательный взгляд в упор, и брезгливое выражение на лице. Оно порой появлялось на идеальном личике, стирало с лица профессиональную, ничего не значащую улыбку всё понимающего специалиста по психологии, и Алёну каждый раз передёргивало от ужаса, даже когда к ней это никак не относилось. То есть, к ней это не относилось никогда, приходилось прикладывать неимоверные усилия для того, чтобы всегда поддерживать с Анной Вячеславовной хорошие отношения. К тому же, их надо было постепенно переводить в разряд родственных, а для этого разочаровывать будущую свекровь было никак нельзя.

Алёна допила кофе, негромко поблагодарила экономку и вернулась в спальню. Скинула с себя халат, прошла в ванную и плотно прикрыла за собой дверь. А когда опустилась в приятную, горячую воду, закрыла глаза. Интересно, каково это – жить без секретов, без неприятных воспоминаний и нелицеприятного прошлого? Каково это – жить жизнью Вадима? Идеальной, будто всё из того же журнала об успешности и больших деньгах?

Она вот начала придумывать себе другую историю ещё в детдоме. Когда её забрали из дома, от матери и брата с сестрой, было страшно. Жутко страшно. Незнакомые люди куда-то везли её, при этом проникновенными голосами говорили, что там ей будет лучше. А Алёна просто не знала, что значит – лучше. Как это – лучше? Сытнее, теплее? Вся её жизнь до десяти лет прошла на маленьком пятачке рабочего посёлка. Квартира, двор между низкими домами с поломанными качелями и облезлой горкой, с которой она катала брата и сестру, чтобы как-то скрасить своё и их существование. Поход в магазин через дорогу казался целым приключением, а уж если им покупали конфеты, в основном, леденцы или ириски, это было настоящим счастьем. Школу до детдома, Алёна помнила плохо. Она то ходила в неё, то не ходила, для мамы это было необязательным условием. Она, наверное, даже не знала, умеет её старший ребёнок писать и читать, или нет. А также Алёна не помнила, попрощалась ли с ней мать, когда её увозили. Алёна была настолько взволнованна, её попросили взять с собой личные вещи, а она стояла посреди комнаты и думала о том, что это, вообще, такое – личные вещи. Затем их посадили в машину и куда-то повезли, младшие плакали и канючили всю дорогу. А потом их вовсе развели по разным комнатам, и Алёна их больше не видела. И только спустя несколько месяцев, наверное, полгода, когда тётя Маша пришла её навестить в очередной раз, Алёна узнала, что Виталика и Зою вернули домой. А её нет, потому что ей нужно учиться, а мать за этим совсем не следит и следить не собирается. Что тогда почувствовала, Алёна не помнила. Было ли ей обидно, страшно или жалко себя. Но помнила, что о матери говорить не любила, даже другим детям, таким же, как она. Когда те начинали мечтать о том, что мама обязательно, совсем скоро, приедет за ними, чтобы забрать домой, Алёна говорила, что за ней никто не приедет. Потому что её родителям некогда, что они много работают, что ездят в важные командировки, а она здесь учится, потому что дома за ней некому присматривать. Конечно же, все знали, что она всё выдумывает, над ней даже смеялись, а она лезла в драку, доказывать, что она не такая, как все, не просто брошенный ребёнок. С возрастом это прошло, выдумывать небылицы Алёна перестала, попросту больше не заговаривала о матери и о своей жизни дома. Знала, что никто за ней не придёт и никакого чуда не случится. Время от времени её навещала тётя Маша, но у той была своя семья, дети, и Алёна запретила себе привязываться к тётке и ждать её визитов. А чем взрослее становилась, тем сильнее уверялась в том, что ей никто не нужен из жизни до детдома. Всё это осталось далеко позади, судя по тому, что мать так ни разу о ней не вспомнила и не подумала навестить. В конце концов, Алёна попросила тётю Машу не приходить. Наверное, была чересчур груба, раз та её послушала, но в то время ждать чего-то другого от девочки-пацанки было глупо. Но это всё же глодало изнутри, раз спустя много лет, уже живя в Нижнем Новгороде, Алёна написала тётке письмо и даже добавила несколько слов извинений. И приписала свой номер телефона. Признаться честно, не ждала, что тётя Маша откликнется, и это была бы вина лишь самой Алёны, что по подростковой глупости оттолкнула единственного человека, которому было не наплевать, жива она или нет, но тётя Маша ей позвонила. Плакала, причитала и радовалась, когда Алёна говорила, что у неё всё хорошо. И с тех пор они созванивались, редко, в основном по большим праздникам, и сокровенным Алёна с тёткой никогда не делилась, ни с кем не делилась, но знать, что есть кто-то родной в целом свете, было немножко приятно. От этого становилось спокойнее.

Детдом научил её драться за своё, при любых обстоятельствах. Городок у них маленький, детский дом находился на окраине, и подопечных при нём находилось не так много. Алёна не помнила особых ужасов, её никто не бил и не третировал, но сытым и вольготным её детство не было. В детдоме учили, кормили, даже одевали, насколько хватало финансовых возможностей, но их всегда не хватало. Так же, как человеческого отношения и любви. Детдомовский ребёнок – это, словно, печать на всю жизнь. На тебя с самого детства смотрят косо и ждут неприятностей. Что ты что-то украдёшь, нагрубишь, ударишь исподтишка. В общем, за что бы ни принялся, обязательно всё испортишь.

Так как детский дом был небольшим, к ним, в основном, свозили детей из неблагополучных семей их городка и окрестных населённых пунктов, сёл и деревень, то своих образовательных классов в воспитательном учреждении не имелось. И все сто пятьдесят подопечных ходили в районную школу через дорогу. И это было самое ужасное, что Алёна могла вспомнить. Несмотря на чрезмерную бдительность всего педагогического состава, во всём, что случалось в школе, винили детдомовцев. С ними запрещали общаться остальным детям, не в открытую, но это как бы само собой разумелось, и родители, и учителя изначально прочерчивали социальную грань. К ним относились более строго, требовали меньше, по всей видимости, махнув рукой на образование сирот, дети из благополучных семей смеялись, издевались и показывали на них пальцами. И ничего удивительного, что детдомовские всегда держались особняком, и никого чужого к себе не подпускали, всегда готовые броситься в драку. Алёна отлично помнила, что значит чувствовать себя не такой, как все. Не так одетой, не так разговаривающей, будто бракованной и из-за этого выброшенной на обочину жизни. Но общая сплочённость в школе заканчивалась, стоило всем вернуться под крышу детдома. Там все разбивались на компании, одиночки забивались каждый в свой угол, и разговоры в детских помещениях велись совсем не детские. Сиротам хотелось всего и сразу. Денег, красивой одежды, привилегий, младшие мечтали о мороженом и конфетах, о новых игрушках. Ничего удивительного, что участковый и надзорные из детской комнаты милиции появлялись на пороге кабинета директора едва ли не через день. Подростки ночами убегали, хулиганили, курили дешёвые сигареты и пили столь же дешёвый алкоголь. Бывало, что дрались, бывало, могли ограбить какого-нибудь подвыпившего, загулявшего прохожего. На памяти Алёны двое мальчиков оказались в воспитательной колонии именно за ограбление.

И никого из подопечных детского дома не ждало ничего хорошего. Эти дети не верили в чудеса, даже в подарки на Новый год они переставали верить довольно рано. И Алёна была именно таким ребёнком, такой она себя отлично помнила. Как смотрела на других детей в школе и злилась, злилась из-за того, что у них есть то, чего нет у неё. Она не помнила, чтобы у кого-то были обеспеченные родители, в их городке людей при деньгах было найти весьма проблематично, а если и возможно, то они своих детей в школу на окраине города не привозили. Но тогда об этом не думалось. Просто у других детей, которым повезло больше, были родители, и был дом. И своя постель, и своя тарелка в шкафчике на кухне, и одежда, которую до тебя никто не носил. Личные вещи, про которые Алёна ничего не знала, вплоть до того момента, пока сама впервые не купила себе нижнее бельё. И это казалось невероятным, настоящим событием и достижением в жизни.

За семь лет жизни в детдоме, друзей Алёна так и не завела. В детском доме, вообще, никто ни с кем не дружил. Дети разбивались на компании, группы, а если кто-то и дружил, то против кого-то. Все защищали только свои интересы. Алёна столько раз видела, как легко рушилась дружба между девочками, которые долгое время едва ли не ели с одной тарелки, клялись друг другу в вечной дружбе, мечтали, как выйдут замуж в один день и будут дружить большими, крепкими семьями, что сама подобный опыт повторять никак не хотела. А рушилось всё по пошлым, банальным причинам. Всё, как во взрослой жизни. Зависть, деньги, мужчины. Детдомовские взрослели рано, и проблемы с самого детства их преследовали взрослые и серьёзные. Алёну называли одиночкой, называли заносчивой, кричали в спину, что она уродина и тупица, и нельзя сказать, что она воспринимала оскорбления стойко, с высоко поднятой головой. Она была обиженным подростком, и что-то кричала в ответ, а временами и с кулаками могла накинуться. Вспоминая себя в пятнадцатилетнем возрасте, Алёне становилось не просто не по себе, порой становилось страшно. Она была настолько неуправляема, неподконтрольна, что совершенно ничего нет удивительного в том, что, в конечном счёте, связалась с Сашкой Стрельниковым. Он был как раз одним из тех парней, по чью душу раз за разом в детский дом наведывалась милиция, и даже директор однажды прилюдно признался в том, что ждёт не дождётся, когда Стрельников либо покинет их дом в силу возраста, либо, наконец, влипнет во что-то серьёзное, и угодит в воспитательную колонию. Лишь бы отсюда подальше. А Сашка залихватски усмехался, выпячивал грудь колесом, нахально сплёвывал на асфальт и смеялся над всеми предостережениями и наставлениями. Он был старше Алёны на год, общался в своём кругу, и долго не обращал на неё никакого внимания. Алёна предпочитала держаться ото всех в стороне, ничуть не тяготясь своим одиночеством, не желая сидеть в кругу сверстниц, которые ночь напролёт готовы были обсуждать косметику, шмотки и парней. О правильном воспитании в детском доме мало кто заботился, особой морали тоже не прививали, и большинству девочек пятнадцати лет уже было что обсуждать, и чему поучиться у подружек. Алёна знала, что некоторые девочки принципиально не встречались с местными парнями. У некоторых были взрослые любовники, которые, конечно же, играли с ними и пользовались их юностью, порой даже наивностью и невинностью, но зато дарили подарки и покупали одежду. Когда ты растёшь в детдоме, зачастую, не зная, что такое модное платье, это значило много. Хотя, имело совсем другое, определённое название, как Алёна узнала значительно позже, повзрослев. Тогда подобное поведение одноклассниц, если не казалось нормальным, то не шокировало и не удивляло. Её тогда, вообще, мало что удивляло. У неё было иное мышление и другие желания.

Но даже тогда Алёна вполне осознавала, что дружба со Стрельниковым может быть опасна, он запросто может втянуть её в плохую историю. Но юность, играющие гормоны, и потянуло именно к нему. И привлекал Сашка именно своей бесшабашностью, смелостью и разившей от него опасностью. Казалось, что он ничего не боится. Он смеялся над учителями, над милиционерами, он разговаривал киношными фразами, задорно улыбался, и у него были красивые глаза. В пятнадцать лет Алёна легко поверила в то, что между ними любовь. Стрельников казался смелым, опытным, как ни глупо это звучит сейчас, спустя годы, он виделся ей настоящим мужчиной, пусть и не героем. Ведь герои не пьют водку, не ругаются матом и не донашивают чужие кроссовки. Но он выделялся среди других знакомых ей парней. Они смотрели на него, и она смотрела на него. А когда и сам Стрельников обратил на Алёну своё внимание, она решила, что кто-то нужный наверху щёлкнул пальцами, и между ними теперь любовь. Со всеми вытекающими.