Ловелас и два ангела. Мистический триллер

– Уже давным-давно ученые думают над проблемой продления человеческой жизни. Но пока ничего существенного не получается. И даже тогда, когда врачи научатся заменять износившиеся органы людей на искусственные, толку будет мало. Удастся лишь продлить человеческий век максимум на сто лет. Вся проблема – в износе самого мозга, неизбежных изменениях в нем, происходящих с течением времени. Но однажды решение будет найдено! Группа малоизвестных ученых разработает революционную технологию цифровой записи личности, эдакого копирования сущности любого конкретного человека – его сознания, особенностей характера, памяти…

Вива говорила с таким жаром, так живо, при этом отчаянно жестикулируя и гримасничая, что я поневоле проникся интересом к ее рассказу.

– И вот человек умер, а запись его личности осталась, – продолжала она. – Нужно лишь поместить эту запись в носитель, способный усваивать новую информацию, развиваться, – и человек, пусть на вид другой, совсем не похожий на прежнего, будет опять жить. Он сохранит все черты характера, привычек, всю память, все желания и помыслы умершего… Долгое время ученые будут биться над разработкой носителя. И, наконец, его создадут – через четыре десятилетия после изобретения цифрового копирования личности человека. Носителем станет идеальный биоробот – искусственный, но с более совершенным организмом, человек. Джордж, которого ты видишь на картине, – первый биоробот с заложенной в него сущностью умершего мужчины…

Девушка умолкла. А я, потрясенный ее рассказом, стоял с открытым ртом. В тот момент у меня не было ни малейшего сомнения в правдивости слов Вивы. Но вскоре я пришел в себя, стал нормально соображать. И во мне проснулся скептик.

– Послушай, но ведь эту запись личности можно сделать в любом возрасте, например, в двадцать лет, и, так сказать, законсервировать в хранилище, – начал рассуждать я. – А потом, после смерти человека, годков так через семьдесят, вживить ее в носитель. И получается, что он будет чувствовать, думать, видеть мир таким, как тогда, на момент записи. И любить будет тех людей, которых уже нет, или они изменились до неузнаваемости. Это же чудовищно! Бедный носитель! Он, наделенный эмоциями, переживаниями и чувствами далекого прошлого, обречен на дикие моральные страдания, а то и на сумасшествие.

– Ученые это учтут, – вздохнула Вива. – Не сразу, правда… И примут решение делать записи личности регулярно – через каждые шесть, а впоследствии – через каждые два месяца, и заменять ими устаревшие. Любой желающий продлить свою жизнь, должен будет подписать специальный договор, заплатить определенную сумму и в установленные сроки являться на запись своей личности. Несколько позже мировое сообщество утвердит Хартию жизни, которая сделает запись личности бесплатной и обязательной с трехлетнего возраста.

– А эти биороботы, они и размножаться смогут? – задал я еще один вопрос, мягко улыбнувшись.

– Конечно! – живо откликнулась девушка. – Функции организма биоробота точно такие же, как и функции человека.

– Приготовь, пожалуйста, кофе! – попросил я, почувствовав, что у меня слегка кружится голова. И обессилено плюхнулся на диван.

Девушка без лишних слов бросилась выполнять мою просьбу.

Вскоре горячий кофейник уже стоял на журнальным столике.

Прихлебывая густой, душистый напиток, я, уже довольный и расслабленный, весело обратился к Виве:

– Вот сколько ломаю голову, а толком понять не могу: ты большая фантазерка или действительно ясновидящая?

– А что тебе больше нравится? – в тон мне ответила она.

Я пожал плечами и поинтересовался:

– Закончишь эту картину и будешь еще что-то писать?

– Да, – кивнула Вива, задумчиво улыбнувшись. – Мне хочется написать портрет одного интересного человека. Я люблю писать портреты…

– Говоришь, интересного? – Я достал пачку сигарет из кармана и приготовился выйти на балкон покурить. – А кто он?

– Понимаешь, – немного стушевалась Вива и бросила на меня быстрый взгляд, – этот человек тоже еще не родился. Но скоро появится на свет. В свое время он станет лидером двух стран и одного народа.

– Как, как? – не понял я. И, бросив пачку сигарет на журнальный столик, уставился на девушку. – С каждой минутой ты меня все больше поражаешь!

– Так, может, мне не нужно рассказывать о своей задумке? – потупившись, спросила Вива. – Раз это тебя так напрягает…

– Да нет уж, продолжай дальше! – рявкнул я и, улыбнувшись, сложил руки на груди – приготовился слушать.

– В Европе возникнут две новые страны, – не очень охотно стала рассказывать Вива. – Их народы имеют общий корень, точнее – это один народ. Народ довольно многочисленный, но до той поры часто гонимый, не имевший свободы и полноценной, независимой ни от кого родины. И вот появится человек, идеи которого вдохновят его соплеменников на борьбу и обретение независимости. Я хочу изобразить этого вдохновителя в зените его славы и величия. Думаю так: он сидит в огромном зале за столом и сосредоточенно подписывает бумаги, а на втором плане стоят главы самых могущественных держав мира. На безымянном пальце левой руки лидера нации – очень приметный перстень с красным камнем, на голове – что-то похожее на шапочку или тюбетейку с бело-золотой вышивкой. Именно такую он будет носить…

Девушка умолкла и посмотрела на меня со смущенной улыбкой. Я ободряюще пожал ее пальцы.

– А что случится потом с этим человеком?

– Он останется лидером нации, – продолжила она свой рассказ тихим голосом. – Но лишь духовным, формальным. Ему придется поделиться властью. Каждую из двух стран возглавит президент. Один из них вскоре будет изгнан и поселится в соседней державе, которая его поддерживала на выборах.

Я не знал, что мне делать: верить или смеяться? Девушка говорила так убедительно, как будто она сама была свидетелем всех этих будущих событий. С другой стороны – все ее слова можно было назвать болезненными фантазиями, бредом…

– Ну, а дальше что? – я подхватил сигареты со столика и стал играть пачкой, перебрасывая ее из руки в руку.

Девушка несколько секунд следила за моими действиями, а затем отобрала у меня пачку и положила ее на край стола.

– В стране, изгнавшей президента, начнется война, в ход которой вмешаются сначала две силы, потом – еще одна. Долгих тридцать пять лет не будет покоя на этой земле. Лишь после того, как придет человек с золотой цепью на шее и кулоном в форме полумесяца, кровь, наконец, перестанет обагрять камни, наступит мир, а позже – и всеобщее благоденствие.

Я лишь вздохнул, глядя на одухотворенное лицо Вивы.

Выкурив на балконе две сигареты подряд, я вернулся в гостиную и сразу задал вопрос:

– Скажи, ты можешь ответить на любой вопрос, касающийся будущего?

– Нет, на все вопросы я ответить не могу, – покачала головой Вива. – Да если бы и могла, то не стала бы этого делать.

– Почему? – удивился я.

– Потому, что нет ничего страшнее, чем знать свое будущее, – твердо изрекла девушка. – Ведь жизнь в таком случае практически теряет смысл.

– Зато человек, зная, допустим, что его ждет беда, сможет ее как-то предотвратить, – не унимался я.

– Не всегда! – резко вскинула голову Вива. – Далеко не всегда! Лучше жить, не зная, что тебя ждет завтра!

Глава пятая

Заканчивался октябрь. Мутные воды безучастно-усталого Днепра замедлили ход, и исчезла дивная музыка плеска волн. Небо потемнело, опустилось ниже, тучи – огромные чугунные болванки – приобрели четкие очертания и висели неподвижно, перестав быть подвластными потокам воздуха. Яркие краски города сильно поблекли, потускнели; серый и грязный, он стал неуютным, полумертвым и сумрачным.

Как же я не люблю позднюю осень – пору неспешной агонии живой природы, готовящейся к приходу владычицы холода, ночи и апатии! Мне больно смотреть на продрогшие от сырого ветра старые тополя и акации, безмолвно обливающиеся слезами редкого тумана и жадно ловящие растопыренными ветвями скудный свет остывшего солнца. Я ненавижу городские клумбы с высохшими цветами – эти заброшенные кладбища летней красоты и безмятежной радости.

Все, кончилась возвышенная жизнь души, началось выживание, наполненное сладкими грезами о грядущем майском цветении и надеждами на возрождение великого праздника природы и солнечной эйфории…

Мы стоим с Ириной на пустынном городском пляже – она почему-то именно здесь назначила мне свидание. У наших ног неслышно несет свои воды Днепр. Перед нами – окутанный белесой дымкой, каменистый, заросший облысевшими кустарниками и деревьями, остров Хортица – гордость Запорожья и его боль.

Ирина смотрит куда-то поверх моей головы и говорит, говорит. Я не узнаю ее – исхудала, потускнела, увяла, как выброшенный на снег цветок. И голос у нее другой, и руки, и глаза…

– Я приехала навестить родителей, мама ведь давно вернулась в Запорожье… И вот захотелось увидеть тебя, попросить за все прощения, – произносит Ирина и, наконец, переводит взгляд на меня. – Ты ведь здорово со мной намучился! Глупая я была, молодая…

Искренность, откровенность и доверчивость этой некогда закрытой, крайне ранимой, а теперь мятущейся, печальной и одинокой женщины, трогают мое сердце. Оно сжимается от жалости к ней и жгучего раскаяния за то, что когда-то я не оправдал ее молодых надежд, не сумел стать тем принцем, которого она придумала себе в сладких девичьих грезах. Правильно сказал Антуан Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Из-за своего легкомысленного отношения к жизни, к людям, из-за эгоизма, ветрености и бессердечия я просто позабыл об этом…

– Прости меня, Ира, – тихо говорю я, и голос мой предательски дрожит. – За то, что не дорожил твоей любовью, за то, что потоптался по твоей душе, поломал тебе жизнь, исковеркал судьбу!

– Ваня, ну что ты?! – на поредевших, не накрашенных ресницах Ирины вспыхивают слезы, а ее лицо искажает гримаса боли. Бывшая любовница хватает меня за руку и крепко сжимает ее. – Твоей вины в том, что я теперь бесплодна, нет. Ты ведь не посылал меня на искусственные роды, не наказывал делать аборт… Это были мои решения. Таким способом я хотела тебе досадить, причинить страдания… Ну, и поплатилась за это…

Я не могу согласиться с ее словами, отрицательно мотаю головой и почти кричу:

– У тебя не было бы оснований поступать подобным образом, если бы я тогда вел себя иначе – проявил чуткость и внимание, не поскупился на любовь и нежность!

Слезы тонкими ручейками текут по худым щекам Ирины и заливают ее искусанные губы – она беззвучно рыдает. И сердце подсказывает мне, что впавшая в жуткую депрессию женщина плачет сейчас вовсе не из жалости к себе. Это слезы облегчения – я только что освободил ее от гнетущего чувства вины, взяв на себя всю ответственность за те ошибки, которые она совершила.

Гробовым холодом веет от почерневшего Днепра. Белое марево тумана, сгущаясь у берегов древней Хортицы, почти скрывает наготу ее святых камней.

Взявшись за руки, мы, озябшие и породнившиеся печалью, пешком отправляемся в центр города – туда, где живет Вива.

Эта встреча меня потрясла. Две незнакомые, совершенно разные женщины, не промолвив ни слова, лишь взглянув друг другу в глаза, прямо у порога слились в объятиях. Они плакали, что-то говорили, смеялись и снова плакали. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, и боялся произнести хоть слово, чтобы не нарушить это дивное, необъяснимое единение двух женских сердец. Лик Ирины, умытый слезами, на моих глазах просветлел, преобразился. Я увидел в нем черты той прежней девушки, заблудшей в дебрях неразделенной любви и сомнений, тревог и иллюзий, которая когда-то дарила мне и блаженство, и горе, которая оставила в моей душе глубочайший след. И не было уже во мне ни малейшей обиды на нее, не было никакого зла, досады и недовольства, их место заняли сострадание, жалость и желание помочь, идущие из самой глубины сердца…

Потом мы пили кофе в гостиной. Я курил сигарету, сидя с чашкой в руках у приоткрытой балконной двери. Вива с печальным видом слушала. А заплаканная Ирина рассказывала о своем горе.

– Джованни буквально носил меня на руках, – тихо струился ее голос. – Сдувал с меня пылинки, выполнял любое мое желание, любой каприз. И вскоре я полюбила его всей душой. Он познакомил меня со своими родителями и предложил выйти за него замуж. Сразу же продал свою небольшую квартирку и купил просторный дом, прекрасно обставил его. Как я была счастлива! Полтора года мы прожили, как в сказке. А потом… Джованни начал спрашивать, когда же я рожу ребенка? Я отшучивалась, говорила, что он сильно спешит, но сама уже начала волноваться. И чем дальше, тем больше. Ну, никак не получалось у меня забеременеть! Джованни не выдержал, занервничал, заявил, что мне нужно обратиться к специалисту. Я пошла по врачам, потом легла в клинику. Прошла полное обследование, и получила заключение: «детей иметь не может»… Я не хотела сдаваться, пробовала лечиться у других специалистов, обращалась к знатокам нетрадиционной медицины, меня поили травяными настоями, обкуривали целебными благовониями, надо мной читали заговоры. Все без толку! Джованни затосковал, утратил ко мне интерес, а вскоре заговорил о разводе. Полтора месяца назад мы перестали считаться мужем и женой…

Выслушав исповедь моей бывшей любовницы, Вива обняла ее за плечи и стала утешать.

– Все у тебя в жизни наладится, все образуется. Не переживай и не убивайся!

Ирина, скорбно сжав губы, смотрела в пол.

– Спасибо за участие, за слова поддержки, – грустно поблагодарила она. – Ты добрая душа. Вот я рассказала тебе все, и мне немного полегчало…

Вива схватила ее руки в свои и звонко произнесла:

– Ты обязательно родишь ребенка! – потом широко улыбнулась и прибавила: – Я прекрасно понимаю, что такое обнадежить отчаявшуюся женщину и не дать ей обещанного. Я никогда бы не говорила того, в чем не уверена. Поверь мне: у тебя будет малыш! И скоро!

– Но как же это возможно? – стушевалась Ирина. – Я ведь…

– Я приготовлю тебе лекарство от бесплодия и дам один совет, – перебила ее Вива скороговоркой. – Примешь мое снадобье, сделаешь то, что я говорю, и станешь матерью!

– Господи! Неужели ты говоришь серьезно? – в глазах Ирины вспыхнула искорка надежды. А ее губы, впервые за все время, тронула улыбка. – Когда ты приготовишь мне свое лекарство и что за совет дашь?

– Снадобье сделаю прямо сейчас! – заверила Вива. – А совет такой: только закончишь лечение, оно продлится две недели, сразу же иди к врачам. Пусть тебя обследуют, осмотрят. Уверяю: на этот раз о том, что ты бесплодна, никто уже и не заикнется. Найди своего Джованни и попробуй поговорить с ним. Скажи, что с тобой все в порядке, ты выздоровела. Он все еще любит тебя, я это чувствую, и поверит твоим словам. Ну, а дальше – дело техники, – немного смущенно засмеялась девушка. – Менее чем через год ты станешь матерью, а твой возлюбленный – отцом.

Девушка говорила уверенно и горячо, стараясь выветрить из души Ирины всякие сомнения. И было видно, что та уже не сомневается в словах Вивы и заранее радуется тому, что должно произойти. Мое сердце тоже восприняло эти обещания как правду. Но я-то знал, что очаровательная гостья из Подмосковья – непростой человек, человек с секретом, а вот почему так безоговорочно приняла на веру ее заверения Ирина? Женская интуиция? Или этому поспособствовало особое обаяние Вивы?

– А кто родится у Иры? – спросил я как бы невзначай. Мне хотелось узнать, знает ли она и об этом. – Надеюсь, сын?

– Нет, девочка! – бросила мимоходом Вива, занятая какими-то своими мыслями. Потом спохватилась и, улыбнувшись, прибавила: – Я так думаю…

Выпив еще по чашке кофе, мои дамы ушли на кухню готовить снадобье от бесплодия. Меня с собой не взяли, объяснив, что во время этого действа будет озвучено много нюансов лечения, не предназначенных для мужских ушей. Я не очень-то и рвался… Включив телевизор, прилег на диван и уставился на экран.

Через час мы с Вивой повели изрядно повеселевшую Ирину на остановку маршрутных такси. Сам я был сегодня без автомобиля, так как с утра на открытии выставки народного творчества выпил рюмку коньяку.

Спрятавшись от моросившего дождика под пластиковую крышу хлипкого строения, обозначавшего место остановки общественного транспорта, мы долго стояли и беседовали. Наконец, Ирина уехала, а я и Вива вернулись домой.

Девушка сразу же принялась готовить полдник, хоть я и уверял ее, что не голоден.

Вскоре, уплетая вареники с капустой и запивая их не то компотом, не то чаем с терпким привкусом и ароматом калины, мы говорили о моей бывшей любовнице.

Меня очень интересовал вопрос, откуда Виве известно, как и чем ее нужно лечить:

– Ты не сажала Ирину в гинекологическое кресло, не видела результатов ее анализов, как же ты определила причину бесплодия? На основании чего?

– Мне достаточно было взглянуть на нее, – просто пояснила девушка.

– А что за снадобье ты ей приготовила?

– Очень простое! – отмахнулась Вива. – Трава боровая матка, белая яснотка, листья черники, еще кое-что – все это у меня имеется в аптечке. Оно поможет Ирине.

Я рубанул рукой воздух:

– Выпьет все лекарство – и болезни нет?!

– Выпьет? – Вива посмотрела на меня с недоумением. – Нет, его не нужно пить. Оно предназначено для других целей…

– Ах, вот оно что, это спринцевания! – догадался я.

Девушка в знак согласия качнула головой.

– Скажи-ка, и многих людей тебе приходилось лечить за свою знахарскую практику? – допытывался я.

– Да нет, – засмеялась Вива. – Ирина – мой второй пациент. А первый – ты!

– И все? – округлил глаза я. И, не удержавшись, стал потешаться: – Какая богатая врачебная практика! Какой колоссальный опыт! Просто уму непостижимо!

Она обиженно сжала губки. Но в ту же минуту, поняв, что я шучу, протянула через стол руку и прикрыла ладонью мой стакан с напитком.

– Главное – результат! Ясно? А если нет, тогда кое-кто останется без компота!

– Мне все ясно! – тут же заверил я, изобразив на лице испуг.

– То-то же! – назидательно проговорила девушка.

Я решил задать последний вопрос:

– А откуда в твоей аптечке столько всяких трав?

– Я запасливая! – отрезала Вива.

Пока она мыла на кухне посуду, я позвонил жене и сообщил, что сейчас нахожусь в Мелитополе по служебным делам и, скорее всего, домой ночевать не явлюсь.

– Ты в Мелитополе? – немного встревожилась супруга. Она давно привыкла к моим частым командировкам, но о них я обычно сообщал заранее. – Ты вроде никуда не собирался…

– Мне утром позвонили из редакции и попросили срочно подготовить статью о перспективах строительства объездной дороги вокруг Мелитополя, – ровным голосом солгал я. – Но получилась неувязочка – человек, который мне нужен, сейчас в Киеве и появится только утром. Поэтому я решил остаться здесь и ждать его на месте.

– Переночевать хоть есть где? – заботливо осведомилась моя вторая половина.

– Не волнуйся! Меня тут устроили на ночь в заводское общежитие, – брякнул я первое, что пришло на ум.

– В общежитие? – переспросила жена. – А там безопасно?

– Конечно! – успокоил я. – Тем более что я тут с двумя запорожскими журналистами. Они тоже прибыли в Мелитополь по поводу объездной дороги. Кстати, с ними я и приехал сюда, а моя машина дома…

– Ну ладно! – вздохнула супруга. – Вы там хоть не напивайтесь! А то я знаю вашего брата…

– О чем ты, милая? – игриво-обиженным тоном прокукарекал я. – Не помню уж, когда в последний раз и выпивал-то как следует. Да и с кем тут пить? Коллеги, с которыми я приехал, не пьющие…

– Свинья болото найдет! – рассудительно заметила супруга, и дала отбой.

А я облегченно вздохнул и пошлепал на кухню, чтобы сообщить Виве о своем желании остаться у нее на ночь.

Услышав об этом, девушка даже запрыгала от радости. Но потом ее мраморный лобик немного наморщился – она о чем-то задумалась.

– Что такое? – спросил я. – Может, мне лучше уехать?

– Нет, нет, нет! – горячо заверила Вива. – Мне очень хочется, чтобы ты остался.

– Правда? – я нежно поцеловал ее в лоб.

– Да, – опустила глаза она. – Вот только… Мы будем спать вместе?

Я сделал шаг назад, смерил ее взглядом с головы до ног и скорчил кислую мину:

– Ну, честно говоря, с такой худышкой мне как-то и ложиться не хочется…

Девушка шутливо погрозила мне пальцем:

– А вы, сударь, однако же клеветник!

Я привлек ее к себе, обнял.

– Ты чего-то боишься?

Она помедлила с ответом, потом со вздохом произнесла:

– Ты ведь женат…

– А ты не знала? – поддразнил я.

Вива высвободилась из моих объятий и, повернувшись ко мне спиной, начала протирать салфеткой вымытые тарелки. Через несколько секунд бросила из-за плеча:

– Мы оба сотворим большой грех, если…

Я развернул ее к себе и серьезно посмотрел в глаза:

– Ты считаешь нашу любовь грехом?

Немного смутившись, она промямлила:

– С твоей стороны это будет прелюбодеяние. А с моей – блуд…

Я плюхнулся на мягкий уголок и, не задумываясь, выдал аргумент:

– Мы с моей супругой не венчаны. Так что ни о каком прелюбодеянии речь не идет.

– Все равно ты не должен ей изменять! – заверила Вива. – Перед законом и перед людьми вы – в браке. Значит, и на небе его признали.

– А знаешь ли ты о том, что в некоторых восточных странах существуют гаремы, где, помимо жен, содержатся и наложницы, – криво ухмыльнулся я. – Там что, все мужчины погрязли в грехах прелюбодеяния и блуда?

– Они живут по другим законам, – возразила девушка.

– Так давай и мы поживем немного по их законам! – не сдавался я. – Жить по чужим законам – это грех?

– Не знаю, – призналась она.

– Так вот сначала узнай, а потом разглагольствуй о грехах! – назидательным тоном изрек я и довольно заулыбался.

Подбоченившись, Вива мягко заметила:

– Ты хитер, а речи твои лукавы!

Почувствовав, что победа близка, я продолжил атаку:

– Скажи, разве можно назвать преступлением против морали интимную близость с человеком, которого любишь?

Ее лицо озарила легкая улыбка.

– Ты коварен. Обычно влюбленные венчаются…

– А разве любовь не стоит венца? – спросил я торжественно и пристально взглянул ей в глаза.

– Как сладки твои речи! – нарочито вздохнув, потупилась девушка. Потом вскинула голову и прибавила: – И доводы убедительны, но не праведны, совсем неправедны.

Я подхватился с места и, подскочив к ней, прижал к груди.

– Скажи, – робко спросила Вива, – только в полный голос скажи, всем сердцем скажи: ты любишь меня по-настоящему?

– А ты этого еще не поняла? – я ласково погладил ее по щеке, потом провел рукой по волосам и поцеловал в шею.

– Нет, ты скажи! – настаивала она.

– Люблю! – страстно промолвил я. – Люблю и готов за тебя умереть!

Девушка обмякла, почти повисла на моих руках и из ее глаз вдруг закапали крупные слезинки.

– Я счастлива услышать от тебя эти слова!

В постели я с ужасом обнаружил, что являюсь первым мужчиной в жизни этой странноватой, нежной, наивной и такой душевно чистой девушки… Боже мой, почему же она не сказала, не предупредила? Хотя… что бы это изменило? Ничего!

Уснул я только на рассвете.

Сны посещают меня редко. Или, может, я просто их не помню. Но в этот раз то, что пригрезилось, не исчезло из моей головы, как и тот сон месячной давности, в котором я увидел Виву… Да и видение, в общем-то, было не совсем обычным, каким-то странным, непонятным. Началось оно радостно, а закончилось кошмаром.

Помню, я летал. Как в детстве. То парил высоко над землей, под самыми облаками, то опускался ниже. С высоты любовался бескрайними полями и степями, голубым морем и желтыми пляжами, горами и изумрудными низинами. Мне так легко дышалось! Так легко было на душе!

А потом пошли другие пейзажи. Какой-то залив, множество стоящих на якоре кораблей, каменистые грязно-серые холмы, бетонная площадка аэродрома на берегу с десятком военных самолетов. Все это сменилось небольшими квадратами ухоженных полей и пастбищ, ровными рядами низкорослых кустарников, мелкими поселениями и зелеными взгорьями. Затем, дальше и на значительном возвышении, я увидел город. Но, чуть приблизившись, с ужасом понял: это всего лишь то, что от него осталось, – руины и пепелища. Жуткое зрелище! Разрушенные и полуразрушенные здания, закопченные и оплавленные опоры моста, остатки древних стен, искореженные автобусы и машины, поваленные на землю обгорелые деревья, перепаханные газоны с островками выжженной травы… Все это было покрыто прозрачным голубым маревом – руины города слегка дымились, содрогались и трепетали.

Я думал, что здесь господствует одна лишь смерть, что не осталось здесь ничего живого. И ошибся! На площади, захламленной огромными кусками бетона, камнями и битыми кирпичами, осколками стекол и рваными проводами копошились люди. Некоторые из них сидели, другие – лежали, третьи – бились в истерике и катались по потрескавшимся плитам, которыми была вымощена площадь. Я не слышал их стонов, рыданий и криков, я ничего не слышал – пространство наполнял какой-то непонятный гул, воздействующий странным образом не только на уши, но и на все тело. Он что-то напоминал, я уже слышал его… И тут до меня дошло: именно так, только гораздо тише, гудят высоковольтные провода…