Подённые записки обывателя. Действительность как она есть

Женщины, не любящие и даже презирающие неудачников, правы.

20 марта. Понедельник

Ура! Лукашенко, друг России, победил и в третий раз стал президентом. Белорусы просят его последовать примеру Ислама Каримова и править ими пожизненно.

Победа батьки Лукашенко, как в достославные советские времена, ярко демонстрирует полное единство партии и народа.

Пример Лукашенко – ориентир для наших6.

21 марта. Вторник

Вот она, продажность!..

Четвертый телеканал в Екатеринбурге. Его хозяева, а также спонсоры, гордятся независимостью и демократичностью. Однако…

Хотите знать, кто чаще всего мелькает в программах «Утренний экспресс», «Дежурный по городу», «Стенд»? Это четыре лица, ставшие родными телезрителям: Игорёк и Лёвчик Ковпаки, отец и сын, владельцы сети продуктовых магазинов, Олег Хабибуллин, хозяин другой сети магазинов «Купец», господин Пьянков, гендиректор негосударственного фонда «Стратегия», наживающийся на (как и предыдущие господа) на доверчивости стариков и старух.

И еще вопрос: верите ли вы, что эти особы появляются в эфире случайно; думаете из-за того, что интересны своим депутатством или необыкновенно разнообразным интеллектом?

23 марта. Четверг

Сегодня порадовала зурабовщина. С первого апреля обещано подкинуть прибавку к пенсии. И не мелочевку, а «солидный куш» в 185 рублей, от которого, мол, благосостояние российских стариков и старух станет еще выше, жизнь же – слаще меда.

Спасибо, родимые, спасибочко! И день выбран для такого «масштабного» акта удачно, с глубоким смыслом. Юмор в день Смеха, как нельзя, кстати, господин Зурабов. И оценен теми, в адрес кого направлен, по достоинству. Не дурачье. По крайней мере, не дурнее, тех, которые, расщедрившись, разбрасывают по толпе, подобно подгулявшим купчишкам, подачки.

25 марта. Суббота

Обожаю блондинок… Но натуральных. Они – мягче, теплее, нежнее. Болтают, что глупенькие. Глупенькие те брюнетки, которые перекрашиваются в блондинок: натуру слоем краски не изменить.

Жены, правда, были не блондинки. Вторая жена – подстраивалась под блондинку. Но я, через год после женитьбы, настоял, чтобы больше не красилась. И, о чудо, у нее оказались поразительно хорошие волосы – каштановые.

4 апреля. Вторник

С нетерпением ждал весны. И вот пришла. Это весна?! Нет-нет! Скорее, поздняя осень с её хмарью и пронизывающими ветрами, несущими на своих плечах холод и снег. Жутко неприятные ощущения. Хочу солнечного тепла… Всякого тепла…

6 апреля. Четверг

Какая немотивированная жестокость! Это я по поводу рассказов Михаила Шолохова, главного советского писателя. Откуда у автора столь неуемное желание живописать сцены насилия? Удовольствие получал, что ли? Как упоительно описывает ситуации, когда один казак всаживает в живот другого казака вилы-тройчатки, всаживает до тех пор, покуда зубья не вонзаются в землю, покуда кровь жертвы не брызнет фонтаном, покуда не захрустят косточки несчастного.

Шолохов явно тяготеет к подобному способу убийства. Потому что вилы-тройчатки, как орудия жутчайшего преступления, встречаются не раз и не два.

А еще говорят, что нынешнее искусство (с кучей трупов и морем крови) формирует в людях звериные нравы. Шолоховские ужастики – куда страшнее и отвратительнее.

7 апреля. Пятница

Кстати, о литературных ужастиках советской поры. Впервые услышал об Айтматове, писателе-киргизе, в 1966 году, когда увидели свет его повести. Модным стал сразу. О нем заговорили все. Стало считаться плохим признаком, если ты не прочитал творения нового советского гения. Я прочитал. Тяжелое впечатление. Оно еще больше окрепло после недавнего еще одного перечитывания.

Пример типичный – повесть «Белый пароход». Из чего состоит произведение? На две трети из того, как один киргиз терроризирует свою жену (ее вина состоит в том, что та не может ему подарить сына), измывается над родителями жены (ну, а эти виноваты в том, что произвели на свет такую женщину, как его жена), глумится над ребенком-сиротой, живущим у дедушки с бабушкой (вина этого несчастного в том, что просто попадается на глаза извергу).

Самый ярко выписанный образ – образ садиста. Вопрос, который у меня возникал всегда: в ауле, где живут эти люди, нет никакой власти? Где славная советская милиция? Куда смотрит прокурор? Отчего не слышен голос пионерии, комсомолии и, в конце концов, партии – руководящей и направляющей силы советского общества?

Странно, но мертвое пространство вокруг.

И финал повести. Садист убивает марала (в горах этих редких животных осталось несколько голов), устраивает по этому случаю большой пир. Во время попойки на глаза попадает тесть, начинает бить старика. Бьет исступленно и писатель описывает сцену во всех подробностях. Убивает на глазах сироты. Отступается от жертвы лишь после того, как старик уже перестал подавать признаков жизни. Мальчонка убегает и тонет в бурных водах горного арыка.

Мораль? Нет больше светлых людей. Остались лишь советские садисты. И они безнаказанно торжествуют.

Между прочим, сюжеты и финалы других повестей Айтматова аналогичны.

Гениальность Айтматова заключена в одном – в умелом описании сцен насилия, оставляющих в умах читателей один беспросветный мрак и ужас. Прочитаешь такое произведение, и жить вовсе не захочется.

8 апреля. Суббота

Часто слышу, как кто-то произносит фразу: «Я благодарен родителям, что они воспитали меня». Как, наверное, счастлив тот, кто может произнести эти слова! Прискорбно, но я подобную фразу произнести не могу, то есть она, фраза, может быть произнесена мною, но будет насквозь фальшивой, рассчитанной на публику.

Хвала Богу, что родители не очень старались сделать меня и плохим. Рос, как степная былинка, во власти всех природных стихий. Победило то, что и, наверное, должно было победить, – природой заложенное.

10 апреля. Понедельник

…Рядом, склонив голову на мое плечо, – молодая женщина с копной вьющихся каштановых волос. Я, кажется, ею очарован. У меня появляется желание. Моя рука нахально ползет ей в…

Просыпаюсь от грохота над головой: это опять соседи-сволочи сверху. Убил бы! Какой сон оборвали, гады, на самом интересном!

С другой стороны, еще не все потеряно, если в мои-то годы приходят столь откровенные сны. Не стыдно. Наоборот, горжусь.

11 апреля. Вторник

Прочитав объявление в газете, мужик звонит по указанному номеру.

– Алло! Это вы продаете струйный принтер?

– Да.

– А какова мощность? – спрашивает мужик.

– Чего «мощность»? – переспрашивают на том конце провода.

– Чего-чего, – ворчит мужик, – струи, ясное дело.

– Не меньше двух атмосфер.

– Мала мощность… А своими силами я смогу увеличить?

– Сможете, если чуть-чуть подкачаете воздуха в операционную систему… Или, на худой конец, ударите пару раз кувалдочкой по крышке принтера.

Заявляю об авторских правах на сей анекдот…

15 апреля. Суббота

Одна интернет-барышня (нет, не юна, а уже в летах) упрекнула: все, мол, у тебя проблемы да трудности.

Что сказать? Разве только… Женщине, упрекнувшей меня, сильно повезло, если ей как-то удалось прожить бесконфликтную, следовательно, легкую жизнь, лишенную порогов и высоких заборов.

Я же, увы, того же о себе сказать не могу. Моя жизнь (была и есть) – это исключительно проблемы (иногда мною же созданные), которые, что считаю своим достоинством, постоянно преодолевал. Именно за счет неустанного преодоления чего-либо удалось подняться с колен, встать твердо на ноги и достичь кое-каких высот в жизни. Бросаясь на неприступную скалу, вознесшуюся передо мной, прекрасно понимал, что её мне не одолеть. Однако кидался-таки! Набив шишек, обзаведясь синяками, отлежавшись, зализав раны, вставал и вновь устремлялся к непокоренной преграде.

Один из многих примеров.

Решив заняться профессионально журналистикой, поставил перед собой цель: покорить одну из редакций Екатеринбурга. Самый кратчайший путь к цели я отлично знал. Для достижения её мне бы понадобилось провести пару вечеров в ресторане с «нужными» людьми. Таких людей знал лично, в том числе из аппарата Свердловского обкома КПСС. Они могли бы посодействовать.

Однако выбрал иной, то есть более длинный и трудоемкий путь к цели. К ней пришел, но по прошествии девяти лет. Два ресторанных вечера и девять лет – это разница?

Да, покорил вершину, на которую столь долго вскарабкивался, с полпути иногда скатывался вниз, став главным редактором одной из межрегиональных газет, издававшихся тогда в областном центре Среднего Урала. Но прежде поработал в Верхотурье, потом в Шале, затем в Первоуральске, неизменно сокращая расстояние, отделяющее меня от заветной цели, от Екатеринбурга.

Причем за несколько последующих лет сделал газету одной из самых тиражных и авторитетных.

Дурак? Может быть. Видел, как рядом идущие по жизни легко и просто отступали от «скалистой вершины», не упрямясь, предпринимали маневр, экономя в результате и время и силы. Они ясно демонстрировали: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Или, на худой конец, воспользуется «подъемником».

Если бы не моя настырность, не страстное стремление преодолевать разного рода преграды, которых встречалось всегда немало, наверное, не поднялся бы с низов, где находились мои братья и сестры, у которых, как и у меня, была одна перспектива – незавидная. Нас было пятеро у родителей, но лишь один избежал тюрьмы.

В отчаянной и постоянной борьбе сформировался окончательно мой характер, характер не кисельный, характер твердый и решительный.

Именно такая борьба позволила, хотя объективных предпосылок не было никаких, вынырнуть с социального дна, которое было мне уготовано самим фактом рождения.

Только благодаря борьбе (прежде всего, с самим собой), находясь на самой нижней ступени социальной лестницы, поднялся довольно высоко и прочно утвердился на том месте, которое оказалось не по зубам куда более удачливым и благополучным отпрыскам интеллигентных родителей.

Ну, а женщины… Женщины не любят проблемных мужчин, потому что рядом с ними чувствуют себя не слишком уютно, а комфорт, благополучие для особ женского пола – главное и основное. Женщины готовы делить супружеское ложе даже с дебилом, если то самое ложе – царское.

Вот так…

19 апреля. Среда

Алексей Герман, кинорежиссер (для тех, кто не помнит, скажу еще, что сын известного советского писателя Юрия Германа) в цикле авторских передач на телеканале «Культура» сегодня воскликнул:

«Еще в 80-е нас окружали миллионы доносчиков. Где они сейчас? Все вымерли, что ли?!»

Отвечаю: нет, не вымерли, а, как и прежде, процветают. Одни – верноподданнически ползают в ногах у нынешнего вождя России и помечают каждый его шаг одой-хвалой, при этом нещадно топча его предшественника. Другие – устраивают разборки между собой, обличая, кто из них в 80-е больше, а кто меньше, не сильно усердствуя, доносил. Третьи с прежним усердием продолжают любимое занятие – доносительство.

На меня, например, писали. Писали часто, информируя партийные власти о том, что я недостаточной партийности обладаю взглядами на советскую действительность. Счастливо сообщали, что не всегда лоялен к окружающим, нетерпим, неоправданно критичен, избыточно субъективен; что насаждаю в печатном издании, которое редактирую, мрачный взгляд, что сгущаю краски и формирую у читателей превратное представление об обществе. И так далее.

Однажды, как писали в одном доносе, своей грубостью даже вызвал преждевременные роды у одной посетительницы: понервничала, будто бы, и родила на неделю раньше.

Как-то так получалось, что каждый донос на меня сопровождался непременно созданием комиссии и тщательной проверкой. Бывало, что одни проверяющие еще только собираются покинуть мой кабинет, а в дверях уже ждут своей очереди другие.

Один из самых усердных доносчиков – Борис Кремлев. Зная его такое пристрастие, люди старались не связываться и во всем угождать ему.

Кто он такой, этот Борис Кремлев? Историческая правда требует, чтобы раскрыл информацию.

Борис Кремлев называл себя красноармейцем и активным защитником советской власти в годы гражданской войны. Сочинил и распространял легенду, будто бы добровольно в 1918 году записался в полк Красных Орлов, сформированный из горняков и металлургов на станции Гороблагодатская, покрошил, будто бы, беляков немало, прошел с полком весь героический путь от Урала до Приморья

Что в этой легенде вымысел, а что правда – никто не знал и не знает до сих пор. Потому что ни в архивах, ни на руках Кремлева документальных подтверждений не было, как отсутствовали и живые очевидцы его «героических» походов. У Кремлева была лишь справка, что в 1919 году после ранения лечился в полевом лазарете. Но в справке не было сказано, какой стороне принадлежал лазарет и от чьей пули получил ранение – белых или красных.

Злые языки поговаривали, что он всю гражданскую войну видел красных лишь сквозь прицел своего пулемета.

Кремлев боролся за то, чтобы красивая легенда прижилась. Ну, а на тех, которые пытались усомниться, обрушивал поток доносов. И каких доносов?! Утверждал, что с ним сводят счеты скрытые враги советской власти, для которых он, боец-красноармеец, как кость в горле. После таких доносов число сомневающихся сокращалось, а количество сторонников – удваивалось.

Злые языки утверждали, что в годы массовых репрессий Кремлев своими разоблачениями немало людей отправил на тот свет.

Было одно странное обстоятельство, на которое почему-то никто не обращал внимания. Пока живы были командир и комиссар полка Красных Орлов на месте формирования, то есть на станции Гороблагодатская, ветераны регулярно собирались, но среди них никто и никогда не видел Бориса Кремлева.

Да и степень активности красноармейца Кремлева после смерти основных очевидцев тех событий, особенно после смерти командира и комиссара полка, настораживала. После того, как многих реальных свидетелей не стало в живых, Кремлев особенно бурно стал действовать, то есть все инстанции заваливать бумагами, требуя признать его официально участником гражданской войны. Как ни странно, признали, в конце концов, хотя в его деле никаких новых подтверждений не появилось.

Успокоился ли Кремлев, добившись своего? Черта с два! Он теперь стал писать во все инстанции, что незаслуженно обойден наградами. Не все, но некоторые пытались усовестить: скажи, мол, спасибо, что пошли навстречу и без документальных подтверждений признали участником. В ответ – десятками сыпались доносы: затирают, мол, его, активного защитника советской власти, его, проливавшего кровь.

И вновь добился Кремлев своего: к 60-летию октябрьской революции был удостоен боевой награды. И какой награды!? Ордена Красного Знамени!

Теперь и вовсе нельзя было от него отмахнуться. Потому что подписывал все доносы так: «Борис Кремлев, ветеран гражданской войны, краснознаменец». И, с формальной точки зрения, это была правда. Ведь теперь-то на руках у него были документальные подтверждения. Это ведь без бумажки ты букашка, а с бумажкой кто? Человек!

Борис Кремлев много написал на меня доносов. Вот последний.

22 апреля 1988 года. Выходит очередной номер моей газеты. Борис Кремлев, как один из самых внимательных читателей (называл себя даже рабкором, но я таковым его не считал, видя существенную разницу между газетной заметкой и кляузой-доносом), возмутился. Сел и написал в Свердловский обком КПСС на меня совершенно безграмотную жалобу: редактор, мол, допустил кощунство по отношению к вождю мирового пролетариата, не поместив портрета в день его рождения, и за такую политически вредную ошибку заслуживает самого сурового наказания.

Слава Богу, это был не 37-й год. Мне удалось кое-как, с минимальными потерями для газеты отвертеться.

По большому счету, конечно, это с моей стороны было безобразие. Ведь в номере не только не было портрета Ленина, который к этой дате присутствовал во всех других печатных изданиях, но и слова не сказано по случаю его дня рождения. Проигнорировать такую дату и такого человека? Ну, извините, это уже хамство.

Каюсь! Был хамом! Например, как можно было в номере, посвященном славной советской женщине, в день 8 Марта разрешить опубликовать большой материал (на два подвала), подробно повествующий о деятельности организованной преступной группы, в состав которой входило пятнадцать женщин, и которая несколько лет к ряду занималась грабежами ценностей с подвижного состава на станции Чусовская? Крохотную заметку – куда ни шло. Можно было сослаться на недосмотр, на случайность. А тут… Что это, как не политическая акция? Какой, право, диссонанс в дружном общем хоре, поющем славу женщине.

Конечно, писал на меня доносы не только Кремлев. Писали Борис Зверев, Алексей Марговенко и десятки других. Вхожие во властные кабинеты наушничали, среди нашёптывающих на ухо начальству были и коллеги-журналисты.

Так что в нашей стране были, есть и еще долго будет буйно цвести доносительство. Не то доносительство, которое имеет место быть в цивилизованных обществах, когда добропорядочный человек сообщает о чем-то опасном для общества, а наше, сугубо родное – мелкое, гадкое, подлое.

Жили и живем. Как нам подсказывает совесть.

20 апреля. Четверг

Алеся Николаева, поэтесса и лауреат, написала статью (журнал «Другие времена»), в которой заметила, что Чехов – это писатель, не оставляющий читателю никакой надежды; писатель-атеист, вечно надсмехающийся над самым светлым.

И что, если так?

Есть писатели-оптимисты, слагающие поэмы о том, как люди встретились, подружились, полюбили, поженились и счастливо прожили много лет, идя рука об руку, и в один день ушли в мир иной.

Они, правда, есть. Но не в том числе, как это кажется оптимистам, – один случай на тысячу, поэтому не типичен.

Есть писатели иного взгляда на мир, к коим относится Чехов. Они также оптимисты, но их оптимизм не доходит до безумия. Они – реалисты и пишут о том, что видят, что их тревожит и волнует.

Чехов писал о том, как много в людях всякой дряни – лжи, лицемерия, ханжества, предательства, корыстолюбия, тупости и прочих иных черт наших характеров. Этих особей намного больше и они типичны.

Писатели-оптимисты пишут о том, что хотелось бы им видеть в обществе. Писатели-пессимисты, вроде Чехова, пишут о том, что в обществе есть на самом деле.

Пусть пишут и те и другие. Всем места хватит. А читатель сам решит, что ему читать, – слащавые иллюзии или суровую реальность.

Для меня, в отличие от Алеси-поэтессы, Чехов – это самый честный писатель, перед гением которого преклоняюсь.

Только Антон Павлович Чехов мог написать вот эти строки: «Женщины всё могут простить тебе – и пьяную рожу, и измену, и побои, и старость, но не простят они тебе бедности».

Увы, его слова – суровая реальность.

22 апреля 2006. Суббота

Как умерщвление собственной духовности, так и подавление всего плотского – одинаково отвратительно, потому что бесчеловечно.

23 апреля. Воскресенье

И. А. Гончаров:

«Дружба вьет гнездо не в нервах, не в крови, а в голове, в сознании».

От себя добавлю: в отличие от любви. Любовь – это всего-то миг, короткая вспышка молнии, секундное озарение (по мнению Гончарова); дружба – дольше и надежнее, но также не вечна; привычка – вот что прочно и навеки соединяет людей.

Всегда придерживался этой теории. Счастлив, что нашел своего единомышленника… В лице И. А. Гончарова.

25 апреля. Вторник

Бывает, что спрашивают: с каких это пор пристрастился к литературе?

Как читатель, обыкновенно отвечаю, – очень рано, можно сказать, с первого класса глухой деревенской школы, в библиотеке которой было не более десятка совершенно замусоленных детских книжонок.

Как сочинитель, затем добавляю, – с юношеской поры, когда не было и семнадцати, когда в местных газетах поместили пару-тройку моих заметушек. И сразу понял: настало время, когда надо браться за серьезное. Взялся. Сел и написал «повесть». Написал, как мог. Отослал в московский журнал «Огонек». Первая попытка закончилась полным конфузом. В довольно большом письме литконсультанта (по нынешней поре, никто бы в ответ и слова не написал) было очень деликатно указано, что мне рано браться за столь серьезную литературную работу, что прежде надо набраться жизненного опыта, учености, то есть пойти в вечернюю школу и затем, возможно, в институт. Имелся и анализ некоторых фрагментов текста с наиболее вопиющими ошибками. Предпринял и вторую атаку, но теперь объектом выбрал Средне-Уральское книжное издательство, куда направил другой свой литературный опус. Там уже не были столь вежливы и в коротеньком письме без экивоков, по-уральски в лоб сообщили: присланный рассказ элементарно неграмотен и поэтому не может быть издан.

Внушительные щелчки по лбу не достигли цели: пробы пера на литературном поприще продолжал с той же настойчивостью. Парочку рассказиков опубликовала городская газета. Следует признать: это были крайне слабые вещи. Не хватало опыта, недоставало знаний. Да и в обычной грамоте по-прежнему был не силен.

Большую литературу отставил, в конце концов, в сторону, обратив более пристальное внимание на журналистику, набивая руку на газетных заметках, репортажах, корреспонденциях. Спустя какое-то время, стали получаться очерки и статьи.

Вновь обратился к литературному сочинительству уже в тридцать три года, приступив к созданию романа о молодежи. Написал несколько глав и забросил.

По-настоящему вернулся к литературе лишь после выхода на пенсию, то есть в нынешнее время. Почему не раньше? Потому что появилось свободное время и гарантированное, пусть и крохотное, денежное содержание. Прежде свободного времени не было.

Юность всю посвятил комсомольской работе, которую обожал и отдавался ей весь без остатка.

Зрелые годы посвятил профессиональной журналистике, которую также беззаветно и безответно любил, посвящая ей двадцать пять часов в сутки, забывая про выходные и отпуск.

Отчего ж не совмещал, как это делали некоторые мои коллеги? Не мог. Не имел способностей к совместительству. Уходил с головой в основную работу (не терпел халтуры и халтурщиков) и больше ни на что не оставалось ни времени, ни сил. У меня не получалось делать дело, за которое мне платят зарплату, в полсилы.

Объективно говоря, все предпосылки для занятий литературой были. Во-первых, перо мое уже довольно бойко скользило по бумаге (даже угораздило лауреатом всесоюзного творческого конкурса стать). Во-вторых, набрался ума-разума, а жизненный опыт для сочинителя едва ли не основное. В-третьих, последние двадцать лет перед выходом на пенсию условия изменились: неплохой по тем временам оклад, то есть материальная стабильность, отдельный кабинет, возможность самому распоряжаться своим рабочим временем, а под рукой неплохая по тем временам импортная портативная пишущая машинка. Сиди себе в тиши кабинета и твори «нетленку». Ну, кто посмеет нарушить покой шефа? В-четвертых, главы своих романов мог публиковать в своей газете (для издания отдельной книгой обстоятельство опубликования в периодике имело тогда существенное значение). Ну, кто мог мне помешать и в этом? Своя рука – владыка. В-пятых, издатели, которым бы предложил свою вещь, приняли бы меня с большим теплом, чем сегодня, поскольку был действующим главным редактором не самой последней газеты, а общественный статус, увы, имел и имеет для издателей слишком большое значение.

Литературных замыслов – море. Ждал своего часа и роман о молодежи, о котором упомянул выше, и первые главы которого долгие годы пылились в шкафу.

Так и не смог перебороть свои комплексы. Мне казалось, что будет бессовестно, если стану использовать служебное положение в личных целях. Видел, знал в Советском Союзе таких же редактором, как и я, которые, не страдая угрызениями совести, успешно пописывали и издавали книги. Правда, сами газеты этих редакторов, тем временем, производили грустное впечатление.

Чужой пример для меня не оказался заразительным. Писал статьи и очерки в собственную газету (порой, по объему ничуть не меньше корреспондента), хотя мог бы и не писать: никто бы слова не сказал. Мотался по областям Урала и Сибири, забираясь в самые удаленные и Богом забытые уголки в поисках проблемных тем для публицистики, хотя также никто меня не гнал в командировки, а мчался в даль по собственной прихоти и остановить себя не мог.

Всё получалось само собой и не как у нормальных советских людей.

Хорошо все это или плохо? Наверное, плохо. Потому что жизнь дается однажды и она так коротка, что всякий появившийся шанс должен быть использован, причем, использован своевременно: такова природа шанса – удивительно нетерпелив он и соискателя не ждет подолгу.