Тайна трёх подруг

– Подругу Татьяной звали? – перебила Евгения.

Младшая сестра, которая слушала, затаив дыхание, махнула рукой: не мешай, мол, и так всё ясно.

– Я уж и не помню, пару дней-то и побыли они всего. Хотя нет, не Татьяной. Какое-то было имя посложнее, ненашенское что ли… Ну вот, уехали они, устроились там на завод. Потом соседка хвасталась: дескать, дочка пишет, что с работы уволилась, потому как замуж вышла, врача себе богатого нашла, ребёночка ждёт… Ну, а потом всё это и случилось со Светкой-то.

– А что случилось-то? – снова не выдержала Женя.

– В аварию попала. Из больницы прислали телеграмму. Тамара как уехала в Тольятти, так только через три месяца вернулась. Светку на руках в дом внесла. От девки тень одна осталась: ни ходить, ни говорить. Руки нет, глаза нет, пол-лица обожжено. Ребёнка она потеряла, а уж на восьмом месяце была. Мужик, ясное дело, бросил. Калека – она кому, кроме матери, нужна?.. Мы с Тамарой и нянчились с ней. Вроде как выходили. Она у нас и ходить стала, и по дому даже старалась помогать, а всё чахла. Бывало, выйдет во двор, сядет на стульчик раскладной, на солнышке греется. Думает о своём, а слёзы по лицу так и катятся. А она их и не отирает, будто и не замечает вовсе… Эх, пропала девка ни за что! – Ольга Вячеславовна кухонным полотенцем промокнула пот со лба, встряхнула головой, откидывая назад прядь чёрных волос, и объявила. – Ну, вот и готов наш борщ. Щас петрушку закину, да и есть будем. Вы ведь поди, не кормленные. Откуда приехали-то? Я и не спросила.

– Вообще-то из Екатеринбурга, но сейчас из Ростова, – туманно ответила Евгения.

Из кастрюли пахло так аппетитно, что сестры не нашли в себе сил отказаться от обеда, хотя и испытывали неловкость оттого, что приходится есть в чужом доме, в который явились без приглашения.

– Простите, вы сказали, что ваша молодая соседка умерла десять лет назад, – сказала Светлана, не решаясь отправить в рот ложку с дымящимся ярко-оранжевым борщом, приправленным густой сметаной. – Но я была в этом доме как раз десять лет назад, в это же время года. Мы с мамой приезжали и ночевали тут.

– Да? – удивилась Ольга Вячеславовна. – А я и не знала. Приезжала, стало быть, ваша мама подружку перед смертью проведать, попрощаться. Может, Светлана написала ей, что умирает. У неё ведь рак был. Мы поздно спохватились. Как узнали, ничего уж поделать было нельзя. Сколько облучали её, бедную, кололи – только волосы все повылазили. А осенью ушла она от нас… И откуда этот рак берётся! Верно, от аварии беда на неё такая нашла… А Тамара в прошлом году ушла… Царствие им небесное… И только пред смертью и призналась мне, что дочка-то не просто так в аварию-то попала, а взорвали её вместе с машиной!

– Как – взорвали? – Светка так и подскочила на своём табурете, уронив ложку на пол.

– Бомбу подложили в «Жигули», – Ольга Вячеславовна дотянулась до ящика разделочного стола и протянула гостье чистую ложку. – А кто уж, да за что, того не знаю. А Тамара до самой смерти боялась даже поминать об этом… Сына своего всё в гости ждала. Так и не дождалась. Я ему уж потом телеграмму отбила на пол-листа. Так и написала: поимей совесть, выполни сыновний долг перед матерью, проводи в последний путь! Он, правда, прилетел. Думаете с матерью проститься? Ничего подобного. Только с кладбища вернулись, как он мне: «Посоветуй, Вячеславовна, как скорее дом продать». Я говорю: «Это ты какой же дом собрался продавать?» – «Как какой? Свой, отцовский!» – «А с чего это он твой? Ты сестру-калеку нянчил? Ты мать парализованную досматривал? Или деньгами им помог? Раз только полтинник и прислал, когда со Светкой горе приключилось. А сколько на лекарства денег-то ушло?!». Дом-то Тамара мне отписала. Я сюда и переселилась, а свою хату детям оставила. И так уж последние годы почти постоянно здесь и жила, с невестками не лажу. Да и к Тамаре через забор не набегаться, ей же постоянный нужен был уход. Так что, вы думаете, сынок удумал? Выкопать мать обратно и экспертизу провести на предмет её вменяемости! Она, говорит, в последние годы не в своём уме была, вот вы и воспользовались случаем дом захватить. Это ж надо такое придумать! Посмертную экспертизу на дееспособность проводить! Мои сыновья, как такое услыхали, так чуть не прибили его, гада. Еле ноги отсюда унёс. А в суд всё же подал заявление. Да ничего не высудил. Судьи тоже ведь понимают, что завещание есть завещание. И не бедный Тамарин сынок, есть у него жильё…

Поняв, что Вячеславовна затронула больную для себя тему и не скоро с неё сойдёт, Евгения осторожно перевела разговор:

– Скажите, а в каком году Света и её подруга уехали в Тольятти?

– В каком году? Дай Бог памяти… А что ж, я вам точно сейчас скажу. Это ж Сашка мой вот-вот из армии должен был вернуться. Я ещё просила Светку: ты дождись парня, любит он тебя, может, что и выйдет у вас хорошее… Куда там! Это был восемьдесят третий. Октябрь, наверное.

– А когда с ней несчастье случилось?

– А это уж был восемьдесят седьмой, самое начало февраля. У меня как раз первая внучка родилась.

Девочки многозначительно переглянусь. Февраль восемьдесят седьмого – эта дата говорила им о многом. Именно в это время их мать переселилась в Екатеринбург. И Евгения спросила:

– А у вас не осталось фотографий Светланы? Писем, может, каких-нибудь?

– Писем точно нет никаких. Они и не хранили. А фотографии я весной ещё пожгла. Кому они теперь нужны, кто в них заглянет! Так, пару штук себе на память оставила.

Ольга Вячеславовна ушла из летней кухни в дом и вскоре вернулась с цветной фотографией, потянув её сёстрам с гордостью, будто умершая девушка была ей дочерью, а не всего лишь соседкой:

– Вот вам и красавица наша.

Девушку и впрямь можно было назвать красивой. Нежный овал лица, светлая чёлка, прикрывающая высокий лоб, аккуратный носик, пухлые чувственные губы, слегка растянувшиеся в улыбке, и при этом застывшее в больших зелёных глазах нечто жалостливое, будто тогда уже знала, какая участь ей уготована так много поначалу обещавшей судьбой.

– А можно я сфотографирую снимок? – спросила Света, доставая из рюкзачка фотоаппарат и не решаясь просто попросить снимок.

– Сфотографируешь снимок? – удивлённо переспросила Вячеславовна. – И что это у тебя получится? Забирай уж на память о материной подружке. Ты очень похожа на свою мать в дни её молодости. Смешная такая была девчонка, бойкая. Всё песенку какую-то напевала прибалтийскую, говорила, бабушка в детстве научила.

– Бабушка? – поражённые девчонки выдохнули это слово одновременно.

– Ну да, сказала, бабушка… А эту Светочкину фотографию я часто вижу – я с неё на памятник потрет заказала. Я ведь не просто похоронила соседок, да забыла: и поминки такие устроила, что вся улица диву далась, и могилки в порядке содержу. Так что мне этот дом не даром дался. Я его уж и побелила, и в порядок привела. До забора только руки не дойдут. Сын всё обещает помочь, да никак не соберётся заменить.

– По этому забору мы вас и нашли, – улыбнулась Светлана, пряча фото в рюкзачок. – Спасибо вам за рассказ, за обед. Нам пора уже.

– А то оставались бы на пару деньков погостить, – как-то по-матерински предложила им вдруг женщина, ещё пару часов назад бывшая вовсе незнакомой. – Внуки у меня на море, так что одна скучаю. Пирожков напечём, на кладбище сходим.

После того как девочки решительно отказались принять предложение, хозяйка проводила их до калитки, и они пошли в сторону вокзала, до которого, как выяснилось, всего-то было минут десять хода.

– Настоящая казачка эта Вячеславовна, – высказала младшая сестра своё первое впечатление от визита. – Черноглазая, черноволосая, полная, статная… Борщ, пироги.

– Тогда получается, что соседка её молодая была ненастоящая казачка? – насмешливо возразила Евгения. – Светловолосая, зеленоглазая, худая. Ни тебе борща, ни пирогов.

– Знать бы ещё, кто мы с тобой такие, – рассеялась Светка и озадаченно добавила. – Чёрт, зря мы не попросились в туалет.

Глава 7

МОРЕ, ДЕВСТВЕННОСТЬ И БРАК

Сёстры Смирновы лежали на гальке у самой кромки Чёрного моря и блаженно расслаблялись, подставляя солнцу незагорелые тела. Вчера у них выдался тяжёлый день. Из Тихорецка сначала добирались на автобусе до Краснодара, решив, что так всё же быстрее, чем на поезде, а потом чудом вскочили в последний отходящий рейсовый «Икарус» на Геленджик, и прибыли в город уже в одиннадцатом часу вечера. Выбирать жильё в это время суток особо не приходилось, и, боясь остаться на ночь под открытым небом, они остановились в первом же дворе, на воротах которого увидели картонную табличку с надписью в стиле «что слышим, то и пишем»: «здаётца комната».

«Комната» оказалась сколоченным из фанеры однодверным шкафом, ибо исходя из архитектурного замысла и габаритов сооружения, назвать его жильём можно было только с большой натяжкой, да и то при наличии богатого воображения. Напротив входной двери стояла пионерская тумбочка, зажатая с двух сторон железными койками, которые в свою очередь тремя сторонами плотно упирались в фанерные стены. Внутреннее убранство «шкафа» завершалось мутноватым куском зеркала с неровными краями, висящим над тумбочкой, и ситцевой занавеской, прикрывающей не застеклённую квадратную прорезь в фанерной стене. Подразумевалось, что это окно.

Подобными «комнатами» был загромождён весь двор, между ними расположились колченогие столики, рукомойники и пара холодильников, стоящих прямо под открытым небом. Тут же на протянутых между деревьями веревках сушилось постельное бельё, купальники и полотенца. За одним из столиков господа отдыхающие глушили водку, закусывая свежими овощами и нарезанной крупными кусками варёной колбасой. Сестры немедленно получили приглашение от уже изрядно набравшихся парней присоединиться к компании и почли за благо ретироваться.

Ночной Геленджик, превратившийся в одно сплошное нескончаемое кафе, встретил их разномастной толпой и разноголосой музыкой. Люди прохаживались по набережной, сидели за столиками и дёргались в ритме льющихся из динамиков песен. Причём часто получалось так, что танцоры оказывались буквально «меж двух огней». На одной площадке звучала ностальгическая композиция в духе дискотеки восьмидесятых, в соседнем заведении ансамбль «в живую» исполнял нечто зажигательно-латиноамериканское. Впрочем, подобное наслоение мелодий, близкое к подлинной какофонии вполне позволяло отдыхающим танцевать, прислушиваясь не к звукам колонок и инструментов, а к собственной внутренней ритмике.

Сёстры присели, чтобы перекусить, им принесли меню, и пока Женя выбирала из недлинного списка предложенных блюд самое дешёвое, Светка не отрывала восхищенного взгляда от спокойной глади моря, которое выглядело сейчас и впрямь Чёрным, отражая своей матовой поверхностью береговые огни и пограничные прожектора. Евгения всерьёз опасалась, что сестра потребует ночного купания, но та, едва дожевав свою порцию шашлыка, сказала: «Всё, спать! Хватит на сегодня впечатлений».

В благодарность за проявленное благоразумие, Женька пообещала сестре купить купальник, но, проснувшись утром, передумала и отдала ей свой. Впрочем, старшеклассница не возражала, она была согласна, что студентке новый купальник нужнее, поскольку старый стал ей явно тесен в груди. Светка на всё была согласна, в обмен на счастье броситься с разбега в солёную воду, наплаваться до одурения и упасть потом без сил на тёплую гальку, или просто погреться на солнце, ощущая, как с кожи медленно и щекотно испаряются солёные капельки морской воды.

– Хорошо-то как, – произнесла она лениво, – на гальке и то удобнее лежать, чем на этих жутких кроватях, сетки до земли провисли. Где только раздобыли такой антиквариат? Небось, со времен Второй Мировой остались, из госпиталя военного приволокли. Если был бы пол, можно было бы кинуть матрацы на него. Но пола практически нет, свободного пространства полметра всего. Разве что расположиться под кроватями. Да ещё придурки эти из соседней коморки полночи песни орали…

– Можно подумать, ты что-нибудь слышала! Спала как убитая, – возразила Евгения, пересыпая влажные серые камешки между пальцев.

– Я всегда всё вижу, всё слышу, всё запоминаю.

– Ага, например, номер дома, который мы искали в Тихорецке.

– Ладно тебе, – рассмеялась Светлана. – Наверное, я в то время умела считать только до одиннадцати. Это ты у нас великий счетовод, а я больше специализируюсь на изобразительном искусстве. И всё-таки я нашла этот дом.

– Да уж. Только что это нам дало?

У девушек до сих пор не было возможности свободно поговорить о поездке в Тихорецк, оставившей смурное впечатление. Они ни на шаг не приблизились к своей цели, да и сама цель их странствий претерпела изменения. Они уже почти забыли, что отправлялись на поиски отца, сейчас их больше занимала загадка прошлого матери.

– Как это: что дало? Не так уж мало, как кажется. Во-первых, теперь мы знаем, что мама была не такой уж безродной. По крайней мере, она знала свою бабушку, которая научила её какой-то прибалтийской песенке. Во-вторых, из Магадана мамочка направилась вовсе не в Ростов, как нам рассказывала, а прямиком в Сочи. Там она какое-то время работала в кафе, познакомилась и подружилась со Светланой из Тихорецка. И потом они на пару укатили опять-таки не в Ростов, а в город Тольятти, где устроились на работу. Жаль, не знаем, на какую. Вячеславовна говорила, на какой-то завод. Но какой именно? Кажется, там самое мощное производство – это выпуск «Жигулей».

– Поедем в Тольятти? – усмехнулась Евгения. Наверное, если б Светлана принялась сейчас же с присущей ей горячностью доказывать, что посетить этот волжский городок им совершенно необходимо, она бы тут же согласилась. Казалось, студентке было уже абсолютно всё равно, куда они отправятся в ближайшие дни.

– Неплохо бы, Волгу увидим, – мечтательно протянула Светлана. – Но не сейчас, надо сначала всё хорошенько обдумать. Я тут сопоставила факты и даты и обнаружила два весьма занимательных момента. Смотри, в Тольятти они уезжали в октябре восемьдесят третьего. А мама в это время была беременной. Тобой, между прочим. Значит, она ехала вслед за своим любимым…

– Или убегала от него.

– Это вряд ли. Скорее всего, у них просто не сложились отношения. Хотя вполне возможно, что он действительно был родом из Поволжья. Может, отдыхал в Сочи, там они и познакомились. А вот убегала она уже из Тольятти. И связано это было не с личными отношениями, а с тем взрывом. В какую-то историю они там с этой Светланой впутались, в результате одну взорвали в автомобиле, а вторая скрылась. Теперь-то ясно, почему мама так испугалась, когда я начала приставать с этой «однорукой тётей», почему хотела, чтобы я забыла об этом прощальном визите. Она боялась!

– Ну, не так уж и боялась, если всё же решилась приехать к подруге в Тихорецк, да ещё с маленьким ребёнком, – возразила Женя. – И не так уж мама и скрывалась. Если бы за ними охотилась мафия, то и Светлану, как пить дать, нашли бы и добили в собственном доме, да и женщину с двумя детьми, зная её фамилию, запросто могли обнаружить даже в таком большом городе как Екатеринбург.

– Ну, почему сразу мафия? По-моему, в России в восьмидесятые годы и понятия-то такого не было. Там могло быть что-нибудь другое. И потом даже мафия не стала бы добивать женщину-калеку, от которой никому никакого вреда, если только она не была свидетелем преступления… Я вот что сделаю. Приедем домой, залезу в Интернет и подниму подшивки газет, выходивших в Тольятти в феврале восемьдесят седьмого года. Там обязательно что-нибудь будет об этом взрыве.

– Слушай, ну, ты иной раз как выдашь что-нибудь, хоть стой, хоть падай, – Женька резко перевернулась с живота на спину, совершенно позабыв о том, что застёжка на верхней части купальника у неё была расстёгнута, и тут же услышала восхищенный свист шагавшего к воде симпатичного, дочерна загоревшего парня. Она принялась неловко натягивать чашечки лифчика на оголённую грудь. Света так резво рванулась на помощь сестре, пытаясь застегнуть тугие крючки, что уронила при этом собственный лифчик. В конце концов, справившись с непослушной одеждой, обе, смущённо посмеиваясь, полезли в воду.

– А что такого я сказала? – спросила маленькая курортница, отплывая с мелководья.

– Ничего умного. В те годы ещё не существовало Интернета. Возможно, компьютерного набора газет, и того не было. Кто ж тебе станет сейчас перепечатывать тысячи номеров старых газет и вносить их тексты в электронный архив!

– Действительно, – согласилась Светка, осознав свой промах, – но можно в библиотеке подшивки полистать!

– Это опять-таки надо лететь в Тольятти! Во имя чего? Чтобы прочесть заметку в три строки о том, что такого-то числа в городе прогремел взрыв, в результате которого пострадала молодая женщина, причины неизвестны, преступники не пойманы, ведётся следствие?

Светлана молча уплывала от несущихся ей вслед справедливых замечаний сестры. Она не сомневалась, что придумает какой-нибудь ловкий ход, и всё равно проникнет в тайну прошлого. Не зря же судьба сама вела их по следу, буквально натолкнув на нужный дом в Тихорецке, причём в тот самый момент, когда они уже отчаялись его найти и собирались ретироваться.

Чтобы не тратиться на обед в кафе, девочки накупили на рынке овощей, домашней колбасы, творога и сметаны, разложили все припасы на столике во дворе и спокойно перекусили, пользуясь тем, что шумные соседи разбрелись кто куда. Когда прикинули, вышло, что продуктов они набрали на сумму, позволяющую дважды пообедать шашлыками. Особенно поразили цены на фрукты. Сёстрам почему-то казалось, что на юге они должны стоить буквально копейки.

Евгению клонило в сон, но заснуть в их крошечной комнатке, наполненной горячечным полуденным воздухом, не представлялось возможным. Здесь и ночью-то было безумно душно. Светлана всё предлагала поискать жильё поприличнее, а лучше снять номер в гостинице. Но старшей сестре не хотелось снова складывать вещи и куда-то перебираться, а ещё было жаль денег, выплаченных за три дня вперёд, ибо на меньшее хозяйка категорически не соглашалась, аргументируя тем, что если будет сдавать жильё посуточно, то стирка белья влетит ей в копеечку.

И девушки снова пошли к морю, прихватив с собой целлофановый пакетик с ароматными персиками. Последние оказались одним из немногих видов фруктов, выращенных на кубанской земле, ибо большинство других плодов, к удивлению Смирновых, имели греческое или турецкое происхождение. Впрочем, это было не единственное из не подтвердившихся стереотипных представлений о курорте. Ожидания, что на каждом шагу к ним будут приставать горячие кавказские парни, а также всякого рода одинокие отдыхающие и командировочные, пытаясь уж если не похитить, то немедленно затащить в ресторан или в ближайшие кусты, не оправдались. Не то чтобы их совсем уж не замечали, но особого усердия в завоевании сердец юных красавиц и мест в их постелях, никто не проявлял.

Девчонки провалялись на берегу до самого вечера, пока пляжная полоса не покрылась тенью близлежащей горы и не обезлюдела. Курортники один за другим уходили готовиться к ночи, в которой сну отводилось самое незначительное место. Им предстояли неторопливые прогулки и безудержные застолья, пьянящие танцы и трепетные объятия – неотъемлемые развлечения южного города, собирающего ежегодно миллионы любителей удовольствий, среди которых само море – далеко не самое важное.

Сёстры Смирновы сидели за столиком на вымощенной новенькой разноцветной плиткой набережной и пили разливное пиво из полулитровых кружек.

– А у тебя со Стасом всё-всё было? – спросила Светка, отхлебнув глоток холодного пива, оставившего пенный след над её верхней губой, так что образовались симпатичные маленькие усики.

Евгения чуть не поперхнулась от неожиданности вопроса и непонимающе уставилась на сестру:

– Что значит, «всё-всё»?

– В плане секса. Ну, раз ты беременна, то само собой, вы переспали. Я имею в виду, всякие там французские поцелуи, позы разные необычные…

– Ты больше не нашла о чём спросить? По-моему, тема глубоко интимная и обсуждению не подлежит.

– Вот всегда ты такая скрытная! А что я такого спросила? Это же всё совершенно естественно. Мне просто интересно. Небось, со своей подружкой-квакушкой Наташкой ты об этом сплетничаешь.

– Ни с Наташкой, ни с кем другим. Мой секс касается только двоих – меня и Стаса. И зачем ты вообще затеяла этот разговор? Что, самой уже захотелось попробовать?

– Мне?! – Светка презрительно скривила и рот и наконец-то стёрла рукой подтаявшие на коже пенные усики. – Да я ни в жизнь бы на такое не пошла. У нас, если хочешь знать, полкласса уже друг с другом по кругу перетрахались. Только и обсуждений: эта была с тем, а теперь она с этим… Только я в эти игры не играю. Чего ради какой-то козёл должен за просто так меня поиметь, да потом ещё и бахвалиться, презрительно поплёвывая? Чем любой из этих сопляков заслужил право хотя бы притронуться ко мне? Нет уж, я не дешёвка какая-нибудь, я свою девственность дорого продам.

– Как это «продам»? – заинтересовалась Евгения. – Есть уже покупатель на такой редкий товар, или ты собираешься дать объявление в газете?

– А ты не смейся, я, между прочим, вполне серьёзно говорю. Я как-то прочитала в жёлтой прессе что-то вроде письма в редакцию, ну знаешь, пишут такие опусы…

– Ага, сами сотрудники редакций на досуге.

– Не важно. Так вот там героиня набросала себе такой жизненный план. Сама она из провинциального городка, приехала в Москву, поступила в престижный вуз, а до этого занималась изо всех сил, а не по вечеринкам слюнявым шлялась. И разработала целую науку, как подцепить богатого жениха. Научилась, как правильно себя преподать, как ходить, говорить, одеваться. Старалась вращаться только среди солидных людей, и, в конце концов, на неё клюнул тридцатилетний владелец процветающей фирмы… А она ему: ничего подобного, милый, я девушка честная, только через ЗАГС! И парень понял, что эта штучка высоко себя ценит, и он тоже оценил её соответственно. Я прочла это откровение и сначала подумала: ах, какой цинизм! А потом поняла, что это правильно. Так и надо. Если хочешь жить в роскоши, сначала заработай право выбрать богатого мужа, и нечего тут стесняться. Вот я и решила: поступлю на худграф, окончу с красным дипломом, устроюсь на работу в крутую фирму и никому больше не стану представляться Светкой – только Ланой. «Лана» звучит красиво и загадочно. А потом какой-нибудь солидный мужичок подвернётся, ну, например, из числа клиентов фирмы, и прибегнет он к моим дизайнерским услугам для оформления своего загородного особнячка, этажа этак в три-четыре. А тут Я. Образованная, деловая, красивая, изысканная, и неприступная. Всякий сразу поймёт, что это настоящая жена для достойного человека, бесценное сокровище, а не игрушка на одну ночь, не подстилка, на которой каждый может поваляться, кому не лень. И сначала белоснежное платье, церковь, венчание, ЗАГС, бриллианты, а потом уже всё остальное. И первая брачная ночь в «Гранд-отель» в Париже. Шёлковые простыни, свечи в канделябрах, шампанское в ведёрке со льдом…

– Очень поэтично. Слушай, да тебе стихи надо писать, у тебя призвание. А если ты его не полюбишь, этого своего солидного мужичка? Они к тому же, как правило, чем солиднее, тем женатее.

– Пусть будет разведённый, не важно. Намается с первой женой-дурой, больше вторую ценить будет. И зачем мне его любить-то? Мужа уважать надо. А уважать мужика, который не может обеспечить тебе достойную жизнь, невозможно. А то любовь-морковь! Насмотрелась я на эти любови. Сразу – бух в койку, да хорошо еще, если не на матрац на чердаке. А потом: «Ах, он меня наутро разлюбил, мою подружку полюбил, а я теперь опять беременна»!.. Ой, Жень, извини, я совсем не тебя имела в виду.

– Я не обиделась, – просто ответила Евгения. – В конце концов, каждый имеет право на свою жизненную позицию. Хранить девственность до брака – очень похвальное для юной девушки намерение, тем паче, если оно действительно будет исполнено. Любая мать порадовалась бы столь разумным мыслям своей дочери, особенно – бабушка.

– Обиделась! И ёрничаешь теперь. Не переживай, всё у тебя с твоим Стасом получится, тебя невозможно бросить, ты у меня такая умная и красивая.

– Не подлизывайся, – отмахнулась Женька.

– Ты ведь его настоящему любишь, правда? Значит, он просто не может тебя не любить. Я ещё читала по этому поводу…

– Да ты у нас, оказывается, в вопросах пола девушка весьма начитанная. Я и не предполагала.

– Кстати, о бабушке. Меня просто дико поразило, когда эта Вячеславовна Тихорецкая сказала, что у мамы была бабушка. Может, она и сейчас жива? Или кто-то ещё из родственников? Ну, почему, почему, мама нам постоянно врала?! Ну, что такого было сказать, что она помнит бабушку? Или она и отдала Татьяну в детдом, а мама не смогла этого простить и отреклась от родных?.. Песенку она напевала! Ты хоть раз в жизни слышала, чтобы наша мама что-нибудь напевала? По-моему, ей вообще, как и тебе, медведь на ухо наступил. И почему песенка была прибалтийская? Может, наша бабушка, то есть, прабабушка, была какой-нибудь эстонкой или литовкой? Ведь я похожа на прибалтку, правда? Ты – точно нет. А я похожа?