Рассказы

10 января. – Рано утром мы имели несчастье потерять человека. Это был Петер Вреденбург, американец, уроженец Нью-Йорка, один из лучших матросов на нашей шхуне. Проходя по носу, он поскользнулся, упал в море между двух льдин, и больше его не видали. В полдень мы находились под 78®30' широты, 40®15' западной долготы. Холод стоял лютый, то и дело набегали тучи с градом с северо-востока. В том же направлении видели много огромных льдин, а весь восточный горизонт загроможден ледяными горами, которые поднимаются амфитеатром, одна над другой. Вечером были замечены обломки какого-то судна и множество птиц – буревестников, альбатросов и каких-то особенных, блестящего голубого цвета. Магнитное отклонение здесь меньше, чем по ту сторону Южного полярного круга.

12 января. – Наше плавание снова затруднено, ничего не видно в направлении полюса, кроме бесконечного, по-видимому, сплошного льда, груды ледяных утесов, вздымающихся один над другим. До четырнадцатого мы шли к западу в надежде отыскать проход.

14 января. – Утром мы добрались до западной оконечности ледяного поля, преграждавшего нам путь, и, обогнув его, вышли в открытое море без малейших следов льда. Мы нашли здесь течение, направляющееся к югу со скоростью полумили в час. Температура воздуха 47®, воды 34®. Мы продолжали плыть к югу до шестнадцатого, не встречая никаких препятствий; в этот день мы достигли 82®1' широты под 42® западной долготы. Течение по-прежнему устремляется к югу со скоростью трех четвертей мили в час. Отклонение магнитной стрелки уменьшилось, температура мягкая и приятная, термометр показывает 51®. Льда ни крошки. Все на корабле уверены, что мы достигаем полюса.

17 января. – День, полный приключений. Бесчисленные стаи птиц тянулись с юга, мы застрелили несколько штук, в том числе пеликана, оказавшегося превосходным блюдом. Около полудня марсовой заметил небольшую льдину с правого борта, а на ней какое-то огромное животное. Так как погода стояла хорошая и ясная, то капитан Гай отрядил две шлюпки посмотреть, что это за зверь. Дэрк Петерс и я сопровождали старшего помощника в большой лодке. Подплыв к льдине, мы увидели гигантского зверя из породы белых медведей, но гораздо больших размеров, чем обыкновенный вид. Так как мы были хорошо вооружены, то и решились напасть на него без всяких колебаний. Сделали залп; большая часть пуль попала, по-видимому, в голову зверя. Ничуть не смущаясь этим, он кинулся в море и поплыл, разинув пасть, к лодке, в которой находились Петерс и я. Вследствие смятения, вызванного этим неожиданным оборотом дела, никто не успел выстрелить вторично, и медведь, ввалившись до половины в нашу лодку, схватил одного из матросов за крестец, прежде чем мы приготовились к защите. Только проворство и находчивость Петерса спасли нас от гибели в эту критическую минуту. Вскочив на спину зверя, он погрузил нож ему в шею, перерезав спинной мозг одним ударом. Животное рухнуло в море, увлекая за собой Петерса. Последний, впрочем, тотчас вынырнул и, прежде чем взобраться на лодку, обвязал труп зверя веревкой, которую мы бросили ему. Затем мы с торжеством вернулись на шхуну, таща за собой наш трофей. Длина этого медведя оказалась пятнадцать футов. Шерсть была совершенно белая, жесткая и курчавая. Глаза кроваво-красные, больше, чем у обыкновенного полярного медведя, морда более закругленная, напоминающая морду бульдога. Мясо очень нежное, но горькое и сильно отзывалось рыбьим жиром. Впрочем, наши матросы ели его с жадностью и находили превосходным.

Не успели мы втащить нашу добычу на корабль, как с марса раздался радостный крик: «Земля с левого борта!» Все оживились и вскоре при попутном ветре с северо-востока подошли к берегу. Земля оказалась низким скалистым островом около мили в окружности, почти без всякой растительности. С северной стороны его выдавался небольшой мыс странной формы, Напоминавший тюк хлопчатой бумаги. К западу от него находилась маленькая бухта, в которой могли пристать наши шлюпки. Не много времени потребовалось, чтобы осмотреть остров, но, за одним исключением, мы не нашли ничего замечательного. На южной оконечности островка мы вытащили из-под груды камней обломок дерева, напоминавший по форме нос челнока. На нем была заметна резьба, и капитан Гай различил в ней изображение черепахи, но, надо сознаться, весьма сомнительного сходства. За исключением этого обломка мы не нашли никаких следов прежнего пребывания людей на острове. У берегов попадались изредка небольшие скопления льда. Точное положение островка (которому капитан Гай дал название «Остров Беннета» в честь своего компаньона) 82®50' южной широты, 42®20' западной долготы.

Мы пробрались к югу на восемь градусов дальше всех прежних мореплавателей, а перед нами все еще расстилалось открытое, свободное ото льда море. Отклонение магнитной стрелки постепенно уменьшалось по мере нашего движения к югу, и, что всего удивительнее, температура воздуха и воды становилась мягче. Погоду можно было даже назвать приятной; легкий ветер все время дул в одном направлении, с севера. Небо большей частью было ясно, только время от времени собирались тучки на южной стороне горизонта, но вскоре исчезали. Нас смущали только два обстоятельства: недостаток топлива и скорбут, проявившийся среди экипажа. Эти обстоятельства заставили капитана Гая подумать о возвращении, и он несколько раз говорил об этом. Я со своей стороны убежденный, что мы вскоре наткнемся на землю и, судя по всему, не такую бесплодную, какие обыкновенно встречаются в высоких полярных широтах, горячо убеждал его продолжать путь в том же направлении, по крайней мере, еще несколько дней. Никогда еще мореплавателям не представлялся такой удобный случай решить великую проблему антарктического материка, и я, признаюсь, пылал негодованием на робость и нерешительность капитана. Я думаю даже, что мои настояния убедили его отказаться от намерения вернуться. И хотя я с глубоким сожалением вспоминаю о грустных и кровавых событиях, явившихся результатом моих настояний, но не могу не чувствовать известного удовлетворения при мысли, что содействовал, хотя бы косвенно, раскрытию величайших, интереснейших тайн, когда-либо привлекавших внимание науки.

ГЛАВА XVIII

18 января. – Утром (термины утро и вечер, к которым я прибегаю ради удобства, разумеется, не должны быть понимаемы в обычном смысле. Мы давно уже не видали ночи, пользуясь постоянным днем. Даты обозначены мной, как они определялись на корабле, по морскому времени. Замечу кстати, что я не могу ручаться за точность определения времени, долготы и широты в первой части моего рассказа, так как начал вести регулярный дневник только позднее. Во многих случаях мне приходилось полагаться на память) продолжали путь к югу при той же приятной погоде. Море совершенно гладко, довольно теплый ветерок с северо-востока, температура воды пятьдесят три градуса. Снова определили направление морского течения и убедились, что оно устремляется к югу с быстротой мили в час. Это постоянство в направлении течения и ветра возбуждало недоумения и даже тревогу в экипаже и смущало самого капитана Гая. Но он крайне боялся показаться смешным, и мне удалось шутками рассеять его опасения. Отклонение магнитной стрелки было теперь ничтожное. В течение дня мы видели множество китов; бесчисленные стаи альбатросов тянули над кораблем. Мы поймали в море кустарник с красными ягодами вроде боярышника и труп какого-то странного животного, очевидно, сухопутного. Длиной оно было в три фута, толщиной в шесть дюймов, с короткими лапами и длинными когтями ярко-красного цвета, напоминавшими коралл. Тело было покрыто белой шелковистой шерстью. Хвост остроконечный, как у крысы, фута в полтора длиной. Голова напоминала голову кошки, исключая уши, болтавшиеся, как у собаки. Зубы были такого же ярко-красного цвета, как и когти.

19 января. – Сегодня под 83®20» широты, 43®5» западной долготы (море приняло замечательно темную окраску) мы снова увидели землю, которая оказалась группой очень больших островов. Берег был утесистый, внутренняя часть, по-видимому, одета лесом, что очень обрадовало нас. Спустя четыре часа после того, как земля была впервые замечена, мы бросили якорь на глубине десяти саженей на расстоянии мили от берега, так как сильный прибой не позволял подойти ближе. Капитан отрядил две самые большие шлюпки, и партия хорошо вооруженных матросов (в том числе Петерс и я) отправилась разыскивать проход среди рифов, окружавших остров. После непродолжительных поисков мы нашли пролив и хотели войти в него, когда заметили, что от берега отплыли четыре больших челна, наполненные людьми, по-видимому, хорошо вооруженными. Мы остановились, поджидая их, и так как они плыли очень быстро, то вскоре приблизились к нам. Капитан Гай привязал к веслу белый платок в знак мира – увидев его, туземцы остановились и заговорили все разом на каком-то незнакомом языке. Мы могли разобрать только отдельные восклицания «Анаму-му» и «Лама-Лама!» Это продолжалось полчаса, причем мы могли хорошо рассмотреть наружность туземцев.

В четырех челнах длиной футов в пятьдесят, шириной в четыре сидело сто десять дикарей. Они были такого же роста, как европейцы, но более крепкого мускулистого сложения, черные, как уголь, с густыми, длинными, похожими на шерсть волосами. Одеждой им служили косматые, с шелковистой шерстью шкуры какого-то неизвестного животного, довольно искусно обернутые вокруг тела мехом внутрь; только на шее, руках и ногах мех был выворочен наружу. Оружие их состояло, главным образом, из дубин какого-то черного и, по-видимому, очень тяжелого дерева. Кроме того, мы заметили несколько копий с кремневыми наконечниками и пращи. На дне лодок лежали груды черных каменьев величиной с куриное яйцо.

Когда они кончили свое приветствие (кажется, их болтовня имела смысл приветственной речи), один из них, по-видимому вождь, встал на нос челна и знаками приглашал нас приблизиться. Мы сделали вид, что не понимаем его приглашения, считая более благоразумным держаться на некотором расстоянии, так как дикарей было вчетверо больше, чем нас. Догадавшись о наших опасениях, вождь велел трем лодкам отойти подальше, а сам приблизился к нам на своем челне, перескочил в большую шлюпку и уселся рядом с капитаном, указывая на шхуну и повторяя слова «Анаму-му» и «Лама-Лама». Затем мы отправились на корабль, а четыре челна следовали за нами на некотором расстоянии.

Поднявшись на палубу, начальник выразил крайнее удивление и восхищение, хлопал в ладоши, бил себя по ляжкам и в грудь и хохотал, как сумасшедший. Его спутники разделяли его веселье, так что в течение нескольких минут стоял оглушительный гвалт. Когда наконец восстановилось спокойствие, капитан Гай приказал поднять шлюпки в видах предосторожности и знаками объяснил начальнику (имя которого, как мы вскоре узнали, было Ту-Уит), что он не может принять на корабль более двадцати человек разом. Дикарь, по-видимому, согласился на это требование и отдал какие-то распоряжения, после которых один из челнов приблизился к кораблю, а остальные отошли на расстояние пятидесяти ярдов. Двадцать дикарей взобрались на палубу и тотчас принялись осматривать корабль, лазить по снастям, чувствуя себя, по-видимому, как дома, и рассматривая каждую вещь с величайшим любопытством.

Ясно было, что они никогда еще не видали белых людей и что этот цвет внушал им крайнее отвращение. Они принимали «Джэн» за живое существо и, по-видимому, боялись ранить ее своими копьями, стараясь держать их остриями вверх. Одна выходка Ту-Уита в особенности рассмешила наших матросов. Повар колол дрова подле кухни и, промахнувшись, вогнал топор глубоко в палубу. Вождь тотчас подбежал к нему, грубо оттолкнул и не то застонал, не то завыл в знак сочувствия страданиям шхуны, поглаживая ее рану рукой и обмывая морской водой из кадки, стоявшей подле. Мы не ожидали такого невежества, и я не мог отделаться от мысли, что вождь притворяется.

Когда посетители удовлетворили свое любопытство, осмотрев палубу, мы пригласили их в каюту. Тут удивление их превзошло всякие границы, по-видимому, даже лишило их способности говорить, так как они стояли в молчаливом изумлении, испуская отрывистые восклицания. Оружие в особенности заинтересовало их, и мы позволили им вертеть и осматривать его как угодно. Кажется, они не поняли настоящего значения этих предметов, а приняли их за идолов, видя, как внимательно мы следим за ними. Пушки еще более изумили дикарей. Они приближались к ним со знаками глубочайшего почтения и боязни, но не решались трогать и ощупывать. Но удивление их достигло кульминации при виде двух больших зеркал в каюте. Ту-Уит первый приблизился к ним, дойдя до середины каюты, лицом к одному зеркалу, спиной к другому. Он не сразу заметил их, но когда поднял глаза и увидел свое отражение в стекле, то совсем ошалел; когда же, обернувшись, увидел себя и с другой стороны, то я думал, что его хватит удар. Никакие увещания не могли заставить его взглянуть в зеркало еще раз; бросившись на пол, он лежал ничком, пока мы не вытащили его на палубу.

Таким образом все дикари перебывали на шхуне, по двадцати человек за раз; только Ту-Уит оставался все время. Мы не заметили в них наклонности к воровству, и после их ухода все вещи оказались налицо. Все они выказывали самые дружеские намерения. Правда, некоторые особенности в их поведении показались нам странными; например, они ни за что не хотели подойти к совершенно безобидным предметам; парусам, яйцу, открытой книге, корзине с мукой. Мы старались узнать, нет ли у них каких-нибудь товаров для продажи, но не могли втолковать им, что нам требуется. Мы узнали, однако, к нашему изумлению, что острова изобилуют большими галапагосскими черепахами, и видели одну в челноке Ту-Уита. Мы заметили также несколько трепанов у одного из дикарей, который с жадностью пожирал их сырыми. Эти неожиданные – имея в виду широту местности – явления навели капитана Гая на мысль тщательно исследовать остров в надежде извлечь какую-нибудь выгоду из этого открытия. Я, со своей стороны, хотя и интересовался островами, но еще сильнее пылал нетерпением продолжать путь к Южному полюсу. Погода стояла прекрасная, но никто не мог сказать, долго ли она простоит. Между тем мы достигли уже восемьдесят четвертой параллели, перед нами расстилалось открытое море, течение несло нас к югу – мудрено ли, что мне не хотелось оставаться здесь дольше, чем было необходимо для поправки экипажа и для того, чтобы запастись топливом и свежей провизией. Я доказывал капитану, что мы можем остановиться подольше на этих островах на обратном пути и перезимовать здесь, если льды преградят нам путь. В конце концов он согласился со мной (не знаю, каким образом, но я приобрел над ним влияние) и решил, что даже если нам удастся найти много трепангов, мы пробудем на островах самое большее неделю, пополним свои запасы и затем отправимся дальше на юг. Согласно этому решению, мы сделали все необходимые приготовления, провели «Джэн» сквозь рифы по указаниям Ту-Уита и бросили якорь на расстоянии мили от острова в прекрасной бухте глубиной в десять саженей, с черным песчаным дном, защищенной со всех сторон суши. У входа в гавань впадали в море три ручья (по словам дикарей) с превосходной ключевой водой; окрестности были одеты лесом. Четыре челна следовали за нами, впрочем, на почтительном расстоянии. Сам Ту-Уит оставался на шхуне, а когда мы бросили якорь, пригласил нас посетить его деревню. Капитан Гай согласился; десять дикарей остались в качестве заложников, а мы, всего двенадцать человек, отправились с вождем, хорошенько вооружившись, но стараясь не обнаруживать недоверия. На шхуне приготовили пушки, подняли абордажные сети, вообще приняли все меры предосторожности на случай внезапного нападения. Старший помощник получил приказание не принимать никого на шхуну в наше отсутствие, а если мы не вернемся через двадцать часов, выслать на поиски шлюпку фальконетом.

На острове мы на каждом шагу убеждались, что попали в страну, где никогда не ступала нога цивилизованного человека. Все, что мы видели, было ново и неожиданно. Деревья совсем не напоминали растительность жаркого, умеренного или северного полярного пояса, не походили даже на те, которые попадались нам до сих пор в южных широтах. Скалы поражали нас своей странной формой, цветом, строением; сами ручьи, как ни кажется это невероятным, до того отличались от виденных нами раньше, что мы не решались пить их воду и не могли поверить, что эта вода естественная. У небольшого ручья, пересекавшего нам путь (первого, который мы встретили), Ту-Уит и его спутники остановились напиться. Но мы не решились попробовать эту странную воду, думая, что она испорчена, и только позднее убедились, что решительно все речки на этих островах таковы. Я затрудняюсь дать понятие об этой воде в немногих словах. Хотя она быстро струилась по склонам почвы, как и обыкновенные воды, но нигде, за исключением каскадов, не обладала свойственной воде прозрачностью. Между тем она была чиста, как самая лучшая ключевая вода, отличаясь от последней только внешним видом. С первого взгляда, в особенности там, где уклон дна был незначителен, она напоминала густой раствор обыкновенного гуммиарабика. Но это не было ее главной отличительной чертой. Она не была бесцветна и не представляла какого-либо определенного цвета, а отливала бесчисленными оттенками пурпура, подобно шелковой материи. Эти переливы красок возбуждали в нас такое же удивление, как зеркало в Ту-Уите. Наполнив кувшин этой водой и дав ей отстояться, мы заметили, что она состоит из множества отдельных разноцветных жилок, что эти жилки не смешиваются и что только частицы внутри жилок плотно соединены друг с другом, сами же они отделены друг от друга. Когда мы проводили ножом в воде, они тотчас смыкались, не оставляя никаких следов разреза. Но если нож случайно проходил между двух жилок и разъединял их, то они не сразу сближались. Эта удивительная вода представляет первое звено в цепи чудес, среди которых я жил с этого дня.

ГЛАВА XIX

Мы шли почти три часа, так как деревня отстояла на девять миль от берега, а дорога шла по очень неровной местности. По пути толпа дикарей (с Ту-Уитом отправились все сто десять человек, бывшие в челнах) постоянно росла, так как к ней то и дело присоединялись новые партии душ по шести-семи. Они являлись, по-видимому, случайно, но эта случайность вызывала мысль о системе; у меня невольно возникло недоверие, и я сообщил о своих опасениях капитану Гаю. Теперь, впрочем, поздно было думать о возвращении, и мы решили, что самое безопасное для нас делать вид, будто мы вполне полагаемся на честность Ту-Уита. Итак, мы продолжали путь, наблюдая исподтишка за поведением дикарей и не позволяя им разделить нас. Таким образом, перебравшись через глубокую пропасть, мы достигли единственной, как нам говорили, деревни на острове. Когда она явилась перед нами, Ту-Уит испустил громкое восклицание и несколько раз повторил слово «Клок-Клок», которое мы приняли за название этой деревни или всех вообще деревень.

Постройки имели невыразимо жалкий вид, и каждая была сооружена на свой манер. Некоторые (принадлежавшие, как мы узнали позднее, «вампу» или «ямпу», т. е. вождям) состояли из дерева, срубленного на высоте четыре фута от земли, вокруг которого свешивались черные шкуры. Под ними и ютились дикари. Другие состояли из больших сучьев, прислоненных под углом градусов в сорок пять к куче земли неправильной формы вышиной в пять или шесть футов. Иные, наконец, были простые ямы, вырытые в земле и прикрытые ветвями, которые снимались, когда хозяин входил в землянку, а затем настилались снова. Немногие были устроены в развилинах древесных стволов, причем верхние сучья были надломлены, так что спускались над нижними, образуя густой шатер. Но большинство представляли пещерки, выдолбленные в стене утеса, состоявшего из какой-то черной земли вроде сукноваляльной глины и окружавшего деревню с трех сторон. У входа в эти первобытные жилища лежали камни, которыми хозяин тщательно задвигал свою хижину, когда уходил из дома. Для чего это делалось, не знаю, так как камни не закрывали входа и на одну треть.

Деревня, если только можно назвать деревней подобное становище, находилась в глубокой долине, в которую можно было проникнуть только с южной стороны, так как с остальных она была окаймлена упомянутым выше утесом. Среди долины струилась шумная речка с такой же странной водой, как та, что мы видели раньше. Мы заметили подле жилищ каких-то странных животных, по-видимому, ручных. Самое крупное из них напоминало нашу обыкновенную свинью формой туловища и рыла, но обладало мохнатым хвостом и тонкими ногами, как у антилопы. Движения его были крайне неуклюжи и нерешительны, и мы ни разу не заметили, чтобы оно пустилось бежать. Были тут и другие животные, похожие на первое, но более удлиненной формы и покрытые черной шерстью. Много было разнообразной домашней птицы, составлявшей, по-видимому, главную пищу туземцев. К нашему удивлению, мы заметили множество черных альбатросов, совершенно ручных, периодически улетавших в море кормиться, но всегда возвращавшихся назад и гнездившихся на близлежащем берегу. На гнездовье они жили совместно с своими друзьями пингвинами, но пингвины никогда не являлись в деревню. Мы заметили также уток, почти таких же, как наших, черных бакланов и большую птицу, похожую на сарыча, но не хищную. Рыба здесь, очевидно, водилась в изобилии. Во время нашего посещения мы видели много сушеной семги, трески, голубых дельфинов, макрели, камбалы, морских угрей, скатов, пеструшек, барвен, доршей, палтусов и рыб других пород. Мы заметили также, что большинство напоминали породы, водящиеся подле Ауклендских островов под пятьдесят первым градусом южной широты. Галапагосские черепахи также попадались во множестве. Мы видели диких зверей, но мало; все они были небольшой величины и не походили ни на один из знакомых нам видов. Две-три змеи самого страшного вида переползли перед нами дорогу, но дикари не обратили на них ни малейшего внимания, из чего мы заключили, что они не ядовиты.

Когда мы подошли к деревне, огромная толпа бросилась навстречу Ту-Уиту и его спутникам с оглушительными криками, среди которых мы различили уже знакомое «Анаму-му» и «Лама-Лама»! Мы с удивлением увидали, что люди, за одним или двумя исключениями, были совершенно нагие. Только дикари, встреченные нами в челнах, носили черные шкуры. По-видимому, в их руках находилось также все местное оружие, так как население деревни было совершенно безоружно. Тут было много детей и женщин, в своем роде довольно красивых. Высокие, стройные, хорошо сложенные, они отличались фацией и свободой движения, редкой в цивилизованном обществе. Губы их, однако, были так же толсты и мясисты, как у мужчин, так что зубов не было видно, даже когда они смеялись. Волосы были тоньше, чем у мужчин. Среди этого голого населения мы заметили человек десять – двенадцать, одетых, подобно спутникам Ту-Уита, в черные шкуры и вооруженных копьями и палицами. По-видимому, они пользовались большим влиянием среди своих соплеменников, которые величали их титулом «вампу». Им же принадлежали шатры из черных шкур. Шатер Ту-Уита помещался в центре деревни и был гораздо больше и лучше устроен, чем остальные. Дерево, служившее для него опорой, было срублено на расстоянии двенадцати футов от земли; пониже оставлено несколько ветвей для крыши, состоявшей из четырех огромных шкур, скрепленных деревянными иглами и прибитых к земле колышками. Пол был покрыт толстым слоем сухих листьев.

Нас торжественно ввели в эту палатку, а за нами втиснулось столько народу, сколько могло поместиться. Ту-Уит уселся на листьях и знаком пригласил нас последовать его примеру. Мы повиновались и очутились в самом неудобном, чтобы не сказать критическом положении. Мы, двенадцать человек, сидели на земле, так плотно стиснутые дикарями, которых набилось в палатку сорок человек, что в случае нападения не могли бы ни воспользоваться своим оружием, ни даже встать на ноги. Народ столпился не только в палатке, но и вокруг нее; тут очевидно собралось все население острова, и если нас не задавили насмерть, то только благодаря увещаниям и окрикам Ту-Уита. Вообще, главной гарантией нашей безопасности был сам вождь; мы окружили его как можно плотнее, решившись умертвить его при первом проявлении враждебных намерений.

После суматохи установилось относительное спокойствие, и вождь обратился к нам с длинной речью, напоминавшей приветствие при первой встрече с той разницей, что слова «Анаму-му» повторялись на этот раз чаще и выразительнее, чем «Лама-Лама». Мы с глубоким вниманием выслушали этот спич, на который капитан Гай отвечал уверениями в вечной дружбе и расположении, предложив в заключение подарок: несколько ниток голубых бус и нож. К нашему удивлению, дикарь презрительно повел носом при виде бус, зато несказанно обрадовался ножу и тотчас велел подавать обед. Обед подавался через головы присутствующих и состоял из сырых, еще трепещущих внутренностей какого-то неизвестного животного, – по всей вероятности, одной из тех свиней на тонких ножках, что мы заметили в деревне. Видя, что мы не знаем, как приняться за еду, он показал нам пример, начав уписывать, ярд за ярдом, это соблазнительное кушанье, так что мы решительно не могли выдержать и проявили самые недвусмысленные признаки революции в желудке, изумившие его величество почти не меньше, чем зеркала. Во всяком случае мы наотрез отказались принять участие в пиршестве, объявив, как умели, что незадолго перед тем плотно позавтракали.