Т-34. Выход с боем

Он не видел, как рядом отчаянно маневрировала, выписывая невероятные пируэты на закопченном снегу, последняя машина их роты. Танк второго взводного, дважды уклонившись от выстрелов «пантеры», показавшейся было опять из-за косогора, заставил огнем своего орудия вражескую «пятерку» на время снова убраться с линии огня. Затем, прикрываясь дымом и корпусами чадящих «тридцатьчетверок», описав дугу, взводный попытался подойти к ним вплотную. Башенные люки на машинах Терцева и Малеева были задраены и так и не открылись. Только с третьего подбитого танка соскочили две фигуры в темных комбинезонах. Выпущенная откуда-то из дымно-снежного марева пулеметная очередь заставила их бухнуться в снег. Секунды спустя одна фигура быстрой тенью метнулась к медленно сдававшему назад советскому танку. Вторая так и осталась лежать ничком на оплавленном насте. Запрыгнуть на броню удалось только одному из членов экипажей всех подбитых машин. С огромным риском откинув в разгар боя верхний люк, его за две секунды втащили в боевое отделение. Люк тут же захлопнулся. Подняв голову, Ветлугин увидел отходившую от него «тридцатьчетверку». Рывком встал на колени, прислонился спиной к каткам своей машины. Его заметили, попытались снова подать вперед. С диким визгом со стороны поля в башню машины взводного прилетел снаряд и, срикошетив, снопами искр взметнулся, казалось, в самое небо. Ветлугин моментально распластался вдоль гусеницы, вжимаясь в оттаявшую грязь. Там, в поле, продолжали по ним вести огонь уцелевшие вражеские танки. Будто оглушенная, «тридцатьчетверка» покачалась на тормозах. Затем огрызнулась в сторону противника пушечным выстрелом. Попыталась еще продвинуться вперед и едва увернулась от очередного разрыва, прогремевшего у нее за кормой.

– Уходите! – отчаянно закричал Ветлугин и, понимая, что никто не может его слышать в этом грохоте и лязге, снова приподнялся и ожесточенно замахал руками у себя над головой. Через секунду ему пришлось опять вжиматься в грязь, буквально зарываясь во вспаханный траками чернозем.

Каким-то чудом последняя «тридцатьчетверка» вырвалась из череды разрывов вокруг себя и, петляя и набирая ход, стала удаляться, развернув башню на сто восемьдесят градусов. Порыв ветра сдернул завесу дыма с вражеских танков в поле. Улучив момент, взводный ухитрился точно угостить снарядом высунувшийся вперед «штуг». Тот завертелся на месте с перебитой гусеницей, загребая снег со стороны неповрежденного борта. Вновь выкатившаяся из своей засады «пантера» дважды безрезультатно стреляла вслед уходящему русскому танку. И каждый раз он умудрялся увернуться, резко меняя траекторию движения буквально почти одновременно с проблесками вражеских выстрелов. Неприятельские машины кинулись следом, окончание боя смещалось в сторону. У подбитой «тридцатьчетверки», за которой укрывался Ветлугин, от жара начал плавиться резиновый бандаж на катках. Нырнув в шлейф едкого дыма, черный, словно негр, в поисках нового укрытия он перебежал к машине капитана Терцева. Там языки пламени лениво лизали моторное отделение. Стоявший чуть в отдалении еще один «штуг» с искореженной от таранного удара ходовой частью признаков жизни не подавал. Ветлугин собирался нырнуть под днище подбитого танка – самое надежное на данный момент убежище. Был вполне реальный шанс отсидеться там и, дождавшись, когда все закончится, попытаться пешком выбираться к своим. Голыми руками против железных монстров противника все равно ничего не сделаешь. Конечно, сверху могло рвануть в любой момент. Но тут уж выбирать было не из чего – укрытие было жизненно необходимо. Он слышал еще один орудийный выстрел невдалеке, но не видел, как выпущенный «пантерой» снаряд все-таки достал почти у самого уходившего вниз косогора «тридцатьчетверку» взводного. Загоревшись, она тем не менее огрызнулась выпущенным напоследок снарядом и, не сбавляя хода, скрылась из вида за холмом.

Ветлугин осторожно обогнул танк, зачерпнул пригоршню снега, растер им закопченные веки и поднял голову. Из люка механика-водителя свисала высунувшаяся по пояс фигура. Распластавшись на спине, вперед ногами заныривая под танк, сержант на мгновение увидел над собой лицо танкиста. Губы у того дрогнули в секундной гримасе боли, но глаза оставались закрытыми. Ветлугин задержался и сквозь сажу в палец толщиной узнал лицо капитана Терцева. Быстро вылез обратно, оказался над люком. Осторожно и бережно стал вытаскивать ротного командира на снег. Тот был без сознания, и лишь по иногда раздававшимся еле различимым стонам можно было судить, что он жив. Сержант уже был готов затащить Терцева под танк, когда совсем вплотную с ними раздались клацанье гусениц и рев двигателя. Затем клацанье резко оборвалось, и только двигатель молотил на холостом ходу прямо в уши. Как тут же машинально определил по слуху Ветлугин – чужой двигатель…

Согнувшись и продолжая держать под мышки бесчувственного Терцева, сержант медленно повернул и поднял наверх голову. Рядом с подбитой командирской «тридцатьчетверкой» громоздилась махина подъехавшей и остановившейся «пантеры». Пару секунд Ветлугин, не шевелясь, смотрел на две устремившиеся друг к другу большие черные кошачьи лапы с длинными когтями, нарисованные на грязно-белом камуфляже борта неприятельского танка. Затем буквально сантиметр за сантиметром поднял голову выше. Прямо из распахнутого башенного люка их с любопытством рассматривал германский танкист. Не отрывая своего взгляда от взгляда немца, Ветлугин потянул руку к висевшей на поясе Терцева кобуре. Немец молча продемонстрировал ему из люка автомат и так же молча отрицательно покачал головой. Только тут Ветлугин сообразил, что вокруг уже некоторое время совершенно не слышно ни звуков орудийных выстрелов, ни пулеметной стрельбы. Делать было нечего – под наведенным на него автоматом Ветлугин опустил руку и с досады крепко сжал ее в кулак…

2

Внизу, во дворе, что-то громко сказали по-немецки. В ответ кто-то рассмеялся. Скрипнули ступени лестницы, ведущей к ним на чердак. Внизу некоторое время слышалась какая-то возня, но залезать к ним, видимо, пока раздумали.

Терцев собрал волю в кулак и сел. Перед глазами поплыли искрящиеся круги в розовом обрамлении. Потер двумя ладонями виски. Голову продолжало ломить нещадно, но сознание не уплывало. Ощупал себя: комбинезон был заиндевевший и прожженный в нескольких местах, все документы и бумаги из карманов зимней диагоналевой гимнастерки под ним вынуты, ремень с кобурой на поясе отсутствовал. Пошевелил пальцами ног в промокших насквозь и тоже задубевших сапогах, зябко поежился. Никаких видимых повреждений на теле не обнаружилось, что само по себе уже было удивительно после такой передряги. И не менее удивительно, что, провалявшись в беспамятстве две трети суток, он как будто бы даже и выспался. Словом, поразительная штука человеческий организм!

Впрочем, долой лирику. Капитан попросил еще воды. На сей раз умылся из пригоршни. Стало легче. Обратился к Ветлугину с просьбой поведать, что он еще пропустил за время своего вынужденного «отдыха». Сержант одобрительно хмыкнул такой ироничной постановке вопроса и, сам приободрившись, принялся рассказывать. Тогда на поле к «пантере», остановившейся около их горевшей машины, очень быстро подкатил из снежной пелены бронетранспортер. Видимо, немецкие танкисты вызвали его по рации. Совместно с выпрыгнувшими из бронетранспортера панцергренадерами Ветлугин загрузил бесчувственного командира внутрь железной коробки. Их обоих обыскали, забрали документы и оружие капитана. Державший все это время их на прицеле немец сделал с башни Ветлугину недвусмысленный приглашающий жест стволом автомата. Сержант залез в бронетранспортер. Втиснувшийся следом здоровенный пехотинец с заткнутыми за ремень полами шинели захлопнул изнутри десантные дверцы, и они поехали. Видимо, по пути к ним примкнули уцелевшие после боя танки противника, включая злополучную «пантеру». Самой дороги Ветлугин не видел, но прибыли они в небольшой хутор, явно не имевший ничего общего с Ольшаной, куда, по данным нашей разведки, могла изначально следовать вражеская колонна. Значит, можно было предположить, что по итогам боя немцы на помощь своим блокированным в Ольшане частям не прорвались. И значит, задачу свою рота Терцева выполнила. К тому же немецких танков на хуторе Ветлугин, пока выгружались, успел насчитать всего четыре. И если изначально их атаковали десять неприятельских машин, бой все-таки закончился со счетом в их пользу.

– В какую сторону везли? – тихо и быстро спросил капитан. – На запад?

Сержант отрицательно покачал головой:

– На восток.

– Через реку перебирались?

– Думаю, да.

Ветлугин пояснил, почему он так считает – судя по характерным толчкам, часть пути долго ползли по бревенчатому настилу. Но, насколько он успел оглядеться по прибытии на место, реку от хутора не видать.

– Значит, мы на другом берегу… – задумчиво поскреб пальцами небритый подбородок Терцев.

– Скорее всего…

Ну а по прибытии ближе к вечеру в хутор тот самый здоровенный немецкий гренадер указал Ветлугину на чердак, помог затащить туда капитана, сам спустился вниз и унес с собой лестницу. С учетом того, что ночью ударил мороз, а на чердаке было полно сена, весьма гуманный жест. Так они и провели первую ночь в плену, зарывшись в сене. Сержант старательно завалил им со всех сторон Терцева и упрятался в сено сам так, что наружу остался торчать один только нос. Ночью на дворе маячил часовой. Наверное, можно было попробовать сбежать с этого чердака, но Ветлугин решил не оставлять командира. Этого он, конечно, капитану не сказал. Но тот и сам теперь догадался, надо полагать. Утром немец лестницу приставил обратно. Позволил спуститься по нужде и даже дал котелок набрать воды из колодца. Сейчас лестница была на месте, но на дворе было светло, а весь хутор оказался набит сновавшими во все стороны солдатами противника.

– На допрос не вызывали, – уточнил сержант, заканчивая свой рассказ.

– Пока не вызывали…

Терцев сидя еще раз потер виски и откинулся на спину в ворох прелой травы.

Через полчаса зашел все тот же здоровенный гренадер, окликнул и закинул им наверх полбуханки хлеба. Ветлугин кивнул ему благодарственно. Поели хлеб, отламывая его маленькими кусочками…

На допрос их вызвали в середине дня. Перед этим во дворе раздался стрекот автомобильного мотора. Скрипнули тормоза. Ветлугин приник к щели в обшивке сарая. Было видно, как к хате подкатил «Кубельваген» с пристегнутыми цепями на колесах и поднятым тентом. Распахнулись и хлопнули дверцы. Из машины вышли водитель в короткой куртке и меховой ушанке и человек в длинной шинели с поднятым воротом. Оба быстро прошли в хату. Затем снизу раздался хулиганский свист, а по лестнице заехали ногой так, что она заходила ходуном. Ветлугин снова выглянул из чердачного проема. Внизу, широко расставив ноги, стоял немецкий солдат в белой парке и лихо заломленной набекрень, совсем на русский манер, суконной пилотке. В отличие от предыдущего конвоира, этот был маленький и щупленький, с хищными и постоянно двигавшимися чертами лица, будто он все время что-то жевал. Немец махнул им рукой и отошел на середину двора, наставив на чердачный проем автомат.

– Сам слезу, – проговорил Терцев в ответ на вопросительный взгляд Ветлугина.

Вслед за сержантом, который быстро оказался внизу и теперь придерживал лестницу, капитан начал медленный спуск с чердака на землю. Голова кружилась, он двигался, с трудом удерживая равновесие, однако преодолел весь путь без посторонней помощи. Встал на ноги, держась одной рукой за лестницу. Ветлугин тут же подставил плечо, но Терцев, сделав несколько шагов в сторону хаты, опираться на сержанта перестал и дальше, покачиваясь, пошел самостоятельно. Добрался до крыльца, уцепился за перила. Постоял, широко расставив ноги и с трудом удерживая равновесие. Поспешивший за ним Ветлугин снова взял его за локоть, но Терцев сделал отстраняющий жест и шагнул на ступеньку. Ветлугин успел мельком заметить за хатой силуэт танка. Выглянул за угол, вытягивая шею, – в глаза бросились нарисованные на борту две черные кошачьи лапы с длинными когтями. Немец сзади сильно ткнул его в спину автоматом и втолкнул в сени вслед за капитаном.

Внутри было жарко натоплено. Пахло овчиной, сырой одеждой и амуницией. Приехавший водитель «Кубельвагена», присев на корточки, грел руки у печи. Второй визитер сидел сбоку за столом, лишь расстегнув, но не сняв шинель. Терцев обратил внимание, что на его одежде не было никаких знаков различия. Далеко в углу хаты сидел с равнодушным видом белобрысый детина в расстегнутой серой рубашке с отложным воротником и подтяжках. Рукава рубашки были закатаны. Он даже не обернулся в их сторону, продолжая возиться с пулеметом. Рядом с ним на подоконнике среди разбросанной ветоши стояла масленка и лежали инструменты.

А посередине за столом, напротив входной двери, расположился на стуле человек лет сорока в накинутой на плечи танковой блузе. На стол был брошен офицерский ремень с большой ярко-коричневой кобурой на застежке. Вошедший Терцев сразу же перехватил взгляд глубоко посаженных серых глаз немца. Лицо его было уставшее, на впалых щеках блестела рыжеватая щетина, но взгляд был внимательный и заинтересованный. Капитан исподлобья смотрел на этого немца так же пристально и сосредоточенно. Железный крест на мундире, значки с изображениями танков в различных комбинациях, в том числе с какими-то орлами в обрамлении венков. Похоже, одного с ним звания, насколько Терцев разбирался в германских погонах. И что совершенно точно – не эсэсовец. Хотя сомнений в том, что накануне они дрались с «викингами», быть не могло. Видимо, в состав этой немецкой дивизии входили и обычные танковые подразделения. Возможно, в качестве приданных. Все это Терцев быстро прокручивал в голове, стараясь держать себя твердо и уверенно, несмотря на волнообразно накатывавшие тошноту и головокружение. Немец слегка повернул голову в сторону человека в расстегнутой шинели, что-то коротко проговорив.

– Вы можете присесть, – указали Терцеву на лавку с другой стороны стола.

От прозвучавших слов на родном языке Терцев в первый момент вздрогнул. Его бы не смутил ломаный русский язык кого-нибудь из присутствующих. Но по сказанной переводчиком фразе капитан сделал вывод, что с ним разговаривает человек, для которого русский является родным. Отсутствие знаков различия на германской форме косвенно говорило в пользу такого предположения. Он мельком еще раз окинул взглядом говорившего и сел на лавку. Снова перевел взгляд на немецкого танкиста. Дернувшегося было вслед за капитаном Ветлугина встряхнул и оставил стоять конвоир, перекрывавший входную дверь у них за спиной, – сержанту садиться никто не предлагал. Ветлугин покосился на него сверху вниз через плечо и пренебрежительно шмыгнул носом.

– Назовите себя, ваше звание и воинскую часть, – проговорил переводчик.

Терцев посмотрел на стол перед ним – там лежали их с Ветлугиным документы, где все это и так значилось. Ровным голосом ответил на вопрос и, посмотрев в глаза продолжавшего изучать его любопытным взглядом немецкого танкиста, спокойно заявил:

– Это все. Больше никаких сведений мы не сообщим.

Ветлугина позади себя Терцев не видел, но услышал только, как тот угрюмо засопел у него за спиной в знак поддержки.

Переводчик что-то сказал, немец смерил взглядом обоих пленных, слега улыбнулся понимающе уголком рта. Бросил пару фраз на немецком.

– Господин гауптман говорят, что прекрасно вас понимают, – пролистывая их документы, пояснил переводчик. – На вашем месте он поступил бы так же.

– Уверен, у него будет такая возможность, – беспристрастно отчеканил Терцев, продолжая смотреть только на своего германского собеседника.

Выслушав перевод, тот откинулся на спинку стула. Вопреки ожиданиям, улыбнулся еще шире. Детина в рубахе, чистивший у окна пулемет, коротко взглянул в их сторону и вернулся к своему занятию. Переводчик сидел с недовольным видом.

– Вы же понимаете, что есть способы заставить вас заговорить… – продолжил переводчик, явно по собственной инициативе. – Вы могли бы не устраивать себе дополнительных трудностей. Более того, если мы сможем наладить сотрудничество…

Гауптман резко оборвал инициативу переводчика. Тот насупился и с обиженным видом отвернулся в другую сторону.

– Вы командовали русскими танками вчера в бою у реки? – через переводчика поинтересовался гауптман.

Терцев молчал, и лишь в его прищуренных глазах мелькали ироничные огоньки.

Немец кивнул, снова улыбнувшись только одним уголком рта.

– Очень профессиональная работа, – раздраженно перевел человек в шинели и отвернулся к окну.

Гауптман встал из-за стола, подошел к Терцеву. Произнес фразу явно с вопросительной интонацией и замер, в ожидании глядя на переводчика.

– Вы можете дать честное слово, что не попытаетесь бежать?

– Нет! – ни секунды не раздумывая, отвечал капитан.

Немецкий танкист кивнул раньше, чем ему перевели ответ. Во взгляде его читалось понимание и, казалось, даже удовлетворение.

– Он вас больше не задерживает, – последовал перевод последней фразы разговора.

Прозвучала команда на немецком.

Все тот же низенький конвоир в пилотке с автоматом наперевес вывел их во двор. Жестом велел остановиться за припаркованным «Кубельвагеном». Сам достал сигарету и закурил. Ветлугин жадно повел носом, поморщился и отвернулся в другую сторону.

– Ну и чего он от нас хотел? – слегка кивнув на хату, недоуменно спросил сержант Терцева.

– Профессиональный интерес, – негромко отозвался капитан.

– Так ведь поговорили ни о чем!

Терцев на это только загадочно хмыкнул…

Из хаты вышел водитель, уселся за руль «Кубельвагена» и запустил двигатель. Следом за ним появился переводчик в шинели без знаков различия.

– Ты русский, что ли? – окликнул его Ветлугин, когда тот проходил мимо них к пассажирскому сиденью.

– Я-то русский, – усаживаясь в машину, резко отозвался переводчик. – А вот ты кто?

И перед тем, как захлопнуть дверцу, бросил Ветлугину:

– Об этом подумай!

«Кубельваген» в два приема развернулся во дворе, обдав их облачком сизого дыма из выхлопной трубы. От укатанного наста следом за ним полетела снежная крошка из-под обмотанных цепями колес.

– Да пошел ты! – громко проговорил Ветлугин вслед уехавшей машине.

Раздался окрик конвоира. Тот докурил, придавил сапогом окурок и теперь показывал им автоматом в сторону улицы.

– Да и ты пошел туда же… – буркнул себе под нос сержант. Правда, уже совсем тихонько.

Их привели в большой сарай на окраине хутора. Там были еще советские пленные. Немного, всего десятка два. Среди них были раненые, несколько тяжело. Все лежали и сидели на гнилой вонючей соломе.

– Черт их знает, откуда они взялись, – рассказывал через полчаса Терцеву майор-артиллерист средних лет, раненный в обе ноги. – Успели только крикнуть: «Танки с тыла!» А орудия развернуть не успели – куда там! Перепахали всю батарею…

Еще через час часть пленных, том числе и Ветлугина, увели куда-то на работы. Вернулись к вечеру.

– Раненых фрицев таскали, – сообщил капитану Ветлугин. – Их там до хрена в лазарете.

В каске принесли промороженные, слипшиеся макароны и несколько ломтей хлеба. Хлеб тщательно разделили поровну между всеми. Поели макарон прямо руками, передавая каску по кругу.

К вечеру умерли несколько тяжелораненых. Перед тем как их выносить, сняли с покойников теплое обмундирование. Майора укрыли прожженным полушубком. Ветлугин взял солдатскую шинель с бурыми пятнами крови, а Терцеву достался стеганый ватник. Вещи оказались очень кстати – ночью опять крепко подморозило. Кое-как приткнувшись на соломе, стали ждать утра. Снаружи до самого рассвета, сменяясь, приплясывали часовые. А где-то вдалеке приглушенно грохотал фронт. Иногда казалось, что грохочет сильнее и будто бы даже с нескольких сторон. Тогда все замирали с затаенной надеждой на лицах. Словно боялись ее спугнуть…

3

Гауптман Курт Штиглер застегнул ремень, привычно сдвинув кобуру с пистолетом на левый бок.

– Ulrich, wo ist Rudi?[1] – коротко бросил парню у окна, закончившему чистить пулемет и теперь заботливо протиравшему его ветошью.

Тот поднял голову, быстро отозвался:

– Tobt mit der Maschine, Herr Hauptmann[2].

Штиглер кивнул и вышел во двор.

«Пантера» стояла за хатой. Из открытого переднего люка торчали ноги в зауженных книзу черных брюках, обутые в горноегерские ботинки со множеством шипов. Из боевого отделения раздавались приглушенные ритмичные постукивания – Руди и вправду был за своей обычной водительской работой. Впрочем, как всегда. Командир пока что не стал ему мешать. Огляделся вокруг. Со стороны танк прикрывали высокие поленницы дров. От них до соломенной крыши дома тянулась поверху зимняя маскировочная сеть. Она делала машину невидимой для обнаружения воздушной разведкой противника. Гауптман остался доволен – экипаж потрудился на славу. А работы было действительно хоть отбавляй. И угораздило же их так влипнуть – угодить в этот проклятый «котел»! За последние трое суток они почти не спали. В круговерти безостановочных боев едва успевали пополнять запасы горючего и боеприпасов. Если так пойдет дальше, то скоро с этим начнутся проблемы. Отвратительнее были, пожалуй, только перепады температуры – от ночного вполне приличного мороза до раскисшего «плюса» днем, делавшего воздух сырым и промозглым, а дороги превращавшего в совершенно непролазное месиво. Вот по этим дорогам танкам Штиглера и приходилось мотаться из конца в конец на довольно обширном участке внутреннего фронта окружения. Спасала всеобщая неразбериха и постоянные изменения линии соприкосновения противников. Одним словом, настоящая маневренная война. Это было им по душе. А вот то, что русские умудрись их окружить, было уже значительно хуже. Впрочем, за эту войну гауптман Штиглер уже успел побывать в самых разнообразных передрягах. Экипажи были настроены бодро и решительно, техника вела себя хорошо, все возникающие поломки устранялись своевременно. Он не испытывал ни малейшего сомнения в благополучном для них исходе дела – либо деблокируют их, либо прорвутся они. Как там говорил великий Клаузевиц? «Если себя убедить, что мы не разбиты, то так и случится в действительности», – процитировал мысленно Штиглер.

Тем более что даже в своем нынешнем положении они продолжали превосходить противника во всем. В организации, в ведении боевых действий, в выучке экипажей и качестве техники.

«До вчерашнего боя», – справедливости ради одернул сам себя гауптман.

За эти истекшие трое суток они успешно провели несколько встречных танковых стычек, из которых неизменно выходили победителями. На их счету были две разгромленные советские колонны. При их поддержке панцергренадеры отбили важный населенный пункт на стратегическом перекрестке дорог. Их танки искорежили и превратили в металлолом артиллерийскую батарею противника, грамотно обойдя ее с тыла. И все это практически без потерь со своей стороны. Поэтому, когда Штиглер позавчера ночью получал новую задачу прорваться по дороге вдоль берега реки к уже окруженному, но продолжавшему ожесточенно сопротивляться гарнизону в населенном пункте (черт бы побрал эти варварские славянские названия, никак к ним не привыкнуть!), кажется, Ольшана он был уверен в успехе. Тем более что ему доложили о замеченной накануне русской разведке, сновавшей в районе их расположения на дневку. Что ж, пусть доложат своему командованию. Низкая облачность не позволяла противнику применить авиацию, а всего, что передвигается по земле, Штиглер не особенно боялся. Тем не менее он внимательно изучил предстоящий маршрут следования и косогоры над дорогой со стороны возможного появления противника. Сообщали, что под утро с того направления раздавалась отдельная артиллерийская и плотная пулеметная стрельба. Среди косогоров обнаружилась отличная позиция для танковой засады…

А вот дальше нашла коса на камень, как говорится. Не имея никаких технических преимуществ и вдвое уступая им числом, русские танки предприняли дерзкую по своей стремительности атаку. Конечно, все это ожидалось, но не в таком действительно великолепном со стороны неприятеля исполнении. Схватка получилась жестокая. И хоть поле боя в конечном итоге осталось за немцами, но, если можно так выразиться, по очкам они вчера проиграли. Более того, одному русскому танку, похоже, удалось уйти. Он, конечно, получил попадания и даже, быть может, сгорел за косогором вне зоны их видимости. Проверять это не было ни времени, ни возможности. Но такого мастерского вождения и маневрирования под огнем Штиглер не встречал, пожалуй, за всю войну. А повоевать ему пришлось изрядно – и в Европе, и в Африке, и в России…

Водитель выбрался наружу с разводным ключом в руке и, завидев командира, вытянулся по стойке «смирно».