Полная версия
Филфак-2. Записки скверного мальчишки
Филфак-2
Записки скверного мальчишки
Валерий Петрович Рогожин
© Валерий Петрович Рогожин, 2018
ISBN 978-5-4490-9074-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается нашей юности, безалаберной и веселой, нашей молодости, энергичной и влюбленной, и тому времени, неповторимому и прекрасному…
Бытовщина
Тихо тикают часы
На картонном циферблате.
Вязь из розочек в томате
И зелёные усы.
Возле раковины щель
Вся набита прусаками,
Под иконой ларь с дровами
И двугорбая постель…
Саша ЧерныйК чему такие стихи, и вообще это стихи ли? Что это такое?
Это наш быт. То без чего немыслима наша жизнь, то, что частенько эту нашу жизнь ломает и рушит своей неустроенностью. Не зря почти перед самым концом поэт пишет в записной книжке: «Любовная лодка разбилась о быт…». А другой:
Быт определял нашу жизнь. И в общежитиях, и вне их.
«Но вы не знали, Что в сплошном дыму,В развороченном бурей бытеС того и мучаюсь, Что не поймуКуда несет нас рок событий…»Вспоминается, еще до Универа, еще до службы в Армии довелось мне в течение года учиться в Московском институте Стали и Сплавов. Институт не Университет, организация победнее и с общежитиями у них соответственно похуже. Где-то на окраине столицы который год продолжалось строительство, которое должно было решить проблему жилья для одного отдельно взятого института в Москве, а пока… Очень люблю приводить запомнившиеся КВНовские строки тех времен:
Институтская администрация нашла вблизи от столицы благоустроенный дачный поселок Салтыковская. Летом его заполняли до предела дачники, но летом студенты и не нуждаются в общежитиях, разъехавшись по стройотрядам, экспедициям, практикам и просто по домам на вакации.
А вот в зимний период, когда и требовалась жилая площадь, дачники уезжали в благоустроенные квартиры в Москве, а поселок стоял наполовину пустой, словно вымерший. Вот институтское начальство и договорилось о сдаче помещений студентам на время учебы.
Жили в поселке два младшие курса. Три-четыре-пять человек в комнате. На террасе кухонька с керогазом или примусом. Газа в Подмосковье еще не было. Вода в колонке на ближайшем перекрестке. Остальные блага цивилизации и удобства на участке в конце огородика в фанерной будке. Все как в обычной деревне.
Именно так мы и жили, четыре здоровенных байбака, осваивающие высшую математику, физику и три химии. Ну это, конечно, помимо, начерталки, черчения, истории КПСС, иностранного, сопромата, термеха, и прочего, и прочего, и прочего.
Телевизора не было, и всю серость нашего быта мы разукрашивали немецким «Клостеркеллером», болгарской «Варной» и отечественной «Московской».
Стоящий неподалеку магазинчик блестел витринами, на которых было выставлено порядка сотни различных наименований множества вин, настоек, наливок, водок и еще не знаю чего. Это сегодня в винных магазинах пылятся один-два напитка отечественных, десяток импортных, и пить ни одну из этих жидкостей невозможно, а в те не столь уж и далекие времена все было иначе.
Короче, в один прекрасный день, когда мы убыли на занятия, в поселок прибыла комиссия от деканата. Бабушка-квартирохозяйка, желая, чтобы о ее постояльцах создалось самое преотличное мнение, решила несколько убраться в нашей комнатке. А для начала она собрала все бутылки в одну кучу и выставила их в углу комнатушки.
Надо отдать должное, это количество пустой стеклянной тары смотрелось достаточно внушительно и весомо. Тут вскоре и комиссия появилась.
Бегло осмотрев условия нашего существования, проверяющие заинтересовались пустующей тарой.
– А это что такое? – самый строгий уже приготовился считать бутылки, записывать наши фамилии, чтобы срочно делать оргвыводы и принимать строжайшие меры для искоренения и наведения.
Нашей бабульке стало неудобно.
– Да, это милок, я уборку делаю, так к ребятам пока временно поставила. Мои сынки-то в субботу приедут и сдадут все.
Комиссия еще раз осмотрела пустующую стеклотару. Здесь как раз самыми уместными были бы слова Василия Аксенова из «Затоваренной бочкотары»: «Затоварилась бочкотара, зацвела желтым цветком, затарилась, затюрилась и с места стронулась. Из газет»
Но не приходили в голову деканатской комиссии лирические слова известного писателя. Стояла она, глазами хлопала и переводила недоуменные взгляды с бабушки на бутылки и обратно. Потом вздохнула комиссия синхронно и сожалеюще, поскольку не могла она применить никаких мер к бабушке, старушке, идущей навстречу деканату и сдающей пустующую жилплощадь студенческим массам, почесала в затылках:
– Да, уж, бабушка! Вы и пьете!
И поехала вся комиссия в полном составе обратно в столицу под крыло к родной Альма-матер. Вот это и есть быт, это и есть наша повседневная жизнь, наш уклад.
Ты помнишь, Алеша, дороги Салты́ковки,Как шли бесконечные злые дожди,И как студент, одуревший от выпивки,Плакал, зачетку прижавши к груди.Как слезы он грязной ладонью размазывал,Как вслед нам шептал: «О, Господь вас спаси!»И к коменданту дорогу показывал,Будто с этапом мы шли по Руси…Мы выпускники рабфака, по сравнению с только что поступившими салажатами, вчерашними школьниками и школьницами, мы уже тертые жизнью и познавшие общежитие и жизнь, мы здесь старики. Но все единым потоком, единой массой вселяемся в общагу, в наш дом на ближайший год-два-три, в Филиал Дома студента.
Интересный факт. Очень мало кто из заселяющихся привез с собой стакан, ложку, вилку. Отдельные единицы по настоянию мамы захватили чашку, ложку. Тазик и утюг даст комендант. А вот стакан и вилка понадобятся уже через полчаса после заселения.
На первых порах никто не побежит по столице искать посудные магазины, а пойдут по самому легкому пути, утащат всю эту мелочевку из столовой. Так что в первые дни после приезда молодой студенческой поросли все столовые ожидает мощнейший удар под дых: из залов внезапно исчезнут сразу сотни стаканов, ложек, вилок, тарелок, блюдец и прочей мелочевки. И так ведется даже не годами.
Это укоренившиеся обычаи, которым десятки лет. Время от времени столовая проводит рейды в поисках исчезающей посуды, что-то находится, что-то нет, но даже, если и находится, то только на время. Через день-два-три все только что найденное опять растворяется в пространстве.
Изначально предполагалось, что весь университет будет сконцентрирован, помимо нескольких старинных зданий в центре: Моховая, Герцена (бывшая Большая Никитская) и еще какие-то улочки и переулки, в одном здании на Ленинских, а ныне уже опять Воробьевых, горах.
И сразу построили город в городе. Дом студента, где все есть. Нас первоначально удивляло, что в высотке можно жить месяцами, если не годами, не выходя из здания. Там было все. Химчистка, гастроном, промтовары и парикмахерская, здравпункт, милиция и киноклуб с показом всяких новинок и фильмов, которые еще и не увидишь в других кинотеатрах. Рассказывали, что в пятидесятые годы, когда народ был хоть и бдительный, но гораздо более доверчивый, некий беглый преступник, которого по всей стране милиция разыскивала с собаками, познакомившись со студентами МГУ, успешно скрывался в высотке длительное время, чуть ли не несколько лет.
За первое же десятилетие руководство поняло, что общежитие в высотке катастрофически мало. И началось строительство, которое продолжается и по сей день. Общага Универа расползается по Москве, как что-то паутинообразное. Стали появляться новые Дома, Филиалы Домов. Строились общежития и в наше время. Но мы въезжали и не думали о переезде. Мы думали о новой жизни и о новом счастье. ФДС состоял из семи корпусов собственно общежитий и корпуса одной общей столовой. Был еще один корпус какой-то административный, но его память как-то не донесла до нынешних дней.
Мы жили в пятом корпусе. Каждый корпус – это пять жилых этажей, пусть четыре, ну, первый этаж не полностью жилой. Там располагались, какие-то хозяйственные комнаты коменданта, буфет, который открывался вечером, когда основная столовая закрывалась, комната отдыха с телевизором и еще какие-то мелочи.
Остальные этажи – это длиннющий коридор с холлом посередине и сорок четыре комнаты, расположенные с двух сторон длиннющего коридора, почти все из которых на четыре человека. Видимо проектировали корпуса какие-то неведомые поклонники Даниила Хармса:
ну и так далее.
Ну, у нас, конечно не сорок четыре чижа, а четырежды сорок четыре, причем большая часть и не чижи, а чижихи. Внизу при входе сидела вахтерша, старушка-божий одуванчик, которая блюла быт и нравы корпуса. И зачастую это были не старушки, а эдакие старушенции, которые поспорили бы по поводу своего физического и нравственного состояния с любым из студентов. Эдакий Савельич в юбке при новоявленном скопище Петров Гриневых.
Звали вахтера на деревенский лад почти по родственному баба Фекла или баба Вера, на крайний случай тетя Надя или тетя Поля и отвечала она за все: за дисциплину и за драки в корпусе, за то, чтобы в двенадцать ночи обязательно везде выключался свет и закрывались входные двери. Короче, за все, за что нельзя было спросить со студента, отвечал вахтер. Они знали в лицо почти всех проживающих в корпусе и, как рентген, безошибочно определяли куда и зачем выскакивает из здания в вечернее время жилец.
Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре Веселых чижа: Чиж-судомойка…
Почту приносили на первый этаж на специальный столик или в ящик с ячейками, а оттуда уже ответственные забирали ее на этаж. Но это, когда студенты жили в общежитии. В период каникул, особенно летних, редкая корреспонденция так и оставалась на первом этаже.
Многие рыцари неустроенного быта, у которых временно жизнь не сложилась, их вычистили из общаги или даже заставили покинуть стены Альма-матери, продолжали получать письма на общагу. И если это дело замечалось вахтером, мог разразиться скандал и достаточно громкий.
Так и произошло с одним знакомцем. Заскочив поутру в корпус ФДС он стал листать пухлую кипу писем, уведомлений, оповещений и прочих документов, доставляемых почтой. Вахтер моментально опознала лже-студента и строгим голосом потребовала:
– А, ну, положи немедленно почту!
– Сейчас, досмотрю и положу.
– Немедленно положи почту!
– Ну, сейчас, что я воровать ее буду, что ли? – одно письмо он уже отложил, намереваясь его забрать.
– Я кому сказала, немедленно почту положь в зад! – терпение вахтера не безгранично. – И письмо возверни на место и не трожь!
– Ага, сейчас! А фонтан с лебедями тебе не надо? – просматривающий письма уже тоже разозлился и невзначай вспомнил широко популярную тогда у нас поговорку про фонтан и лебедей.
На его беду, недалеко от общаги разбросалось вдоль улицы Дружба посольство КНР, а напротив в скверике расположился живописный прудик, заселенный белыми лебедями. Разъяренная вахтерша, ни слова больше не говоря своему оппоненту, снимает трубку телефона:
– Алло, это милиция? Тут неизвестный бандит вторгшийся в общежитие МГУ грозит утопить меня в пруду у китайского посольства.
Неизвестного охотника до писем только и видели! И еще неделю он не смел показаться где-то здесь вблизи от этого корпуса, боясь хотя бы просто пройти по дорожке рядом с окнами первого этажа.
На филфаке организуются, организовывались экспедиции на север в глухие деревни, в заброшенные местности, что бы изучать фольклор, записывать истории, собирать пословицы и поговорки, а этот фольклор жил и развивался рядом, на этажах общежития, в курилках учебного корпуса. Как-то я забрел на лекции по современному фольклору. Обычно они не прельщали меня, а тут неведомыми путями занесло неприкаянную душу в учебную аудиторию.
Читал лекцию профессор Аникин:
– Народ сам находит героев своих песен и сказаний. Среди них Владимир Ильич Ленин, Василий Иванович Чапаев…
Я забылся. Я сидел и размышлял, почему песни, сказания и легенды, которые неизвестно кто и где слагает и придумывает относятся к фольклору, а анекдоты и поговорки, которые у всех на слуху и которые рождаются чуть ли не на наших глазах, фольклором не считаются.
Поэтому, когда возникла небольшая пауза в словах лектора, я автоматически, но, как оказалось, достаточно громко, добавил:
– Петька, Анка, Софочка, Никита Сергеевич Хрущов…
Мои слова прозвучали громко, словно дополнение к лекции. В аудитории захихикали. Аникин помолчал. Потом сказал: «Глупо!» и продолжил лекцию.
Почему глупо я не понял тогда и не понимаю сейчас, ведь загадку «Не снегирь, а шейка красная» он все-таки отнес к современным русским загадкам в своем учебнике?
Совсем недавно встречаю приятеля:
– Привет!
– Привет!
– Как дела?
– Да так, помаленьку. Перебиваемся потихоньку с черного хлеба на красную икру.
И вспомнилось. Старое. А ведь словно вчера случилось, будто только-только произошло.
Сидим в комнате. Есть хочется до невообразимости. Но последние копейки вытащил из карманов позавчерашний поход в «Ракушку». Теперь остается только ждать.
Может быть нас кто-нибудь пожалеет и отвалит чего-то съедобного типа картошки, которую можно поджарить, или сварить, или на самый худой случай сварить в мундире.
Или кто-нибудь появится с карманом полным денег и можно будет купить картошки. А картошку всегда можно… Ах, да! Я уже это говорил.
Или кто-нибудь просто придет и принесет… Тоже, кажется, уже было
И вдруг и вправду прибегает девочка из соседней комнаты и к Малышу.
Малыш – это тоже девочка, только очень маленькая по комплекции из Краснодарского края. Она поступила прошлым летом, соответственно училась на курс младше, и почему-то была знакома с половиной второго этажа, где жили философы.
– Малыш, там к тебе от папы кто-то приехал, на вахте ждут…
Малыш вскочила и побежала. Возвращается минут через двадцать. Папа у нее капитан воздушного лайнера, то бишь здоровенного самолета, снующего по воздушным просторам всего мира. Какие-то спец перелеты. И вот он передал с оказией для Малыша трехлитровую банку полную красной икры. А у нас к той икре половинка позавчерашней булки черняшки. Поднапряглись и еще булку взяли. Вот и пошло с тех пор:
– Перебиваемся потихоньку с черного хлеба на красную икру!
Еще одна поговорка. Может дальше нашей компании и не вышла, но все-равно неплохая.
Ходил к нам мой земляк из Винницы Серега Тихарев. Студентом он не был никогда. Просто не получилось. Может финансовые проблемы в семье не дали возможности, может еще какие причины. Но ведь не это главное. К примеру, Валентин Пикуль не имел высшего образования, а какой был писатель!
Короче, мы не признавали дискриминацию по образовательному признаку и вообще были в те времена полными демократами.
Как-то выдался свободный от занятий денек, а может сами организовали свободный день и поехали куда-то на книжную ярмарку. Время от времени вдруг кто-нибудь загорался подспудным желанием и набиралась группа, которая ехала на какой-нибудь книжный развал.
Могли поехать в Тулу, я ездил в Тульскую область, могли поехать в какие-нибудь Бельцы, а то и в Кишинев, короче, туда, откуда прилетал слух, что там в свободной продаже появились хорошие книги.
Книги – это была валюта. Даже, если у тебя уже есть подобные экземпляры, даже, если тебе и вовсе не нужны книги, ты всегда можешь их продать, обменять, подарить в качестве ценного подарка.
Не помню, какие книги были привезены в тот раз, тем более я с ними вместе не ездил, но помимо прочего Женечка Вилиев привез большой поясной портрет, на котором был изображен Эрнест Хемингуэй. В сером свитере со своей шкиперской бородкой он смотрелся очень импозантно. Портрет повесили сразу при входе в комнату и он как бы просто преобразил все помещение.
А к вечеру приехал Серега Тихарев. Портрет он заметил сразу же.
Вначале подошел, затем отошел шага на два, насколько позволяли размеры помещения, постоял, разглядывая изображение, как бы пытаясь что-то прочитать в глазах Эрнеста, сложил пальцы так, чтобы между ними осталось маленькое отверстие, и посмотрел на портрет через это отверстие, как делают ценители живописи в третьяковке, а потом, наконец, произнес:
– Какой прекрасный портрет Юлиана Семенова!
Комната легла на одном дыхании! А фраза попала в золотой фонд местных поговорок.
В те далекие времена в состав социалистического лагеря входила Чехословацкая Советская Социалистическая республика. Это была хорошая богатая страна одна из самых богатых во всем социалистическом лагере. И в то время это была одна страна объединявшая две республики: Чехию и Словакию.
В филфаковскую комнату на третьем этаже рядом с холлом вселили девушку из этой самой Чехословакии. Она появилась во второй половине дня и следом за ней в комнату ее знакомые ребята начали вносить ее же вещи. Ребята всегда готовы услужить симпатичной девчонке, поэтому без лишних слов они носили ее вещи из машины на улице в указанную им комнату.
До этого в комнате были прописаны две подружки: Люда и Мила. По паспорту они обе были Людмилы, но уже прописавшись и обнаружив такое совпадение сразу поняли, что две Людмилы в одной комнате – это будет перебор.
Но еще чуть-чуть подумав, решили, что выход найти совсем не сложно, стоит всего лишь видоизменить слегка имена.
И вот уже вторую неделю в этой комнате жили Люда и Мила.
После того, как в комнату начали заносить вещи их новой чехословацкой подружки, глаза у обеих девчонок округлились и уже не меняли своей формы до конца вечера.
Вначале они были просто круглые, пока наблюдали, как вещи заносят. Потом они сделались еще круглее, когда Милена, так звали чешскую филологиню, начала их, то есть вещи развешивать.
Но в конце они сделались еще круглей раза в четыре, хотя вначале казалось, что достигнута полная округлость и круглее быть просто нельзя. Это произошло, когда Милена предложила примерить что-нибудь из ее гардеробчика.
В общем закончились все эти волнительные мероприятия далеко ночь-заполночь. Люде и Милене еще ничего – им на занятия к одиннадцати, а вот Мила вскочила пораньше, так как ей следовало быть в аудитории уже в полдевятого.
Правда она и освободилась раньше своих подружек и в полвторого, быстро-быстро перекусив в столовой примчалась в общежитие. Но вот тут-то ее и ждал очень пренеприятный сюрприз. Да такой пренеприятный, что ни в сказке сказать, ни передать в письменном изложении.
И хотя Мила имела в аттестате за среднюю школу одни пятерки, хотя она совсем недавно сдавала экзамены по русскому языку и литературе и письменно, и устно, и сдала все вышеперечисленные экзамены исключительно на пять баллов, она никаких слов не находила.
А не могла она слов найти потому, что дверь в комнату была взломана, в комнате все перерыто и вещей Милены нигде и никаких не было.
Мила была девушка с характером и не трусливая, она всегда занимала в жизни самые активные позиции, она была спортсменка, комсомолка, активистка и вообще красивая девушка, поэтому она не ударилась в панику, не растерялась, а быстро-быстро побежала вниз на вахту и заявила вахтерше, что их обворовали, а заодно и ограбили.
На вахте в этот день дежурила тетя Дуся – женщина решительная, к тому же хорошо проинструктированная. Она немедленно сообщила о происшествии коменданту и вызвала милицию.
И машина наведения правопорядка стронулась с места. Сначала она двигалась очень-очень медленно, раскачиваясь и скрипя невозможным скрипом.
Милиция не хотела принимать заявление по телефону, говоря, что заявители должны лично приехать в отделение. Потом постепенно шестеренки и прочие детали набрали скорость, закрутились, завертелись, что-то внутри застучало, шатун начал шатунить, кривошипный механизм кривошипить, поступательное движение стало четким и исключительно поступательным, вращательное непременно вращательным, а возвратный узел был полностью и абсолютно возвратным именно там, где таковым он и должен был быть.
Приехало начальство и оперативные работники. Заняли кабинет коменданта и три самые удобные студенческие комнаты, удалив оттуда на всякий случай всех присутствовавших.
Были срочно закрыты на дополнительные запоры и опечатаны все входы и выходы в корпус кроме одной входной двери. Но все это не помогало и вещи не находились. Тогда были измерены все оконные проемы. Зафиксирована высота окон и сняты все отпечатки пальцев со всех подоконников.
Это была гигантская работа, но и она не помогла найти ни одного бюстгальтера или парика.
После этого наши органы пошли на крайние меры. Были собраны все окурки вокруг корпуса, сфотографированы все следы вокруг крыльца и переписаны все данные всех жильцов, когда-нибудь слышавших о существовании Чехословацкой республики.
Но даже столь суровые меры не привели к искомым результатам. Вот тогда оперативники вызвали на помощь кинолога с самой обученной собакой.
Собаке дали понюхать некоторые интимные вещи из дамского туалета, оставленные преступниками на месте преступления. Собака стала в боевую стойку, затем трижды пролаяла и, свирепо оглядев окружающих, рванула поводок из рук проводника, сбегая по лестнице.
Выскочив на улицу, она оббежала корпус, на последнем углу задрала заднюю лапу на встретившееся по дороге деревце, обдав его хорошо отработанной струей, и уверенной трусцой направилась к столовой.
Забежав внутрь здания и поднявшись на второй этаж, пес направился к ближайшей раздаче, возле которой застыл в ожидании, всем своим видом показывая, что готов стоять хоть до самого утра. Кинолог немного смутился, но совсем немного.
После чего собаку отвели на исходную позицию и проделали все с самого начала. Результаты не изменились, если не принимать во внимание, что на этот раз струи под деревцем уже не было, а пес просто тщательно обнюхал еще не успевшее высохнуть место. Все остальное было таким же как и в первый раз.
Операцию провели пять раз, но от раза к разу ничего не менялось.
Тем временем Люда и Милена отсидели свое положенное на лекциях и семинарах, сходили в столовую и пришли в родное общежитие.
Мотня и суетня царившие в родной общаге заметны были еще на улице. Бочком, бочком, на всякий случай стараясь не привлекать внимания досужих зрителей и озабоченных стражей порядка, девочки поднялись на второй этаж. Но в родную комнату их не пустили.
Тогда они пристроились на диванчике в темном уголке холла и стали ждать. Чего они ждали, они и сами толком объяснить не могли, но ведь однозначно когда-нибудь все должно было кончиться, потому что все когда-нибудь кончается, а уж тогда наверняка они бы попали в родной уголок.
И вот тогда-то они и увидели Милу. Возбужденная девушка уже почти руководила милицейской группой, что-то командуя и куда-то указывая.
– Ой, девчонки, что творится! Ой, что творится! – подскочила она к подружкам.
– А что же творится и почему нас не пускают?
– Да пока нельзя. Нас пока обворовали.
Милена еще недостаточно хорошо ориентировалась в русском языке, что мешало ей досконально разобраться в окружающей действительности. А вот Люда стала о чем-то догадываться.
В общем теперь, когда все три подружки собрались вместе, быстро выяснилось, что дверь сломали сами девушки два дня назад, когда сумели потерять последний экземпляр ключа.
Все вещи в целости и сохранности лежат в фанерном встроенном шкафу за стенкой в соседней комнате у подруги и сокурсницы Милы и Люды. Туда их перенесли утром все те же Люда и Милена, которым было нечем закрыть дверь с поломанным замком. Все успокоилось и все завершилось вполне благополучно, но, конечно, шуму в тот день было в общежитии предостаточно.
Хотя уж чего-чего, а шуму в общежитии всегда было предостаточно. Помнится такой случай. Мы первоначально жили в самой первой комнате от холла. Холл был рядом с нами. Вот он. Протяни руку и ты уже почти что в холле. Поэтому все, что в холле происходило, моментально становилось нашим достоянием.
Два часа ночи. Общага только-только угомонилась ночным забытьем, только-только самые беспокойные перешагнули порог жилища Морфея. И вдруг почти что рядом с тобой, рядом с твоими ушами идиотский невообразимый хохот. Что это такое?
Ноги выносят в холл, даже не дав набросить на себя рубашку. Из всей одежды на мне тапочки, трусы и всклокоченные волосы. Ну еще перекошенная со сна физиономия.
