Библиотека. Повести

Александр Режабек

Библиотека. Повести

Библиотека

Ровно в девять утра Валентина Викторовна, Вэвэ, как прозвали её сослуживцы, с незнакомым многим простым труженикам радостным чувством предвкушения начала рабочего дня отперла двери своего кабинета. Наконец она могла вольготно раскинуться в своём роскошном офисном кресле на колёсиках, хозяйским взглядом зыркнуть на новую игрушку, последний «пентиум», и окинуть нежным взглядом висящий в углу под потолком, как православная икона, экран плазменного телевизора. Нет-нет, Вэвэ была не каким-нибудь топ-менеджером или директором фирмы, а, вы будете смеяться, – заведующей обычным филиалом районной библиотеки. Не верите?

А вы ещё не видели всё её библиотечное хозяйство и два роскошных с розовыми унитазами туалета, и под стать им душевые. Хотя в остальном интерьер соответствовал названию учреждения и состоял из стеллажей с расставленными и рассортированными по темам и алфавиту книгами, отгороженными небольшой стойкой, – местом для библиотекаря и парой-тройкой столиков с простенькими стульями, имитирующими читальный зал.

Когда-то в бывшем Союзе ходил анекдот про мировую войну, в которой русские, естественно, не могли не победить американцев, хотя у обеих сторон закончились и бомбы, и ракеты. Им повезло, из ниоткуда вдруг всплыла всеми забытая, избежавшая учёта ракетная база, решившая исход конфликта. Так вот, упомянутая библиотека была такой базой. Она располагалась в бывшей конюшне какого-то графа. Её здание за годы советской власти успело послужить и каким-то революционным штабом, и КПЗ, и общежитием текстильного техникума, а в итоге сгорело, хотя и недостаточно, чтобы пустить на снос. Годы шли, и наконец, после вяло текущего, как какая-нибудь инфекция, многолетнего ремонта оно по воле какого-то среднего ранга чиновника превратилось в районную библиотеку. Хотя решение хранить в этом месте книги не могло не наводить на размышления. Это была то ли просто глупость, то ли, чем чёрт не шутит, продуманная провокация тайных антисоветчиков. Но в силу определённых обстоятельств доступ к знаниям, источником коих и было это учреждение, для простых потребителей был максимально затруднён. Библиотека располагалась в отдалении от жилого массива и школ, на отшибе, а именно на границе полудикого городского парка, который пытались разбить на месте бывшей графской усадьбы, но толком так и не разбили. Самого-то графа народные массы в революционном запале порешили, но с тех пор начали твориться в усадьбе всякие нехорошие шалости. Не изменили ситуацию ни гражданская, ни отечественная война, ни развитой, ни даже зрелый социализм. И, что характерно, ни перестройка, ни мутные девяностые. Короче говоря, простой народ в вечерние часы не очень любил посещать эти места, а днём все были или в школе, или на работе. В итоге работать, а точнее ничего не делать, в этой библиотеке было одно удовольствие. Числилась она спокойненько на чьём-то балансе и никому не мешала, потому что ничего не просила. Не претендовали ни на её помещение, ни на землю под ним ни братки, ни олигархи. Деньги сотрудникам, конечно, платили, правда, фуфельные, но говорят же, что счастье не в них. Разве Воланд не наградил мастера в конце истории покоем в окружении любимых книг?..

Так вот, Вэвэ в этой библиотеке была заведующей. И числились у неё в штате всего два сотрудника: библиотекарь Владик, точнее Владислав Игоревич Скрепкин, и уборщица Настя, а официально Анастасия Эдуардовна Кравчук. Честно говоря, Вэвэ не переставала удивляться тому, что эти двое молодых и красивых людей согласились у неё работать за мизерную зарплату. У обоих было высшее образование, оба остроумны и современны. Допустим, Владик хотя бы окончил библиотечный институт, но красавица Настя, выпускница МВТУ им. Баумана… Ей-то что здесь ловить? Даже жениха не поймаешь, разве что Владика, хотя тот, как ни странно, никакого интереса, помимо дружеского, к Насте не проявлял. А та без тени смущения каждый день надевала перчатки, брала вёдра и швабры, и драила все помещения. Что за мазохизм такой? Вэвэ даже подумывала, правда с долей сомнения, что это, может, у них какая-то форма подвижничества или, чем чёрт не шутит, покаяния. И страшно боялась, что эта идиллия вдруг закончится, ребята опомнятся и подадут заявление об уходе, ставки в штатном расписании останутся незаполненными, а о библиотеке вдруг вспомнят и за ненадобностью закроют.

Вэвэ, с опаской покосившись на закрытую дверь кабинета, откинулась в кресле и, не по-женски широко, но удобно раскинув ноги, позволила воздуху забраться под немодную задравшуюся кверху юбку, а затем взгромоздила их по-американски на стол. Вэвэ было 52 года, и она выглядела никак. Именно никак. То есть, естественно, она была существом женского пола, но как бы в виде наспех вылепленной заготовки. Ещё не старая, но и не молодая. Не толстая, не худая. Черты лица не красивые, не уродливые. Одета не модно, но и не безвкусно. Просто подходи и лепи, что хочешь. Чуть макияжа и стиля – и среднего возраста мужчины будут «писать кипятком». Одежда а-ля ватник и платок – и начнут уступать место в метро.

Но она не всегда была такой. Вэвэ родилась «женщиной для мужчины». Не обычной женщиной, а именно «женщиной для мужчины». Душечкой. Такой домашней, милой, уютной. Симпампушечкой. А её мужчина, обожаемый Митенька, взял и пять лет назад умер. У него была гипертония и запоры. Но запоры мешали сильнее. Давление-то он и не чувствовал, а так временами на головокружение жаловался. Но ведь, как назло, зайдёт он к врачу с каким-нибудь пустяком или за очередным слабительным, а тот на ровном месте возьмёт и намерит сдуру что-то своим тонометром. К нему с запором вообще-то пришли… Но таблетки от гипертонии, когда не забывал, Митенька всё-таки глотал. А вот запор сильно мешал. И живот крутит, и газы распирают. Чего только не пробовал: и пилюли, и масла, и диеты, и морковки со свёклой неизвестно, сколько сожрал, а толку чуть. А в тот раз его прилично прихватило. Тужился, тужился, да всё вхолостую. Только голова вдруг внезапно и сильно разболелась. А когда из туалета вышел, Вэвэ заметила, что левую ногу стал приволакивать, да и рука левая что-то неловкая какая-то стала. И когда говорит, будто жуёт одновременно что-то. А вечером взял и помер. Вроде как вначале заснул, а потом захрипел и помер. Даже «скорой» не дождался. Кровоизлияние в мозг, сказали.

Мужа Вэвэ любила, хотя знала, что у него есть от неё тайна. И такая, что ей даже было противно о ней не только думать, но и вспоминать. Ладно бы бабу себе завёл. С кем не бывает. Да и простила бы она ему бабу, лишь бы к ней не ушёл. А тут такое…

Был у них загородный домик, дача, и ездил её благоверный туда регулярно с приятелем Лехой на рыбалку. А Вэвэ, пока был жив муж, не очень эти вылазки на природу любила. Необходимость копаться в огороде её не вдохновляла, да и удобств в доме не было никаких. Кроме того, мужики прилично там поддавали, а пьяного Дмитрия она не переваривала. И вот как-то мужчины в очередной раз свалили на выходные, а она осталась одна. И что-то ей стало тоскливо. Ни с того, ни с сего. А, может, просто климакс. Маялась она, маялась и решила к мужу поехать. Всё-таки родная живая душа, пусть даже и выпившая. Зашла в магазинчик, прикупила всяких вкусностей, чтобы мужчин порадовать, и поехала. Только зря она это сделала. Не до неё им было. Собой они занимались. То есть в самом прямом интимном смысле. Вэвэ очумело постояла, подглядывая в окошко, да так и уехала. Но мужу ничего об увиденном не сказала. А он оставался прежним. Добрым и любящим Митенькой. И супружеский долг выполнял исправно. Хотя Вэвэ теперь не так, как раньше, безоглядно поддавалась возбуждению. Она невольно вспоминала ту дачную картинку… Обиду она выместила на телевизоре и газетах. И не, дай бог, было ей увидеть передачу или статью про СПИД, или фильм о перипетиях жизни гомосексуалистов, об их «любви». Она плевалась, ругалась, выбрасывала газету в мусор или переключала телевизор на другую программу. Дмитрий на эти выходки жены внимание не обращал. Так всё и катилось, пока Митенька не покинул этот свет.

Осталась Вэвэ одна. Единственный ребёнок, сын, вырос, женился и жил отдельно. Да и не было между ними особенной близости. Вроде и она его любит, и он её, вот только ауры их друг от друга, похоже, отталкиваются. Невестка усилий, чтобы сблизиться со свекровью, не прикладывала. Так что, кроме редких совместных праздничных ужинов и дежурных звонков «как и что», ничего её особо с сыном не связывало. А «женщина для мужчины» без мужчины переходит в аморфное состояние. Будь она помоложе, стала бы, наверное, искать другого мужика и следила бы за собой получше, однако, когда тебе за пятьдесят… Но, слава богу, у неё была библиотека, и, главное, появился Владик, а за ним и Настя.

Когда Скрепкин пришёл в первый раз в ещё прежнюю библиотеку на смену занимавшей его будущую должность старушке Татьяне Павловне, собиравшейся на пенсию, Вэвэ не поверила, что он всерьёз собирается здесь работать. И даже, слушая его высокопарные рассуждения о роли культурного воспитания в циничном, лишённом идеалов мире, скептически на него поглядывала и искала подвох. Дурой-то она не была. Наконец, Владик, видя очевидное её недоверие, прекратил разглагольствовать и, рассмеявшись, сказал:

– Да уберите вы уже с лица подозрительное выражение. Я действительно хочу работать. Я люблю книги, люблю тишину и уединение, хотя ничто мирское мне тоже не чуждо. Мне нужно место, чтобы собраться с мыслями. Я хочу попытаться написать что-то своё. А для этого ничего не может быть лучше, чем окружение книг. И, самое главное, я – богатый человек, мне не нужно думать о куске хлеба. Мои родители, к несчастью, погибли, но от отца мне досталось ох как немало денег. Поэтому я ещё намерен на свои средства в этом богоугодном заведении кое-что изменить.

И действительно изменил. Привёл в порядок старый фонд, прикупил новых книг, поменял стеллажи, компьютеризировал картотеку и список абонентов. Вэвэ только диву давалась. А ещё, что её удивило и насмешило, но в глубине души очень обрадовало, он великолепно оборудовал туалеты, а также душевые по типу гостиничных. Вэвэ, хоть и понимала разумом, что туалеты в общественных учреждениях необходимы, но всё же была продуктом социализма, при котором чистый и хорошо оборудованный общественный туалет был понятием чуждым, подходящим скорей проклятым загнивающим капиталистам. Она даже спросила Владика, зачем всё это. Можно ведь просто чаще мыть старый нужник, а туалетную бумагу из дома приносить. Тот только рассмеялся.

– Каждый по-своему с ума сходит, Валентина Викторовна. А если серьёзно, то для меня целая драма воспользоваться общественным туалетом. Проще описаться или, извините, обкакаться. Ненавижу их ещё с детского садика. Грязь, вонь, хлорка… А здесь я работаю и собираюсь работать творчески. Возможно, даже буду оставаться ночевать. И категорически настаиваю на том, что должен чувствовать себя при этом комфортно, тем более что плачу за всё из своего кармана.

А ещё Владик купил новое кресло в кабинет Вэвэ, поставил в нём новейший компьютер, повесил телевизор и разместил уютненько в углу маленький холодильник, в котором сотрудники хранили свои «снеки». И теперь Валентина, плотно закрыв дверь, могла спокойно наслаждаться утренним повтором телесериалов или путешествовать по Всемирной паутине. В этой почти райской жизни её немного раздражал лишь большой, постоянно запертый холодильник приятеля Скрепкина в коридоре библиотеки. Владик как-то попросил разрешение его там временно разместить, пока друг не подберёт для него новое помещение. Но история затянулась, а Вэвэ стеснялась спросить, когда же этот посторонний предмет покинет её учреждение.

А где-то через полгода появилась Настя. До этого у них была Верка, здоровенная немолодая бабища, которая приходила, когда хотела, и убирала халтурно, так что и Вэвэ самой тайком приходилось иногда браться за тряпку. Но увольнять Верку было накладно, вряд ли кого-то другого удалось бы найти. А у той, как выяснилось, и свой интерес был. Её сожитель любил, оказывается, фантастику почитать и своей бабой, не халам-балам, а работницей библиотеки, гордился. Но взаимовыгодное сотрудничество закончилось, когда внезапно пропали, а точнее были пропиты Веркиным кавалером несколько хороших и новых, только что купленных на деньги Владика книг. И Верку попросили освободить помещение. Хорошо ещё, что функцию лица, сообщающего ей об увольнении, взял на себя Скрепкин. И справился с ней отлично. Обычно горластая хабалка Верка не посмела и пикнуть, когда всегда мягкий, ясноглазый Владик вдруг строго сказал ей, что библиотека в её услугах больше не нуждается. Она только смачно плюнула на недавно начищенный паркет и буркнула: «Утрётесь». И, даже, несмотря на потерю столь дефицитного работника, Вэвэ вздохнула с облегчением.

А Настя была просто конфетка. Девочка-сексапилочка с картинки. Very very sex appeal. Ну, куда ей тряпку в руки? А девочка тем временем на судьбу не жаловалась, честно выполняла свою работу и мило кокетничала с некоторыми несколько зачастившими в библиотеку молодыми читателями. Только дружески. Не более. И, не поверите, как эта противоестественная, по её мнению, ситуация мучила Вэвэ. Она по-бабски ничего не понимала. Было поначалу время, когда она решила, что Настёна подбивает клинья под Владика, тот ведь не скрывал, что при деньгах, да и ездил на «лексусе». Но, как ни пыталась, ничего похожего на рождение служебного романа Вэвэ выявить не сумела. Дружба – да. Лёгкий флирт – да. А больше – ни-ни. А ведь Валентине хотелось другого. И не из каких-то низменных побуждений. Не из желания залезть в чужие трусы. Наоборот, она искренне желала им счастья. Она бы по-человечески только обрадовалась, если бы эти два молодых человека нашли друг друга. Настя – чудесная женщина, и у неё должен быть достойный мужчина. А то, что она пока не проявила заинтересованности, это, может, и правильно. Отсутствие чересчур открытого интереса – как раз по-женски. Главное, чтобы мужчина был настойчив.

А Владик разочаровал. Равнодушная скотина. Ни рыба ни мясо. Но, доходя в размышлениях до такого вывода, Вэвэ немедленно начинала себя упрекать в предвзятости и необъективности. Разве она достаточно знает этих ребят? И кто она вообще им такая? А может, у каждого уже есть любимый человек. И наверняка ведь есть, а как же может быть иначе. Хотя как было бы здорово, если б они взяли и поженились. Просто не библиотека была бы, а семейное предприятие.

Помните сказку «Золотой ключик»? Там было мудро замечено, что в голове у Буратино водились коротенькие мысли, подходящие её деревянной сущности. Вот и у душечки Валентины в голове были мысли соответствующего размера. И страсти кипели такие же. И многое ей просто было невдомёк. Она, например, хоть и обратила внимание, но не поняла, зачем рядом с их забубённой библиотекой раскатали площадку под стоянку автомобилей. И пешие-то читатели были у них не так часто, а уж автомобилисты – это вообще из категории феномена. Она даже спросила Владика, к чему это всё, но тот лишь отмахнулся. Мол, денег у них не просят, а делают своё дело как часть программы дальнейшего благоустройства, и, может, даже покрасят им фасад здания, всё-таки оно старинной постройки и с виду ещё ничего. Не придавала она значение и тому, что, если она оставалась до закрытия, то, уходя, частенько встречала одного и того же средних лет крепкого мужчину, который в последнее время даже начал с ней здороваться. Наверное, ухажёр по Настину душу, с оттенком неприязни думала она, и тут же душечка её поправляла: а, может, родственник встречает девушку, чтобы она одна по вечерам не шлялась возле парка. И в подвал здания Вэвэ не доводилось заглянуть. А стоило бы. Вот бы она изумилась.

Вечерняя и ночная жизнь библиотеки, в отличие от рутинной дневной, была бурной и интересной. Владик не без основания гордился собой, когда придумал сделать в действующей библиотеке бордель. И непростой, а элитный для геев – просто конфиденциальное место свиданий. В этом, наверное, было какое-то извращённое эстетство, когда мужчины совокуплялись друг с другом среди сокровищ мировой литературы. Но странным образом места рядом с Толстым и Бальзаком по популярности не выигрывали первенство. Народ предпочитал «красный уголок», созданный Вэвэ без всякой задней мысли. Как в любой библиотеке, у Валентины Викторовны был большой запас советской идеологически выдержанной литературы: труды классиков марксизма-ленинизма, история КПСС, самые-самые вопиющие шедевры непуганого социалистического реализма, другими словами, то, что ни один нормальный человек в СССР по доброй воле не прочитал. И Вэвэ в том числе. Но просто выкинуть эту макулатуру или спрятать в запасник у неё рука не поднималась. Всё-таки часть отечественной истории. Да и к печатному слову она относилась с пиететом, иначе и библиотекарем работать бы не смогла. Вот Вэвэ и выделила в общем зале угол для всего этого богатства и просто из шалости повесила над ним портрет Ленина, обозначив секцию табличкой «Красный уголок». И это привело к непредсказуемым результатам. Некоторые немолодые посетители принимали её демарш за чистую монету и со скупой непрошеной слезой жали Валентине руку, отчего она, мучась угрызениями совести, ужасно краснела. А геи прикипели к этому месту, что привело в условиях свободного рынка к росту ночных расценок. Наверное, это было очень эротично – «тибидохаться» рядом с трудами Ленина о гегемонии пролетариата. Только подумайте, днём посетители из старперов пускали в этом углу слезу, а ночью другие, иногда ровесники первых, пилили друг друга… Триумф сублимации полового чувства.

А главным боссом в ночной, да, в общем, и дневной, библиотеке был Владик. Как вы понимаете, с его способностями ему ничего не стоило заморочить голову душечке Валентине и ненавязчиво взять административное управление культпросвета под контроль. На раскрутку площадей здания и прилежащей территории пошли его деньги. Их происхождение было покрыто густым мраком, рассеять который никто особо не стремился. В наше время это, знаете ли, могло оказаться накладным. Все предпочитали верить версии о наследстве, доставшемся после смерти отца. Так оно, в общем, и было. Отец Владика действительно погиб. Но вот какая беда, сначала кто-то долго пытал его, рвал ногти, жёг и бил по мошонке током. Узнать, по-видимому, что-то очень хотел. И, наверное, отец бы, в конце концов, не выдержал и всё рассказал, но не успел – умерел от разрыва сердца. Однако голову ему всё-таки железным прутом размозжили. Нечего было «общак» воровать. Но Владику повезло. Его совершенно неизвестный папочка оказался не только хитрым, но и сентиментальным. Он не только подельников сумел насосать, но и грехи молодости перед покойной матерью Скрепкина попытался искупить. И деньги так спрятал, что никаких концов, ведущих к сыну Владику, найти было невозможно.

Правду об отце, криминальном авторитете, юноша узнал уже взрослым, перед смертью матери. А это, знаете ли, неприятно, когда почитаемая и любимая женщина на смертном одре сознаётся, что родила тебя от залётного квартирного вора. Для неё та коротенькая и совершенно неожиданная связь была постыдным воспоминанием. Хотя ребёнка она сохранила и воспитала его вместе с бабушкой. Они обе воспитывали Владика, как считали правильным. Любовью, хорошими примерами и книжками. Но что-то сработало не до конца. Покойную мать и до сих пор здравствующую бабушку Владик любил и старался не огорчать, и рос в общем хорошим мальчиком. Только его «хорошесть» была поверхностной, наносной. И так называемое «плохо» было для него намного привлекательнее, чем так называемое «хорошо». Он был просто осторожней ровесников. Понимал, что, пойманный на «плохом», будет наказан. А может, причина была в отцовских генах. Или, может, в том, что в его детстве было слишком много женского начала. А ему надо было вместо того, чтобы читать «Анну Каренину», мечтать о карьере лётчика-испытателя или чемпиона по боксу, или вообще заняться чем-нибудь другим, абсолютно мужским, таким, чтобы адреналин рвал сосуды, а тело только бы и мечтало о минуте передышки. Но разве такое найдёшь в школе, где бабушка была завучем, или в институте культуры, где пацаны вообще были наперечёт? И даже девчонки, занимавшие не последнее место в его жизни, со временем стали раздражать. Их у него было много. Они так и липли к нему, вроде бы традиционно интеллигентному, но в то же время циничному и бесшабашному. Но и они ему скоро наскучили, и Владик ничего не мог с собой поделать. Ему приелась их предсказуемость. Он быстро понял, что секс, как и всё остальное, может надоесть и превратиться в рутинную обязанность, а девичьи долгосрочные интересы были настолько прозрачны, что даже не стоили упоминания. У всех одно и то же. Стабильный мужик, материальный достаток, семья, дети. Плюс-минус какая-то непыльная работа. Отличаются лишь уровни запросов. Каждому Сеньке – своя шапка.

Первый раз вступить в гомосексуальные отношения его заставило чистое любопытство. Если хотите, некий не физиологический, а скорее интеллектуальный императив приобретения нового опыта. Это было нелегко. Он и понятия не имел, сколько в человеке может быть внутренних преград. Не подозревал, насколько сопротивление на подсознательном уровне может влиять на функцию тела. Оно отказывалось реагировать должным образом на нетрадиционный предмет сексуального интереса. Но, оказывается, при определённом терпении и навыках и эти преграды преодолимы. И свершилось. И даже понравилось. И заставило задуматься и прийти к определённой мысли. Но её первым сформулировал не Владик. Что-то подобное высказал один из известных философов Древней Греции, где однополые отношения были так же нормальны, как и разнополые. Он сказал, что в отличие от разнополой только однополая любовь истинно бескорыстна. И Владик понял мысль философа. Любое взаимное влечение самца и самки на глубинном уровне имеет отчётливую корыстную цель – воспроизведение потомства. Всё происходящее вокруг этого – обыкновенная мишура. Самцы лосей ждут целый год, а потом сражаются друг с другом за самку ради совокупления, длящегося считанные секунды, чтобы та забеременела и родила лосёнка. И Скрепкин вначале из интеллектуального любопытства, а затем по убеждению стал бисексуалом. Но постепенно, как ни странно, мужской род вытеснил женский из его жизни. Мужчины легче становились просто друзьями, меньше капризничали и лучше понимали потребности мужского организма. И были менее корыстны.

Поэтому у Насти не было никакого шанса околдовать Владика своими нешуточными девичьими чарами. Точнее, не так. Владик в принципе мог бы без проблем и с удовольствием переспать с ней, если бы той так уж захотелось затащить его в койку. Он даже мог бы в интересах дела на ней жениться. Только дело должно было того стоить. Но отдать сердце – никогда. Оно уже было занято.

Владик любил. Любил беззаветно, до готовности, если надо, пожертвовать всем, включая жизнь. И ему отвечали взаимностью.

…Он познакомился с ним на какой-то корпоративной вечеринке. Это был маленький, худенький, мальчишеского вида официант, разносящий выпивку, по кличке Колибри. В меру услужливый, из тех профессионалов, которые умеют оставаться незаметными, но в нужный момент всегда оказываются в пределах досягаемости. Владик, скорее всего его и не приметил бы, если б в какой-то момент не умудрился случайно неуклюже повернуться и толкнуть его. Поднос с выпивкой полетел на пол, Колибри тихонько, но внятно матюкнулся, а Владик невольно обратил внимание на его лицо. Это было лицо, которое он хотел бы видеть ещё и ещё. А главное, видеть эти глаза, глядящие на него с лёгким укором и иронией, но в которых, несмотря на стереотипность ситуации, не отражались ни затаённая ненависть холопа к барину, ни раболепие лакея. Эти проницательные глаза, которые изучающе и с интересом смотрели на него. Мол, что это за фрукт? Владик просто пропал. Откровенно растерялся. Потому что чувствовал, что влюбился, да так, как никогда раньше. И не имел ни малейшего представления, что делать дальше.

Как подступиться к предмету любви? Ведь вероятность того, что тот, как говорится, натурал, то бишь гетеросексуал, была более чем велика. Да и вообще, как в такой ситуации заводить знакомство, мягко говоря, не только ради дружбы? Это мальчику с девочкой легко познакомиться. А мальчику с мальчиком?.. И хотя в таких делах Владик и не был новичком, и круг мужчин, в котором он вращался ранее, был не маленьким, всё же этот круг был достаточно замкнут. Они не светились и всегда долго и тщательно присматривались друг к другу, а тем более к новичкам. В сомнительных случаях для выяснения личности даже нанимали частных сыщиков. И, конечно, боже упаси, не знакомились на улицах и в общественных местах. А тут вот на тебе, на совершенно безобидной тусовке такое несчастье или, наоборот – счастье. Владик ведь даже не мог позволить себе наклониться и помочь Колибри собрать осколки. Другое дело, будь официант девушкой. Такое зачлось бы любому только в плюс. А что подумают, если один молодой мужчина начнёт по пустякам помогать другому молодому мужчине? Вот-вот… А Владику, хоть он и понимал, насколько это глупо, ужасно хотелось не только избавить Колибри от необходимости выполнять какую-либо работу, но и подарить ему машину, квартиру и вообще усадить на трон и с саблей наголо охранять его царственный покой. Но в реальной жизни он только смущённо извинился и, выдавив из себя улыбку, попросил принести ему виски. И всё-таки они немножко поговорили. Так, ни о чём. Женя Калибер, он же Колибри, учился на гостиничного менеджера, жил с мамой и сестрой, был не нищ, но по-московски в меру беден. Сексуальная же ориентация осталась тайной.