В супермаркете

Валентина остановилась, всматриваясь в серое здание с огромными, сроду не мытыми окнами. Она и забыла, что когда-то здесь был настоящий завод. Сейчас на этом месте – торговый центр «Майский», один из первых в городе реконструированных из прежних фабрик и заводов. Она зажмурилась и увидела затемненное зеркальное стекло по фасаду, трехуровневую парковку, сверкающие витрины первого этажа. А еще там, на втором этаже, любимый ресторан мужа: чешская кухня, свежее пиво двадцати сортов, запеченные рульки, чесночный суп… Впрочем, Валентина не одобряла грубый вкус мужа, сама предпочитая средиземноморскую кулинарную легкость. Перед глазами возникла тарелка со свежей зеленью, присыпанная пармезаном, бокал итальянского розе и тартар из гребешков. А на десерт – панакотта с яблочной карамелью. Ох. Есть захотелось нестерпимо. Но почему-то совсем не панакотту. Вдруг захотелось съесть кусок с хлеба с маслом. Валентина сглотнула. Да, хотелось просто сытости. Гребешками сыт не будешь, а будешь ты сыт жареной картошкой со сковородки, жирными щами, манной кашей и чаем с сахаром. Интересно, когда она пила чай с сахаром в последний раз?

Валентина открыла глаза. Явно пахло пищей. Не едой, а именно пищей. Запах напомнил детский сад, школу и летний лагерь, который по старой привычке все еще называли пионерским. Она пошла на запах и вскоре увидела в самом конце здания вывеску «Столовая номер восемь».

«А вот тебе и чешская кухня!» Валентина вспомнила рассказы о дешевизне советского общепита и толкнула дверь в столовую. Впрочем, тратить драгоценную трешку она не собиралась.

Миновав гардероб на первом этаже, Валентина поднялась по еще влажной после уборки, пахнущей хлоркой лестнице на второй этаж. Обед у рабочих заканчивался, в полупустом зале несколько спин склонились над коричневыми подносами, стуча ложками о тарелки с супом. На Валентину никто не смотрел. Из кухни доносился звон посуды. Немолодая, грузная женщина в белом халате вытирала столы бурой тряпкой. На раздаче было пусто.

Валентина, повинуясь голодному инстинкту, безошибочно направилась к эмалированному тазику с надписью «Хлеб». На дне тазика лежали выгнутые дугой скукоженные горбушки. Она цапнула два куска и торопливо засунула в сумку, уставившись в пол выпученными от ужаса глазами и думая, что в ближайшее время ей придется освоить мастерство мелкой кражи. Ничего, ничего… Она талантливая. В конце концов, выучила же английский пять лет назад.

– Ну что? Профукала все? – услышала Валентина и подняла глаза. Тетка бросила тряпку на стол и направилась к Валентине.

– Э-э-э… м-м-м… извините. – Валентина, втянув голову, полезла в сумку, намереваясь вернуть хлеб.

– Ладно, бесплатный хлеб-то. Садись уж, – тетка кивнула на стол, – сейчас чаю налью.

Тетка ушла, и Валентина, боясь поднять глаза, скользнула за ближайший стол у окна. На столе стояла банка с подсохшей по краям горчицей. Через минуту тетка поставила перед Валентиной стакан чая и тарелку картофельного пюре с коричневой лужицей подливки.

– Ешь. – Тетка сказала таким тоном, что Валентина моментально схватила ложку и зачерпнула водянистое пюре, но тетка не думала уходить. – До получки еще неделя, а она все деньги растрынькала. Небось на глупости? Не стыдно? Эх, молодежь! – Тетка, исполненная важности, наблюдала за Валентиной, которая, сгорбившись, черпала пюре, не поднимая головы. Тетка еще что-то поворчала, горделиво подбоченясь, и наконец, удовлетворенная ролью спасительницы, отчалила к своей тряпке.

Валентина доскребла содержимое тарелки и быстро огляделась по сторонам, поднимая плечи и слегка выпячивая нижнюю челюсть. За последние десять минут ей удалось обрести повадки бывалого хулигана-двоечника, какими их изображал советский кинематограф. Но Валентина не беспокоилась о своем имидже, а думала, что три куска хлеба в сумочке сделали ее уверенной в будущем и почти счастливой. Она вылила в себя приторный чай, с сожалением посмотрела на тазик с хлебом, но, решив не искушать больше судьбу наглостью, выбралась из столовой.

День постепенно заволакивало дымкой предсумерек. С завода уже потянулся народ. Валентина влилась в толпу, которая двигалась по тротуару в сторону автобусной остановки. Вскоре толпа заводчан осталась на остановке, но Валентина пошла дальше, действуя по плану – вернуться в универсам и найти полку с рассольником. Она ни капельки не сомневалась что рассольник, упавший ей на голову, был определенно виноват в эксперименте с провалом во времени. И то, что этот эксперимент был подготовлен, а она попала в него по ошибке, Валентина тоже не сомневалась. «Наши стараются. Спецслужбы хреновы. Опять у них что-то пошло не так. Секретное оружие, наверное, испытывают. Хотят прошлое изменить. Ха. Я им покажу, как засылать людей в экстремальные условия с угрозой для здоровья. Ага. А тебя за разглашение государственной тайны того. Еще неизвестно, где безопасней».

От картофельного пюре с подливкой началась изжога, Валентина икнула и вдруг подумала, что результаты ее стараний в фитнес-центрах и спа-салонах здесь испарятся за неделю. Она разозлилась и прибавила ходу, рискуя порвать свою дурацкую юбку.

Идти было недалеко. Вечерний город успокаивал уютными огнями окон, пахло травой с газонов, зажглись редкие фонари, мимо проехал пузатый автобус, набитый людьми. Несмотря на будний день, по улицам гулял народ: парочки, студенты, нарядные девушки, дети, старушки, стайки подростков и почему-то много женщин, которые шли под ручку друг с другом.

Валентина сердито смотрела по сторонам. «Вот она – жизнь без интернета. Выперлись из дома. Делать нечего, по улицам шляются. Бездельники».

На перекрестке перед универсамом бурлил небольшой затор. Милиционер в фуражке, знакомой по мультфильмам, беспрерывно свистел, заставляя пропустить пожарную машину. У Валентины отчего-то заскребло на сердце. Миновав перекресток, она свернула за угол и увидела толпу возле универсама. Так и есть. Подъехала пожарная машина, но, судя по всему, небольшой пожар уже потушили своими силами. Милиция оцепляла магазин с разбитой витриной черной лентой, люди постепенно расходились, делясь на ходу переживаниями:

– На неделю закрыли…

– Ну прям на неделю, на месяц, не меньше.

– Какая-то проводка… И чего они за ей не смотрят?

– А где теперь сметану покупать? В гастроном не наездишься.

– Целая стена сгорела с товаром, банки полопались, стеклами все побило, что пулями.

– А может, и на два месяца закрыли…

Валентина остановилась. Было ясно, что в универсам она сегодня не попадет. И завтра тоже. И еще понятно, что пожар в универсаме был связан с ней. Но что делать дальше, понятно не было. Уже совсем стемнело. Валентина потрогала кошелек в сумочке. Интересно, сколько стоит гостиница? И есть ли она? И пустят ли ее туда без паспорта? Валентина плотнее запахнула легкий пиджак. Хорошо, что лето.

Где-то вдалеке заиграла музыка. Духовой оркестр! Танцплощадка! Мама рассказывала, что раньше в их парке была танцплощадка. Валентина обрадовалась. За время своего недолгого скитания она успела вывести две формулы выживания: если хочешь есть – иди туда, где кормят, если негде ночевать – иди туда, где люди веселятся. Не сильно размышляя над сомнительной логикой, она пошла в сторону музыки, как недавно на запах еды.

Глава 5

Возле трассы на пустой, новенькой остановке сидела баба Зина. Огромный торговый молл находился за городом, но на общественном транспорте покупатели добирались сюда редко, разве что в выходной день школьники приезжали на каток, построенный на верхнем этаже развлекательного комплекса.

Было три часа дня, мимо проносились автомобили. Баба Зина ждала. Желтая табличка с номером и нарисованным автобусом вселяла уверенность, что она скоро выберется из непонятного морока. Что с ней произошло и почему она оказалась в незнакомом месте, баба Зина списывала на неведомые магнитные бури, о которых в последнее время часто рассказывали по телевизору. Баба Зина не паниковала и даже не сильно волновалась. Может, потому, что за свою жизнь она видела вещи пострашнее говорящей колбасы. Единственное, что ее расстраивало, – это оладьи, которые она уже не успеет напечь до возвращения внука из детского сада. В остальном все было вполне терпимо.

Справа от остановки рекламный щит предлагал купить все ту же колбасу, но Баба Зина смотрела прямо перед собой, крепко прижимая коричневую сумку к животу и не вглядываясь в окружающую среду. Майский день был в разгаре. Через полчаса рядом с остановкой затормозила маршрутка. Баба Зина не шелохнулась. Открылась передняя дверь рядом с водителем, из машины выглянул черноусый водитель.

– Мать, тебе куда? Я в центр еду. – Черноусый водитель говорил с южным акцентом.

Баба Зина беспокойно зашевелилась, но не ответила. Она ждала автобус, а подъехавшая машина совсем не была на него похожа.

– Слушай, ну что ты тут сидеть будешь? Если денег нет – все равно довезу. Давай залезай. – Водитель шире открыл дверь.

Баба Зина поднялась и, не отрывая сумки от живота, полезла в маршрутку. Хлопнула дверь, машина тронулась. Водитель весело взглянул на пассажирку:

– За купонами ездила или покушать на акции?

Баба Зина на всякий случай покивала головой, разглядывая приборную панель, на которой рядом с маршрутизатором выстроился внушительный ряд иконок.

– А, это… Это напарник мой наставил, – сказал водитель, заметив интерес бабы Зины, – а мне не нравится такое. Я так думаю: ты веришь? Верь, пожалуйста, дорогой. Но зачем всем показывать? Не понимаю. Раньше тоже неправильно было, когда бога совсем запретили. При коммунистах еще. А сейчас те коммунисты со свечками стоят. Смешно, я тебе скажу.

Баба Зина на иконки уже не смотрела, а, развернувшись, уставилась на водителя, хмуря лоб и часто моргая светлыми глазами.

– Или вот еще. Взяли моду церкви строить. Раньше школы строили, больницы, заводы. А теперь, если место незанятое найдут, так сразу церковь, – продолжал водитель. – И люди тоже возмущаются. Не все, конечно, но многие понимают, где обман. Слышала, народ собирался возле старого кинотеатра? Против выступали. Не хотят люди, чтобы церковь строили. Старый кинотеатр ломают, а на этом месте церковь строят. А людям не нравится. Надо людей слушать, вот что я скажу. – Водитель посмотрел на бабу Зину и, довольный произведенным впечатлением, заулыбался.

– Когда Советский Союз был, больше про науку думали. Про космос. А сейчас про бога. А я говорю – глупости все это. В двадцать первом веке надо про людей думать.

Баба Зина крепче прижала сумку и перевела взгляд в окно. Они уже въезжали в город. Мимо проплывали кирпичные высотки так называемого элитного жилого комплекса с видом на реку. Новый четырехполосный мост выходил на набережную, где по летнему времени открылись многочисленные террасы, украшенные живыми цветами. За поворотом в центр города на бабу Зину надвинулась сверкающая черным стеклом громадина Ультракапиталбанка. На светофоре к машине подскочили подростки с тряпками и пульверизаторами в руках, намереваясь помыть ветровое стекло, но водитель их прогнал, и тут же в окно со стороны сиденья бабы Зины постучала, протягивая руку, замотанная в хиджаб женщина. Баба Зина шарахнулась от окна, едва не уронив драгоценную сумку. Водитель выругался на попрошаек и газанул на желтый свет. В городе он уже не улыбался и не разговаривал, со злостью выворачивая руль на остановках, раздраженно подрезая медленные троллейбусы и нервно бибикая в нескончаемых пробках.

– Где высадить тебя, мать?

Баба Зина снова промолчала, разглядывая улицы родного и в то же время незнакомого города. Они проехали мимо главного корпуса университета, и баба Зина торопливо махнула рукой.

– Здесь, что ли? – спросил водитель.

Баба Зина кивнула.

– Здесь не могу остановиться, дальше высажу, за светофором.

Водитель тормознул, чуть не доехав до остановки, и баба Зина, не прощаясь и не поблагодарив, вылезла из маршрутки. Водитель почесал затылок, озадаченно посмотрел вслед странной пассажирке, но через пару секунд хлопнул дверью, и маршрутка, чадя и уворачиваясь, влилась в поток автомобилей на центральном проспекте города. Баба Зина же, по-прежнему не глядя по сторонам, направилась к единственно знакомому ей месту – студенческому скверу, расположенному через площадь от университета.

Еще не дойдя до сквера, она остановилась и подняла голову на верхушки деревьев. Высокие клены, ясени, липы – они полностью скрывали маленький сквер. Долго смотреть на высокие деревья было трудно. Баба Зина опустила голову, асфальт расплывался перед глазами в красноватое пятно. До сквера оставалось метров пятьдесят. Она немного подышала, как ее научил один врач, постояла несколько минут и пошла дальше.

В сквере должны быть скамейки – баба Зина это хорошо помнила. Скамейки должны стоять вокруг памятника Ленину, в честь которого и назвали сквер. Любимое место в городе. Здесь всегда было полно молодежи: рядом находился университет, ремесленное училище и медицинский институт.

Кое-как, тяжело дыша и останавливаясь, Баба Зина доковыляла до деревьев. Снова встала, держась за темный, в глубоких бороздах и трещинах, ствол. Скамейки в сквере оказались на месте. Как всегда – кругом вокруг памятника. Но на постаменте вместо вождя мировой революции безмолвно играл на флейте голый мальчик. Баба Зина снова подышала. До скамеек было совсем близко, просто надо немного собраться с силами. Она сейчас, сейчас…

Закрыла глаза и увидела себя в белом платье в синий горох. Тогда тоже был май, они сажали деревья, вот эти самые липы, ясени, клены, тополя. Как же они выросли-то, и сквера за ними не видно, все заслонили. Сейчас тополей среди них уже нет. Деревья в тот день были совсем юные – тоненькие, нежные саженцы, такие же, как сама Зина и ее подружки. Таня, Любка, Ира. Они все из текстильного, после рабфака, а ребята в тот день пришли из университета – физики, цвет нации. Это было в сороковом, кажется, году. Да, в сороковом. А платье то в горох ей мама сшила.

Баба Зина открыла глаза. На одной из скамеек сидела, поджав ноги, девушка. Голые коленки выглядывали из прорезей на джинсах. Девушка слушала музыку в наушниках, кивая в такт головой, жевала бутерброд и одновременно стучала по клавишам раскрытого ноутбука. На соседней скамейке спал бомжеватого вида гражданин без обуви, зато в оранжевых, с зелеными бабочками, носках. Еще несколько человек в сквере сидели на скамейках, все без исключения уткнувшись в телефоны. Чуть подальше, возле фонтана, двое парней лихо прыгали на скейтах по широким бордюрам. Баба Зина погладила дерево и прислонилась к нему щекой.

– Вам плохо?

Баба Зина оглянулась.

Рядом стояла пожилая дама в соломенной шляпке, с тремя собаками на поводке.

Баба Зина глубоко вздохнула.

– Ну вот что, – дама полезла в сумочку и достала лекарство из пузырька, – под язык положите. Давайте я вам помогу. – Она подхватила бабу Зину под локоть и потянула к скамейке. – Вот сюда присаживайтесь. Что же это вы? – спросила строго дама, не совсем понятно о чем, и уселась рядом, дернув на себя крошечную собачку с бантиком. Собачка визгливо затявкала, натягивая поводок и вставая на задние лапы.

Баба Зина опустилась на скамейку. Толстый меланхоличный мопс, хрюкнув, поднял грустную морду. Третья собака, ушастая чихуа-хуа в золотистой попоночке, тревожно оглядывалась, дрожа и переступая тощими лапами.

– Тихо, Бетси. Успокойся, – дама снова дернула за поводок нервную собачку с бантиком. – Да это не мои, – кивнула она на ушастую компанию, – я бы таких сроду не завела. Разве ж это собаки? Их американцы вывели специально, чтобы в мире нормальных собак не осталась, а только эти говнотявки. Я вот, гуляю с ними как прислужница. А что делать? Жить-то надо, пенсия-то сами знаете: квартплату заплатил, в аптеку сходил, ну и все.

Баба Зина переложила сумку со скамейки на колени.

– А как еще заработаешь в моем возрасте? – продолжала жаловаться дама. – Вот и гуляю сразу после смены и до смены, когда мой день. Раньше на заводах смены были, а сейчас вот консьержкой посменно работаю. Во-он в том доме. Собак выгуливаем по очереди со сменщицей. Пост ведь не оставишь, у нас дом непростой, люди все богатые живут, мода у них такая – собак заморских заводить. А нам тоже хорошо, приработок, а то у консьержки зарплата – до полпенсии не дотягивает. Все неплохо, только псины эти мне – все равно что депутаты. Да. Заслали их нам всех. Точно вам говорю. За-сла-ли, – отчеканила дама и плюнула в сторону собак.

Собаки, привычные к непростому характеру своей служанки, уже устроились возле скамейки, положив морды на лапы и подрагивая ушами. Баба Зина вытерла лицо ладонью и глубоко вздохнула. Дама в шляпке похлопала бабу Зину по колену.

– Полегчало? Ну вот и слава богу. Пойдемте ко мне, у меня как раз сейчас смена начинается. Я вас чаем напою, вы мне все расскажете, там и подумаем, стоит ли плакать. Слыхали про позитивное мышление? Нет? Я вас научу. Как звать-то вас? Меня Виолетта Иннокентьевна. – Дама, не дожидаясь ответа, снова взяла бабу Зину под локоть, потянула за поводки собак и повела всех к высокому чугунному забору, примыкающему к скверу.

Миновав будку охраны, они оказались в большом благоустроенном дворе с теннисным кортом и просторной детской площадкой.

– Вот мой подъезд, здесь я работаю, – Виолетта показала на высокое крыльцо, облицованное разноцветной мозаикой. – Красиво? Еще бы. У нас тут знаете какие люди живут? О-о-о… – Виолетта Иннокентьевна закатила глаза. – Но фамилии, сами понимаете, раскрыть не могу. Государственная тайна, – понизив голос, сообщила она и открыла дверь.

В подъезде они вошли в небольшую комнатку за стеклянной перегородкой. Здесь стоял диван, стол со стулом и холодильник. На стене, рядом с деревянной ключницей, висел большой календарь с отмеченным графиком дежурств. Баба Зина без приглашения села на диван. На раскрытой странице глянцевого календаря под фотографией странного мужчины с накрашенными губами затейливой надписью было выведено: «Май 2013 год».

Глава 6

Пока Валентина шла к парку, музыка уже стихла. Навстречу ей по широкой дорожке из парка возвращались пожилые парочки и женщины средних лет. В сторону же танцплощадки потянулись компании молодежи по пять-шесть человек. Девушки почти все шли в коротких разноцветных платьях, со сложными прическами на голове. Валентина залюбовалась и подумала, что, возможно, советская потребительская убогость сильно преувеличена. Впрочем, она тут же решила, что красивые наряды наверняка не заслуга советской промышленности, а дело рук самих девушек. На свою юбку она старалась не смотреть, без сожаления признавая, что популярность на местной дискотеке ей явно не грозила.

Городской парк, знакомый Валентине с детства, удивил ее размером. Она шла уже минут пятнадцать. Высокие нестриженые деревья, росшие беспорядочно по краям дорожки, напоминали лес, и пахло здесь как в настоящем лесу – перепревшей землей, влажным деревом, смолой. Вокруг не было видно ни газонов, ни цветов.

Валентина вскоре догадалась, отчего старый парк показался ей таким огромным. На месте деревьев и кустов сегодня воткнули боулинг, теннисный клуб и ресторан, а со стороны озера вообще построили жилой комплекс. Парк наверняка уменьшился втрое.

Ближе к центру дорожка расширялась, деревья закончились, появились гипсовые статуи. Вдалеке показалась стела с Вечным огнем – единственное, что сохранилось и по сей день. Валентина свернула на узкую тропинку между кустов, которая вела к танцплощадке. Уже полностью стемнело, фонарей вдоль тропинки было немного, но сама танцплощадка освещалась мощными прожекторами. Было отлично видно, как музыканты духового оркестра собирали инструменты, в углу несколько парней возились с огромными усилителями. Валентина поискала глазами, куда бы сесть: она очень устала, плохо соображала и мечтала найти какую-нибудь нору, где можно было спрятаться.

Скамейки обнаружились в самых темных углах, но почти все они были заняты подростками самого подозрительного вида. Но Валентина настолько вымоталась, что ей было уже наплевать и на подростков, и на неведомых тварей, притаившихся в темных кустах. Она нашла свободную скамейку в самом темном углу и залезла на нее с ногами. Заиграла музыка: что-то очень быстрое, похоже на твист. Валентина слегка прикрыла глаза. Подступила тяжелая, мутная усталость, днем заглушенная нервозной активностью. Стараясь отвлечься от мыслей, она стала наблюдать за людьми на площадке. Под первую песню танцевать никто не вышел. Девушки стояли по краям, парни озабоченно ходили внизу, беспрестанно курили и были заняты неким важным и неведомым для окружающих делом. Все как всегда.

Глаза слипались. Чтобы не заснуть раньше времени, Валентина достала горбушку из сумки. Спазм в горле не проходил. «В чужих обносках, с коркой хлеба, в парке на лавочке». Валентина положила голову на спинку скамейки и все-таки заплакала. Не потому, что страшно, а потому, что грустно. Пришло то, чему ей удавалось сопротивляться весь день. Мама, папа, детство, прошлое страны… Не хотелось думать и чувствовать, но уже не получалось. Почему это с ней произошло? И почему весь этот морок кажется ей более настоящим, чем ее жизнь в последние годы? Это ведь даже не ее прошлое. Ее здесь еще нет. Но почему оно такое живое?

Она все-таки задремала. Очнулась оттого, что кто-то тянул сумку. Еще не открыв глаза, Валентина безуспешно дернула сумку на себя. «Пусти», – с глухой злобой прошипел пацан лет пятнадцати и вырвал сумку. Валентина, сидя с поджатыми ногами, не удержала равновесия и повалилась со скамейки прямо в не просыхающую из-за тенистого места грязь.

– Стой. Отдай… – просипела она.

Рядом зашуршали кусты, и выбежали еще несколько фигур.

– Пасть завали, сука. Найдем – порежем, – шепотом проорал пацан.

Ослабевшая от страха Валентина сидела на земле, прислонившись к скамейке. В сумочке были драгоценные деньги, хлеб, и главное – она была единственной связью с ее настоящим. Всхлипывая от обиды и жалкой нелепости конца дня, Валентина поднялась. Ноги и юбка испачкались в грязи. Терять было нечего. Она собралась с духом и закричала: «Стой! Ловите их! Это грабители!» На этот раз получилось громче. Несколько человек возле площадки повернули голову, пытаясь разглядеть в темноте Валентину.

– Да вон же они, убегают. Помогите мне! Что вы смотрите?! – Она наконец сама неуверенно пошла к людям.

Раздалась трель свистка. Валентина с облегчением увидела, что к ней бегут два парня и девушка. Все с красными повязками на рукавах.

– Послушайте, вы из милиции? Меня ограбили, забрали сумочку…

– Эта? – спросила девушка у парня, показывая на Валентину и не обращая внимания на ее слова.

– Да я ее плохо видел, – ответил парень, – темно было. По росту вроде подходит.

Девушка уставилась на Валентину:

– Почему в таком виде? Выпили?

– Нет. Что вы… Я просто сидела… а они подошли… я упала.

– Почему вы сидите одна в парке?

– Я гуляю.

– Так. Работаете? Учитесь? Из какого общежития? Документы есть? – девушка сыпала вопросами.

Валентина вдруг подумала, что потеря сумки может оказаться удачей в ее положении.

– Украли же документы. Только что! Сумку забрали, а там все… Мне ночевать негде, я к тетке приехала, а ее нет. – Валентина без труда заплакала. – Хотела в гостиницу, как же без документов…

Девушка переглянулась с парнями.

– Похоже, не врет. Я шумиловских здесь еще днем заметил, – сказал один из парней.

– Милицию почему не вызвал?

– А что я им скажу? Гулять в парке всем можно.

– Значит, надо поднять вопрос, чтобы гуляли здесь только надежные, – процедила девушка.

Парень покосился на нее, но промолчал. Валентина наконец рассмотрела строгую дружинницу. Девушка заметно отличалась от тех, кто пришел на танцплощадку. Она была одета в темное платье неразличимого цвета, перепоясанное тонким ремешком. Заплетенные в косы волосы выбились на висках. Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не взгляд – властный, недобрый, подозрительный.

«Комсомольская активистка. Кажется, мне повезло. Главное не переиграть».

– Меня зовут Валентина. Я приехала устраиваться на работу, рассчитывала пожить первое время у тетки, а ее не оказалось, – отбарабанила она тоном твердой ударницы.

– Что же ты телеграмму не отправила?

– Не подумала, – всхлипнула Валентина, изображая раскаяние легкомысленной дурочки. – Помогите мне, пожалуйста.

Расчет оказался верным. Девушка подобрела.

– Сейчас я тебя отведу в общежитие. Там переночуешь, потом решим, что с тобой делать.

– Спасибо! – Валентина энергично закивала и вдруг выпалила неожиданно для себя уже что-то совершенно нелепое: – Я обязательно оправдаю ваше доверие!

– Меня зовут Люда. – Девушка выдавила подобие улыбки, потом повернулась к парням: – Я ее отведу, а вы остаетесь. И без халтуры. Сами знаете, за чем следить: чтобы музыка играла вся наша. Никакой американщины! Поняли?