Не будите спящую выхухоль

Алису отпустило после разговора с матерью, а пока она ехала до дома с другого конца города, успела забыть свои утренние переживания, и то, что мать с утра пропала куда-то. Приехала, увидела живую и здоровую, и – и что еще надо?

– Почему ты не спрашиваешь, куда я так рано убежала сегодня?

– Мама, ты так напугала меня, что сейчас у меня просто отходняк!

– Фи, Лиса! Что за жаргон?! «Отходняк»! Ты говоришь, как будто на нарах сидела!

– Ой, мам, прекрати! Сейчас о русском языке большинство наших соотечественников имеет весьма призрачное представление. Я все-таки его знаю. Ну, а словечки такие… Знаешь, я не отношусь к тем, кто вырос в стерильной банке. Меня, мам, микробы и бациллы не обошли стороной, поэтому нет-нет, да и случается со мной такое. Если урок воспитания закончился, расскажи – куда улетела ни свет – ни заря?

– Лиса! Я поступила на работу. И сегодня у меня был первый рабочий день. Вот! – сказала Алла Михайловна, как выдохнула, и посмотрела на дочь, ожидая ее реакции.

– Куда? – Алиса постучала по поверхности стола наманикюренными ноготками.

Алла Михайловна хорошо знала этот дочкин жест, выражавший недовольство.

– Не нервничай только, пожалуйста, – Алла Михайловна сделала глубокий вдох, такой, как делает пловец перед тем, как нырнуть. – Я поступила на работу в детский дом. Вернее, в приют. Извини, я пока не привыкла к такому названию.

– Час от часу не легче! Мама, а кто говорил мне, что у тебя болят руки? А у кого давление? И что тебе дома не сидится? Ну, что за очередная блажь, а? Тебе не хватает пенсии? Ты удивляешь меня!

Алла Михайловна поджала губы. Она не могла привыкнуть к тому, что Алиса способна была порой дать ей такую вот отповедь. Раньше она этого не замечала, так как не жили вместе, а сейчас все видит, и промолчать не может, а когда получает аргументированный ответ, обижается.

Все-таки, жить вместе – это большое искусство. Даже при большой любви двух родных людей. Особенно, если они не умеют выражать эту любовь. Будучи сентиментальными, Алиса и Алла Михайловна, между тем, никогда не сюсюкали, не целовались при встрече, не обнимались при прощании. Алла Михайловна объясняла эту внешнюю холодность своим скандинавским происхождением. Алиса была склонна думать, что матушка придумала себе свои норвежские корни. Откуда им было взяться? От питерской сырости что ли?

А Алла Михайловна нередко рассказывала дочери историю своего отца, которая с каждым разом обрастала все большими и большими подробностями. Знать ее наверняка Алла Михайловна не могла: отца арестовали в 38-м, через неделю после ее рождения, осудили, как врага народа по 58-й, влепили десятку «без права переписки», и увезли на север, в Вологодскую область, а потом, вроде, в Воркуту. Следы его быстро затерялись. Говорят, что он писал письма жене Валентине, но их перехватывала ее мать, Алисина прабабка Настя. Перехватывала и уничтожала не читая. И вообще заставила дочь свою Валентину – мать Аллы Михайловны, отказаться от мужа публично, на комсомольском собрании, что та и сделала.

– Вот так вот взяла и отказалась? – спрашивала Алиса, слушая рассказ бабки Валентины. – Что, встала, и сказала: отказываюсь от мужа?!!

– Встала и сказала, – грустно говорила каждый раз бабка. – А что делать было? У меня ребенок маленький на руках, а меня с ним на лесозаготовки отправили, в лес. Мы тогда на Ладоге жили, там леса много было. И спасибо, что так! Могли следом за ним, как семью врага народа, отправить.

– Какой же он враг-то, баб? Что он сделал-то? – просила бабку рассказывать Алиса.

– Враг народа, а уж за что – не важно. Тогда врагов народа много было, и расправлялись с ними быстро. А моего Мишу за его фамилию в шпионаже обвинили. Это ведь у вас с матерью моя фамилия – Максимовы. А Миша у меня не русскую фамилию носил – Лоринсон.

– Ба, может это еврейская фамилия?

– Ты своего деда-то видела?! «Еврейская»! Мишенька блондин от природы. И вся родня у него такая. Ты вот в их лоринсоновскую породу, такая же блондинистая. Мать твоя, помоложе когда была, тоже белобрысенькая ходила, это уж потом темнеть стала. А Мишка-то глупенький был, двадцати двух лет отроду, мальчишка! Болтал направо и налево, что предки у него – викинги. Шутил так. Вот и дошутился! Хотя, и в самом деле рассказывал он мне про бабку с дедом, которых он и не видел-то никогда. Просто семейные предания. А вот как все вышло: шпионаж в пользу скандинавских разведок Мишке пришили. Так и сгинул в лагерях…

Может быть, история эта про корни скандинавские у Аллы Михайловны и Алисы была чистой выдумкой их отца и деда Михаила Лоринсона, но и мать, и дочь были, как их древние предки – настоящие ли, выдуманные ли – викинги, в чувствах сдержанны и холодны. И только они сами знали, как умеют любить и ненавидеть, как могут искренне радоваться за другого человека и как могут резко осудить, если надо. Крайности, грани которых не видны были постороннему глазу, но которые порой дико резали по живому.

И от него же, от Лоринсона и его родственников-викингов, видимо, была у них в характерах такая черта, как упрямство. Скажем прямо, не такая уж и плохая черта! Без нее трудно чего-либо в жизни добиться. И поэтому, услышав от матери о ее новом чудачестве, коих у нее и без того было не мало, Алиса не могла угомониться:

– Мам, ну, скажи мне: зачем тебе все это нужно? Ты не молодая, скакать по лужайкам с детьми. Они же не сидят на месте! Ты будешь уставать с ними.

– Я от себя устала, Лиса. Устала быть одна, когда тебя нет дома. А когда ты дома, когда запираешься в своей комнате и часами смотришь в свой компьютер, я не знаю, куда себя девать. А когда ты не смотришь в монитор, тебе хочется посмотреть телевизор, а я его на всю оставшуюся жизнь в своем одиночестве насмотрелась…

Алиса покраснела. Как-то не думала она, что матери не хватает общения. Вроде, утром встречались за столом, пили чай. Вечером ужинали вместе, смотрели телевизор, иногда какое-нибудь кино обсуждали.

Да, Алиса любила посидеть за компом. И не только в Интернете. Была у нее на рабочем столе любимая папочка, в которую Алиса стихи писала. Ну, или что-то похожее на стихи, потому что она боялась этим словом возвышенным называть то, что делала: нанизывала на строчку зарифмованные слова – словно бусины на нитку…

В них много всего было. И о природе, и о погоде, и о любви. О журавлях, которые по осени серым гомонящим клином улетают на юг, и о том, как белые лебеди по весне прилетают на Финский залив. Мысли, которые просились наружу, выхода ждали, и она давала им этот выход. И уж никак не думала, что это ее невинное занятие съедает прорву времени. Ей казалось, что она «нанизывала» не так часто, от случая к случаю. А вот мать говорит, что дома она только этим и занята.

И тут до Алисы дошло. «Батюшки светы! Да она же ревнует меня к моим делам! Я-то привыкла жить одна, привыкла временем своим распоряжаться по своему усмотрению. И она привыкла к этому. А сейчас у нас появилось общая жизнь в одной квартире, и ей нужно внимание. А от меня его не дождешься!»

– Мам, ты ревнуешь меня к моим делам, да? – тихо, без напряга спросила Алиса. Алла Михайловна хлюпнула носом, хотела возразить, а потом согласно кивнула.

– Ага! Ревную, вроде. Потому что ты моя и не моя. И потому что давно пришло время внуков нянчить, а у меня их нет. И, похоже, не будет…

Алла Михайловна помолчала. Покосилась на дочку. Алиса увидела взгляд ее, улыбнулась.

– Мам, ну, мир, что ли?

– Мир…

– И я не рычу на тебя за то, что ты работу нашла, и ты не обижаешься и не придумываешь себе того, чего нет! Договорились?

– Договорились.

– Ну, рассказывай, что за детки там, чем ты с ними занимаешься?

Весь следующий час Алиса слушала рассказы матери о детях из младшей группы, про то, как ее приняли в коллективе детского дома, вернее, приюта, и думала о том, что это даже хорошо, что мама нашла для себя новое занятие, которое ей по душе. «В конце концов, оно не хуже, чем ее увлечение футболом, которое когда-то до фанатизма доходило. Стыдно кому сказать: почтенная тетенька моталась на „Петровский“, сидела среди орущей и свистящей молодежи, сама орала разные нехорошие кричалки. А тут занятие мирное, рядом с домом, да еще и платить за это будут».

– … деньги, конечно, не очень большие, но и работать каких-то три часа. Да я и не из-за денег, Лиса…

– Я знаю, мама! Вопрос закрыт, я принимаю твое решение. Только, пожалуйста, без фанатизма, и за давлением следи, хорошо?

Алиса поднялась из-за стола.

– Но образ жизни менять не будем, – как можно мягче сказала она, и удалилась в свою комнату, прикрыв за собою дверь. Правда, не до конца, не плотно, как это делала всегда.

* * *

Серьезное это дело – образ жизни. Вырабатывается с годами. Менять его – дорогое удовольствие. Проще все вокруг подчинить себе.

Вот Алиса, например, привыкла к вольному образу жизни. Ну, скажем так, к относительно вольному. Когда ее по великому блату устраивали на работу референтом к Саблину, она готова была плюнуть на хорошую зарплату и нежное к себе отношение гендиректора компании, если бы ей надо было ежедневно являться к определенному часу на работу. По идее-то надо, конечно, к определенному часу, но она выторговала у Саблина поблажку для себя – приезжать на работу не с раннего утра, а по мере надобности. Правда, в ответ на доброе к себе отношение и сама готова была в командировки с директором ездить, а пахали в этих поездках по двадцать четыре часа в сутки, и вечерами на встречи с компаньонами и нужными людьми приезжала без возражений. Ну, и уж если какое мероприятие затевалось рано утром, то она без отговорок была на месте не позже, чем за час до нужного времени. И только она одна знала, в котором часу ей пришлось в этот день встать, чтобы успеть собраться, пробиться через все утренние пробки, и выглядеть при этом на пять с «плюсом». Прическа, маникюр, колготки не задом наперед, а как надо, и бюстгальтер под белой прозрачной кофточкой белый, а не бежевый. Кто понимает, о чем это, тот понимает и то, сколько времени это отнимает у женщины. Особенно, если накануне что-то было не готово, или вечером она ехала не сразу домой, а к Сергею Саблину.

С генеральным директором компании «Макро+» Сергеем Саблиным у нее был служебный роман. Правда, у Саблина не было семьи. Вернее, была, но в прошлом. И у Алисы не было мужа. Вернее, тоже был в прошлом. Поэтому никого особенно их отношения не забавляли. Свободные люди. У них, знаете ли, запросто роман может случиться. В том числе, и служебный, коль уж довелось им вместе работать. На работу к нему Алиса не с улицы пришла, а по великому блату – через своих преданных друзей. Лариска и Вадик Косицкие – однокурсники Алисы и большие друзья Саблина постарались. В результате Алиса нашла место работы, которое ее устраивало, а Саблин нашел умную и симпатичную женщину, которая не только оказалась толковым работником, но и по-женски понимала его с одного взгляда.

Отношения между ними возникли почти сразу же. Алиса с удовольствием принимала ухаживания директора. И на работе ее с первого дня приняли как «девушку самого», и «сам» не старался скрывать того, что ухаживает за Алисой. Он называл ее своей «левой рукой». Если учесть, что Саблин был левшой, то Алиса была важнее саблинского заместителя Андрея Маркова, который был «правой рукой».

Но отношения эти были с первого дня определенными. Про такие говорят – без продолжения. Казалось бы, люди друг другу симпатичные, одинокие, без проблем, которые могут помешать быть вместе, и даже с жильем. «Что мешает вам быть вместе?!» – допрашивали Алису и Сергея по очереди их общие друзья Косицкие. И с той, и с другой стороны получали одинаковый ответ:

– А зачем нам быть вместе? Нам и так хорошо…

Лариса Косицкая попыталась поговорить по душам с Алисой, но вытянуть подругу на какой-то задушевный разговор у нее не получилось.

– Ларис! Нет предмета разговора, пойми ты! Как бы тебе объяснить, чтоб и самой не запутаться… У нас с Сергеем нет ничего общего. Такого, что могло бы связать нас с ним не только общением на работе и, пардон, не хочу ранить ваш утонченный слух, в постели, но еще и на уровне душевном. Духовном. Не знаю, как лучше сказать – душевном или духовном. Но суть от этого не меняется! Нет у нас этого общего духовного. Или душевного. И к счастью, этого нет не только у меня, но и у Сергея тоже. Мы – партнеры. И не более.

Лариса посмотрела на нее с ярко выраженным удивлением. Она хлопала глазами, опушенными длинными, как у теленка, ресницами. Потом пожевала нижнюю губу, и с сомнением спросила:

– Лис, может вам с ним заняться чем-нибудь… духовным?

Тут пришла очередь Алисы посмотреть на подругу с нескрываемым удивлением:

– Что ты в виду имеешь?

– Ну, что… Ну, я не знаю – что! Ну, может вам общее хобби какое-то найти? Например, бальные танцы!

– Ага! Или марки собирать! Косицкая! Ты неисправима! Ты, как и двадцать лет назад все такая же активистка, мечтающая сделать мир совершенным! А это утопия. Поверь на слово, нас все устраивает.

– Да знаю я! – раздраженно отвечала Лариса Косицкая. – Он точно так же говорит! И тоже все про то, что вы – партнеры, и вас все это устраивает.

– Ну, вот! Как видишь, никто не обижен!

Алиса и в самом деле совершенно не считала себя обиженной. Для нее это были временные отношения. Как она сама себе говорила: встречу – полюблю, тогда и буду менять жизнь.

Но время шло, а ничего не менялось, потому что никто не встречался, и она ни в кого не влюблялась. И привыкла к этим отношениям. Они с Саблиным были друзьями, но не такими, когда друг за другом в огонь и в воду, а такими, которые друг друга не обременяют своими проблемами. Алиса знала, что случись в ее жизни что-то серьезное, она даже не будет ставить в известность Саблина, и ждать от него ничего не будет.

Кто-то скажет, что это не дружба, а… Ну, хорошо! Не дружба, а партнерство. Подумаешь, в формулировке малость ошиблась! Зато и разочарований не будет, как у других, когда вчерашние друзья друг друга предают легче легкого.

Сергей Саблин стал хорошей привычкой в жизни Алисы. С ним у нее все было по расписанию. Причем, по рабочему – по расписанию встреч и переговоров, отступить от которого было нельзя ни на один шаг, потому что от этого зависело процветание и благополучие компании. И, намечая свидание с Алисой на своей загородной даче, Саблин изучал расписание встреч и переговоров. Сначала – самолеты, девушки – потом.

Понятно, что Аллу Михайловну такой образ жизни дочери не очень радовал. А чему тут радоваться? Ни невеста, ни жена, ни, прости господи, сожительница. Она ничего не знала про Саблина, просто догадывалась, что у Алисы кто-то есть. «А если есть, то какого черта не женится?» – злилась Алла Михайловна на не известного ей мужчину, который, по ее мнению, морочил Лисе голову. И в один прекрасный день, она подступила к дочери с этим вопросом: «Почему не женится?»

– Кто? – удивленно спросила Алиса.

– Конь в пальто! – парировала мать. – Он!!! Лисочек, ведь если у вас отношения, то они должны как-то хотя бы в совместное проживание перерождаться!

– Мама! Ну, еще и ты сюда! Ларка замучила, а теперь еще и ты вмешиваешься в то, во что не стоит лезть никому! Ну, как тебе объяснить, что я не собираюсь ни с кем проживать?! Я с тобой проживаю! Неужели тебе это не нравится?

– Ну, и молчу! – Алла Михайловна обидчиво поджала губы, и больше не произнесла в этот вечер ни слова. А на следующий день покопалась в записной книжке Алисы, нашла телефон Косицких, и позвонила Ларисе.

Она уговорила дочкину подружку не продавать ее ни под каким предлогом и попросила ответить только на один вопрос: почему и доколе???

Потом она слушала объяснения Ларисы Косицкой, которая и сама была в полном недоумении, потому что «Алиску специально и на работу устроили к этому не женатому Саблину, и нравятся они друг другу, и встречаются – что тут таить-то!»

– Но вот семью заводить не хотят ни он, ни она! Как договорились!

Алла Михайловна еще раз попросила Ларису не рассказывать Алисе о ее звонке, и тихонько, будто хрустальную, положила трубку на место.

Видимо, надо смириться. Наверное, она чего-то в этой жизни не понимает.

* * *

Что такое счастье, не знает толком никто. Наверное, это состояние комфорта и спокойствия во всем. А может, эйфория и праздник в сердце! А для кого-то это вообще что-то частное, редкое, другим не понятное, например, решение сложной математической задачи, за которую некое математическое сообщество готово отвалить миллион долларов, а тот, кому посчастливилось ее, эту задачу решить, от этого миллиона легко отказывается. И сам себе объяснить не может – почему?!! Потому что ему без денег хорошо! Он счастлив оттого, что у него удачно сложились все циферки в стройную формулу, в конце которой нарисовалось некое число. И между этим числом и цепочкой решения можно было смело ставить знак равенства. А до него миллионы математиков решали эту задачу, желая получить миллион долларов, и решить не могли. А он решил! И миллион долларов ему совсем не нужен! Вот такое счастье тоже бывает.

Алла Михайловна, обретя новое дело в жизни, была счастлива. Такие же чувства она испытывала тридцать восемь лет назад, когда в их доме появилась маленькая Лиса. Имя это сразу приросло к девочке с утонченными чертами лица, с косым разрезом зеленых глаз, с золотистым пушком волос на макушке. Едва малышка научилась ходить, как она тут же подтвердила свое имя. Кажется, кокетничать она стала одновременно с тем, как решила признать свой синий эмалированный горшок необходимой в хозяйстве вещью. Даже восседая на нем, как на троне, Алиска смешно косила глазки, и была похожа на симпатичного лисенка.

Папашка Лисы сбежал из-под венца, когда узнал, что Алла Максимова ждет ребенка. Хотя до этого момента он был готов стать мужем. Вот только становиться так быстро отцом он не собирался. Ну, мало ли как бы там дальше все сложилось? А вдруг не получилось бы у него с Аллочкой жить в семье?! Тем более, что мамаша ее, тетя Валя, совсем не радовала своим присутствием, а отдельного жилья у молодых не было. Одним словом, жених передумал становиться мужем и папашей, и сбежал.

Аллочка подлости такой не простила, и отцом своего ребенка его не считала. Разыскивать мерзавца она не собиралась. Гордость задушила ее до той степени, что она даже отчество Алисе дала свое – Михайловна, ну, и фамилию, разумеется, свою – Максимова. А сбежавшего мерзавца называла простым местоимением «он». Он – существо без имени и фамилии, просто существо, умеющее пить и жрать, трусливое и подлое. Кстати, очень скоро о нем в доме Максимовых забыли, и не вспоминали – поводов не было. А очень скоро Алла Михайловна вышла замуж за капитана Юрия Геннадьевича Васькова. При этом себе и дочке она, помня о подлости всех мужиков на свете, на всякий случай оставила свою девичью фамилию. И сколько муж не уговаривал ее «переписать» дочку на его фамилию, она не торопилась этого сделать, в итоге все привыкли к тому, что у них в доме, не как у других, и вопросы об этом никто не задавал.

Юрий Геннадьевич вырастил Алису, как родную дочь. Своих детей у него с Аллой Михайловной так и не получилось. То ли она, помня о том, кто бросил ее беременной, не желала больше таких испытаний, то ли просто не судьба – сказать трудно.

Юрий Геннадьевич любил свою Аллочку, холил и лелеял ее, и Алису никогда не обижал. Он очень расстроился, когда Алла Михайловна приняла странное решение – рассказать дочке о том, что он не родной отец ей.

– Лучше я, чем «добрые» соседи, – пояснила Алла Михайловна.

– Аллочка, ну, давай поменяем квартиру, и все дела! – предложил муж. Но Алла Михайловна категорически отказалась от этого предложения. Ленинград хоть и большой город, и гора с горой не сходится, а вот человек с человеком – запросто. И объясняйся потом, как знаешь.

– Да уже чего проще! – уговаривал ее муж. – Скажем так: «Ты кому больше веришь – нам или посторонним людям?!»

Но Алла Михайловна сделала по-своему, о чем не жалела, так как произошло как раз то, что она и предвидела: нашлись те, кто захотел Алисе рассказать историю ее девичьей фамилии. Но она не удивилась, и сказала, что знает все: Юрий Геннадьевич ей не родной папа, но любит она его от этого не меньше.

И это на самом деле так было. Любила Алиса отчима и уважала, как родного отца. Вот только судьбой отпущено им было совсем немного этой счастливой жизни: муж у Аллы Михайловны ушел рано – сердце подвело. Дослужился до полковника, Алису вырастил и в одно тихое и прозрачное утро, когда в городе не бывает ночей, а под окнами наяривают любовные мелодии знаменитые ленинградские соловьи, он не проснулся.

Алла Михайловна смерть мужа перенесла тяжело, хоть и не показывала никому, как ей плохо. А потом поняла, что был ее незабвенный Юрий Геннадьевич «самым-самым», что лучше просто и быть не может, да и до его уровня редко кто дотягивает. Словом, планка была так высоко задрана, что Алла Михайловна скоро поняла: быть ей одной.

И она не очень-то горевала об этом: что горевать, если лучший мужчина в лучшем из миров, а другие не нужны?! А вот за Алиску очень переживала. И придирчиво рассматривала каждого ее кавалера. И про каждого она могла сказать: «Не для тебя я, Вася-Петя-Коля, растила свою дочь!», но она благоразумно молчала, в лоб не била, надеясь, что девочка ее сама поймет, что ее фрукт не дозрел еще.

Алиса окончила школу, потом институт, и все это легко и просто, с хорошими знаниями и оценками, и это еще больше укрепляло Аллу Михайловну в мысли, что кавалеры все какие-то «не такие» вокруг нее, не достойные светлого облика ее дочки. И когда на горизонте возник Стас Белянский, которого Алла Михайловна хорошо знала, хоть и не лично, а всего лишь «по телевизору», она нашептала Алисе в ушко, мол, жених, что надо! Стас личностью был известной, как он сам говорил, «в узких кругах»: он работал спортивным комментатором, и Алла Михайловна входила в тот самый «узкий круг».

Алиса футболом не увлекалась, была равнодушна к нему, о чем Стасу при знакомстве сразу сказала. Комментатор был задет в лучших чувствах, и забился с друзьями на то, что не только «заразит» девушку футболом, но и под венец ее уведет. Ему удалось сделать последнее, хоть и не так просто все было: Алиса требовала старомодных ухаживаний, а спортивная звезда привыкла к тому, что девки к ней сами липли.

Футболом Алиса так и не увлеклась, как не старалась. Но уважала страсть мужа и мамы. Во всяком случае, не мешала им наслаждаться зрелищем и обсуждать его подолгу сначала на общей кухне, а потом и по телефону: через год после Алисиного замужества Алла Михайловна решила, что детям нужно жить одним, и они разменяли удобную и большую квартиру полковника Васькова.

Правда, Алла Михайловна очень боялась, что в один прекрасный день дочь скажет ей, что она станет бабушкой. Одно это понятие – «бабушка» – убивало ее наповал. Бабушка – это старомодная кофточка и фиолетовые букли под шляпкой, ежедневные визиты к участковому доктору и диета с непременной овсянкой по утрам, нарушенный ритм жизни и постоянные переживания за дочку, которой будет не до отдыха. Вот что такое было для нее бабушкино счастье! И она всячески желала, чтобы молодые пожили, как говорится, для себя.

А у них и получалось для себя. Алиса со Стасом завели кота Васю – обычного помоечного полосатика, только взятого не с улицы, а по объявлению. Вот с Васей и нянькались, а, уезжая в отпуск, отдавали его на воспитание «бабушке».

Потом Алиса загремела в больницу с какими-то странными болями в животе. Стас устроил ее по знакомству в хорошую клинику, откуда Алиса ежевечерне уезжала домой. Но боли не прекращались, а диагноз так и не был поставлен, и через неделю приятель Стаса, хирург, сказал, что УЗИ показывает что-то не понятное им, похожее на достаточно большую опухоль.

– Надо оперировать, и немедленно!

За два дня до операции Алиса приготовила Стасу обед на неделю, перестирала все, что можно перестирать, перегладила белье, сделала в доме генеральную уборку. Все это через силу, так как порой боль в животе скручивала ее в спираль.

Все это время из головы у нее не выходило это страшное слово – «опухоль». Она думала о том, что будет с мамой, когда та узнает все. Врача знакомого Стас по ее просьбе предупредил, чтобы Алле Михайловне ни слова ни о чем не говорили, что бы там не открылось во время операции. И упаси бог произносить это слово страшное – «опухоль»! Он все это обсуждал с Алисой, которая рада была, что он так трепетно относится к ее маме. Но при этом она сама чувствовала себя каким-то подопытным кроликом. И в голову упрямо лезли мысли о том, что она так мало пожила, и хорошо, что нет детей – хоть сиротами не останутся, ежели что… А что это «ежели», она хорошо понимала, и за два дня до операции шла в клинику, как на Голгофу.