Present Invisible

Майка: и без нас? Вот мерзавец!

Аарон: 5 апреля 2003 года.

Мага ушла из жизни Орасио, забрав с собой все пластинки. Она унесла музыку из его жизни. И больше на протяжении повествования ни её имя, ни она сама, не появляются. За исключением одного упоминания – неизвестно, где она; возможно, рассылает открытки подругам с какими-то скандинавскими именами.

Ты ушла от меня не тогда, когда перестала отвечать на звонки. И не тогда, когда глядя на меня с какой-то неприязнью, объявила о своём уходе. Ты ушла от меня в тот момент, когда я стоял в прихожей с мёртвым шарфом в руках и читал книгу, лежащую в углу комнаты, сквозь обложку.

Аарон: 8 апреля 2003 года

Майка, Санча и Тыква поочерёдно меня выгуливают. Это Миа им поручила, наверное. По крайней мере, иначе я не могу объяснить, чем так внезапно вызвал столько внимания с их стороны; в конце концов, это её друзья, а не мои. Думаю, они боятся меня оставлять одного. Но это зря. Я не стану себя убивать – я обещал тебе, что никогда этого не сделаю. Забавно: даже сейчас ты спасаешь меня.

Миа: 17 апреля 2003 года

Сегодня смешной день)))

Можно сказать, официально зафиксированная дата моей первой любви. Я не удивлена, что помню её. Во-первых, об этом мне сообщил мой допотопный дневник, в коем большая часть записей была сделана розовыми чернилами, местами вклеены вырезки про Modern Talking и какие-то картинки из журналов. Во-вторых, это был очень кинематографичный момент, моя память бережно хранит такие эпизоды, как фантик от жвачки, разглаженный ногтем, выдержанный в толстой книжке и всё ещё пахнущий синтетической дыней.

Мне было одиннадцать. После школы мы все втроём околачивались у мамы на работе. Временами там были и другие дети, но в основном мы варились в собственном соку. Поэтому периодически что-нибудь выкидывали. Например, однажды Аарон притащил откуда-то настоящий огнетушитель, и мы его опробовали в мамином кабинете. Чипсе повезло меньше всех: порошок попал в её голубой глаз, отчего глаз сменил цвет на ярко-красный и неслабо отёк. Она долго умывалась, причитая, что мы идиоты. Чипсина мама работала с нашей, и Чипсе тоже было смертельно скучно, поэтому мы объединились в наших бесстрашных поисках приключений. Потом мы собрали столько котов, сколько могли унести, и приволокли их в мамин шкаф. Коты не поделили территорию и чуть не разнесли всё помещение.

В этот день мы с Чипсой нашли плохо обозреваемый закуток, где росли черёмухи и яблони. Они как раз цвели, аромат стоял плотный и сладкий. Мы залезали по очереди на дерево и трясли его. Та, что оставалась внизу, кружилась под падающими лепестками. Чипса носила джинсовую жилетку, чему я безумно завидовала, правда, откровенно девчачья вышивка на спине отменяла всю брутальность Чипсиного одеяния. У меня была трёхслойная юбка с кружевной оборкой и надписью «lambada», розовая футболка с далматинцами и пышная грива, на которой якобы не удерживалась ни одна заколка, стоило мне покинуть мамин кабинет. По утрам грива на затылке превращалась в валенок, и мама расчёсывала меня долго и мучительно, пока я завтракала. Я периодически визжала, но красота упорно требовала жертв, и заколки продолжали «спадать».

Я кружилась под деревом, ещё не подозревая, с какими нервами мама будет вычёсывать все эти лепестки из моих волос, когда Чипса на ветке сначала замерла, уставившись в одну точку, потом побледнела, и в следующий миг её сдуло ветром в неизвестном направлении. Я обернулась и увидела охранника. Судя по всему, он уже давно созерцал этот зоопарк – стоял, прислонившись плечом к кирпичной стене, с закатанными рукавами, и смотрел на меня с каким-то умилением и примесью «сейчас я кого-то за шиворот отнесу к маме». И по диагонали всего этого шика летел черёмуховый снег. И пахло невыносимо вкусно. И я влюбилась. Влюбилась даже, наверное, не в него, а в эту манеру смотреть, в эти точёные, взрослые линии рук, в это превосходство. Я стояла и не могла дышать. Мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок.

Потом я пришла в мамин кабинет и стала смотреть в шифоньерное зеркало. Я смотрела так, как будто впервые видела себя. Как будто никогда раньше этого не делала. Хотя, по-моему, так оно и было. Я привыкла быть ответвлением Аарона. Мы старались быть максимально похожими, носили одинаковые рубашки и кеды. Поэтому до того момента, наверное, я даже не осознавала своей гендерной принадлежности. Не думала о себе как об отдельной единице. Так что, спасибо тебе, прекрасный страж скучнейшего заведения!

Я даже посвятила ему пару слюнявых стихов. Про то, как Амур пронзил моё сердце стрелами, и все мы когда-нибудь умрём. И исписала форзац дневника его именем – почему-то дети сублимируют свою любовь этим странным способом.

Через пару дней мы с Чипсой бесились в мамином кабинете, пока она ушла по делам. Мы скакали со шваброй и веником, наряжались в какие-то тряпки и красили губы помадой, которую купили по дешёвке на собственные сбережения. Но какой толк от макияжа, если его никто не видит? Каморка моей playground-love по счастливому стечению обстоятельств была дверью напротив маминого кабинета, и я прокралась на цыпочках, чтобы посмотреть, что он там делает. Он заметил меня, и я убежала обратно. И захлопнула дверь. Мы смеялись, как гиены. И тут в дверь постучали. Мы увидели его сквозь мутное стекло, и у меня задрожали коленки. Но я открыла. Он стоял на пороге, изо всех сил стараясь не смеяться. «Вы бы, – говорит, – полезным чем-нибудь занялись», – и улыбается. И не уходит. Стоит и смотрит, стараясь не смеяться. Я не могла пошевелиться, а Чипса за моей спиной начала рефлекторно мести пол веником, который был у неё в руках. Потом он сказал: «красивая помада» и ушёл. Я помню эту помаду, она была идиотского розового цвета и совершенно противная на вкус.

Судя по всему, он тоже умирал от скуки на своей работе. Потому что подыгрывал мне в моих бездарных попытках очаровывания. Помнится, с техническими науками у меня в школе сформировались не лучшие отношения. Не то чтобы я не любила алгебру, просто мы с ней были недостаточно хорошо знакомы. И мама наняла репетитора, который приходил по мою душу прямо к ней на работу. Как-то вечером меня истязали квадратными уравнениями, а мама за столом заполняла документы. Объект моих мечтаний пришёл поболтать с мамой про какой-то кирпичный завод и какую-то глину в мешках. Он говорил, а мама слушала и отвечала, не отрываясь от документов. А репетитор безрезультатно старался реанимировать мой несчастный расплавленный мозг. А я косилась на своего героя, и квадратные уравнения становились круглыми, треугольными – какими угодно, я всё равно не понимала их. А он сверлил меня глазами, сдерживая издевательскую улыбку, и видимо, ставил эксперимент, в какой же ещё цвет может окраситься моя физиономия под этим взглядом. А я ставила эксперимент, умру я или нет, если не буду отворачиваться.

Моя любовь длилась целых два года, потом мне надоело ошиваться до ночи у мамы на работе, и я затребовала собственный ключ от квартиры, чтобы идти после уроков сразу туда. Хотя, позднее, помнится, я приходила выгуливать кота, как будто в нашем дворе он ну просто никак не погуляет. И ещё мы встретились случайно, на улице, когда мне было уже семнадцать. И долго улыбались друг другу.

Аарон: 17 апреля 2003 года

Я приучил себя есть хоть понемногу. Мне пришлось прожечь в ремне ещё две дырки. Джинсы спадают. Санча и Тыква устали терпеть моё унылое общество. Майка ещё держится. Мы гуляем с друзьями и пьём. Точнее, я пью, а Майка делает вид, что пьёт. Она старается не выпускать меня из виду, но переживает напрасно. Со мной всё хорошо.

Аарон: 28 апреля 2003 года

Я знаю, что мы встретимся. Я не знаю, как потерял тебя в прошлой жизни и потерял ли вообще. Но нам дали ещё один шанс. Да, тут мы тоже не отличились, но не в последний же раз живём. Ещё есть возможность всё исправить. Я уже нашёл тебя однажды, найду и ещё раз. Я [неразборчиво] часами лежал на полу, изучая потолок. Я не знал, что существует ТАКОЕ безразличие. Но теперь всё хорошо. Мне осталось перекантоваться в этом мире несколько десятилетий – и я снова найду тебя, и на этот раз уже не потеряю.

Миа: 9 мая 2003года

Мне приснился странный сон. Странный и пугающий. Я смотрела на небо, а небо наполнялось водой, как бассейн со стеклянным дном. Чёрной грозовой водой вперемешку с тучами и грохотом. Я стояла, и мои ноги как будто врастали в землю, это крайняя степень оцепенения – когда ты настолько хочешь бежать, что не можешь пошевелиться.

Во сне меня часто охватывает гидрофобия. Я не помню, когда начала видеть эти сны, но какой-то первобытный страх воды жил во мне всегда. В детском саду, слыша «дети, строимся в бассейн», я превращалась в невидимку. Надо сказать, весьма успешно – меня регулярно забывали взять с собой, и я отсиживалась в каком-нибудь углу, пока все дети не вернутся. Но вот что любопытно – я не помню, почему боялась бассейна. Я никогда его не видела на тот момент, но что-то заставляло меня растворяться в воздухе при упоминании этого жуткого места.

Больше, чем бассейн, меня пугала только дверь с надписью «Театральный кружок» – тоже, надо сказать, какой-то странный, совершенно выдуманный и необъяснимый страх, заставлявший меня пробегать мимо этой двери со скоростью света.

Достингув возраста, щедрого на подвиги и провокации, я с чего-то взяла, что мой страх покинул меня вместе с детсадовским периодом. Нас, школьников-подростков, построили в пёструю шеренгу и повели в настоящий взрослый бассейн.

Я думаю, любой подросток подпишется под фразой «у этого мира кишка тонка заставить меня чего-то бояться». Я готова была выгравировать этот лозунг на фасаде дома или написать его у себя на лбу. Поэтому в числе первых героев прыгнула с вышки.

Последнее, что я помню – это переливающаяся поверхность воды, сквозь которую непрерывно искажалось всё помещение. Она была бело-серебристая, как расплавленное зеркало, как жидкое серебро, как космическая материя. Удивительная чёткость линий и пятен, и в то же время – совершенная невозможность разделить эти узоры на узнаваемые объекты. И мне казалось, что нужно сделать один рывок – и плёнка воды лопнет, выпустив меня на поверхность. Но с каждым движением моё тяжёлое тело опускалось всё ниже и ниже. А потом я почувствовала, как мои лопатки коснулись скользкого, прохладного кафельного дна. И от возможности дышать меня отделяли тонны воды и глухого шума. Сначала это было жутко. А потом страх растворился. И осталось только прозрачное осознание: это происходит со мной сейчас. Я повторила это, как мантру, два или три раза. Это происходит. Со мной. Сейчас.

А в следующий миг я сидела на борту бассейна, и меня колотило от холода. И до сих пор я не могу вспомнить, как там оказалась.

Я рассказывала об этом только братьям – у нас был такой негласный закон; мы делились чем-то страшным или тревожным только друг с другом, а не бежали жаловаться родителям.

Это любопытный факт, но моя выдуманная гидрофобия действительно покинула меня. Вода подарила мне полезную мантру и эффективный способ борьбы со страхами. Надо сказать, способ действовал многократно и безотказно. Весь фокус в том, что если ты чего-то боишься – ныряй в это. А потом замри и не шевелись. Почувствуй себя в настоящем моменте – и ты обнаружишь, что ничего страшного с тобой не произошло. Ты жив. Вот твоё тело, вот твои мысли, вот твой мир. Всё по-прежнему стоит на своих местах.

Аарон: 9 мая 2003 года

Я вспомнил, как около месяца назад ждал тебя. Мне показалось, что в квартиру кто-то пробрался, я стоял посреди кухни с пневматическим пистолетом и прислушивался к звукам. И вдруг тишина лопнула: в соседской квартире об пол с резиновым отзвуком стукнулся мяч, и мальчик крикнул: «маам, я пошёл». И я чуть не нажал на курок от неожиданности. И перед моими глазами всплыла картинка – вид из окна, когда ты уходила в магазин. Я смотрел тебе в спину и понимал, что скоро всё закончится: ты уйдёшь СОВСЕМ. Я не знаю, откуда взялась эта мысль – ничто не предвещало расставания. Но я увидел твою удаляющуюся спину и понял, что ты уходишь от меня.

Аарон: 10 мая 2003 года

Мы пробуем быть друзьями. Это очень плохая идея. Это лучше, чем совсем не видеть тебя, но так странно – теперь мне нельзя взять тебя за руку, например. И мы больше не разговариваем, как раньше. Ты в основном молчишь. И, кажется, ждёшь, когда же я уйду.

Я пришёл в гости, и ты включила какой-то студенческий фильм. Я смотрел сквозь сюжет, не особо вдумываясь. Какой-то мальчик встречается с какой-то девочкой, она встречается с кем-то ещё, вот он узнаёт об этом и страдает, а потом встречает другую девочку. В общем, мутная, неинтересная, совершенно бессмысленная короткометражка. Единственный ценный эпизод – когда в отчаянии мальчик выбегает на улицу, оглядывается по сторонам и видит газонокосильщика. И цвет в кадре инвертируется: крупным планом винты перемалывают в клочья красную траву, и из-под лезвий брызжет алый сок. Пожалуй, фильм имеет право на существование уже из-за одного этого кадра.

Полдня шарахался по городу в поисках ЧЕГО-ТО. Это у меня бывает, накатывает: хожу, ищу непонятно что… заглядываю в лица прохожих, вывески читаю, световые пятна рассматриваю… как будто меня зовёт кто-то, а я дорогу не помню. Останавливаюсь посреди улицы, как будто тут что-то должно быть, прямо ощущаю это… и ничего не происходит. В каком-то фильме была фраза: «я как будто всё время пытаюсь что-то ухватить, но оно постоянно ускользает»… Оно вот совсем рядом, вот как будто тут же, но в другом времени, что ли… это всё равно что через сотню лет стоять на месте, где был дом. Как будто он остался, невидимым, слабо осязаемым призраком.

Дождь, грязь, народ разноцветный суетится, становится компактным, помещается под крошечными навесами. «Всё те же и всё в том же». Как-то в такие времена я особо остро ощущаю свою непричастность ко всему этому… как будто я тут временно, как в прихожей стою в ожидании дворецкого с его суховато-учтивым «проходите».

Сквозь сумку что-то упирается углом в бок. Это «Парижский сплин». Я прихожу в библиотеку, достаю один за другим ящики и читаю все картонки подряд, интуитивно выписывая книги. Как будто ищу какую-то определённую, но не помню ни автора, ни названия… Я какой-то сыщик-маразматик: тщательно и скрупулёзно распутываю сложное преступление, но его суть и событийная канва уже давно покинули мою память, и осталась лишь преданность своему делу.

Миа: 10 мая 2003 года

После зачёта потащились с Тыквой на вокзал. Поездами и вокзалами болеем обе, поэтому и пошли успокаивать свои тоскующие по дороге души. «На сумрачном вокзале по ночам торжественно и пусто, как в соборе»… Идём по путям, я – по рельсе, Тыква – по шпалам. Поедаем кукурузные палочки. В сооружение, именуемое в народе матюгальником, нас просят немедленно покинуть рельсы, и впредь читать таблички, запрещающие подобные прогулки. Интереса ради отправились на поиски оных. Одну даже обнаружили. В кустах за вагонами, заселяющими запасные пути. Невольно пришёл на память допотопный ужастик из серии «кто кого, а главное – КАК – съел». Ну, знаете, такой, где компашка молодёжи, включающая в себя весь спектр архетипов, отправляется куда-нибудь в тёмный лес на уик-энд, и там их по очереди кушает какая-нибудь тварь. Комплект персонажей, как правило, стандартен: Герой (эдакий лидер с красочной физиономией); если же Герой по натуре своей ещё юн и пылок, то уравновесить его нужно присутствием Мудрого Дядьки, который периодически будет наставлять его на путь истинный. Есть и Героиня, вся такая положительная, милая и образцовая. Вероятнее всего, она тоже выживет, поскольку они с Героем втрескаются друг в друга по ходу событий, а классика жанра предполагает хэппи-энд. В финале обязательно покажут, как они поженились и живут долго и счастливо, храни их Спилберг. Далее: есть какой-нибудь трусливый тип, он у нас типа антигероя, всем постоянно делает пакости, со всеми спорит и, конечно же, принимает кучу неверных решений. А потом оказывается, что у него было тяжёлое детство, деревянный «Макдональдс», прибитый к полу, и вообще, он не хотел быть плохим, и обязательно исправится, но смерти ему всё равно не миновать. Так вот, в том фильме было нечто подобное, и какая-то мерзость, периодически выскакивавшая из воды, как бы сообщая зрителям: «глядите, как круто меня сделал мастер спецэффектов», скушала всех. Герой, чудом уцелевший, выполз на песок и упал в изнеможении, полагая, что сейчас пойдут титры. Вот тут-то им и закусило чудище морское. Фильм увенчался ржавой табличкой «купаться запрещено», установленной почти что в соседнем штате и заросшей мхами и плющами едва ли не эпохи прабабки морской твари.

Миа: 11 мая 2003 года

Мне подарили флейту. На случай если захочу стать бродячим флейтистом. Майка, прослушав историю появления подарка, испустила тоскливый вздох: «Вот смотрю я на тебя и понимаю, что вся жизнь мимо меня идёт».

Любопытно, что меня такая мысль иногда посещает, когда я смотрю на Майку. Мне с моего ракурса кажется, что вот у неё-то всё намного интереснее, чем у меня. Наверное, любой предмет зависти мнится таким необходимым только потому, что его у тебя нет. В противном случае ты его воспринимаешь как должное.

Миа: 15 мая 2003 года

/Здесь к странице дневника был приколот степлером двойной клетчатый лист с перепиской/

Майка: сегодня погода классная. Может, вечером у реки погуляем?

Санча: я не могу, у меня гости.

Майка: ну давайте хоть в воскресенье что-нибудь замутим?

Я: в воскресенье мы снимаем Тыквины глюки.

Майка: я помню, но не целый же день!

Санча: очень надеюсь.

Я: кстати, а сама Тыква где?

Майка: в «Сиднее», видимо, опять пирожки по 3,50.

Санча: я предлагаю быстро всё снять и пойти погулять.

Я: ага, с Тыквиным французом.

Санча: можно и с ним.

Я: а мне придётся таскаться со штативом, камерой и гитарой.

Майка: почему с гитарой?

Я: Тыква сказала, надо гитару. «Девочки, завтра снимаем клип. Принесите, пжалста, симфонический оркестр».

Майка: вопрос от тормоза. Что за француз?

Санча: она нашла какого-то студента по обмену, мальчик из французской провинции.

Я: я думала, мы снимаем сонет Лорки…

Майка: что-то я вообще ни хрена не понимаю…

Я: все оценили, как аспирант презрительно посмотрел на Тыкву, когда дверь раскрылась с деликатного пинка, и она нырнула за нашу парту?

Тыква: придумали сценарий для Лорки?

Майка: щас, шнурки погладим…

Санча: философу…

Майка: сегодня у него зелёные.

Санча: вчера был жёлтый галстук. До этого – бордовая рубашка и эти же идиотские брюки с ботинками под крокодила.

Я: Тыква, мы безнадёжно отстали от моды.

Санча: на парах чаще бывать надо.

Майка: не знаю – не знаю… Тыква вот рукава на ногах носит.

Тыква: очень, знаете ли, удобно. Так, что там со сценарием?

Я: как тебе такой вариант? Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Муравьед крадётся за аспирином. Из окна слышится Марсельеза. По карнизу ползёт паровоз, запряжённый в кошку. Сверху выбрасывают ящик с апельсинами. Муравьед останавливается, проникновенно смотрит в камеру и читает сонет Лорки. Апельсины поют Марсельезу. Луна падает и катится по мокрому асфальту, как люк от колодца.

Тыква: мне нравится. Беру.

Миа: 28 мая 2003 года

Во втором часу ночи в мою избу-читальню (для этих целей я оборудовала кухню) пришёл папа:

– Ну что, сколько разбитых сердец сегодня?

– Ни одного…

– Теряешь сноровку… А как там этот, как его зовут?

– Не знаю, «этого» недели три не наблюдала.

– Понятно, вычёркиваем.

Аарон: 7 июня 2003 года

Мама повезла меня в новую квартиру. Мы переезжаем через пару месяцев. Точнее, это они переезжают. Я вошёл в квартиру и внезапно понял, что никогда не буду тут жить. Не знаю, как объяснить это, это не антипатия к помещению, это чёткая уверенность в том, что оно не станет моим домом.

Аарон: 13 июня 2003 года

Мы с Джерри сидели под мостом. Он любит висеть на всяких мостах вниз башкой, и чтобы внизу была горная река с камнями или проплывала баржа, ну или чтобы мост держался на соплях. Иначе не интересно. Когда-то мы виделись тут же, и Джерри тянул меня залезть под мост, туда, на самый верх, сквозь решётку с замком. Я сказал «ну тебя в баню, я туда полезу, только если мне жить надоест». И вот, сегодня мы залезли под мост, и сидели на деревянной площадке с прогнившими досками, а внизу хрипела река. Я смотрел вниз и старался почувствовать хоть что-нибудь, чтобы хоть инстинкт самосохранения проснулся. Но страха не было. А потом я услышал, как на берегу поют кришнаиты. Я слышал массу страшилок про то, как люди отдают своё имущество сектам, но никогда не понимал, что в этот момент ими движет. Как можно настолько потерять мозги, чтобы добровольно всё отдать явным мошенникам?

Сегодня на мосту мне стало ясно. Они понимают. Когда они это делают – они всё понимают. Просто есть такое состояние, когда ты готов отдать всё, только бы у тебя вырвали всю эту боль из сердца, и ты просто сидел, тихий и умиротворённый, в тени деревьев, и пел мантры, раздавая прохожим буклеты и улыбаясь.

И тут у меня зазвонил телефон. Это была мама. Я ответил. Мама поинтересовалась, всё ли у меня хорошо. Я ответил, что да, всё хорошо, я гуляю. И мама задала вопрос, на который я не сразу смог ответить. Она спросила: «Ну ты же просто гуляешь? Ты там не под мостом каким-нибудь?» Я заверил её, что не собираюсь прыгать с моста, топиться, вешаться или бросаться под поезд. И долго думал, откуда это предположение возникло у неё в голове.

Аарон: 18 июня 2003 года

Я не знаю, [неразборчиво] твою мать, зачем это [неразборчиво] если всегда [зачёркнуто] и почему я не могу быть дебилом, которому всего хватает и вообще всё равно, [неразборчиво] к чёртовой матери.

Миа: 20 июня 2003 года

Сказка о Василисе не очень премудрой. Ещё одна ночь без сна. Тыква снова живёт у нас на кухне. Дружно рыдаем над учебником по синтаксису, который накануне переименовали в апокалипсинтаксис. Заливаем свою печаль смесью сублимированного кофе и кока-колы. Я обычно не ложусь, если спать остаётся меньше трёх часов. Поэтому сегодня Тыквина очередь спать. Итак, мы снова вместе: Тыква, я, галлон кофе, тонна конспектов и сибирская белая лиса. Тыква умоляюще теребит Коржика:

– Кооот. Ну коооот. Сделай за меня синтаксис! Вот в сказках у всех были животные-помощники. «Утро вечера мудренее», – подумала Василиса и легла спать. Просыпается – а за неё кот весь синтаксис сдал.

Аарон: 25 июня 2003 года

Однажды, ещё до расставания, мы свернули с центральной улицы чуть вглубь, во дворы, и шли среди совершенно невообразимых домов. Это были двухэтажные бараки из тёмных старых брёвен. У меня даже в груди защемило от желания попасть внутрь, посмотреть, как там. Ты сказала мне: «давай постучим в какую-нибудь дверь и попросимся в гости», но я побоялся.

Сегодня Джерри привёл меня в тот самый дом. Оказалось, у него там друзья. Меня представили. Это чудесное место, я был прав, когда мечтал сюда попасть. Архаические деревянные лестницы, древние двери и совершенно кинематографические персонажи.

Аарон: 26 июня 2003 года

Приехал Бакс. Случилась странная штука. Когда я вчера уезжал из дома, краем глаза увидел на лестничной площадке тряпьё и подумал сначала: ну вот, какой-то из местных наркоманов отдал концы от передозировки. Я решил, что если и так, то мне всё равно. Я не хочу в это вмешиваться, это не моё дело.