Прототип

Он быстро начал устанавливать взрывчатку. Иного способа уничтожения древних бункеров пока не придумали.

Невнятный шепот крался в тишине. Макс работал сноровисто, сосредоточенно и не сразу его расслышал.

Не нужно. Не нужно. Не разрушай…

Мгла внезапно трансформировалась. Ему показалось, что воздух вокруг уплотнился, принимая смутные очертания человекоподобных фигур, окруживших его со всех сторон.

Лиц он не видел, да и не пытался их рассмотреть. Жуть продирала ознобом, дыхание снова перехватило.

Он машинально вставил последний детонатор, выпрямился, глядя на едва различимые силуэты, сотканные из сумрака. Если уходить, то сейчас, немедленно. Но придется пройти сквозь них.

Не разрушай нас…

Чувство детской обиды, безысходного отчаянья вдруг вернулось, спазмом схватило за горло. Где же вы были, когда я молил о помощи, предлагая любую цену за спасение матери?!

В тот вечер он просил искренне, звал Прототипов, невольно давясь слезами.

Ему никто не ответил. Лишь рой блуждающих огоньков, обычно витающий между каменными столбами на вершине холма, проник в подземелье, окружил Максима, а затем вдруг отпрянул, словно таинственная сила с их помощью взглянула на мальчишку и… отвергла его.

Теперь он понимал – почему. Две эпидемии мнемовируса вывели четкую закономерность, не противоречащую информации из религиозных источников.

Веками Прототипы снисходили лишь к определенной возрастной группе своих последователей. Почему? Неизвестно. Но и смертельному заболеванию психики, получившему название «мнемовирус», подвержена только группа риска – люди в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет. Остальные словно не замечают болезни. Но это стало известно сейчас, а тогда, во время первой вспышки, никто ничего не понимал, не проводил никаких параллелей. Людей просто охватил ужас, наступил хаос.

Юрген Фринцгольф, возглавлявший десять лет назад Совет Просвещенных, дал выход человеческому страху, что называется, направил его в русло, указал на древние сооружения, как на источник таинственного заболевания.

Религия попала под безусловный запрет, большинство Святилищ было уничтожено, сельские регионы опустели, их население перебралось в город, эпидемия действительно резко сошла на нет, но лишь немногие знали, какую цену пришлось заплатить за это.

Тем вечером Максим вернулся из Святилища бледный, осунувшийся, со следами слез на щеках.

Отца он не застал. В доме царила гнетущая тишина. Он, не разуваясь, прошел через гостиную, заглянул в спальню родителей. Восковое лицо матери заставило его подойти ближе, забыть о только что пережитом жесточайшем разочаровании.

– Мама? – он наклонился, пытаясь уловить ее дыхание, машинально потрогал лоб и тут же отшатнулся, мгновенно осознав: она умерла!

Разум мальчика помутился. Он попятился, выскочил из комнаты, громко, хрипло закричал и тут же замер, зажимая рот ладонями: со стороны леса, через приоткрытое окно, доносился приближающийся рокот двигателей.

Он выскочил на улицу, снова замер. Свет фар резал тьму, петлял по проселку между деревьями!

Доктор на нас донес! – бухнула мысль, а три армейских вездехода уже въезжали во двор. С брони спрыгивали вооруженные люди в форме. Максим толком ничего не успел сообразить, как вдруг скрипнула дверь пристройки. Отец вышел на крыльцо, по привычке осенил себя знамением Прототипа.

Древний жест в сочетании с болезненным видом измученного горем человека вызвали мгновенную, яростную реакцию.

– Он инфицирован!

Грянуло несколько выстрелов. Максим видел, как медленно оседал отец, как пытался схватиться за шаткие деревянные перила крыльца, как срывались его пальцы, подкашивались ноги, тело грузнело, перекошенный рот хватал воздух…

Он закричал.

Военные уже окружили дом, ворвались внутрь.

– Тут мальчишка! – выкрикнул один из них, больно схватив Максима за плечо.

– И мертвая женщина! – донеслось из дома через открытое окно.

Высокий, белобрысый, худощавый офицер мельком взглянул на Максима, коротко обронил:

– Святилище подорвать. Мальчишку… – он окатил его пустым, выцветшим от усталости взглядом, – мальчишку пока изолируйте. Если не начнет буянить, заберем с собой в город. Все, времени не терять! У нас еще пять точек на маршруте!

Воспоминания лишь на миг овладели Шустовым. Теперь он отчетливо различал окружившие его призрачные фигуры, но думал уже не о них, куда важнее казались образы старика и пятилетней девочки. Вторая вспышка эпидемии в самом разгаре. Прошло десять лет, а история повторяется. Опять люди сходят с ума, и снова началась охота на ведьм. Всех, кто следует древним традициям, убивают. Специальные подразделения прочесывают материк в поисках уцелевших Святилищ.

Максим обвел взглядом сумеречные силуэты.

По-прежнему хотелось спросить: «Где вы были, когда я молил вас о помощи? Почему не защитили нас? Позволили умереть маме, не отвели пулю от отца?!»

Он сдержался, просто шагнул сквозь них, почувствовав, как тело окатило волной холода, смешанного со странным покалыванием кожи, выскочил в короткий коридор, выбрался через лаз.

Пар вырывался изо рта. Мглистые морозные сумерки уже прорезала полоска зари. Он отбежал метров на десять от холма, присел, коснулся сенсора.

Ударил взрыв. Центральную часть возвышенности выметнуло в небеса столбом ревущего пламени, перемешанного с землей и обломками желтоватого, похожего на старую кость материала.

Деревья вздрогнули, роняя иней.

– Святилище обезврежено. Окружаем дом. Всех, кто не в группе риска, брать живыми!

На командной частоте связи раздался недовольный голос Крамера:

– Шустов, не много ли на себя берешь?

– Они не больны! А мы не звери!

– Ты нарушил приказ!

– А мне плевать! – Максим все же сорвался. – Группа риска определена четко! Пока не разберемся, кто они, зачем пришли сюда, я не открою огонь на поражение!

– Ну-ну, – Крамер не стал орать. – Посмотрим, чем обернется твое своеволие?

* * *

Шустов добежал до низкой ограды. Взрыв отгремел, все стихло. На фоне разгорающегося рассвета теперь виднелась полоска леса, окутанная синеватой дымкой.

– Макс, они вернулись в дом!

– Еще сигналы? – он отдышался.

– Нет.

– Окружаем! Серж? – он переключился на второй канал.

– Ну?

– Девочку и старика не трогай! В остальном действуй по обстановке!

– Макс, ты нам руки вяжешь!

Шустов ничего не ответил. Он уже бежал к темной постройке, петляя между деревьями. Ставни в доме закрыты. Люди внутри.

Миллиган первым занял позицию, вжался в бревенчатую стену у двери. Давыдов обошел дом слева, Шевцов – справа, оба сейчас контролировали окна.

Шустов осмотрелся. Вершину холма окутывал дым. В безветрии он расползался облаком, крохотные огоньки исчезли. «Нет в них ничего мистического», – лихорадочно думал Максим. Каменные столбы устояли, только один рухнул, скатился по склону и теперь темнел у подножия.

– Дом окружен! – выкрикнул он. – Все, кто по возрасту не попадает в группу риска, могут выйти!

Некоторое время стояла глубокая тишина, затем дверь приоткрылась.

Вышла девочка. Ее бледное лицо не отражало эмоций. Рукава слишком большой куртки волочились по прихваченным инеем доскам крыльца.

– Иди сюда, – Шустов обозначил себя, поманил ее. – Не бойся.

Тусклый огонек промелькнул в проеме приоткрытой двери. Девочка, неотрывно глядя на Шустова, неуверенно спустилась на одну ступеньку и вдруг присела, сжалась.

Одновременно из глубины дома грянули выстрелы, резкие вспышки разорвали сумрак, одна из пуль ударила Максима в плечо, дикая боль мгновенно парализовала правую руку.

Он упал. Девочка не шевелилась. Миллиган рванул с пояса гранату, швырнул ее внутрь дома, схватил ребенка, кубарем скатился с крыльца.

Максим слышал взрыв, видел, как выбило оконные рамы, мимо пролетел дымящийся ставень, упал плашмя.

Пуля застряла в бронежилете. Он со стоном привстал, левой рукой подобрал оружие, пошатываясь, побежал к дому.

Из оконного проема ударила автоматная очередь, вспорола мерзлую землю под ногами. Стрелок резанул наугад, вслепую. Снова вспышки. Над головой срубило пару ветвей. Изнутри дома выталкивало дым, слышался чей-то крик, срывающийся на вой.

Миллиган не шевелился. Он закрыл собой девочку. На его спине расползалось темно-красное пятно.

На заднем дворике зачастили выстрелы. В пелене дыма вновь промелькнули и исчезли тусклые блуждающие светлячки.

Максим задыхался от боли и ярости. Рой огоньков внутри дома. Они не исчезли с уничтожением Святилища! Что делать?!

Он присел. Опаленная оконная рама тлела. В дыму слышались шаги.

Резко привстав, Шустов трижды выстрелил на звук. Раздался вскрик, что-то мягко упало на пол.

Сгустки холодного света рванулись к нему. Максим отпрянул, огоньки пронеслись мимо, закружили над Миллиганом и девочкой.

Короткая перестрелка на заднем дворе стихла.

– Шевцов?!

– У меня двое, – пришел немедленный ответ. – Держу позицию. Все под контролем.

Минус три? Плюс ребенок. Где же еще трое? Прячутся в доме?

Миллиган пошевелился, со стоном попытался привстать. Рой огоньков куда-то исчез.

Спасенная им девочка улучила момент, вывернулась из-под грузного, прикрывшего ее тела, и теперь отползала, с ужасом глядя на него.

– Живой?! – Шустов метнулся к другу.

– Макс, назад! – голос Сереги Серпухова раздался одновременно с сухим, отчетливым выстрелом его снайперской винтовки.

Пуля ударила Миллигану в голову, пробила шлем.

– Серж, ты что творишь?! – взвыл Шустов.

– Он инфицирован! Я видел! Эти огоньки, они…

Окончания фразы Максим не расслышал. Миллиган тряхнул головой, словно получил не смертельное ранение, а крепкий подзатыльник, пошатнувшись, встал на одно колено, резанул короткой очередью по обнаружившейся позиции снайпера.

Максим выстрелил машинально. Сработали рефлексы. Миллиган выронил оружие, но не упал, его лицо исказила гримаса, кровь сочилась из-под разбитого забрала боевого шлема, он улыбался, холодно, отвратительно.

– Всегда недолюбливал тебя, Макс, – он выхватил нож. – Они же просили, не разрушай Святилище! – слова с трудом вырывались из горла Миллигана, на губах пузырилась кровавая пена. – Ты их выпустил… – голос сорвался.

– Кого я выпустил?! – Шустов медленно пятился, держа Миллигана на прицеле.

Хрип. Налитые кровью глаза. Холодный отблеск стали.

Почему Серпухов не стреляет?! Ранен? Убит?

Девочка медленно присела, ее бледные бескровные от холода пальцы вдруг охватили рукоять автоматического пистолета, который выронил Миллиган. Она с трудом приподняла оружие, держа его двумя руками.

– Нет! Брось на землю! Тебя никто не тронет, – Максим замер.

Девочка хищно оскалилась. Ее гримаса в точности копировала выражение лица Миллигана. Проклятье… Они оба инфицированы?!

Макс понял: случилось непоправимое. Рухнул последний критерий, дающий надежду выжить хоть кому-то. Возрастные границы «группы риска» истаяли в морозном утреннем воздухе, исчезли, обернулись тщетой. Теперь уже точно не застрахован никто…

Девочка выстрелила. Пуля с треском впилась в бревенчатую стену дома.

Ее слабые руки ходили ходуном. Горячий, курящийся дымком ствол пистолета водило из стороны в сторону.

– Брось оружие! – Максим не смог выстрелить в ответ.

Миллиган двигался вяло, из ран хлестала кровь, его силы стремительно таяли, глаза утратили злобное выражение, подернулись поволокой, еще шаг и ноги подкосились, он рухнул на колени, судорожно дернулся и вдруг повалился набок.

Выстрел.

Еще один.

Шустов отпрянул за угол почерневшего сруба, вжался в стену.

Движение справа!

Он резко развернулся. Из дымящегося оконного проема неуклюже выбирался тот самый пожилой паломник. Его одежда была изорвана осколками, испачкана кровью. Перевалившись через подоконник, он мешковато осел на мерзлую землю, затем вдруг распрямился, заметил Шустова, окатил его полным глубокой ненависти взглядом, выдохнул непонятную фразу на незнакомом языке, бросился вперед, но нарвался на короткую автоматную очередь.

Тишина.

Она оглушила Максима. Все стихло, замерло, ни ветерка, ни шороха, ни звука.

«Где девочка?» – мысли вновь лихорадило. Перед глазами плавали багровые пятна. Он выглянул из-за угла, но увидел лишь три мертвых тела.

– Шевцов? Серпухов? Давыдов?

– Я тут… – раздался в ответ голос Сереги. – Зацепило… Миллиган, тварь…

– Где девочка?

– Да далась она тебе, Макс! К лесу побежала!

Шустов уже сориентировался по звуку голоса, пробежал с десяток шагов, увидел Серпухова, – тот сидел под деревом, двумя руками зажимая рану на правом бедре.

– Дай помогу!

Вдалеке зачастили выстрелы.

– Шевцов?! – Максим туго бинтовал ногу Сереги, стараясь остановить кровь, одновременно озираясь по сторонам.

– Я у холма, – пришел долгожданный ответ. – Двоих снял! – голос прерывался частым сбившимся дыханием. – Каменный столб пытались поднять!

– Сам как?

– Цел.

– Девчонку видел?!

– В лес убежала. Я выстрелил, но промазал…

На миг в душе Максима всколыхнулась острая горечь, сменившаяся неприязнью, словно он только что похоронил еще одного друга.

– Больше никто не ушел? – он заставил себя выцедить вопрос, сквозь сжатые зубы. – Что с Давыдовым? Почему молчит?!

– Он тоже в лес побежал. В него две очереди всадили, – бесцветным, утратившим нотки аффекта голосом ответил Шевцов. – Я сам видел. Две очереди, Макс! А он встал и ушел!

– Подгони машину! Серегу ранило!

Коммуникатор пискнул, автоматически переключаясь на другой канал.

– Шустов, что у тебя? Почему не докладываешь? – зло спросил Крамер.

– Сам не видишь?

– Нет. Видеосвязь отрубилась!

– Миллиган убит, – Максим не стал до поры комментировать обстоятельства его гибели. – Серпухов ранен. Давыдов, видимо, инфицирован, бежал в лес.

– Что с целью? – Крамера, похоже, не интересовали боевые потери.

– Уничтожена, – ответил Максим, немного приходя в себя.

– Возвращайтесь, – ответил Крамер. – Серпухова по дороге завезешь в больницу. А сам ко мне с докладом, понял?!

– У меня Давыдов без вести пропал!

– Я приказываю: возвращаться! – рявкнул Крамер. – Трупами и поиском Давыдова займется специальная команда. Они с технарями уже поблизости от вас.

– Понял… – Шустову не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Да и что он вообще мог сейчас сделать?

Вдалеке послышался приближающийся звук двигателя.

Солнце вставало над горизонтом, озаряя стылую землю и притихший лес.

Максим, закончив бинтовать ногу Серпухова, сел, бессильно привалился спиной к посеченному осколками стволу фруктового дерева и закрыл глаза.

Долгий трудный день только начинался.

«Операцию я провалил. Никого не спас. Лишь беды наделал».

«Поздно винить себя, – шепнул внутренний голос. – Ты выжил? Вот и радуйся…»

«Чему радоваться?» – угрюмо спросил себя Максим, глядя на черный дым, поднимающийся над разрушенным Святилищем Прототипов.

«А если бы послушал их, не взорвал? Что изменил бы?»

Внутренний голос почему-то заткнулся, больше ничего не нашептывал, а интуиция подсказывала: нет, Макс, ничего бы ты не изменил. Все предопределено давно, и явно не тобой. Ты – пешка. Усвой и не рыпайся, если жизнь дорога.

* * *

Обратный путь, от заброшенной фермы к городу, тянулся долго. Машину трясло на ухабах, Серега Серпухов сначала стонал, ругался от боли, затем вырубился, когда выехали на шоссе.

Машину вел Шевцов. Максим устроился на переднем пассажирском сиденье и мрачно смотрел по сторонам.

Идти на доклад в Управление совершенно не хотелось. Утренние события давили, смерть Миллигана отзывалась в душе саднящим чувством утраты, от мысли, что тот сейчас лежит в грузовом отсеке спецмашины, небрежно накрытый куском черной пленки, начинало сосать под ложечкой.

Что с Давыдовым, неизвестно.

Максима знобило. Под бронежилетом растекся синяк, но рука понемногу начала двигаться. Думать о провале операции, анализировать свои действия, мысленно критиковать или оправдывать их – занятие пустое. Он уже отправил короткий электронный отчет, приложил к нему файл видео с личного датчика, отчитался по минимуму, что называется, обозначил проблему.

Думать о грядущем попросту страшно. Пока существовали возрастные рамки группы риска, люди еще как-то мирились с происходящим, но теперь начнется массовая паника, а значит, и беспорядки.

Хотя почему? Разве правду откроют? Честно и прямо объявят, мол, ситуация полностью вышла из-под контроля?

Нет. Скорее промолчат, причем под благовидным предлогом. И ты промолчишь. Потому, что так надо. Но действительность все равно вылезет наружу и очень скоро. Шила в мешке не утаишь. Но на пару-тройку дней кризис оттянут, пока не появятся новые внезапные жертвы.

«Прижился ты, Макс, на государственных харчах, – мысли текли тяжелые. – Быстро все забыл. И не оправдывайся тем, что для тринадцатилетнего пацана после смерти родителей был открыт только один путь, в спецшколу, под опеку властей стремительно развивающегося города.

Кем вырос? Кому служишь?

Убийцу отца нашел? А ведь мог бы. Но нет, не искал. Постарался все забыть, похоронить в памяти. Вырастили из тебя послушного солдатика, а вот сегодня всколыхнулось прошлое, аукнулось».

Максим злился на самого себя. Внезапная рефлексия – болезненная, горькая, ничего уже не могла изменить. Ну, на самом деле, куда было податься тринадцатилетнему пацану? Растерянному, озлобленному, замкнутому, потерявшему все в один миг?

«Я ведь толком и не помню тех дней. После смерти родителей словно в черный омут затянуло. Дни мелькали мимо, серые, безликие. Помнилась лишь гложущая пустота в душе. Хотелось оставить все позади. Забыть».

И ведь начал забывать. Шли годы, он постепенно втянулся в новую жизнь, кошмар, как ему казалось, остался в прошлом. Школа с военизированным уклоном. Училище. Жизнь только начала налаживаться, Максим повзрослел, получил работу, появились друзья, он рос вместе со стремительно развивающимся городом и не думал, что прошлое вернется.

Вторая эпидемия мнемовируса началась внезапно, пару месяцев назад. Грянула, как гром среди ясного неба. А ведь первую вспышку неразгаданного, так и не изученного заболевания уже предали забвению. Древнюю религию извели, Святилища Прототипов уничтожили, но, как выяснилось, не все…

Шустов сам не заметил, что окружающее потускнело, выцвело, отдалилось. Усталость после бессонных суток взяла свое, и он ненадолго погрузился в тяжелый мир обрывочных сновидений, задремал под мерное покачивание, шелест покрышек и сиплый, баюкающий шепот хорошо отлаженного двигателя.

Он не понимал, где очутился. Замшелый бревенчатый дом выдавило из сумрака, он ощутил себя насмерть перепуганным, вжимающимся в стену.

Место незнакомое. Едва слышный, неразборчивый шепот крался мурашками по телу.

Мшистые нити свисали с деревьев, будто лохмотья разодранного снайперского камуфляжа. Необычно теплый для осенней поры ветерок лениво шевелил их, прикасался к лицу, шумел в кронах неохватных сосен.

«Кто тут?» – он медленно огляделся и вдруг заметил, как в сумраке, чуть выше кустарникового подлеска, между стволами деревьев беззвучно движутся сферические устройства, каждое размером с футбольный мяч.

Он затаил дыхание. Сферы, свободно парящие в воздухе, выглядели чужеродно. Форма их корпусов при внимательном рассмотрении оказалась далеко не идеальной, чуть приплюснутой по бокам, в этих местах выделялись расположенные попарно оружейные подвески, на них крепились какие-то трубки, под покатыми, слегка выступающими приливами брони скрывались датчики систем обнаружения, – такие аналогии промелькнули в рассудке, пока он в немом изумлении пытался рассмотреть загадочные устройства.

Внезапно над головой что-то раскатисто и протяжно громыхнуло.

Он инстинктивно присел, не отрывая взгляда от загадочных устройств, а те вдруг всполошились, метнулись в разные стороны, на лету огрызаясь лазерными разрядами.

Снова ударил гром.

Лес озарила ярчайшая вспышка синеватого полупрозрачного пламени, деревья внезапно вспыхнули, как спички, пытавшиеся скрыться устройства взвились куда-то ввысь…

…Глубокий судорожный вдох. Максим проснулся мгновенно, открыл глаза.

За окном машины бушевала гроза.

Ветвистые молнии рвали мрак, освещая стены ближайших зданий.

Холодный пот струился по телу. Сердце молотилось как бешеное. Обрывки острых шоковых впечатлений таяли медленно, неохотно, словно сознание старалось удержать их, запомнить.

Вспышка. Раскатистый удар грома.

На миг показалось, что над городом кружит плотная стая сферических механизмов.

Голова разламывалась от боли, виски пульсировали, окружающие предметы двоились перед глазами.

«Нет! Я не мог заболеть!» – бесконтрольный ужас нахлынул приступом тошноты, – заражение мнемовирусом не оставляло никаких шансов, а первым симптомом заболевания были именно видения, бредовые, никак не связанные с реальностью, отражающие некую несуществующую действительность.

Боль в голове медленно отпустила. Он искоса взглянул на Шевцова, но тот сосредоточенно вел машину по безлюдным улицам пригорода. Вокруг царили сумерки, словно сегодня рассвет и не наступал вовсе. Тяжелые грозовые облака клубились над городом.

Максим коснулся сенсора стеклоподъемника. Холодный осенний ветер ворвался в салон, омыл лицо влажным, отрезвляющим прикосновением, снимая одурь кошмарного сна.

Все в порядке. Это просто гроза.

Взгляд Максима постепенно прояснился. Мимо проносились мокнущие под проливным дождем здания. «Сколько же я проспал? Час как минимум. А казалось, только на мгновенье закрыл глаза».

Проливной дождь рушился сплошной мутной стеной, полоска электростатического «дворника» едва справлялась.

Грозы над мегаполисом – не редкость, даже осенью. Синоптики говорят, что виной всему так называемый промышленный туман. Выбросы сотен предприятий, пыль, частички сажи, – все это способствует образованию облачности, ускоряет процесс конденсации влаги, возникновению частых электростатических пробоев, – проще говоря – молний.

Максим тряхнул головой, поднял ветровое стекло. Перед глазами все еще стыли образы чуждых механизмов, яркая вспышка, горящие деревья, замшелый сруб.

Он не хотел допускать мысли, что заражен мнемовирусом. «Гнать прочь!» – угрюмо думал он, пытаясь разглядеть за стеной дождя знакомые контуры здания Управления общественной безопасности.

Глава 2

Домой Шустов вернулся лишь поздно вечером, усталый, злой и голодный. Остаток дня ушел на составление отчетов, обязательный, придирчивый медицинский осмотр, психологические тесты, – все же он побывал в Святилище и выбрался оттуда. «Эка невидаль», – раздраженно думал Максим. Неприятные процедуры отнимали время и нервы. Одно радовало: с Генрихом Крамером он так и не встретился. Тот куда-то уехал и не появлялся в своем кабинете до конца рабочего дня.

Открыв дверь квартиры, Максим включил свет, поставил на пол баул с экипировкой (всегда забирал снаряжение домой, зная: в любой миг могут позвонить, поднять по тревоге), снял куртку и прошел на кухню.

«Продукты купить забыл!» – запоздало опомнился он, но делать нечего, в холодильнике пусто. Поставил чайник на электрическую плиту, сел за стол, угрюмо разглядывая замысловатый рисунок пластиковой отделки, выполненной в стиле «хай-тек». По стенам и полу змеились стилизованные компьютерные шлейфы, в замысле дизайнера они соединялись с футуристическими сервоприводами, примерно в метре от пола начинали ветвиться, оплетая окно, обвивали ножки стола, вползали на столешницу.

«Устал… Смертельно устал…» – второй месяц Шустов бывал дома только урывками, эпидемия мнемовируса, внезапно накрывшая город, сломала все: уклад жизни, привычки, планы.

Он взъерошил короткие волосы, вспоминая утренние события.

Надорвалось что-то внутри. Миллигана жаль. Давыдова тоже.

Образы роились в сознании.

Выстрелы семилетней девочки больно задели Максима, хоть пули и прошли мимо. Они убили надежду. Наглядно доказали: все будет только хуже. Он запомнил ее глаза, выражение лица, – сначала детский испуг, и вдруг – необъяснимая, взрослая, вполне осознанная неприязнь, даже ненависть ко всем окружающим…

Чайник вскипел, сипло выдохнул облачко пара, плита автоматически отключилась, но Максим даже не шевельнулся, – он смотрел на творение неизвестного ему дизайнера, а перед глазами все плыло, рассудок погружался в серую муть, компьютерные шлейфы и гибкие механические конечности вдруг пришли в движение, формируя образ из пригрезившегося по дороге в город кошмара.

Он просто оцепенел от неожиданности. Разум плел замысловатые нити галлюцинаций, выталкивая на первый план восприятия жар пожирающего деревья пламени и образы чужеродных устройств, пытающиеся вырваться из зоны поражения плазменной вспышки.