Филарет. Историческая повесть в стихах

Филарет

Историческая повесть в стихах

Татьяна Гаврилина

© Татьяна Гаврилина, 2018

ISBN 978-5-4490-8284-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Москва

1601

Москва едва вступила в новый век,Как на нее посыпались напасти.Прошла зима. Сошел последний снегИ, молниями распоров на частиНебесный свод, обрушилась вода!Дождь лил и лил. Тянулись дни, недели….Народ терял терпение:– Когда прояснеет?Но за сырым апрелемПоследовал такой же гиблый май.Поля прокисли, слабенькие всходыОвса, пшеницы, ржи – весь урожайГнил на корню из-за дурной погоды.На хлеб, что сохранился в закромахВпрок, на посев, купцы взвинтили цены,И голод мял и тер на жерновахИстории и день, и ночь в три сменыЛюдские жизни. И народ взроптал!Усилились погромы и разбои,И всяк, кто на ногах был, стар и малШел бездорожьем со своей бедоюВ Москву – к царю с протянутой рукойВ надежде раздобыть кусочек хлеба,Но наливалось новою грозойИ новым ливнем пасмурное небо.И не было конца такой весне.Крестьяне вымирали деревнями.И вся дорога, что вела к Москве,Пестрела бездыханными телами.Над городом повис тлетворный смрад,Им пропиталось каждое жилище.– Царь – душегуб! Он в бедах виноват!Он – Годунов1! – злословил каждый нищий.Сошлись на тайной вечере князьяИ давние противники Бориса:– Царь духом слаб! Бездействовать нельзя! —Решали заговорщики: – Нет смысла!– Да и не нашей крови он, мурза!– Трон захватил коварством и обманом!– Кто против Годунова? Все!!! Кто «за»,Чтоб государем Федор стал, Романов?Все согласились: – Федор – знатный муж.– Романов к трону ближе всех по крови!– Он честен сердцем! Он корысти чуждИ духом храбр, и крепкого здоровья!Но Годунов зря время не терял —Он поощрял доносы и наветы,И сам нередко подло поступал,Желая сжить кого-либо со света.Борис не первый год жил при дворе.Как азиат, он признавал не право,А ловкость, хитрость, силу и расчет.Ему уже давно мешал Романов.Он понимал: Романов – царский брат,Пусть сводный, но и этого не мало!И за его права горой стоятИзвестные фамилии, и раноИль поздно – люди эти задурят.Ну, а травить царей они умеют,Всего и дел-то – выбрать нужный яд….И царь призвал на помощь казначеяНе своего – Романова слугу,Осыпал его милостью и ласкойИ приказал сокрыть в глухом углуИх дома куль с сухой, душистой травкой,Потом сложить донос: – «мол, на царяРомановы – опасные злодеиГотовят лихо – варят втихаряОтвар из трав. По виду это зельеНе что иное, как смертельный яд».Царь протянул кошель:– Твоя награда!И перевел на казначея взгляд:– Теперь ступай и сделай все как надо!Сыск учинял окольничий царя.Он тряс перед Романовым доносом,Тот возражал:– Клевещет кто-то, зря!Пустое! Вот кладовка. Это просо,Это пшеница. Все запасы впрок!Хозяюшка, накрой-ка стол для гостя!Но гость направил палец на мешок:– А это что? Придуриваться брось мне!Суд над семьей Романовых был скор.Романов Федор силой, по навету,Пострижен был и внове нареченПеред людьми и Богом – Филаретом.2Царь рассудил:– Уединенный скит —Антониева пустошь… Чем не место,Чтоб Филарет был всеми позабыт.Нам с ним вдвоем в Москве давненько тесно!

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Антониев Сийский монастырь

1601—1604

I

– Что встал как столб? Пошел отсюда прочь!Да прихвати с собой пустые миски! —Монах метнулся к приставу: – Помочь?!У! – кулаком затряс он: – Пес Борискин!Уйди! Да затвори плотнее дверь!Бориска мыслил, что он самый хитрый,Но похитрей его сыскался зверь!Эй, пристав, ты слыхал, царевич Дмитрий3Не помер. Нет! Жив! И вернуть готовСебе и трон, и шапку Мономаха.Попрыгает еще твой Годунов.Ждут его шею и топор, и плаха.Сел на скамью:– И я дождусь уже!Мне зримы, пристав, и твои напасти…– Брось, Филарет, монаху о душеПристало думать…. А ты все о власти, —Прервал его с усмешкой Воейков.4– Слыхал я, – он воззрился на монаха, —От чересчур болтливых ходоков,Что Дмитрий этот – выходец из ляхов.– Врут! – Филарет зевнул.– Еще есть слух, —Продолжил пристав, – и такое треплют,Что вышел он из ваших бывших слуг,Что Гришка он, фамилия Отрепьев!5Монах вскочил:– Отрепьев?! Брешешь пес!Не много ли вкруг Дмитрия тумана?– Что сам слыхал, то и тебе принес!А ты никак взволнован? Эй, Романов!Ты меня слышишь? Слышишь или нет?Ну, что ты, как бодливая корова,Уставился? Сознайся, Филарет,Что для тебя молва эта не нова!– Да помолчи ты, Воейков, я слышу! —Монах был тих: – Ступай! А я вздремну.Усердье, братец, может вызвать грыжу.Ну, – он прикрикнул, – прочь! Иль прокляну!Затряс большим тяжелым кулачищем:– Вынюхиваешь все, юлишь как пес!И, выпучив на пристава глазища,Поднес ему кулак под самый нос.Тот не смутился:– Слышь, я разумею,Что ты все знал о Дмитрии. Ведь так?!А про себя смекнул, – «такой, скорее,Прибьет, чем скажет. Осмелел монах,Переменился, дерзок стал и вздорен.Ой, чувствую, не зря это, не зря —Топтун завелся. Он и носит с волиИзмену в скит. Уведомить царя?!Нет! Нет! Спешу! Здесь надо все проверить,С кем видится, беседуют о чем…,– И Воейков два шага сделал к двери:– Со временем дознаюсь обо всем».– Ну, прощевай, пока! – и пристав вышел,Прислушался, вогнал в скобу засов.– Вот так-то, – буркнул, – будут тебе мышиКомпанией на несколько часов.

II

А Филарет один в своей келейкеХолодной, полутемной и сырой,В потертой рясе, в старенькой скуфейкеМетался от одной стены к другой,И вместе с ним метался свет лампадки —То замирал, то вновь пускался в пляс.Теперь он знал, каким бывает шаткимБлагополучье. Уж в который разпытался он сыскать беды начало.Был молод, смел, был к подвигам готов,Учен, но глуп, молился Богу мало,Не опасался хитростей врагов.Был и народу, и царю угоден,Надеялся судьбу держать в узде!Но как удержишь, если за поводьяЕё не сам ты водишь, а злодей.– И вот я где! Враги мои, смотрите, —Развел он руки, – это Сийский скит,Сам я – монах, чернец, а мой мучитель, —Он сжал виски, – гонитель мой царит!Но разве не должны мы были вместеДелить с ним власть? Да он мне клялся в том!Он обещал! А сам опутал лестью…И я поверил! О, я был глупцом!Он встал к стене, уперся в брус затылком,Подумал: – «где-то так же вот женаМонашествует в Заонежье, в ссылке…Ну, ладно я! Ее-то, в чем вина?!В чем дети пред Борисом виноваты?Их-то за что всех в Белозерский скитСослал злодей?! Но близок час расплаты,За всех за них Отрепьев отомстит!Все в скорости должно перемениться…Ужо дождусь!» – монах взглянул на свет:– Темнеет, солнце рано здесь садится, —И к образам склонился Филарет.Лились слова в холодный сумрак кельиИ слышалось: – «…храни их, не покинь,Дай силы мне…, – и, распрямив колени,Трехкратное: – Аминь. Аминь. Аминь».

III

Тянулись дни в тоске, в смиреньи внешнем,В молитвах, в покаянии, в постах,Но теплилась в его душе надежда,Что ссылка не конец пути – этапИ завершенье прежней ровной жизни.А все стерпеть ему достанет сил.Куда трудней, бежать от скорбных мыслейО всех родных, кого Борис сгубил.А их немало – мать, отец, три брата,Их жены, дети, члены их семей.«До всех добрался, душегуб проклятый,Боится, что мы родом познатней,Что на престол имеем больше права,Чем он, досель безвестный Годунов…»Он вспоминал семью, детей ораву —Горластых забияк и драчунов;Хозяйство, дом, что срублен был добротно,Конюшню, красногнедых рысаков,Рыбалку, соколиную охоту —Все то, что отнял силой Годунов.

IV

Раздумья дня сменялись сном тревожным,Удушливым, и снился всякий разЕму один и тот же осторожный,Опасный зверь со злобной парой глаз.Зверь водит носом, он кого-то ищет,Крадется в предвкушении борьбы,Один прыжок – и вот с оскалом хищнымОн перед ним, поднялся на дыбы,Когтями впился в плоть, отбросил к двери…– Жаль, дверь закрыта! Где же Воейков?И вдруг он видит пред собой не зверя —Пред ним в звериной шкуре Годунов!Царь – оборотень! Вот она разгадкаЗлодейств Бориса! Это точно он!!!И, распахнув глаза, готовый к схватке,Он понимал, что это только сон.Всего лишь сон, но так на явь похожий,Как неподделен крик, животный страх.– Вон и мурашки, – он взглянул на кожу, —И липкий пот, и боль, и дрожь в ногах.Ему хотелось выть, как волк на звездыПротяжно воет, вскинув морду ввысь,И подступала мысль, что слишком поздноНадеяться, что ладной будет жизнь.– Нет! Не хочу! Зачем мне жизнь такая?Мой дух убог, он немощен от бед.Пошли мне смерть, – ко Спасу подступая,Все больше распалялся Филарет.– Зачем унижен я? Зачем заброшенТобою в дикий и безлюдный край?В чем пред Тобой я провинился в прошлом?Что искупаю? Ну же, отвечай!Молчишь? Молчи! Да я и сам все знаю!И на скамье, свернувшись калачомИ глаз до бела света не смыкая,Он все лежал и думал о былом.

V

Он вспоминал себя. Какой был щеголь!А как любил обхаживать девиц!И мало кто из них морали строгойПридерживался, но…– Женись! Женись! —Ворчала мать и к месту, и не к месту:– Довольно с тебя славы вертуна.Берись за ум! Пора! Отец невестуДавно сыскал! Из Шестовых6 она.Он возмущался:– Нет во мне охотыС женой скучать. Вот нагуляюсь всласть…Но оженился, не прошло и года,Уж шибко Ксенья по сердцу пришлась —Умна, мила и статна, и здорова —Все в меру, не добавить – не отнять,И вздорною бывала, и покорной,И пожурить могла, и приласкать.Была в заветных умыслах подмогой,Но с горечью корила всякий раз:– Ой, Феденька, ты не боишься Бога,А ведь ему все ведомо про нас.– А, может, нет! – смеялся он: – Дуреха,Ему на всех на нас не хватит глаз.Ты лучше языком поменьше трекай,А то услышит кто не в добрый час.Но Ксенья не сдавалась:– Федор, любый,Не искушай судьбу, остерегись,Боюсь я, кабы ни случилось худа…Он обрывал ее:– Жена, уймись!Она смирялась, но смотрела строго,Вдруг принимаясь заново пенять:– Какой ты, Федор, нравом твердолобый!А он сердился:– Полно зря болтать!Семейных уз боялся он напрасно.Родился сын, потом за сыном – дочь…Другие были дети…. О, как частоКазалась им двоим короткой ночь!Он избегал о том воспоминаний,Гнал прочь, но нет, не мог их побороть,И прежние забытые желаньяТерзали дух и изнуряли плоть….

VI

Но наступало утро и смотритель,Как и вчера, как много дней подрядВходил без стука в келью:– Жив, хулитель,Царя Бориса?! Что молчишь? Не рад!?И мне, поверь, совсем не до веселья!А, впрочем, нам друг друга не понять…И, густо изрыгая дух похмельный,Надсмотрщик жалил:– Мягко было спать?И так – без перемен шел год за годомВ краях далеких, средь людей чужихИ, если б ни услуги доброхотовИз пришлых богомольцев, о родныхОн не имел бы никаких известий,Не знал бы, живы ль дети и жена,Что с младшим братом, и каким бесчестьямПодверг их всех коварный Сатана.Но Воейков служил Борису верноНе за коврижки, он служил за мздуИ проявлял усердье соразмерноВознагражденью. Он привык к труду,Знал свое дело. Чтоб не быть в накладе,Он наблюдал, подслушивал, следилИ все царю отписывал в докладе,Надеясь всякий раз, что угодил.Но Филарет был узником особым.Царь сам его о том предупредил:– Не проморгай, бди за монахом строго,Гляди, чтобы чего не натворил!И пристав не дремал, провел дознанье,Обдумал факты… Мысль и подалась:– Конечно, богомольцы! Их свиданьяС Романовым – и есть живая связьМонаха с волей! Значит, так про ГришкуОн все и сведал, – понял Воейков:– Включу в доклад царю – не будет лишку!И расписал все, не жалея слов.

Москва

1604

I

Царь испугался:– Вот как! Не забытыРомановы в Москве. Народ их ждет!И приказал в ответ: – «… закрыть приход,Романова возвесть в архимандриты…».– Как я могу к нему быть милосердней? —Вскипел Борис:– Он должен быть сокрытОт всех! Пускай еще усерднейПсалтырь читает, а то много мнитСам о себе, надеется расстричься,Утраченные почести вернуть…Нет, Филарет, такого не случится! —воскликнул Годунов:– О том забудь!Не быть тебе помехой мне и сыну,И лучше на моем пути не стой.Мне было б легче свесть тебя в могилу,Чем так вот канителиться с тобой.И свел бы! Но боюсь усилить ропотСреди бояр. Боюсь озлить народ.Нет трепета ни в ком! Уже холопыСтрочат доносы на своих господ.Кругом враги…. А сколько из них скрытых?Всех нужно до единого сыскать! —Царь посмотрел на стопку челобитных:– Спускать нельзя! В острог всех и пытать!Пытать! Боярам больше веры нету.Я чувствую их сговор за версту!И он вернулся в мыслях к ФиларетуИ дописал письмо: – «… держать в скитуБез послабленья, чтобы ни случилось.Пусть служит Церкви, Богу, Небесам…»– А здесь, – развел он руки, – я и милость,и наказанье воздаю. Все сам!

II

И воздавал! Казнил кого за дело,Кого по ложной кляузе за зря,И мало чье семейство уцелелоНетронутым по милости царя.Москва роптала:– Царь ума лишился!– Осунулся, нет на царе лица!– Опаслив стал, уж год как затворилсяВ Кремле, не кажет носа из дворца!Сгустились слухи над Москвой, как тучи:– Царевич Дмитрий жив! Жив и здоров!– Нет, не было с ним никакой падучей.– Довольно мы слыхали брехунов!– Да то не Дмитрий! Гришка или Семка!С огнем играют, лезут на рожон!– Царевич Дмитрий был еще ребенком,Когда убийца ткнул его ножом.– Все враки это! Парня не убили!Погиб тогда мальчонка, но другой…А Дмитрия Нагие схоронилиОт Годунова!– Мальчик был больной!Был слаб! А этот чересчур проворныйИ на царя нисколько не похож.Нет, то не он!!!– Царевич сам по горлуВ припадке полоснул себя….– Вот ложь!!!Все Годунов! На нем оно – злодейство!– Не мог царевич сам себя убить!– Лют Годунов! Знатнейшее семействоРомановых посмел искоренить!– Трон занял через кровь, а не по праву.– Забился и сидит в норе, как крот.Ну, ничего и на него управуЦаревич Дмитрий вскорости найдет.

III

Борис боялся всех – бояр, народа,Юродивых, ведуний, колдуновИ Cамозванца. Вот уж больше годаНе появлялся он средь крикунов.Он вспомнил ведьму старую.– «…ты грешен,Кровь на тебе», – трясла она клюкойИ все твердила:– «царь ты – царь потешный.Не долго ждать, нас примет царь другой».Он отскочил тогда от полоумной.– Прочь! Прочь! – вскипел:– Эй, вырвать ей язык!Но ведьму заслонил народ:– Не вздумай!Блаженная она! – разнесся крик.Он с той поры не покидал покоев.– Нет, нет, – твердил, – моя вина не в том,Что Дмитрий мертв. Он сам своей рукоюУбил себя. Моя вина в другом.Кем был я? Царским шурином. Как лестноБыть тенью слабоумного царя,Всегда покорной и всегда полезной.Но должен ли я был стараться зря?И все что знал, что было мне знакомоИ дорого в теченье многих летВзять и отдать кому-нибудь другому?Пусть меня судят за ответ мой: – Нет!Пусть упрекнут фамилией безвестной,В злодействах обвинят, моя винаВ том, что я алчен был, корыстен сердцем,Что страсть моей души была темна.Я жаждал власти полной, абсолютной!Я предавал друзей, казнил врагов,Казалось мне, что властвовать нетрудно.Я ошибался! Тяжелей оков,Чем доля государя, нет на свете!Отречься?! А что дальше? Вот вопрос!!!Меня ждет постриг. Ну, а как же дети?И царь вздохнул:– Нет! Лучше на погост,В небытие! Так будет много лучше!Я уж и зелье для себя припас.Ну, а пока вернемся к дням насущным.И он себя спросил в который раз:

IV

– Кто? Кто на самом деле Cамозванец,Что свою жизнь не ставит даже в грош?И чей он будет – свой иль иностранец?На первый взгляд не сразу и поймешь.Допустим, это он – Отрепьев Гришка, —Продолжил размышленья Годунов, —Но, кто тогда так обольстил парнишкуОт роду лишь семнадцати годов,Что он свершил такое преступленье —Царем назвался!? Вряд ли б он посмелТак далеко зайти без одобреньяСамих бояр. Кто в одиночку смел?!Безумец!? Нет! Виной всему поляки —Их нездоровый, зверский аппетит!Да! Их король давно желает дракиСо шведами. Конечно!!! Он мне мститЗа то, что я от драки отказался.Пусть сам воюет с ними! Мне войнаСо Швецией, – Борис разволновался, —Иль с той же Польшей вовсе не нужна.Пусть все решают сами, меж собою!И все-таки, мог иль не мог корольНастолько вдруг проникнуться игрою,Чтоб своему – поляку выбрать рольЛжедмитрия? Мог иль не мог? Как сведать?Пожалуй, нет! Он должен был смекнуть,Что, вызнав все, Русь в гневе может к шведамНа полном основании примкнуть.Выходит, это все-таки Отрепьев! —Сдавило грудь, в лицо ударил жар, —– Видать, не зря, не зря в народе треплют,Что Дмитрий – это заговор бояр.Король в тени. А что он потеряет,Когда исход окажется плохим?Немного средств! Ведь Гришку он снабжаетДеньгами. Мне сдается, что и РимОхотно Cамозванцу потакает.У Рима свой к России интерес.А Гришка – он не только обещает,Он наизнанку крестится! Балбес!Пора найти, пора поймать злодея! —Борис ударил кулаком о стол.– Никто не смеет, нет, никто не смеет, —Вскричал он, – у меня отнять престол!!!Пытать и вызнать все у иноверца!Бояре мне ответят головой!Вдруг образ убиенного младенцаВозник пред ним. Борис взмахнул рукой.

V

– Зачем ты здесь?! Зачем?! Прочь! Прочь! Изыди!Я знаю, тебя нет! Ты – тень, туман.Не подходи! Эй, кто там? Помогите!!!Басманов,7 посмотри, кто это там!– Где, государь? – он осмотрел покои.– Здесь никого!– Ты смотришь не туда!Вон в том углу, – царь указал рукою, —– Смотри, смотри! Ты видишь его? Да?– Нет, государь! Сквозняк качает полог, —Он подошел и приподнял парчу.– Да как же, нет! Вглядись, вот он – ребенок.Гони! Я его видеть не хочу!И Годунов закрыл глаза ладонью:– Он здесь еще?(Басманов промолчал).– Гони его! Гони! Иль ты не понял?Басманов, ты прогнал его?– Прогнал!– Ну, слава Богу! – царь перекрестился:– Который день приходит и молчит.– Борис Василич, мальчик вам примнился, —Вдруг возразил Басманов: – Кремль закрыт.– Ты ничего не понял, воевода!Закрыт иль нет – мальчишке все равно!Мне говорить с тобою нет охоты.Ступай и занавесь плотней окно.Басманов вышел, постоял у двери,Прислушался. Не слышно голосов.– Блажит Борис, – Басманов был растерян,– Закроется и кряду столь часовСидит впотьмах. Тут не один мальчишкаПривидится, а нечто пострашней, —Вздохнул Басманов:– Царь, пожалуй, слишкомОпаслив стал, пугается теней.А царь хворал. Но лекарь правил тело,А у него недужила душа,И с каждым днем все более чернела,И нечем было душу утешать.В ней что-то безвозвратно надломилось,Лишив притока новых свежих сил,Оставив боль, что с давних пор копилась,Да тяжкий грех, что он не отмолил.Стал белый свет царю совсем не милым,А по округе разнеслась молва,Что Годунов с нечистой связан силой,Что у него дурная голова.– Бес, не иначе, над царем глумится!– Изводит! – говорили шепотком.– Какого-то мальчишку он боится.– И поделом ему, и поделом!!!

VI

А Годунов сидел в Кремле без дела,Перебирая в мыслях воевод:– Мстиславский8 плох, воюет неумело,Под Новгородом встал, да письма шлет.Ни одного нет на победу шанса, —Вздохнул Борис:– Чего он только ждет?Войск вдвое больше, чем у Самозванца!Нет, пишет снова: – «… надобно еще…».И Дмитрий Шуйский9 тоже с СамозванцемНе хочет встречи – медлит воевать,И не идет к Мстиславскому. Под БрянскомСтоит и пишет, тоже просит рать.Ужели сговорились меж собоюИ оба мне в глаза пускают пыль? —Раздумывал Борис:– Вон сдал без бояМосальский10 Лжецаревичу Путивль.Сдается мне, лукавят воеводы,Потворствуют разбойнику, юлят.И никакой не видно в них охотыСниматься с мест и в бой вести солдат.В войсках разброд. Князья не держат словоИ ездят к самозванцу на поклон.Донос пришел, что будто Салтыковы11Лжедмитрию отдали крепость Крон.Не вывел змей… Теперь вот весь искусан…Василий Шуйский12, как и брат, хитрит,Плетет измену во сто крат искусней,Таит одно, другое говорит.Ни одного хорошего известья,Ни одного! О, как же я смешон!Какою ложью и коварной лестьюЯ был все это время окружен.И вот все растворилось в одночасье…Как жадно я глотал всевластья хмель,Не распознав в нем страшного несчастья.О, как похмелье тяжко мне теперь!Борис вздохнул:– Моя душа в унынье,Ей не осилить более ни дня.И он подумал с нежностью о сыне:– Быть может он удачливей меня.Ну, вот и все! Тебе меня не жалко? —Борис взглянул на тень:– Ты здесь давно?Ну, что ж смотри! И он, наполнив чарку,Вдруг выпил яд бесстрашно как вино.

Путивль

1605

Все в сборе: Шереметьев13, Салтыковы,Голицыны14. Лжедмитрий на коне.Любимый воевода Годунова —Басманов остается в стороне.Не видя пользы от своей отвагиВ войне, в которой не было врагов,Где все свои, он изменил присяге,Что взял с него когда-то Годунов,Нарушил обязательства и клятвуБыть верным государю.– Как я мог? —Он укорял себя, – я – воин ратныйПоверить в то, что Дмитрий – не подлог?!Ведь я все вижу! Вижу, непохож онНа Дмитрия – мал ростом и крепыш,Рябая и веснушчатая рожа,И некрасив лицом и грязно-рыж.– Нет, – отступил Басманов, – невозможно!Царь ряженый! Он – лжец! Он просто шут!И спохватился:– Все! Теперь мне поздноО том кричать. Меня или убьют,Иль назовут при всех умалишенным, —Он оглядел собравшихся бояр:– Здесь все играют подданных… ПритворноВнимают Самозванцу. Вот скандал!!!Он вдруг услышал шепот СалтыковыхИ обомлел. Забились в головеСлова:– Убили сына Годунова!Убили Федю!!! Кто? Кто там в МосквеРешился на такое преступленье?Что сотворили? Ох, и подлецы! —Кипел Басманов:– Нету им прощенья!И горестно вздохнул:– Грешат отцы,А искупают их ошибки дети!Да разве Федя, Федор виноватВ грехах отца, чтоб за него в ответеБыть пред людьми? Да что ж они творят?Он вдруг представил на минуту лица —Молчанова15, а с ним других князейИ сокрушился:– Как! Как мог ГолицынЗа дело взяться, гаже и грязнейКоторого быть средь людей не может!Плох был Борис – злодей, боярам чужд.А кто они? Иль совесть их не гложет?Иль нет вокруг иных забот и нужд?Лжедмитрий – плут, его забудут скоро,Как только он свою исполнит роль.Его сметут потом все той же своройИ всем объявят – «Самозванец – голь».Парнишку жаль… Годами он, как Федя,И, как зверек, опаслив, я гляжу.Ну, что мне делать одному на свете?Возьму, да Самозванцу послужу!Решить – решил, но был душой не весел,Печалил душу совести укор.А Самозванец Гришка через месяцПо-царски въехал на кремлевский Двор.

Москва

1605

I

Входи. Садись. Отрепьев зорким взоромВзглянул на Филарета. Сел на трон.– Я пригласил тебя для разговора.А, что ты в самом деле удивлен?– Признаться не хотелось верить вздору, —Монах взглянул на Гришку:– Думал, врут!– Нет, просто это все пришлось мне впору —Одежды, шапка. Сапоги не жмут!Ну, а потом, (да ты держись смелее!)Могу тебе напомнить, Филарет,Что это ты мне подарил идеюО воскрешенье Дмитрия!– Нет! Нет!Чего ты мелишь, Гришка? Бог с тобою!Да то была пустая болтовня.А ты совсем не дружишь с головою!– Нет, это ты, ты заразил меня!Я с той поры уже не знал покояНи одного единственного дня.Я думал, что же сделать мне с собою,Как убедить всех в том, что Дмитрий – я!Я так увлекся этою затеей,Так живо и так ярко представлялСебя другим, что скоро сам поверил,В то, что царевич Дмитрий – это я!А вдруг все так и есть на самом деле?А вдруг и впрямь я скрылся от убийц.– Как это может быть? Да, что ты мелешь?Послушай сам себя! Остановись!– Теперь уж поздно! Да и неохота!Я – царь! Какой огонь горит во мне!Пока князья друг с другом сводят счеты,Я нужен всем! Я нужен и тебе!!!– Мне – нет! Я в эти игры наигралсяИ более играть – мне смысла нет!– Сдается мне, ты рано расписался,Ты позабыл о сыне, Филарет!– Сын слишком мал!– На этот день!– И что же?– Ты должен думать о его судьбе!Давай друг другу, Филарет, поможем.Сегодня ты мне, завтра- я тебе.– Чем я могу помочь тебе сегодня?Ты признан целой сворою бояр.– Ты прав, Никитич, прав, но ты мой «сродник»!– Ложь это все!– Да выпусти ты пар!Не хочешь как царю мне поклоняться?Что так? Спина? Другое что болит?– Тебе бы Гришка нужно опасатьсяВсех тех, кто пред тобой сейчас юлит.– Ты изменился.– Поумнел в неволе.– Но за меня горой стоит народ!– Не думаю, ведь ты теперь католик,Вероотступник. В этом твой просчет.– Ты недоверчив стал, отгородилсяОт всех душой. Лукав ты, Филарет!– Ты тоже. Так зачем перекрестился,Ответить можешь прямо или нет?– Причины две! Начну, пожалуй, с личной, —Отрепьев неохотно с трона встал, —Во-первых, я увлекся католичкой…И Филарет заметил, как он мал,Как суетлив и как самонадеян.Подумал про себя:– Каков глупец!– А, во-вторых, что для меня важнее, —Услышал Федор, – недостаток средств.Я, может быть, назвал причин и больше,Но все они не стоят этих двух.Мои карманы пополняет Польша,Но говорить о том не стоит вслух.Вы чересчур к католикам суровы,Я это все обдумывал всерьез.По заповедям нужно жить Христовым,А как кому креститься – не вопрос!Он помолчал, взглянул на Филарета:– О деле не пора ль поговорить?Но Федор уклонился от ответа:– Башки тебе, Григорий, не сносить!

II

Отрепьев рассмеялся:– Ладно! Ладно!Давай-ка без гаданий поживем.А голова – она всегда накладна,Вся дурь и блажь исходят от нее.Теперь о деле! Что насторожился?Хочу я, чтобы ты, как «сродник» мой,Прилюдно перед всеми побожился,Что я – царевич Дмитрий.– Бог с тобой!– Твоя услуга будет не забытаИ дорогой оплачена ценой.Я возведу тебя в митрополитыЕпархии …. Сам выбери, какой!!!– Ну, что же, «царь», премного благодарен.Цена достойна, что ни говори.Но ты в Кремле, ты назван государем,Кому нужны свидетельства мои?– Всем, в ком еще не улеглись сомненья, —Отрепьев был заметно возбужден:– А главное, я полон нетерпенья!Хочу быть, Федор, венчанным царем!– Ну и венчайся, разве есть преграды?– Есть и немало, лгать мне не с руки.Я не хочу навек уснуть от ядаИли, и впрямь, остаться без башки!– Вот значит как? Боишься покушенья?А говоришь, что «признан», что «любим»!– Любим и признан бедным населеньем,А надо, чтоб был признан остальным.Вот и прошу, признай меня как «сродник».– Как «сродник»? Нет! Меж нами нет родства!– Есть! Твоя тетка…– Тетка? Ах ты, сводник!– Ничуть! Она была женой отца!– Отца? Ты это говоришь серьезно?И кто же твой отец, позволь узнать? —Романов злился.– Его звали Грозным.– Ах, Грозным! Ну, а кто же твоя мать?– Мария по фамилии Нагая.Она была его восьмой женой,А твоя тетка первой.– Понимаю!!!Но родственной то связи никакой! —Он рассмеялся: – Ну, а как Нагие?Ужель и их сумел уговорить?– Не вдруг, не сразу, но…– Так что ж МарияТебя готова сыном объявить?– Дала согласье.– Ясно. А другие?– С другими я пока не говорил, —Он хохотнул: – Мне не нужны чужие,Уговорить бы близкую «родню».Он посмотрел в упор на Филарета,– Я – царь и до конца идти готов.Епархию берешь? Нет? Жду ответа!И Филарет кивнул: – Беру Ростов!Хоть и мелькнула в голове мыслишка:– Да как царем и князем всей РусиОтныне будет плут – Отрепьев Гришка?Он уж хотел ответить: – Не проси!Но не посмел.– Что ж, прошлое забудем! —Отрепьев Филарета приобнял.– А ты не прост! Но ссориться не будем,Что ты в Ростов сбегаешь от меня.