Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

Тетя Зина Большая зашла на минутку, принеся мне кусочек сахара. Я сказала спасибо, но сама подумала, что детей сахаром не угощают. Им дают конфетку или шоколадку. Я не знала, что мне делать с кусочком сахара, а положить его в сторону, стеснялась тети Зины Большой. Это было не вежливо, я уже это все понимала. Тетя Зина Маленькая пригласила Большую выпить тоже чашечку чайку. Но, она отказалась. Ей, может, и самой хотелось быть такой же, как тетя Зина Маленькая, но у нее не получалось. Я видела ее только один раз, а потом она поменяла комнату и уехала с Каланчевки. Может быть, вышла замуж. Я ее запомнила в платье светло коричневого цвета, оно было такое же, как сама тетя Зина.

***

– Тетя Зина, нам пора, завтра на работу! Жалко, что Володю не увидела, но мне еще Люсеньке нужно приготовить барахлишко в ясельки, дома кое-что сделать…. – сказала мама, одевая на меня мой красный капюшончик. Правда красиво, тетя Зин, это я сама ей сшила! Всего-то нужно кусочек, чик- чик и готово. Я ей и платьишки сама шью, – похвасталась мама.

– Надечка, тогда возьми вот эти лоскуты, нам их на работе дают как ветошь. Может быть, сгодятся на что-нибудь, – сказала тетя Зина, доставая тряпочки. Здесь есть большие. Я тебе таких еще принесу, если нужно. Смотри, как можно красиво скомбинировать. Лицо у тети Зины снова было серьезное, и губа нижняя немного обиженно отодвинулась вперед.

– Прекрасно, особенно вот эта синенькая байка. Я ей платьишко сошью, мы скоро к папе поедем, и у нас будет новое платье. Спасибо, мы берем!

Мама поцеловала тетю Зину, которая проводила нас до вокзала, помогая нести сумочку, и мы снова сели в вагон электрички на лакированное сидение. Я ждала тоннель, и тетю с мороженым. Но, тетя не появилась. Тогда я стала приставать к маме дома. Я ныла, выкручивалась, я требовала мороженое. И мама решила обмануть меня. Она налила в стакан водички и положила туда крахмал с сахаром. Получилась белая жижа.

С чувством выполненного долга, я сидела за столом, на котором стоял стакан с мутной белой жижей, смотрела в окошко и опускала ложечку в стакан, стараясь поймать побольше мороженного, а потом выпила его весь! Мои маленькие ножки болтались, высоко-высоко над полом, а за окошком виднелась другая дача и зеленые сосны. Я до сих пор помню, вкус, который совершенно не был похож на эскимо, но, я сама хотела, обмануться, и чтобы подкрепить эффект, я крутила в руке черепашку, стараясь облизнуть ее лапку, как голубую холодную сосульку…

Мамочка и воспитание самостоятельности

У меня не было много кукол, только одна гуттаперчевая, которая лежала в корытце. Но, всегда было много книжек, кубиков, мозаик, пирамидок. Игрушек, играя с которыми, нужно было думать.

Какие у меня были книжки! Их у меня была целая коробка, и хотя я еще не умела читать, я любила слушать, как читает мама, а потом разглядывать картинки. Книжки были тоненькие с надписью наверху «Мои первые книжки», Их можно было разглядывать долго-долго, а потом оживить в своем воображении и даже придумать историю дальше, потому что в картинках было много всевозможных деталей.

Мама и папа пели мне песенки, и я их прекрасно разучила, и про веселых соседей, и про капитана, которого просили улыбнуться, и про вольный ветер. Много песенок я слышала из черного репродуктора, который был всегда включен.

Мама учила со мной стишки про барана, который шел по дорожке навстречу другому, и про мишку косолапого.

Мама всегда советовалась со мной идя в магазин, или, одевая новое платье, или думая, что сварить.

– Люсенька, как ты думаешь, мне купить красненький ситчик или голубой? Покажи пальчиком.

– Вот, – показывала я.

– Этот тебе нравится?

– Да нравится, – серьезно отвечала я, и мама покупала именно этот материальчик.

– Смотри, как плохо делает мальчик – показывала она мне картинки к стихам Маяковского. – Он безобразник! – и я понимала, что так делать нельзя.

– Смотри, какой хорошенький котеночек, бедненький, кушать хочет, давай дадим ему поесть, – и мама отщипывала ему кусочек колбаски или котлетки. И я с детства любила животных и, не задумываясь, отдала бы им свою последнюю котлетку.

Мама была для меня авторитетом, самой доброй и самой умной. И, хотя, я иногда вредничала, добиваясь своего, но для полного спокойствия мне нужно было услышать, что это можно, и что, мама согласна с моим решением, а потом уже делать.

И я любила говорить, – я сама!

Я знала, что мама всегда найдет выход, всегда придет на помощь и всегда выйдет из положения, которое мне казалось безвыходным.

Так мама воспитала во мне и самостоятельность, и уверенность в себе и своих силах и знала, что без нее я ничего необдуманного не сделаю.

Спички детям не игрушка

Пока мама занималась делами, я сидела на полу и смотрела книжки. В них были интересные картинки. Вот нарисованы просто игрушки, пирамидка, зайка, мячик. Вот мишка с оторванной лапой, вот мальчик на лошадке. А вот – дедка и бабка, и все-все тянут огромную репку! А вот – дядя Степа, из окна вырывается пламя, а дядя Степа спасает мальчика.

Мама, когда читала мне про дядю Степу, всегда говорила,

– Люсенька, спички трогать нельзя! Видишь, мальчик чуть не сгорел! Не будешь брать без спроса?

– Нет, – крутила я головой, – а сама думала, что если начнется пожар, или потеряется ребенок, то не страшно, ведь поможет милиция! И никогда не понимала, почему так пугают пожаром. Позвони, и пожарные приедут, и скорая помощь тоже.

Я читала книжки и верила в них, а запрет я воспринимала, как необходимость слушать взрослых, но считала, что они все преувеличивают.

– Я уже все понимаю, мне можно, – думала я. – Я пожар сама потушу. Стукну по огоньку рукой, он и потухнет. И поэтому, когда мама была занята шитьем, я играя в книжки, и сама не заметила, как взяла коробочку со спичками, и стала их усиленно открывать. Для этого нужно было ловко взяться за коробочку, а потом протолкнуть коробочек пальчиком. Но, это мне никак не удавалось. Пальчик был слабый и сгибался. А когда мне это удалось, то спички рассыпались по полу. Я посмотрела на маму, и пока она не видела моего промаха, стала побыстрее запихивать их назад, в маленький коробочек. Но, они никак не хотели туда лезть!

– Вот озорник! – воскликнула мама. Я же тебе говорила, спички брать нельзя!

– Можно! – сказала я, уже собираясь заплакать. Я плакала по всякому поводу, особенно, если делала что-то не правильно. Мне было стыдно. Ведь я не должна была ошибаться, потому что все меня хвалили и говорили, что я умная! Я не могла быть глупой!

– Нет, я тебе по попке дам, не бери спички, ты еще маленькая, и можешь нечаянно пожар устроить, – погрозила мне пальцем мама.

Я попробовала заплакать и выпросить желанную коробочку, в которую так сложно было затолкнуть палочки. Я тянула руки за коробкой, я садилась на пол и орала еще громче. Но, мама была непреклонна.

– Вот напористая! Ты еще маленькая, тебе полтора года всего! – снова повторила она, кладя коробку повыше.

– Я не наперстая! – сказала я. Я уже большая!

Мама рассмеялась. – Не плач, лапиндрожка, – сказала она мне, взяв на ручки. – Смотри, какую я тебе куклу сделаю, я тебе дам коробочку только без спичек, а ты в ней сделаешь куколке кроватку.

Кукла была маленькой белой тряпочкой, свернутой в маленькую колбаску, и сложенную пополам. В место сгиба мама вложила рулончик потоньше, и это были ручки. Головка получилась от перевязки сложенного рулончика ниткой. А мордочку мама нарисовала химическим карандашом. Куколка была такая маленькая, и такая миленькая. У нее были глазки точки, точка носик и смеющийся ротик. А в спичечном коробочке, ей было очень даже уютно. И коробочку можно было закрывать, а потом открывать…

Я стала играть с куколкой, все же надеясь, что попозже маму уговорю. Я должна была сама сделать все правильно. Открыть коробку со спичками, а потом аккуратно закрыть, не растеряв спичек. К тому же, меня очень прельщали их коричневые головки, похожие на маленькие шоколадные шарики. И я должна была проверить это!

– Ой, тетет калина в поле у рутя! – запела я, разглядывая кроватку для куклы и продолжая думать про недавний инцидент.

– Откуда ты знаешь эту песенку? – удивилась мама. Она давно хотела пойти посмотреть фильм «Кубанские казаки», в котором звучала эта песня.

– Няня в ясельках поет…

– Ну ка, спой еще раз, – мама снова засмеялась, услышав мою песню, с особым ударением в конце песни – «лутЯ!»

– Ну, умник! – восхитилась мама. А смотри, какая еще песенка есть, – мы едем, едем, едем, в далекие края…. А еще, – капитан, капитан улыбнитесь.

– Знаю, – сказала. – Велелые соседи велелые длузя!

Эти песенки я слышала сто раз от мамы и по радио, а вот такую, первый раз, в ясельках. И мелодия у нее мне очень понравилась, те песенки были для детей, а эта для взрослых. И мелодия у нее была сложнее и красивее. И я представляла речку и белые цветы над ней.

– Пойдем к тете Вере. Держи тарелочку. Скажи, – тетя Вера дай мне супу. Запомнила? – заговорщически обратилась ко мне мама.

– Вы нас пустите? – шутливо спросила она, открыв дверь, в комнату тети Веры, и перенеся меня через порожек.

– Людочка пришла! – заулыбалась тетя Вера.

– А вот послушайте, что она вам скажет! Ну-ка? Лапиндрожка, попроси супчик..

– Тетя Леля сюпу, – сказала я, протягивая тарелку.

– Тетя Леля сю-ю-пу, – передразнил меня дядя Паша, от чего, и сам он и его голос, стали похожи на хитрого змея. Почему мне так казалось? Наверное, потому, что он при этом прищуривал глаза, а его очень худое лицо, с явно выраженными скулами, худыми щеками, и небольшим шрамом, превращалось, в почти ехидное. В лицо удава, которое перед тем, как съесть, затормаживает бдительность.

– Ну, садись, Люля, – взял он меня на руки и посадил за стол, рядом с Виталиком. – Сейчас тетя Леля нальет тебе тарелочку сю-ю-па..

– Надя, я такие щи сварила, – сказала тетя Вера. Объеденье!

– Щишки! – потерла мама руки. – Ну-ка, мы сейчас с Люсенькой попробуем. А мы вам блинков принесли. Будете есть наши блины?

– Ну, блинов-то мало! – сделал змеиное лицо дядя Паша, – Жалко, что не как в анекдоте…

– А как в анекдоте? – изобразила мама удивление.

– Да зять пришел к теще, а у нее на столе огромная стопка с блинами. Вот она его блинами угощает, а он все ест и ест, теще даже зло взяло.

– Вот, обжора, все сожрал, не поперхнулся!

– Смотрит, а последний блин на тарелке лежит, и зятек его не трогает, – сощурил дядя Паша глаза и сделал змеиную улыбку.

– Чего, зятек? Последний блин комом? – спрашивает она его, так ехидно.

– Да нет, – говорит, зятек, – это первый в табуретку уперся.

Мама с тетей Верой так и прыснули? не дослушав последней фразы.

– Ну? насмешник ты? Пашка! – сказала весело мама.

– Да насмешил! – мама и тетя Вера расхохотались еще веселее.

Мы с Виталиком тоже засмеялись, хотя совсем не поняли почему. Просто нам было весело, когда взрослые были веселые.

Тете Вере было приятно видеть Павлика в добром расположении духа. Она ловила его хорошее настроение и всячески поддерживала его. И иначе? как Павлик, с таким сливочным оттенком в голосе, она его не называла.

– А смотрите, какую мы песенку знаем… – сказала мама. Ну-ка? Люсенька? спой, – ой цветет калина в поле у ручья, – помогла она мне.

– Ну, надо же, а мой Виталек совсем еще не говорит, – сказала тетя Вера, услышав мою песню.

– А вы не знаете ничего! – загадочно сказала мама. – Мы сейчас покажем вам сюрприз.

Она взяла на ручки Виталика и пошептала ему, – ну давай, – мишка косолапый…

– Мика лапапый поле леле, – рассказал Виталик стишок про мишку.

– Надя! Когда вы успели, – обрадовалась тетя Вера. – Я ему рассказывала этот стишок, а он не хотел повторять.

– Вот! Мы тоже очень умненькие, правда, Виталек, – мама поцеловала Виталика и он запрыгал и забегал, весело подшибая мячик.

Я могла бы рассказать стишок лучше, с выражением и топнуть в конце ножкой, еще и песенки спеть, но взрослые принялись играть на гитаре и петь свои песни, про бродягу, про перелетных птиц и про горе горькое, которое, шлялось по свету. А потом дядя Паша, зачесав свой шикарный чуб, показывал, как надо танцевать вальс-бостон. И мама, и тетя Вера менялись местами, составляя ему пару. А патефон крутил пластинку!

Я села на пол и стала с Виталиком играть в юлу. Около печки лежала коробка спичек. Взрослые были заняты, а я, забыв обо всем, снова получила в распоряжение коробочку. Открыв ее, я стала рассматривать шоколадные головки спичек.

– Шоколадка?! – подумала я, и сунула спички в рот, стараясь быстрее слизать их коричневые головки. Но, это был не шоколад! Спички оказались не вкусными. Тогда я попробовала чиркнуть ими, чтобы зажечь бумажку в печке. Но, спички, к счастью, размокли и не зажигались.

Тогда я бросила коробочку, вытерла ручки о платье и пошла, попросить кисель.

– Это где ты так измазалась, посмотрела мама на мои ручки и ротик. Ты что спички ела! – ужаснулась она. – Ну-ка плюнь, плюнь, скорее, а то отравишься. Ты не проглотила? Нет!? Открой рот!

Я заорала от неожиданности, что меня снова застали за преступлением, и от страха, что отравлюсь, и от стыда, что сделала не правильно и попалась.

– Надя, не пугай ребенка, – сказала тетя Вера. Ничего с ней не будет, только пропоносится.

– Беспечная ты, Верка! – сказала мама, вытирая мне рот, и давая воду, чтобы я выплюнула ее, вместе с оставшейся серой.

– Спички детям не игрушка, я вот тебе по попке дам! – сказал дядя Паша. – Ата-та, ата-та! – сделал он снова змеиное лицо.

– Не трогайте мою Люсеньку! – спасла меня мама, она больше не будет! Не будешь, Лапиндрожка? Нельзя баловник, ты еще маленькая. Будешь большая, тогда я тебе дам спички. Потерпи, когда вырастешь.

– А я и сейчас умная и все понимаю, – подумала я. Но, при чужих, я не давала волю капризам. Это я могла проделывать наедине с мамой, и я смолчала, и стала тереть глаза. Мне вдруг захотелось спать, и мама отнесла меня в кроватку.

***

Дядя Паша ушел в сарай мастерить мебель, а Тетя Вера достала скатерть, которую она вышивала. На ней были нарисованы узоры, на которые она потом накладывала стежки, в этот раз это были маки, васильки и колосья пшеницы.

– Надя, правда, красиво? – спросила она, развернув скатерть. – Вот Пашка сделает нам круглый стол, я постелю на него, будет очень уютно.

– Шикарно! – сказала мама. – Как это у тебя получается, у меня терпения не хватает.

– Мне нравится. Мне вот только нужно ниточек подкупить, вы в магазин пойдете купите мне мулине. Так, по одному, желтый красный черный и зеленый.

– Хорошо, мы как раз сейчас собирались к матери в магазин сходить, купить сырковой массы и кусочек мяса.

***

Бабушка работала в магазине, который был расположен за линией. Она гордо сидела в кабинке за красивым стеклом с узорами.

– Выбей нам сырковой массы, десяток котлеток и маргарин, – сказала мама, подойдя к окошку, после старушки, стоящей в кассу.

– Людмилка моя пришла, – улыбнулась бабушка. На-ка, съешь вот эту шоколадку, бабушка протянула мне маленькую серебряную палочку с фантиком, где по синему морю плыл кораблик.

Я с любопытством заглянула в окошко, чтобы разглядеть аппарат с кнопочками. Но, попробовать нажать и покрутить ручку, мне бы ни как не удалось. Для этого нужно было сесть на место бабушки, а это было запрещено!

– Надь, возьмите селедку, сегодня бесподобная, сказала тетя продавец.

– Я картошку принесу, – сказала бабушка, а вы селедочку разделайте, с лучком.

– Как твой артист? – весело спросила продавец.

– Скоро мы к нему в гости поедем с Люсенькой, – сказала мама.

– А чего не насовсем? Не берет? Небось, там у него другие артистки есть? – съехидничала тетя.

– Нет, он нас с Люсенькой любит, – сказала мама. – У меня здесь работа хорошая и ясельки, а там нужно начинать все с начала. Как только он устроится получше, мы к нему поедем.

– Ты за своим смотри, – сказала бабушка. А то, я его вчера с какой-то молодой видела. Идет ей сумочку тащит.

Бабушка подмигнула маме. Она знала вредный характер продавщицы Ани, поэтому уж очень-то на нее внимание обращать было не нужно, но и выслушивать чушь, тоже.

– Ну ладно, мы пойдем, – сказала мама. – Посмотрим книжечки для Люсеньки. Ну, скажи до свидания, – обратилась она ко мне.

– До свидания, – сказала я. – Пойдем за книжечками.

***

Обратно мы шли уже с нагруженной продуктами и книжками сумкой. Перейдя через платформу, мама поставила меня на землю

– Иди ножками, – сказала она.

– Нет! – заорала я и затопала ногами.

– Мама взяла меня на ручки снова. – Люсенька я устала, а ты уже большая, должна сама шагать, повторила она.

Вот тут-то и настал мой звездный час. Я знала, что мама мне так скажет, и заранее приготовила ответ, еще тогда, когда она меня ругала за спички.

– А спички брать большая? Да? Неси, неси! – сказала я ей, И лицо мое в этот момент немного стало похоже на дядино Пашино.

Мама рассмеялась, и сказала, – ну, хитрятина. А вот пойдем, что я тебе покажу… Мама сделала загадочное лицо, и повела меня к забору.

– Смотри, какая зеленая машина! Хочешь, прокатимся?

У забора одной из предпоследних дач, стоял маленький открытый автомобиль, зеленого цвета! С рулем, колесами, и сидением на двоих спереди и сзади. Он был как всамоделяшний! Кто оставлял там этот автомобиль, и почему не боялся, что его украдут, и почему его никто не украл, – осталось для меня загадкой до сегодняшнего дня.

Мама посадила меня в машину.

– Ну, крути ножками, поехали!

Я постаралась подцепить педаль ногой, но она срывалась и машина проехала благодаря моей маме. Мы проехали пять метров, и вернулись к месту, где был оставлен автомобиль.

– Здорово? – спросила мама.

– Да! – кивнула я. – Я еще хочу!

– Нельзя, это же чужой автомобильчик, мы его должны вернуть, а то тетя будет переживать. А вот пойдем ножками, а я тебя потом опять на машинке покатаю, улыбнулась заманчиво мама. – Пойдешь?

– Пойду, – сказала я. Мне не хотелось больше плакать, а хотелось представлять, как здорово кататься на машинке, и какая она чудесная, и как далеко можно на ней проехать. Почти по всей просеке!

Мы шли по летней Ильинке. От заборов и листвы на песчаную дорожку падали пятна теней, которые немного менялись от легкого теплого ветерка, шевелившего ветки. Пахло хвоей, травкой флоксами и гвоздиками. Над головой раздался шум самолета, и я задрала голову, увидев весь самолет так низко, что было видно и что написано на нем и колесики шасси и крылья. Вдали раздался звук поезда. Уже совсем рядом был наш забор и калитка. А из окошка на втором этаже огромной бревенчатой дачи нам махала рукой тетя Вера.

Все надо делать сегодня и не откладывать на завтра

– Надя, ну бросай ты эту работу! Сколько можно мне жить одному? – сказал папа, приехав к нам во время короткого отпуска. – Первое время будем жить на мою зарплату, а потом и тебе что-нибудь подыщем. Меня уж там друзья подначивают, что я все один! Ну, давай, как только я устроюсь на новом месте, перевезем вещи, а потом вы приедете. Согласна? – папа улыбнулся своей доверчивой улыбкой.

Что оставалось маме? Всю жизнь прожить в разных городах? И все время слушать соседей и знакомых с намеками на то, что ее не хочет брать муж, и смотреть, как другие счастливо разгуливают с мужьями и колясочками. Она понимала, что всем все не докажешь. И всему приходит конец. Вот и конец нашей жизни в Ильинке приближался. А мы с мамой так любили Ильинку и наш дом, и наш участок, и сосны, и все, что окружало нас здесь.

Но, мама знала, что унывать нельзя, что утро вечера мудренее, и все, что ни делается, делается к лучшему. Поэтому она подумала-подумала, и постаралась найти, что будет хорошего в той другой жизни.

– Там такая природа! Лес, река. А чего! Попробуем! Как ты, Солоха!

Отец так в шутку называл маму.

Конечно, маме не очень хотелось ехать к черту на куличики, но она знала, что если начнет сопротивляться, то отец скажет ей, что в том, что его не посылают в театр Москвы, виновата она, потому что тогда в Туле он повздорил с директором театра из-за нее и Володьки, моего маленького братика, который потом умер.

Мама знала, что просто так ситуацию решить не получится, а нарываться на скандал она не хотела. Тем более, что на этом же настаивала моя бабушка, и тетя Вера видела в отъезде только хорошее. И мама сказала, что согласна.

Впереди у нас было несколько месяцев лета и осени, и мы потихоньку стали готовиться к отъезду.

Папа был талант, он прекрасно пел и во время войны был солистом в краснознаменном ансамбле песни и пляски. Он играл главные роли в спектаклях, водевилях и даже опереттах. Он был прекрасный массовик и умел сделать для людей действительно праздник, он был артист на все руки. И его карьера сначала быстро шла в гору. Его замечали, писали в газетах. А режиссер фильма Андрей Фролов, пригласил его на главную роль в фильм «Первая перчатка» И если бы он проявил больше напора и терпения, наша жизнь была бы совсем другой!

– Не откладывай назавтра, то, что можно сделать сегодня! – эта пословица подходила к тому моменту. Куй железо пока горячо! Все точно! И еще, бей лапками по молоку до последнего, как лягушка из сказки.

Но, наверное, это была судьба. Папа не добился встречи с режиссером, который его предупреждал о том, чтобы он был понастойчивее, когда приедет в Москву. Ему говорили, что сейчас режиссер занят, сейчас он принять не может… И папа не дошел несколько метров до своей другой судьбы. Он плюнул, и вернулся в Тулу, где работал в ТЮЗе.

В ТЮЗе зарплату платили облигациями, еда была по карточкам, и маленький Вовочка родился слабеньким, прожив всего дней десять. Мама тоже была очень слабой. У нее было малокровие и совсем не было сил. Отец пошел попросить помощи у директора театра, но тот помочь не собирался. Он еще и наорал на отца. Тогда папа сказал, что уволится из театра.

– Ты мне билет на стол положишь! – заорал директор.

– Пожалуйста, – сказал папа. И бросил его.

Поэтому о получении назначения в Московский театр теперь можно было только мечтать. Папе сначала дали назначение в Котлас, где было жить так же сложно, потом в Козьмодемьянск, куда мама уже побоялась ехать и осталась в Ильинке.

И тогда они поссорились окончательно. А потом родилась я…

***

– Все, все, все, устали, вот вам по конфете и идите играть, – сказала тетя Вера.

Конфета быстро прыгнула в рот к Виталику и также быстро проглотилась. Я положила конфету в кармашек и потом откусывала по кусочку, потому что много сладкого сразу я съесть не могла. А по кусочку, когда хочется!

Павлик поднялся, и пошел заниматься мебелью, а Вера с Надей еще сидели и разговаривали.

– Надь, Люся у тебя такая хитрая, наш Виталек будет глупый. Вон как Люсенька хорошо говорит, а наш!

– Он еще маленький, научится. И тоже будет отличник! – сказала мама. Но, Люська у меня профессор. Так чисто говорит и все соображает. В полтора года!

– Виталек наш, правда, очень музыкальный. Ты заметила, как он всегда музыку слушает?

– А что, у нас все талантливые. Может, он музыкант будет. Как выйдет, как сыграет на скрипке! – улыбнулась Надя, представив Виталика на сцене.

– Витальку нужно в санаторий отдать, там его подкормят и полечат. Ему, наверное, витаминов не хватает. Худющий такой, весь зелененький. Одни глаза, – сказала Вера, сделав серьезное лицо.

– Красивенький, но одни косточки. Вер, но я бы в санаторий Люсеньку не отдала. Я боюсь.

– Ему там хорошо будет! Там лес, воздух, и кормят хорошо. Здоровья наберется! И наших скандалов не видеть будет. Пашка, как трезвый, так золотой человек, как выпьет – дураком делается.

– Да знаю я, Вер. Делай, как хочешь!

Мама с тетей Верой смотрели на фотографии, которые были сделаны в яслях. Виталик стоял в штанишках с перекладинками и держал собачку. Он улыбался доверчивой улыбкой. И был больше похож на свою тетю Надю, чем на маму.

А я стояла с букетом цветов, в платье с большим воротником. И мое пятнышко на пальчике было видно.

***

Я помню, как нас по очереди несли на руках на одно и то же место около беседки с синим вьюнком, давали в ручки один и тот же букет, который уже растрепался, и мы позировали.

Я стояла в очереди и с нетерпением ждала своего часа. Фотографировали нашу ясельную группу. Вот Саша, теперь Оля… дальше шла моя очередь. Я подошла к месту фотографии и протянула руки к букету…

Но, заведующая принесла своего ребенка. Отодвинув меня, она забрала у меня букет, отдала его сыну и поставила его перед фотографом. Потом поставили ребенка медсестры, потом ребенка воспитательницы. А я так и стояла отодвинутая в сторону.