Прямо на восток

Около отделения лейтенант остановился намного быстрее, чем тогда, когда я его просил. Целеустремлённо выталкивая своё тело из машины, участковый в движении надел свою фуражку и уже не так неуверенно, как во время последнего разговора, а почти по-строевому, развернулся на месте и сделал три шага в мою сторону. Я как раз потягивался, похрустывая уцелевшими после аварии косточками.

– Ты сказал, что запомнил номер. Это правда?

– Не совсем. Я запомнил две последние цифры и две буквы. Вообще-то мне показалось, что номер на машине висит ещё с советских времён. Ты помнишь старые номера? Там две пары цифр через чёрточку и три буквы. Без регионального числа. Но на этом номере было только две буквы. А кто использовал подобные двухбуквенные знаки?

– Кто?

– Армия.

– Я хотел бы, чтобы ты сообщил мне те цифры и буквы.

– Подобной интонацией обычно сообщают об аресте. Я арестован? Или задержан?

– Мне просто не по себе оттого, что ты сказал. Я, как говорится, был уверен, что всё и обо всём тут знаю. А оказалось….

– Не рви сердце, лейтенант. Я помогу, чем смогу. Но, и меня понять можно. Я не успел ещё приехать и полслова сказать, а уже попадаю под машину-невидимку. Проходит трое, нет, уже четверо суток, а никто ничего не знает и не делает. Я в чём-то не прав?

– Я всё понимаю. Но ты и меня пойми, я же….

– Всё-всё. Следующий час мы потратим на то, что будем друг друга понимать. Давай к делу, а? Нам ещё в заповедник ехать.

Участковый покачал головой и, теперь уже по-цивильному развернувшись на месте, направился к входу в своё отделение. Не оборачиваясь, он помахал мне рукой, приглашая следовать за ним.

В его кабинете с сейфом, старым глобусом и картой озера Байкал с прилегающими территориями, мы задержались на пяток минут. Из громадного и полупустого сейфа на стол выплыли «мои» вещи – пистолет в наплечной кобуре, обгоревшее удостоверение и пластиковый пакет с какими-то бумагами. Портмоне майора я получил сегодня утром. После недолгого раздумья на столе появились картонные папки под грифом «Дело».

Рассовав всю «мелочь» по карманам, папки я положил в пакет с рекламным слоганом какого-то мобильного оператора.

– Олег Ильич, как говорится, не положено. Ты же сам понимаешь, – участковый глазами показал на пакет, в который я сложил папки с делами рыбаков.

– Василий Григорьевич, послушай, что скажу. Из этих дел, которые я просмотрю в заповеднике, я узнаю не больше, если буду читать их в твоём кабинете. Логично? Тогда за информацию тебе переживать не стоит. В противном случае тебе придётся дважды в день мотаться в заповедник за мной. А может и чаще. Кроме того, вдвоём сидеть в кабинете мне не светит, да и тебе стеснительно будет. И последнее. При том, что я у вас наблюдаю, не совсем уместно говорить о неположенном. Или ты мне просто не доверяешь?

– Да, в общем, нет, но…. Ладно, забирайте. Только, как говорится, никому ни звука.

– Мы снова договариваемся. Ты никому ни слова, и я никому. По рукам!

– Да, но…. Нет-нет, я не об этом, конечно, по рукам! Я про…. А! Чёрт с ним! Олег Ильич, поехали к вам в заповедник и выпьем, а? Нет у меня сегодня настроения на службе торчать. Как моё предложение?

– Принимается. А где будем брать коньяк?

– А он с утра в машине дожидается, не в первый раз! Я как чувствовал, что пригодится.

– Ладно, тогда по коням! Будем бабу Шуру брать с собой?

– Перебьётся. У нас мальчишник.

Делал ли я анализ нашему разговору с участковым? Не знаю. Во-первых, слово анализ слишком громкое для моего случая, а во-вторых, любая моя попытка сконцентрироваться на любой мысли разбивалась неожиданно возникающим из тишины голосом участкового, который привлекал моё внимание к каким-нибудь природным достопримечательностям, мимо которых мы в данную секунду проезжали. Он, стервец, словно подслушивал мои мысли и сбивал с них. Одно, правда, мне удалось кое-как сформулировать для себя – я в разговоре с лейтенантом был очень непоследовательным в выражениях своих эмоций. Если бы сейчас вернуться в тот наш разговор, то я бы более обстоятельно выражал свои мысли. А так…. Хотя, что «а так?» Основную идею я таки донёс до слушателя, и результат получился такой, какой мне надо. Может, я и льщу себе и результат таков, каков нужен кому-то, но внешне всё выглядит так, как нужно мне. И совершенно непонятно откуда в голове стрелой пронеслись не мои слова, очень конкретные и, поэтому, правильные. Общий смысл был таков – я буду в относительной безопасности до тех пор, пока участковый не передаст тревожной информации в Еланцы капитану Ермоленко. И что это может значить? Только одно. Участковый должен видеть во мне друга и безопасного для себя офицера. Каковым я и являюсь. Следовательно, мне надо на тормозах спустить дело о ДТП и не будить праведных чувств участкового относительно его же руководства. По силам ли мне это? Думаю, что по силам. Значит, разговоры с лейтенантом будут плавные и ни о чём. Побольше расспрашивать о нём, и отшучиваться о себе. Запоминается последняя фраза. А это тут при чём? Э-э, батенька, тревожный у вас симптомчик наблюдается, да-с.

Вечер прошёл спокойно. Я был представлен научному сотруднику, ранее существовавшего института. Он был то ли куратором, то ли главным природоведом в этом Байкальском заповеднике. Давно пенсионного возраста с дворянским воспитанием и благородными манерами, Сергей Станиславович Штраух, как он отрекомендовал себя, был, не смотря ни на что, мужчина крупный, но не в смысле толстый. Проведя последние лет пятьдесят в чистой природе на свежем воздухе, он смог заставить меня скривиться от боли, когда начал демонстрировать свой рукопожатие. Аккуратная седая борода замечательно гармонировала с густыми седыми бровями. Больше волос на голове не произрастало.

Глава 3

Олег Ярков

Весь жилой комплекс, на этом участке заповедника, представлял собой шесть, стоящих по кругу, деревянных домиков. Одноэтажные и двухкомнатные срубы, были, достаточно, удобными и с минимальным количеством мебели.

Практически, в центре площади, ограниченной этими домиками, было нечто среднее, между столовой, под открытым небом, и летней кухней с каменной печью, топившейся дровами. Немного обособленно стояло двухэтажное кирпичное здание, служившее господину Штрауху и жильём, и архивом и кабинетом. Электричество, слава Богу, присутствовало. Телевизор тоже.

Метрах в ста от печки, так легче ориентироваться, находился пирс. Дорога к нему вела довольно узкая даже для двух человек, идущих рядом. Эту дорогу с обоих боков охраняли здоровенные кедры, совершенно не соглашавшиеся на расширение дорожного полотна. Видимо, об этом их никто и не просил, что создавало уютную определённость в отношениях между людьми и деревьями.

Около пирса, на каменистом берегу, лежали перевёрнутые вверх дном четыре лодки. Дальше берега начинался Байкал.

Не просто рассказывать о том впечатлении, какое на меня произвел вид этого озера. Оторвать глаза от этой красоты я смог только тогда, когда участковый дёрнул меня за рукав.

– Мы уже стол накрыли, кличем тебя минут десять. Пошли!

– Ты всю жизнь прожил возле этой красоты?

– Да. Пошли!

– Я такого раньше не видел.

– Ещё налюбуешься. Пошли!

Вот, примерно, так чувство восприятия прекрасного, разбивается о реальность с коньяком, закуской и погонами майора ФСБ.

Посидели мы, к моему удивлению, славно. Именно так хорошо может пройти застолье у трёх мужиков, которые друг с другом не связаны – ни работой, ни общими интересами, ни родством, ни деньгами. Каждый, по своему, умничал, стараясь придать себе больше значимости. Остальные, слушая, не зло подшучивали, превращая чью-то речь в общую шутку.

Две вещи не выходили у меня из головы в тот вечер. Одна их них – это ощущение оттягивания какого-то действия или разговора, неминуемо приближающегося и, по-моему, очень нежелательного. Усугублялось это ощущение ещё и тем, что я не представлял себе даже примерно, что мне надо будет, в обозримом будущем, сделать или сказать. Второе, что мешало мне полностью раствориться в атмосфере наших вечерних посиделок – желание срочно, прямо сейчас оказаться на берегу озера, откуда меня забрал участковый. Что мне там надо было, не знаю, но время от времени я усилием воли вдавливал себя в скамейку, чтобы не встать и не уйти. И дело было, как мне казалось, не в красоте пейзажа. Наверное, я скажу глупость, но тогда я был почти уверен – меня звали на берег. Но, в остальном, застолье проходило очень приятно.

– Сергей Станиславович, – участковый на секунду прервал процесс наполнения стаканчиков коньяком, – я запамятовал, сколько лет вы живёте на озере?

– Давно, юноша, слишком давно. С пятьдесят второго года.

– И без… семьи?

– Не сложилось как-то. А что?

– Нет, ничего. Недавно в газете прочёл, что нашли новый вид этих… косуль. У нас, кстати, гуляют эти косули.

– Вы на что намекаете?

– Упаси Бог! Просто вы половину столетия без семьи, то есть без женщины…. Должны, я подозреваю, не только новые косули появиться….

– Я понял вашу мысль. Вы правы. Косули моя работа. Но другие мои эксперименты менее удачны. Получаются только участковые милиционеры.

– Папа! Наконец-то встретились!

Где-то так всё и проистекало.

Проснулся я в домике, в который был определён на постой. Стояло, моё новое и временное жилище, рядом с двухэтажной резиденцией дворянина Штрауха.

Собственно говоря, это он меня и разбудил.

– Доброе утро, вчерашний гость. Не сердитесь, что я прервал ваш отдых?

– Доброе. А что толку сердиться? Заснуть уже не смогу. Как ваше состояние?

– А ваше?

– По пятибалльной системе – твёрдая двойка. Не привык я к шайтан-траве.

– Тогда соглашайтесь на завтрак со мной. Стол сервирован на берегу, вы там вчера уже были. Жду вас через пять минут.

Профессор встал и бодрячком направился к выходу. Переступая через порог, он взялся рукой за дверной откос. Не так уж бодро он себя самочувствует, как хочет показать. Значит, прямо с утра начнём выпивать. А почему я его профессором назвал?

Участок берега, на который я выходил полюбоваться озером, уже не так потрясал воображение, как вчера. Те же перевёрнутые лодки, те же камни вместо песка и тот же пирс. Но вчерашнее впечатление было намного сильнее.

Завтрак оказался продолжением ужина, только теперь камерным составом. Начавшийся вялотекущий разговор касался практически всего, что попадало в наше поле зрения. У меня создалось впечатление, что наша беседа была нужна только для того, чтобы размять губы и язык после ночного отдыха и перед серьёзным разговором. Который, кстати, не заставил себя долго ждать.

– Олег Ильич, простите старика, но вы совершенно не похожи на сотрудника правоохранительных органов.

– Я маскируюсь и втираюсь в доверие.

– Нет, это не то. Вы маскируете что-то совершенно иное. Взять, к примеру, Василия. Он, хотя и милиционер, но в душе совершеннейший романтик, прочувствовавший на своём опыте несоответствие детского представления о милицейской службе дяди Стёпы, знаете, о ком я говорю? Вот и славно! Так вот, несоответствие дяди Стёпиного милицейского романтизма, с реальностью властной системы, имеющей тот же милицейский подтекст. Василий уйдёт на пенсию располневшим и, в лучшем случае, старшим лейтенантом, наручными часами и грамотой за долгую службу. Не перебивайте! Василий – участковый, который любит спокойную жизнь, и пожелания доброго здоровья при встрече со знакомыми. Ему прикажут что-то сделать – он выполнит, не скажут – он и тосковать об этом забудет, понимаете, куда я клоню? А ваша структура, в которой вы до майора дошли, она не посёлок курирует, она за всей страной следит. И сюда вы приехали не на природу любоваться, а, скорее всего, следствие, по поводу гибели двух человек, до конца довести. Я прав? Я прав. Только человек-то вы не того склада, чтобы среди преступников и покойников вращаться. Тем более в одиночку. Я ваших коллег из предыдущего ведомства видал.

– После ваших слов мне надо показать вам наколку «Не забуду КГБ и маузер Дзержинского»? У меня такой нет.

– Ваш шутливый тон только убеждает меня в моей правоте. Но не хотите говорить – не говорите. Вы мой гость и я принимаю любую вашу легенду. Не желаете ещё по одной?

– С удовольствием, Сергей Станиславович, с удовольствием, тем более что разговор у нас с вами только начинается и «случится долгим быть ему».

– Любите стихи?

– В разумных пределах. Рассказали бы вы мне об этом месте, а? Ваше здоровье!

– Расскажу, отчего же не рассказать? Место, в котором вы находитесь, есть заповедная зона, некогда принадлежавшая Иркутскому филиалу Академии наук. После девяносто второго года наша наука стала угасать, что неминуемо отразилось на таких отдалённых участках, как этот. Экспедиции в наш посёлок стали делом редким, научный интерес к флоре и ихтиологии угас, почти, полностью. Сюда чаще приезжают нувориши на шашлык и на рыбалку. Одно хорошо – не жгут костры и природу не портят эти приезжающие…. А так… свернулись многие, уже профинансированные, проекты. Поговаривают, что какое-то ассигнование выделяется и поныне, но деньги до нас не доходят. Где-то по дороге сюда оседают.

– Редкое финансирование долетит до середины Байкала?

– Где-то так.

– А на что вы живёте?

– Пенсия, кое-что получаю от переиздания моих монографий…. Да и не надо мне много. Привычка жить отшельником, парализовала многие греховные желания из прошлой городской жизни.

– То есть денег хватает?

– Да что вам за интерес до моих денег? Уж не ограбить ли хотите?

– Грабить не мой профиль. Я, тут, по-другому поводу. Скажите, Сергей Станиславович, а этот семидомный посёлок с персональным пирсом кому-то принадлежит?

– Кому-то персонально – нет. Видите ли, эта территория находилась на балансе института дендрологии и растениеводства при Иркутском филиале отделения природоведческих, так сказать, наук, который, объединившись с другими отдельными отраслевыми институтами в институт по изучению Байкала, был упразднён. Документы по этой исследовательской базе кочевали из кабинета в кабинет, пока окончательно не затерялись. Я об этом знаю только по слухам, и свидетельствовать не возьмусь, но уже шестой год сюда из руководства института никто ни одной бумажки не прислал, не говоря уже о том, чтобы лично приехать. Видимо, абстрактно, кому-то он и принадлежит, а вот кому персонально – загадка.

– Действительно, загадка. А давайте ещё разик выпьем, и я попытаюсь разгадать эту загадку? Что скажете?

– В моём возрасте, молодой человек, мне уже всё едино, что иметь – загадку или ответ на неё. Надеюсь только, что смогу спокойно дожить среди этой природы. Ваше здоровье!

– И всё-таки я попробую. Надо же как-то приятно провести время в приятной беседе.

Сергей Станиславович погрустнел лицом. Отвечать он мне не стал, а только несколько раз с силой провёл ладонью по голове.

– А вы знаете, Сергей Станиславович, как по-чешски будет «лысая голова»?

– Нет.

– Чиста глава.

– Зачем вы мне это сказали?

– Откуда мне знать? Взял и сказал. Вы ведь тоже мне кое-что сказали просто так, вроде без причины и цели.

– Вы о чём?

– О настоящем хозяине этой деревушки, – я пальцем показал себе за спину. – Вернее о незнании настоящего хозяина. И я не спрашивал вас: « Зачем вы мне это сказали?»

– Что вам от меня нужно?

– Только одно – ваше внимание.

– Этого у меня в достатке.

– Тогда я начну. Ваша прозорливость меня не то, чтобы, поразила, а, скажу так, впечатлила. Я попробую рисануться тем же. Слово «рисануться» вам понятно?

– Мне многое понятно в вашем лексиконе.

Добродушия в голосе моего собутыльника уже не было. Да, и не нужно мне его добродушие на этом этапе откровения.

– Вот и хорошо. Тогда я продолжу. Известен ли вам некто по имени Кац Андрей Рафаэльевич?

– Не припоминаю. А вам он знаком?

– Мне? Этот самый Кац мне не только не знаком, я даже до недавнего времени просто не подозревал о его существовании.

– В этом мы с вами едины. Выпьем?

– Пока нет. Этот самый Кац был вашим завкафедрой. Теперь вспоминается пятнадцатилетнее прошлое?

– Что вам угодно от меня? К его….

– А почему не продолжаете? Как угодно, я сам могу продолжить. К его смерти, вернее к его убийству, вы никакого отношения не имеете. Это вы не договорили? Можете не отвечать. Меня ни Кац, ни его смертоубийство не волнуют абсолютно. Эту тему я с вами обсуждать не буду. Я коснусь вопроса ваших с ним прижизненных контактов. Не возражаете?

– У меня складывается впечатление, что вы старательно опутываете меня какой-то паутиной. Вы говорите много окольностей, демонстрируя свою осведомлённость о моём прошлом. На чём вы хотите меня поймать? На том, что я скрыл правду о моём знакомстве с Кацем и об этом поселении?

– Да не хочу я вас ловить! Я точно знаю, что произошло на самом деле. С этим самым Кацем вы сознательно припрятали документы по этой турбазе. Ничего, что я так её называю? Конечно, ничего. И документы эти вы держали у себя весь период, пока реформировали ваши храмы науки. Зачем? Чтобы продать. Не знаю, как с точки зрения морали потомственного интеллигента, выглядит ваша махинация, но с материальной стороны, я вас понимаю и одобряю. Если бы вы не держали хвост по ветру, эту турбазу присмотрел для себя кто-нибудь другой. Но, и это, тоже, не моё дело. А вот теперь о том, что для меня кажется важным во всём вышесказанном. А именно… вам не интересно? А то, смотрю, вы отвернулись….

– До финала далеко? Когда вы перейдёте к прямому шантажу?

– Ладно, перехожу. Через пару своих знакомых вы вышли на некоего Самсона. Хорошенькое имя, не находите? И ладно. И, значит, с этим Самсоном, ныне проживающим в Воронежской губернии, вы столковались о купле-продаже этой турбазы за определённую сумму. Всё правильно?

– Я определённо не ошибся в вас. Шантаж, таки, имеет место.

– На сегодняшний день, имеет место факт вашего, необоснованного, молчания. Был договор, были определены сроки сделки, а вы вдруг замолчали. Я тут по просьбе Самсона. Если у вас всё в порядке, то я проверяю всю документацию и даю отмашку на доставку для вас оговоренной суммы. Если же произошли изменения, то я вправе знать о них и проинформировать господина Самсона. Всё-таки не копеечное дело вы с ним затеяли. Если же вы по-прежнему считаете, что это шантаж, то просто ничего мне не говорите. Только именно вы явились инициатором этой сделки. Итак. Каков ваш респонс, силь ву пле?

– И появились вы тут, как два в одном, – сказал Штраух так, как будто продолжал прерванное предложение. – Как майор ФСБ вы переполнены информацией, а как посол от Самсона вы легко входите в доверие и не даёте мне возможности хоть что-то объяснить.

– Ничуть не бывало! Вы не барышня, чтобы я пользовался вашим доверием. Я всего-то обозначил свою позицию. Или скажу так – я открыл свои карты. Я сделал первый ход и задал вопрос – как обстоит дело с куплей-продажей. Что вам есть ответить? А хороший каламбурчик получился бы, – я начинал пьяненько подхихикивать. Ясно осознавая своё хмельное состояние, я решил на время прервать разговор. – Что вам есть? А что вам пить? Не смешно? Мне тоже. Ладно. Предлагаю такую схему нашего общения. Итак. Вы знаете, кто я такой, я знаю о вас то, что надо по нашему делу. Сейчас обсуждение прекращаем, ещё по чуть-чуть выпьем и встречаемся вечером для продолжения разговора. Я не требую от вас ничего, я только предлагаю. Что вы ответите?

– Вечером и впрямь будет лучше… продолжить. У меня есть один вопрос. Какие… санкции вы можете применить ко мне, если вам не понравится мой ответ на ваш, если так можно выразиться, вопрос?

Санкции?! Он что, серьёзно? Совсем обалдел старый!

– Вечером я вам всё расскажу. Только не придумывайте причины для срочной поездки куда-нибудь в даль светлую. Лучше со мной вечером обо всём поговорить, чем попозже с моими коллегами. Хотя это я зря сказал, вы мужчина серьёзный. Помочь со стола убрать?

– Спасибо, нет. Это моя привилегия. Ступайте отдыхать. Я к вам зайду. Попозже.

Мне ничего не оставалось, как отправиться к себе в домик. Повалившись на кровать, стоящую вплотную к стене, я постарался собраться с мыслями перед вечерним разговором. Но легче было мгновенно протрезветь, чем нащупать хоть одну спокойно стоящую мысль из целого копошащегося клубка. Хотя, вру. Одна, не то чтобы полумысль, а скорее полунамёк, всё же зацепилась за что-то в голове и звучала она примерно так – не всё так просто, как хочется. После расшифровки она имела следующий вид – будет обнаружена связь между убийством рыбаков и затянувшимся молчанием Штрауха. И на редкость противной окажется эта связь.

Чтобы проверить свою догадку я решил почитать материалы по убийству на этой турбазе, благо они, эти папки с материалами, были в моём распоряжении. Но хмельная лень оказалась сильнее трезвой рассудительности, и я остался лежать на кровати. Заснул я в той же позе.

Пробуждение пришло оттого, что какой-то посторонний стук сильно диссонировал с приснившейся мелодией. Когда я открыл глаза, то увидел, что источником стука была кисть правой руки хозяина посёлка, стоящего около стола в центре комнаты.

– Вы уже пришли…. А если бы я был с дамой, вы также вошли бы без… этого… разрешения?

Первая шутка, после пробуждения, показалась, мне самому, глупой сразу же, после её произнесения.

– А в этой глуши вам неоткуда взять даму. А то, что я самовольно зашёл… так простите великодушно. Я довольно долго стучал в дверь, но вы….

– Ладно. С вопросами этикета разобрались. Меня, ваша шайтан-трава, свалила в сон. Я сейчас умоюсь и….

– Извольте! Я подожду. Спешить нам с вами некуда.

Умываться пришлось перед большим зеркалом, но из маленькой миски, которой надо было зачерпывать воду из накопительного бака. Но, это были не те неудобства, из-за которых стоило расстраиваться.

Вернувшись в комнату, я застал моего единственного соседа в этой части Прибайкалья за приготовлением чая.

– Я в заварку также добавляю багульник. Очень ароматный чай получается, доложу я вам. Кое-кто говорит, что он ещё и очень полезный. Отведайте!

– Спасибо! Эту траву вы добавляете практически во всё, что употребляете вовнутрь. Вы её, случайно, не курите?

– Нет, мы этого не делаем. Попробуйте чай.

Предложенный чай оказался очень вкусный – в меру крепкий, в меру сладкий и в ту же меру ароматный.

– Ну, как вам чай такого купажа?

– Здорово!

– Не сомневался. Я дам вам с собой этой травы. Станете дома заваривать, друзей баловать и наши края вспоминать. Не откажетесь от такого подарка?

– С удовольствием не откажусь, штука действительно вкусная. Можно ещё чашечку?

Пока наливался чай в мою опустевшую чашку, я осматривал траекторию, по которой Сергей Станиславович проследовал от двери к столу. Вдоль этой линии не обнаруживалось ничего, с чем бы он, Штраух, должен был прийти. А именно документов и, судя по их возможному количеству, обязанных находиться как минимум в папке. Визуальное исследование результатов не дало. В этом случае, мне надо самому возвращаться к утреннему разговору. Начали!

– А кроме чая вы ничего не принесли?

Задор чайного гурмана немного сник.

– Нет.

– Отчего же?

Сергей Станиславович поставил чашку, с рисунком радостного поросёнка, на стол и уныло уставился на то, что осталось в этой чашке.

– Я вам завидую, – выдержав не прерываемую мною паузу, сказал Штраух. – Я даже хотел бы поменяться с вами ролями. Нет, не подумайте обо мне скверно, я не отказываюсь от разговора с вами… просто в той ситуации, которая сложилась здесь и которая свела нас с вами в качестве собеседников, проще задать простой и конкретный вопрос, нежели объяснить тот простой ответ, который я вам дал. Не всё, далеко не всё я могу вам объяснить. Словами объяснить. Не всё я могу объяснить даже себе.

– Слова клеймят мысль печатью неточности.

– Красиво, мудро и, по-видимому, верно.

Снова созерцание остатков чая прервало речь Штрауха. На этот раз наслаждаться его театральной паузой я не собирался. Или Штраух мутит воду, или его что-то серьёзно беспокоит. Кроме всего прочего, я чувствовал себя комфортно от того, что от него мне нужна только информация, и только, а не бандитский наезд, которого он однозначно опасается. Тем более, что эту недополученную информацию он сам и предложил.