Прямо на восток

– Олег Ильич, ничего, что я так, по имени-отчеству? Или лучше по званию?

От последнего вопроса мне вообще расхотелось думать! Во всяком случае, при участковом. Слишком много интересного для меня случилось после сегодняшнего пробуждения, чтобы считать это всё правдой. Поэтому я решил поскорее избавиться от этого участкового и только тогда, в строгом одиночестве поразмышлять. На всякий случай я разрешил обращаться ко мне не по званию. А интересно, какое мне дали звание после удара о дерево?

– Если вы себя уже чувствуете, то может быть… за выздоровление? Коньяк – штука полезная, так сказать. Как породистое лекарство.

Коньяк, говоришь? А и в самом деле? Какой мне толк сидеть в одиночестве и пытаться выяснить, почему это я вдруг Олег Ильич и ещё со званием? И с табельным оружием? А через пару рюмок участковый расскажет ещё какую-то подробность из моей жизни? Лучше пьяному знать о себе всё, чем трезвому терзаться в неведении. Одним словом Олег Ильич дал добро.

Но стараться ни о чём не думать было невозможно. Тем более, когда после аварии узнаёшь о себе такие подробности. Итак. Что у нас образовалось на повестке дня до графы «разное»? У меня есть нечто непонятное и плохо понимаемое, а посему совершенно не приемлемое. Пока не вернулся участковый, надо попробовать сложить стройный и правильный гербарий из сухих фактов, полученных мною при моём же молчании. Лишний раз убеждаюсь в том, что молчать лучше, чем говорить. Итак, но уже под номером два. Я попал в больницу. Очень тонкое и даже болезненное наблюдение. Попал я сюда благодаря участковому, который позавчера вытащил меня… или он сказал «нашёл»? Не важно, как он назвал это действие – я в больнице я благодаря Василию Григорьевичу. А где ещё двое? Что-то мне сдаётся, что память моя всё-таки работает по графику и то видение, как травмировалась голова водителя, не есть следствием моей отключки более чем на сутки, а есть правдой. Я точно видел, как вдавливаемая крыша «Жигулей» просто отрезала ему часть головы… не приведи, Господи, такую смерть. Дальше. Где мужик с переднего сидения? Где мои вещи, я про сумку, и где мои документы? Я не Олег Ильич, я даже совсем не Олег Ильич со званием, оружием и удостоверением. Немного подгоревшим. А с какой радости удостоверение подгорело? От него кто-то прикуривал? Стоп-стоп-стоп…. Если я принят за того мужика по его документам, то он – это я. У него мои документы! Надо быстро найти Александру и узнать, в какой палате он лежит. Лежит… а почему он не лежит в одной палате со мной? Тут, вон, ещё три пустых кровати… или больница настолько пустая, что каждому больному по палате дают? Глупость какая-то.

Подняться на ноги с кровати оказалось легче, чем я думал. И ходить было не очень больно. Кстати, о ходить. Я сутки в туалет не ходил, меня что, уткой баловали? Стыдоба! Здоровый мужик и под себя… в утку. Это, любопытно знать, Александра меня этим прибором пользовала? Ей бы у Будённого комдивом служить….

Призывно скрипнув дверью на весь коридор, я выдвинулся на шаг из палаты. Передо мной предстала обычная больница, если так можно выразиться. В моём представлении именно так должен был выглядеть сельский стационар. Слева и справа от меня были двери, утопленные в архитектурные ниши. Видимо это были палаты для таких, как я. Палат было не очень много, если я не ошибаюсь в подсчёте, их было шесть. Нет, семь, включая мою. Господи, прости дурака! Семь палат включая ту, в которой я временно находился. Я поплевал через левое плечо и трижды стукнул по деревянной двери.

– Слышу! Иду!

Не желая того, я вызвал к жизни демоншу. Её нежный крик нельзя было спутать с другим звуком.

Александра стремительно вонзила себя в коридор из-за открывшейся двери с надписью «Манипуляционная». С такой же стремительностью, видимо, входит игла шприца, направляемая рукой Александры, в страдающую заднюю плоть пациента. Эта манипуляционная была через три двери от палаты… ага, палаты номер четыре, в дверях которой я маячил. Действительно далеко для того, чтобы сходить туда за телефонным номером. Теперь понятно, кто в больнице старший.

– Чего это тут, а?

– Это я тут чего. Спросить надо.

– Все вопросы к Виктору Макарычу.

– Я не о лечении. Вы не могли бы подойти сюда, чтобы не кричать на весь коридор.

– Ладно. Подойду. Уже подошла. Почему не в койке? Ну-ка, ходи под одеяло!

– Это я успею.

– Ляг и поговорим.

Я подчинился. Всадник против танка не попрёт.

– Чего хотел?

– Где пациенты вашего отделения? Вся Ващановка в здоровых ходит?

– Это к Виктору Макарычу обращайся. Следующий вопрос.

– Здорово общаемся. Ладно. Нас в машине ехало трое. Мои попутчики в других палатах?

– Они в одной палате. В морге. Машина ваша сгорела полностью, попутчики твои… почти полностью. Тебе повезло, майор.

Значит… я майор. Спасибо, Александра, спасибо за информацию.

– Александра… как вас по батюшке?

– Для тебя просто баба Шура. Мне так нравится. Ещё спрошать будешь?

– Пока всё, спасибо. Сейчас Василий Григорьевич подойдёт, я у него узнаю остальные подробности. Спасибо ещё раз.

– Ясно! Васька-шельмец за коньяком понёсся. Не упейтесь тут от радости. Если что – я в сестринской. Хотя пить тебе, майор, ещё рано, но всё равно выпьешь, так? Ладно, я в сестринской. Понял?

Отчего же не понять? Небось, не пальцем…. Александра, она же баба Шура, пригласила сама себя на коньяк участкового. По-моему, она начала мне нравиться.

Но от предстоящей выпивки надо вернуться в реальность. Новости, которыми одарила Александра, нуждались в срочном упорядочивании. Вот то горячее, что в моих воспоминаниях толкнуло меня в спину, было, скорее всего… да не скорее всего, а совершенно точно, взрывом. Когда мы… то есть соображающий я, один из общей троицы ездоков, крутился в перевёрнутой машине, то, а это теперь я точно знаю, запахло бензином намного сильнее. Сильнее, чем когда мы ещё ехали. Могли быть канистры с бензином в багажнике? Могли. А почему взрывается бензин? Потому, что этому способствует концентрация паров. А наличие запаха бензина тому доказательство. Логично? Да. Теперь о морге. Если из нас троих двое уже в лучшем из миров, то, опять, скорее всего, не водитель, а мужик с переднего сидения и был тем майором Олегом Ильичём с табельным оружием. Резонно? Пока да. Откуда у Василия-участкового мои, чёрт, уже заговариваюсь, майорские документы и пистолет, и где мои документы? Если я предположу, что при выползании из машины я схватил куртку майора, в которой были его вещи, я сильно ошибусь? Наверное, нет. А в таком состоянии, в каком я находился, ощупывать материал куртки под бодрую бурятскую музыку, чтобы отличить свою куртку от чужой, у меня не было ни времени, ни желания. И совсем не удивительно, что я не обратил никакого внимания на то, что куртка была отягощена пистолетом.

А теперь у меня вопросик к самому к себе. Что мне делать? Соглашаться на то, что я майор Олег Ильич, приехавший в заповедник на Байкале не понятно для чего, или с пеной у рта жестами доказывать, что я другой человек, у которого сгорели вещи и, главное, документы. Доказывать, даже не представляю как, почему это я выжил в одиночку с оружием и документами какого-то майора? Доказывать, не знаю какими аргументами, что это не я подстроил аварию, чтобы завладеть оружием и документами офицера. Объяснить, кроме всего прочего, причину моего прибытия в Ващановку из города-героя Воронежа. А на закуску мне надо будет придумать ответ на глупейший вопрос, который однозначно мне будет задан – не является ли всё произошедшее тщательно спланированной акцией? И вот сейчас, задавая самому себе эти вопросы, я с ужасом понял, что фактов «за» за теорию о спецоперации против майора гораздо больше, чем фактов «против». И не надо даже думать о том, в какую сторону будут думать проводящие следствие. Однозначно не в мою. Тогда назрел главный вопрос: или попробовать выжить на милицейских допросах, или побыть какое-то время майором. Плохо, что и посоветоваться не с кем. Жена поехала к родне в другой край страны, в Белоруссию. Посоветоваться не с кем, а решать надо. Можно придумать себе отговорку и принять окончательное решение после разговора с участковым. Если это можно будет назвать разговором, и если не будет слишком поздно для решений. В моём положении напрашивающееся решение не будет риском, а будет глупостью. Значит я глупец. Я – глупый майор Олег Ильич. Фамилию пока не знаю. Ладно. Бог не выдаст, свинья не съест.

Василий Григорьевич вернулся минут через сорок. Это время я постарался истратить на продумывание своего поведения в качестве совершенно другого человека. Но особой уверенности в реализации моего плана у меня не было. Да и назвать планом то, что я эти сорок минут перемалывал в своей голове, можно было с допустимой погрешностью между понятиями «провал» и «полный провал». Помогая участковому раскладывать принесённые им закуски на соседней кровати, я, от пессимистического «полный провал», плавно перешёл к более весёлому финалу своей поездки, которую можно было бы выразить фразой «видимо, выживу».

– Баба Шура заходила. Сказала….

– Понял-понял! Раз она так представилась, значит надо её позвать. Она в…э

– Сестринской. Стоит у окна и думает: « не идёт ли кто, не несёт ли чего?»

– Я схожу за ней. Не возражаете?

– Не в моём положении возражать.

Последнее предложение я говорил уже в спину, выходящему из палаты участковому. С таким успехом я мог бы проигнорировать его вопрос.

Компания любителей коньяка, состоящая из случайно встретившихся людей и выпивающая по очень сомнительному поводу, приступила к реализации повестки дня через пару минут после возвращения Василия Григорьевича. В этой части Родины не принято долго разводить политес.

– Давайте первую выпьем не чокаясь, – сказал я, пытаясь удержать течение застолья, а правильнее будет сказать «закроватья», в своих руках. – Мы не знали этих людей….

– Знали. Одного мы точно знали. Это….

– Васька! – Александра строго одёрнула участкового и глазами показала на свою чайную чашку, заполненную коричневой жидкостью почти до краёв. – Налил, так не тормози. Потом поговоришь. Тост был. За погибших. Земля им пухом.

Мы выпили. То, что обещалось, как коньяк, оказалось чем-то домашним, крепким и ароматным.

– Василий Григорьевич, а что мы пили?

– Ага! Понравилось? То-то! Это домашнее производство. Ягоды, пшеница, шайтан-трава и правильная перегонка. Настаивается на орехах.

– Значит и шайтан – трава присутствует? И что это?

– Это, Олег Ильич, багульник. Растение такое. Давайте ещё по одной, а потом поговорим. Пару вопросиков, так сказать, решить надо. За что пьём?

– За моё выздоровление и ваше не боление.

Домашний коньяк со знанием дела начал говорить рифмованными глупостями, используя в качестве своего рупора мой захмелевший язык. А может, подействовала шайтан-трава.

– Согласны с тостом, баба Шура?

– Нет тоста, за который я не выпью!

Закусывали мы свежим хлебом и чем-то консервированным из банки.

– Теперь, так сказать, к делу. Про погибших. Один нам известен. Водитель. Он из местных. Борис Колесников, 1972 года рождения. Он, собственно, мне отзвонился и доложил, что вас уже встретил. Но, когда по всем подсчётам, его машина не появилась, я на своём Уазике поехал вам на встречу. Ну и, как говорится, нашёл… вот, значит…. Хотя Борька хороший водитель, я даже….

– Только говорливый очень. Его не переслушаешь. Ему обязательно надо в глаза собеседнику заглядывать, он даже на руль головой ложился, чтобы в лицо заглянуть. Я несколько раз просил его на дорогу смотреть.

– На счёт языка это верно. Помело. Ой! О покойниках либо хорошо, либо… выпьем?

После третьего тоста я стал более словоохотливым и едва не сказал, что это мне Колесников в глаза заглядывал. А ведь по правде он майору заглядывал. А я сидел сзади. Но ведь это я майор и то, что сзади я сидел… я, который я по-настоящему, а теперь стал майором вместо настоящего майора, который спереди, а я говорю, что я, то есть я сам сидел и не мне в глаза… Господи! Запутался окончательно. Надо постараться побольше молчать, чтобы не проколоться, как с этими глазами. Итак, молчать майор!

В крепком молчании с моей стороны мы снова выпили и закусили.

– Василий Григорьевич, у вас было пару дел, которые надо было решить….

– Так точно! В вашей куртке нашли портмоне. Сами понимаете, нам пришлось проверить его содержимое. Мы ведь вас в лицо не знали, когда вас там… подобрали. В этом самом портмоне было восемьсот долларов, так сказать, США, двадцать тысяч наших рублей, кредитные карточки и визитки. Мы перезвонили, сами понимаете кому, и доложили о вашем приезде. Сделали всё, как положено. Не в первый раз.

– И что вам ответили? Не поинтересовались, почему я сам не отзвонился?

– Спросили. Я сказал, что трудная дорога, и вы пошли отдыхать. В общем, всё в порядке. Не в первый раз.

– А ничего, что среди вас дама? Я ваши деловые переговоры слушать не собираюсь. Или никто не собирается наливать?

– Баба Шура! Простите нас! Василий Григорьевич у нас сегодня виночерпий. Баба Шура, я бы с радостью пригласил вас на танец (что ты несёшь, урод?!), но я не в форме. О делах закончили.

– Заканчивать рановато. Я, конечно, извиняюсь, но есть кое-что, так сказать, срочное. Я быстро доскажу. Мы приготовили для вас домик в заповедной деревушке, но у нас есть ещё, так сказать, гостиница. Где вам удобнее остановиться?

– В деревушке.

– Я так и думал. Там… одним словом, там удобнее будет. Всё, дела закончены.

– Нет! Васька, так дела никто не делает. Хотя, что с мужиков взять? У майора вся одежда испорчена, ему надо приодеться? Надо. А телефон майора где? А всякие нужные бытовые мелочи? Дела он решил…. Командовать мне придётся. Утром на своей колымаге свезёшь майора в райцентр, там магазины получше. Оденетесь и продуктов подкупите. В вашей деревушке на сухом пайке сидеть придётся. Понял? А теперь наливай!

– Вот такая у меня тётка, майор. Ей бы, так сказать….

– Комдивом к Будённому.

– Откуда знаете?

– Работа такая.

А что я такого ляпнул, что они так резко замерли?

– Нет, как говорится, откуда знаете? Тётя Шура по правде родственница Будённого. Семёна Михайловича.

– Вы ещё не раз удивитесь, Василий Григорьевич узнав, сколько мне известно. Но сейчас не об этом. Предлагаю выпить за любовь!

Меня уже несло бесконтрольно. Но, слава Богу, всё закончилось благополучно. Напились и наговорились обо всём, о чём хотели. Были и местные анекдоты, я что-то рассказал, выдавая за столичные шутки. Одним словом, на этом этапе провала не получилось. Радуясь этому, я отправился спать.

Поездка в райцентр за покупками прошла без дополнительных трещин в моей легенде. Физически я сравнительно легко перенёс на ногах четыре часа, которые ушли на саму поездку и на хождение по магазинам.

Дорога из Ващановки в райцентр была одна. Я имею в виду одна асфальтированная. Поэтому нам с участковым дважды пришлось побывать на месте аварии, в которой, по навязанной мне легенде, я и погиб.

Участковый старательно развлекал меня разговорами ни о чём. Даже проезжая мимо сгоревшего остова машины, который так и остался лежать около указателя на Ващановку, Василий Григорьевич не умолкал, старательно освещая посторонние темы. Одно в нашей поездке меня успокаивало – участковый глаз от дороги не отводил.

Уже на подъезде к посёлку я, старавшийся всю дорогу слушать милиционера и не менее тщательно пытавшийся уловить подвох в его словах или в его поведении, попросил остановить машину.

Участковый прижался к обочине, проехав по инерции ещё метров семьдесят, плавно перевёл движение УАЗика в состояние «типа я встал. Ну и….»

– Что-то не так? Я думал, что вы дотерпите до отделения. Там, как говорится, нормальный туалет.

В моей голове начала формулироваться не очень приятная мысль – либо участковый считает меня, скажем так, простачком и, кстати, делает это с дальним прицелом и, что особенно плохо в моём положении, по чьей-то просьбе, либо он уже разобрался, кто есть кто. Другими словами, он понял, что никакой я не майор и никакой я не Олег Ильич. Просто доигрывается спектакль по наспех переписанному сценарию. Мне выделена роль подставного клоуна, который сделает по чьей-то указке нужные действия (а ведь настоящего майора здесь ждали и даже машину за ним отправили), а потом пропадёт в бескрайних просторах прибайкальских лесов. Для всех заинтересованных будет достаточно свидетельств о пребывании в Ващановке официального лица с полномочиями, которое, выполнив свою миссию, благополучно убыло в неизвестном направлении. В результате будет решена местная проблемка при полном отсутствии ответственности за последствия. Или кто-то, находясь в моём положении, не стал бы думать о таком развитии событий? А то, что сценарий переписывался очень быстро, сомнений не вызывает. И причина для такого изменения имеется – автомобильная авария с жертвами. Очень вовремя и очень кстати случившаяся. И как мне поступить? Продолжать делать вид, что ничего страшного, кроме гибели моих попутчиков не произошло и ещё недельку попить местный коньяк, разбавленный каким-то интересом участкового? Или попробовать распустить крылья и показать себя настоящим майором? С гонором, с привычкой власти и подобными прелестями майорской службы? А интересно, чего именно я майор? Какого рода войск, или какой именно структуры? Нет, этот вопрос в списке первоочередных не значится, есть кое-что и поважнее. Мне надо в этой Байкальской глубинке не пропасть и даже выжить с пользой для себя. А для этого надо играть свой спектакль, или подыгрывать участковому и тому, кто так резко, как мне кажется, изменил сценарий. Итак, принимается решение! Я майор, зовусь Олег Ильич, мужик не пальцем сделанный и прямо сейчас показывающий свои зубы всем, кто не понял, с кем имеет дело. Шашки наголо! В атаку!

– Василий Григорьевич, голубчик, а вы ничего необычного за сегодняшнюю поездку не заметили?

– Да… нет… вроде. А что, как говорится, не так?

На подфуражечном участке лобной поверхности у лейтенанта появились складки от удивлённо приподнятых бровей.

– Не так? А действительно, что не так? Ехали вы скоро, но аккуратно, покупки у нас нужные, но недорогие. В самом деле, Василий Григорьевич, всё в порядке. Только….

– Тогда я, как говорится, не допонял.

– Ладно. Объясняю. Мы дважды проехали мимо места ДТП. Дважды! А меня никто, почему-то, не спросил о подробностях этой аварии. Никому уже не интересно? А вот в первый ваш приход в мою палату, первым вашим вопросом был именно вопрос о причинах ДТП. Теперь я, Василий Григорьевич, должен спросить, что не так? Где протокол с места происшествия? В вашей Ващановке есть подразделение автоинспекции? Нет? Тогда это ваша работа. Тем более это именно вы забирали меня с места аварии. Вам лично не интересна причина аварии? Почему не опросили меня под роспись? Почему до сих пор машина лежит вверх ногами? Почему акт экспертизы не вдохновил вас на поиски настоящей причины ДТП, а не на ссылку на болтливость водителя?

Участковый смотрел в сторону и молчал. Пальцами он отбивал по баранке какой-то ритм. Слава Богу, не бурятский.

– Молчание не есть ответ. Я, Василий Григорьевич, очень ценю гостеприимство и я благодарен вам за то, что вы сделали для меня. Но дело важнее. Не согласны?

– Вы понимаете….

– Нет. Со своей стороны я не понимаю.

– Не было экспертизы. Акта, то есть, не было.

– Не обижайтесь, но я задам глупый вопрос. А где акт? Его ещё не делали? Или….

– Он… его отправили… в Еланцы его отправили. Вчера.

– Сказочно! А вы его даже не прочли? И копию вам не дали? На вашей земле, дорогой мой участковый, не ДТП было, а убийство! Это на вашей земле было, а не в Еланцах. Что же вы у патолога не поинтересовались, что он нарыл в двух телах?

– Какое… какое убийство?! Вы….

– Какое? Обыкновенное. Убийство всегда убийство – это лишение жизни, разными бывают мотивы и способы совершения. Так что для вас разницы нет, какое убийство. Впрочем, для меня тоже в этом смысле нет разницы.

– Я не понимаю!

– Так! Слушать сюда! Я в последний раз извиняюсь за свой тон и благодарю за гостеприимство, но теперь перехожу на официальные рельсы. Кто знал, что я сюда еду? Вы. Кто ещё?

– Ну… мне звонил Ермоленко. Это начальник мой… наш… из Еланцев. Капитан.

– Что. Он. Вам. Сказал. Лейтенант, соберитесь и быстрее отвечайте. Вам звонил капитан Ермоленко, так? Что он сказал?

– Сказал, что сюда едет большой перец… ой, извините.

– Перец, так перец, не суть. Сказал, что я еду. Так? Для чего? Почему он сюда звонил?

– Он сказал, что по делу о рыбаках что-то не понравилось в Иркутске и телега пошла в столицу. Эти рыбаки… они москвичи, в общем. Ну и едет перец, извините, вырвалось. Едет офицер ФСБ-шник проверить на месте, как велось следствие.

Ни хрена себе! Я из ФСБ! Может попросить у лейтенанта пистолет и по-тихому присоединиться к моим попутчикам в морге? Подмышечные отсеки срочно запросили дезодорант суточного действия и противно вспотели ладони. Одно хорошо – теперь я почти всё о новом себе знаю. Ну, и похороны должны быть у меня красивыми.

– Это я понял. Что дальше?

– Мне надо было вас встретить. Но… я не смог, вернее… Ермоленко сказал, что мне самому ехать не надо, можно просто отправить машину. Я так и поступил. А про убийство….

– Понятно. Следствие по ДТП тоже Ермоленко застопорил? Не слышу?

– Ну… да.

– Я кое-что тебе расскажу, а вы вникайте в каждое моё слово. Тот водитель, Царствие ему небесное, был, конечно, редкий балбес. Но авария процентов на двадцать на его совести. Машину, в которой мы ехали, ждал громадный грузовик. Может быть и армейский, я пока в этом не уверен, но разберусь. Номер я запомнил. Почти весь. Так вот. Слушай, давай перейдём на «ты»? Согласен? Хорошо. Так вот. Когда мы попали в зону его действия, он с потушенными фарами вылетел на дорогу. Свет включил метрах в пяти от нас, понимаешь? Он ослепил нашего водителя, который попробовал уйти от столкновения. Только вот спастись не случилось. Бампер грузовика разрезал крышу «Жигулей», разрезало как консервную банку. Причём, разрез был такой глубокий, что у водителя срезало половину головы. Ты понимаешь, что я говорю?

Василий Григорьевич смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Причём настолько широко, что через зрачки был виден затаившийся мозг.

– Теперь вопросы. Кто в ваших краях по ночной и тёмной дороге рассекает без света? Почему тебе не достался акт экспертизы, если он вообще был? Кому ты будешь пересказывать наш разговор? Отвечай быстро!

– Я… у меня нет ответа… ответов.

– Это я уже и сам понял. О разговоре перед Ермоленко отчитываться будешь?

– Нет. Точнее… да. Нет, но…. А не было разговора. И отчёта не будет. Но ведь я этого не знал. Правда, не знал. Мне….

– Василий Григорьевич, это твоя земля, сечёшь? Твоя. И интерес у тебя должен быть ко всему, чтобы быть в курсе. Кто что сделал, сказал или только подумал – ты всё должен знать. Своими руками щупать и своими глазами видеть. Иначе за ненадобностью тоже вечером встретишься с таким грузовиком. Кстати, а где больные из стационара? У вас не болеют?

– На пару дней всех по домам отправили.

– Из-за меня?

Лейтенант кивнул головой и снял фуражку.

– Что дальше делаем?

– Едем в отделение. Я забираю свои вещи, дела по рыбакам и ты отвезёшь меня в домик. Ермоленко пока не говори о моих вопросах. Через пару дней решим, как поступать. Ясно?

– Да, понял.

– Тогда трогай в сторону, как говорится, нормального туалета.

Шутку участковый не оценил. Оставшиеся километр-полтора Василий Григорьевич ехал молча, сосредоточенно вглядываясь в окружающий мир. Его явно расстроил наш разговор, это было очевидно. Только мне было не понятно, что именно из нашей беседы его расстроило – или то, что я о чём-то догадался раньше времени, или то, что я рассказал ему о том, чего он, почему-то, не знал. Должен сказать, что и я не в радостном состоянии ехал. Не могу найти повод радоваться тому, что я узнал о себе такие не простые подробности.

Проверяющий из ФСБ! К нам едет ревизор! Из столицы! С предписанием! Не залечь бы мне в могилку раньше времени из-за такого предписания. Надо созваниваться со своими и просить подмогу, пока ещё есть время. Тем более что дело, из-за которого я сюда ехал, я даже ещё не начинал. Одним словом – я попал. По-взрослому. За такое попадание можно даже и мастера спорта получить. Как пожизненный титул. Но, посмертный.