Большая зона. Книга 2. Ироническая проза

Наконец, подъехал кортеж из восьми машин, и маленький толстячок на коротеньких ножках – Никита Сергеевич – суетливо влез на трибуну вместе со шведским премьером, а сзади, под локоток, дяди подняли Нину Петровну и переводчицу из посольства.

Никита Хрущёв приветствует рабочих на верфи Гетеборга.

Фото: личный фотоархив

Позвали на трибуну и капитана, Бориса Григорьянца: без капитана «крещение судна» не положено по обряду. Дяди упирались, но ритуал им подтвердили сами шведы. Капитана поставили рядом с Ниной Петровной, а за его спиной встал еще один дядя, который дышал ему прямо в затылок…

Никита Сергеевич помахал кулачком, что-то прокричал срывающимся на «петуха» голосом про дружбу и сотрудничество, и подтолкнул вперед Нину Петровну. Она сбивчиво и невнятно пробормотала себе под нос что-то по бумажке и закончила словами: «И нарекаю тебя именем „Карл Линней“! Да будет тебе семь футов под килем и благоденствие твоему экипажу!»

И… наступил торжественный момент: Нине Петровне подсунули бутылку «Шампанского» на шнуре, протянутом со среза полубака… И… вместо того, чтобы с силой качнуть бутылку в сторону судна, Нина Петровна просто неуклюже выпустила бутылку из рук… Как бы – уронила…

Поскольку судно стояло на стапеле, а скуловой срез, куда предстояло удариться бутылке, находился в десятке метров от трибуны, бутылка лишь слегка коснулась борта и… не разбилась, как это положено по ритуалу!

Н. П. Хрущёва «крестит» т/х «Карл Линней». Гетеборг, Швеция, август 1964 г. Фото: личный фотоархив

Наступило некоторое замешательство. На Нину Петровну жалко было смотреть: она готова была расплакаться.

– Макитра! – пробурчал довольно громко по-украински Гена Поляков.

– Хуже! Ворона! – добавил Миша Гимпельман уже в полный голос. Касаткин стал покашливать (признак волнения), но смолчал.

Тут же стоящая впереди строя «широкая спина» повернулась и со значением посмотрела на строй. Все притихли.

– Ну, теперь все мели – мои, – то ли в шутку, то ли всерьез брякнул отважный капитан Григорьянц Хрущеву.

А ты (по-свойски, на «ты» ответил Хрущев!) позвонишь «крестной», если что!

И – охраннику:

Дай капитану свой номер телефона, иначе его не соединят!

Хрущев похлопывал капитана Григорьянца по спине и улыбался во весь рот: его ведь снимали камеры, и неловкость положения не должна была быть зафиксирована, а то наплетут журналисты чёрт те чего мистического, вроде конца карьеры… (как в воду глядели!)

– А я уже один раз вашим крестником был, – осмелел Григорьянц.

– Как так? – удивился Хрущев.

Капитан т/х «Карл Линней» Борис Григорьевич Григорьянц. Фото: личный фотоархив

– А мне на выпуске из училища вместе с погонами и кортиком вручили ваш Указ о демобилизации, – улыбался Григорьянц в усы, – вот весь наш выпуск флотских офицеров и прозвал вас «крестным отцом». И все теперь на гражданке.

– Ну, вот видишь как хорошо вышло: получил такое прекрасное судно, ты тот же самый командир, только не военный! Пока – не военный! – пошутил Хрущев со значением, обнял капитана за плечи и развернул к объективам камер: для истории!

Тем временем Нине Петровне подсунули вторую бутылку шампанского, предусмотрительно заготовленную Владимиром Касаткиным, в расчете «на дурака», как оно и произошло.

Вторую бутылку уже втроем: Нина Петровна, Хрущев и Григорьянц качнули с такой силой, что шампань взорвалась у борта, как граната!

Наверху, на скуле, боцман со шведскими рабочими под звуки оркестра сдернули белое полотнище, под которым было второе полотнище с новым названием – «Карл Линней». И все захлопали под вспышки блицев.

Нине Петровне объяснили, что отныне ее фото вместе с горлышком от бутылки, будет красоваться в специальном ящичке в кают-компании.

Конечно, предыдущую кандидатку в «крестные» спешно убрали из кают-компании еще на рассвете.

Хрущев рвался на судно, осмотреть его, да и банкет, вроде бы, положен! Но ему вежливо отказали, сославшись на график пребывания. И намекнули: объект сложный, не изучен охраной из-за недостатка времени. Последний аргумент оказался самым убедительным: недавно произошло покушение на лидера в известной всем стране (1963 г., США!)

Торжество для прибывших закончилось шампанским на импровизированных столах, но у оставшихся на судне залёг на душе осадочек.

И, как потом выяснилось, – не зря…

В августе 64-го мы «крестили» судно и приняли его, в ноябре 64-го Хрущева отправили на пенсию.

А в декабре 64-го, через три месяца после крещения, по пути в Южную Америку, на Патагонский шельф, «Карл Линней» сел на мель. Мистика! В проливе Каттегат, рядом с мысом Скаген. Прямо напротив его «Альма-матер», напротив верфи в Гётеборге, где он был зачат и рожден, и так неудачно окрещён!

Звонить было уже некому, да и незачем. С мели снялись без повреждений и продолжили рейс. Но, как было не вспомнить морякам неудачный обряд «крещения» судна? Как будто на судно натянули «порчу»… А возможно, это было только совпадение.

Капитана и второго штурмана, конечно, наказали, «на память о крёстной матери»…

4. Мальвина-чаровница

Мальвина загорает на капитанском мостике топлес!

Стук в дверь каюты старпома Владимира Касаткина прозвучал, ну что ни на есть – в становую жилу! Владимир как раз только что откупорил бутылку холоднющей «Столичной» на смачно упакованном столе: среди свежих испанских помидорчиков и огурчиков пламенел огромный, по локоть, свежесвареный лангуст – с десяток дней, как из Африки!

Кого там черт несет? – в полголоса пробурчал постоянный гость старпома Геннадий Поляков, начальник судовой радиостанции (по жизни – «Маркони»), – лепший друг и надежный товарищ.

– Come in! Войдите!, – крикнул Касаткин и со значением посмотрел на Полякова: мол, работа есть – работа, потерпи.

Дверь осторожно приоткрылась и в каюту протиснулся вначале малиновый чемодан, а затем вкралось и ОНО – чудо из японских эротических комиксов: сверху – девочка-подросток с глазами-плошками, волной каштановых волос, без носика и с кровавыми губками – бантиком! Зато, снизу! Снизу были секси-формы зрелой женщины-самки. Из-под короткого подобия юбчонки – две стройных, упитанных ножки, в ажурных – писк моды – чулках, со стрелками вверх, туда, где они, чулки, оканчиваются…

Друзья переглянулись, в недоумении:

– Вы к кому? Вы – провожающая? – встряхнулся от наваждения Касаткин.

– К вам! – заявило Чудо из комиксов и потупилось.

– Ко мне? – изумился Касаткин.

В это время его мозговой компьютер лихорадочно открутил: «ну, сколько ей? – ну, – восемнадцать, неужели, где-то капнул?… Тьфу ты, черт! Так мне же было только двенадцать! Пятый класс! Отпадает!».., Касаткин покашливал, это у него был знак затруднительного положения или волнения…

– Вот!, – шагнула девушка к столу и положила на стол бумажку.

Касаткин посмотрел, – вздох облегчения, – и передал бумагу Геннадию:

– Вот, посмотри, Геннадий Василич, каких девушек направляют нам кадры в отсутствие первого помощника! Валентина Карловна Андрулайтис направлена к нам официанткой! Сразу после учебы. – Да вы присядьте к столу, вы, наверное кушать хотите? – предложил старпом.

– А вы раньше в море ходили? Вы качку переносите? – начал хитрый подкоп Маркони.

– Нет, в море я еще не ходила, я только закончила «Театральное училище»…С папой ходила на Байкале рыбачить,… – начала объяснять Валя и, вдруг, заметила изумление на лицах мужчин.

– Как, – «Театральное»? Почему же вы не в театр пошли работать, а на море? – спросил Касаткин.

– Ой, забыла объяснить! «Театральное» – это так прозвали девчонки наше морское ПТУ. А еще они его «Таньковое» называют…

– ???, – ничего не понятно, – затеребил пшеничный ус Маркони. А «Танковое», почему? При чем здесь танки?

– Не танки, а Таньки! Почти половина девочек, приехавших в наше морское ПТУ со всех республик, – Таньки, Татьяны!

– Понятно! Ну, так мы можем сейчас легко проверить, примет ли вас море! Я налью вам пол-фужерчика водочки и брызну туда струйкой лимонада – получится шипучий коктейль «Белый медведь» и, если вы сможете потихоньку выпить этот морской элексир, – другим подносят гадость – морскую воду, – тогда можно считать вас моряком! – у Гены включился мозжечок, заработал инстинкт охотника.

– Я не знаю… Я могу попробовать.., – растерянно залепетало чадо.

Касаткин нахмурился: не по-протоколу в его каюте охмурять ПОП, да еще и спаивать их сходу. Несмотря на то, что, по негласным правилам, набирать на суда женщин поручили (некоторые дяди из серого дома) кадрам совместно с помполитами, работать-то с женщинами все равно приходится ему, старпому! И здесь должна быть четкая субординация! Чуть допустишь слабину и – всё пропало! Эти бестии тут же переходят на фамильярное «ты» и обсуждают каждое распоряжение. Получается колхоз!

За вежливую строгость и отвергнутые попытки близких отношений Касаткина на флоте прозвали «Офицер белой армии». Это прозвище ходило за ним с парохода на пароход, благодаря обмену информацией между судовыми женщинами. Иногда его повышали до «Офицера белой гвардии».

– Ну, так давайте поближе к столу! Я вам сейчас «шейку» лангуста нарежу, хвост, значит, – засуетился Гена, наливая водку в хрустальный фужер. – Вас как зовут?

– Валя. Валентина Карловна Андрулайтис. Мы – из прибайкальских литовцев. Туда сослали наших дедушку и бабушку в сороковом году. А в школе все называли меня «Мальвина», ведь папа у меня – Карл!, – Валя спокойно, маленькими глотками, не морщась, выпила водку, отвела генину руку с закуской, взяла его фужер с пивом, запила и подняла на Касаткина голубые глаза-блюдца:

– А сигарету можно? Мои закончились еще в поезде.. Ну, вот, папа у меня – Карл и судно – тоже – Карл! Интересное совпадение, правда?

– Наш человек!, – восхищенно прошептал Гена. – Пока боцман с плотником в городе, а ключи от свободных кают – у них, я, с твоего позволения, отведу Валю отдохнуть в свою каюту, к тебе же постоянно идут люди, а сам вернусь? – обратился Гена к Касаткину.

– Да, я очень устала. Я не спала всю ночь. В моем купе всю ночь дядечки пили водку и приставали ко мне с объятьями. – пожаловалась Валя.

– Ух, какие нехорошие дядечки! Пойдем, Валечка, я тебя уложу отдохнуть на диван в своей каюте, можешь там принять душ. Здесь тебя никто не обидит. А, если что, ты только скажи мне. Я был чемпион Киева по гребле. Среди юношей, правда. Но здесь еще кое-что осталось, смотри!, – он напряг рельефный мускул под рукавом футболки.

– Но, на посошок, давайте выпьем по маленькой рюмочке водки, я хочу сказать норвежский тост и посвятить его очаровательной девушке по прозвищу – Мальвина!, – Гена налил и встал:

«Дин скооль (за вас!), – Гена тут же переводил, – Мин скооль (за нас!), Але маке фрекен скооль! (За всех девушек в мире!), – все выпили и он заботливо подхватил качнувшуюся Валю за талию.

– А тебе, Валя, не кажется это счастливым совпадением, что теперь твое судно – тоже «Карл»! – ворковал Гена, уводя девушку, подхватив ее чемодан.

Транспортный рефрижератор «Карл Линней», так называемый «Рысак», – он имел скорость до девятнадцати узлов – уже вторую неделю грузил в Ленинградском торговом порту жир свиной в бочках, назначением на Кубу, в Гавану. Предстояло погрузить восемьдесят шесть тысяч дубовых бочек жира, сто семьдесят тонн костромского сыра, двести тонн сливочного масла, колбасу сервилат и коньяк.

Всего – более девяти тысяч тонн. Грузили с подвоза, с рефсекций, такую прорву жира собирали по всей стране. Контракт уже трещал, судно было на простое и вдруг….

Питерские докеры ворчали, когда грузили жир, но когда под погрузку подали состав со сливочным маслом и колбасой, которых не было в магазинах, – докеры грузить судно отказались! Забастовка! В то время это было ЧП прямо для «Голоса Америки!»

Капитана и первого помощника на борту не было. Они отбыли в Калининград, наш базовый порт, для отчета за предыдущий рейс в Африку, в Гвинейский залив для снятия с промысловых судов девяти тысяч тонн мороженой рыбы. Заодно, капитан должен был получить зарплату экипажу. Ну, а первый помощник полетел вместе с капитаном на поклон в свой партком и повёз свои «донесения»… Старпом Касаткин, как и положено, остался командовать судном за капитана. И тут такое… Срывались сроки поставки груза на Кубу. Внешторг теребил: дайте дату прибытия на Кубу! (Касаткину было не до уборщиц!)

Да какая тут дата, когда…

Пригнали ЗЭКов-химиков, расконвоированных, представляете, что тут началось в трюмах!

Они ни разу в жизни не видели такой халявы! И стали разбивать ящики с коньяком, барабаны с сыром, мешки с колбасой! Устроили пиршество и никакой погрузки! Супервайзерам и стивидорам пригрозили убийством, если те сунутся в трюм! Менты-вертухаи сидели наверху, у тамбучины-входа в трюм и разводили руками: «А чего мы сделаем с ними? Наше дело отвезти-привезти!»

Увезли ЗЭКов, привезли солдат. Та же картина, только у неопытных солдатиков-новобранцев начались серьезные травмы при забивке тяжелых дубовых бочек «под забой»: переломы, ушибы.

Тем временем «органы» повязали зачинщиков и вернули угрюмых и зашуганных докеров.

Погрузка продолжилась. Прилетели капитан и помполит. Касаткин легко вздохнул и вспомнил о ЖОПах, ведь вслед за Валей-Мальвиной пожаловали еще две молодые, красивые девушки, прямо скажем, – недопустимая оплошность со стороны первого помощника: Ведь они, эти помощники, всегда стремятся, для своего спокойствия, (им так кажется) набирать в обслугу наиболее непривлекательных особ. А помполит на д/э «Калининград», он же – судовой фельдшер, Эдуард Багдасаров додумался до того, что стал сыпать в бак с компотом для экипажа горстями бром. Поварам он говорил, что это – витамины. Но те нашли пустые упаковки и разоблачили помполита. Его счастье, что это произошло уже во время стоянки в порту, в море его могли «случайно» уронить за борт за такие эксперименты над людьми. А так его просто отозвали в партком. Свои друг друга не сдают…

А тогда, в Питере, Гена-Маркони вернулся в каюту старпома, слегка «спизнывшись», як вин казав.

– Здаеться мэни, хлопче Володымеж, що обэрэмо мы богато лыха з циею дивчиною! Та ще крычить дуже громко: «Ой, мамочка!», – перешел на ридну украиньську мову «Маркони! – знак особой секретности их разговора.

– А по этой части, на которую ты тут намекаешь – это пускай Первый, Шешуков, с ними разбирается., как ты знаешь – Ж.О.П.ы – это его преррогатива. Мое дело – их работа и порядок на судне.

В каюту постучали и, не успел старпом крикнуть своё привычное – «Камин! Входите!», как в открытую дверь не вошли, а впорхнули две девицы, ну точь в точь – путаны с Невского. Спектакль с представлением повторился: «Вы к кому?», «К вам!» и так далее,, однако эти девушки загадок загадывать не стали, они сразу вручили факс-напрвление на штат официанток из отдела кадров Управления Базы флота..

Усадив красоток, старпом многозначительно посмотрел на Геннадия. Тот прятал под ладонью хитрую, хохляцкую ухмылку: ещё одно продолжение их опасений!

– Но у нас нет вакансий двух официанток! Могу предложить вам только должности матроса-уборщика, – в раздумье произнес Владимир Георгиевич, слегка прокашливаясь, как будто у него запершило в горле.

– И это вы предлагаете нам, без пяти минут инженерам, студентам Ленинградского института инженеров морского транспорта – уборщицами? Да вы с ума сошли! – хорошенькие рожицы стали, без масок, возмущенно-оскорбленные. Некрасивые.

– Хорошо! – решительно сказал старпом. – Мы тут сделаем кое-какие перемещения, найдем для вас два места, но с одним условием: назад пути не будет! Не вздумайте подходить ко мне в рейсе с таким вопросом: мол, хотим в уборщики!

– Ой, спасибо вам большое! Что вы! Мы не будем вас просить о таком: «В уборщицы!» – личики опять засияли журнальной красотой.

– Ну, разве ты, Георгиевич, не видишь, что девушки не ищут легкой жизни, как у уборщицы: убрала утречком и целый день – на капитанском мостике, пупком кверху! И это ж не то, что официантка – пять раз накрой стол, поднеси каждому, а потом еще перемой гору посуды… А тут – снова накрывай стол, «бо воны – йисты да йисты!» – Гена вертел в руках документы девушек: Они же только на второй курс перешли, им еще четыре года до инженерного диплома! А какие имена! Аврора Алексеева и Грета Закоморная, не из дворян будете? – ехидничал Маркони.

Девицы озадаченно смотрели, то друг на друга, то на этого усатого вредину-парня, разоблачившего их обман: «без пяти минут – инженеры!»

Забегая вперед, скажу, что уже через неделю после выхода судна в рейс, когда установился морской распорядок дня с пятиразовым питанием, эти две питерские красотки стали «зашиваться» на работе, систематически не досыпали и «на цирлах» приползли к Касаткину.

– Владимир Георгиевич, вы были правы, мы очень устаём. Эта «троечница» Валька загорает на верхнем мостике «топлесс», а мы не высыпаемся, переведите, пожалуйста, нас в уборщики!

– Да вы что, девушки! «Без пяти минут – инженеров» и в – уборщики?

И направления были у вас – официантками. Всё – по закону. Так, что до первого российского порта придется потрудиться, – съехидничал Касаткин.

– Офицер белой армии! – прошипели обозленные отказом соискатели – Грета и Аврора – за дверью старпомовской каюты. Они уже знали, кто есть кто на судне.

«Придётся потрудиться» девушки поняли по своему разумению и неписанным правилам Невского проспекта. Принимаются только чеки ВТБ (Внешторгбанка) – валюта того времени, «совковые фантики». А вниманием мужчин они обделены не были. Аврора с Гретой и Валька лишили Первого спокойной жизни! Особенно – Валька. Крики: «Ой, мамочка» раздавались каждую ночь из разных кают и разных палуб. Валя-Мальвина не обижала ни молодых, ни стариков.

Путанам с Невского и не снилась такая удобная работа, чтобы «не отходя от кассы, в очередь и не на «дерево»!

Прошли Ла-Манш, который справа, у английского берега именуется Английский канал. Так и живут: у французов – Манш, а у англичан – Канал!

И тут к Касаткину ввалилась, вместе со стуком, взъерошенная, как воробей, докторина, дама предпенсионного возраста, и прямо с порога:

– Владимир Георгиевич! Нужна немедленная госпитализация уборщицы Валентины! У нее – сильное маточное кровотечение! До Кубы мы ее не довезем! – выстрелила она с широко открытыми, немигающими глазами.

– Сядьте. Успокойтесь. Вот бумага. Напишите докладную записку капитану. Для сообщения на берег: кратко, только медзаключение и никаких эмоций типа «Не довезем», – Касаткин, прокашливаясь, набрал номер капитана: «Борис Григорьевич, разрешите зайти к вам с доктором, срочное дело!»

Надо сказать, что в те времена незапланированный заход в инпорт, кроме угрозы гибели судна,, принадлежащего Минрыбхозу считался ЧП и требовал многоступенчатого согласования с Минрыбхозом, МИДом и, естественно, с Комитетом. За это время можно было пять раз умереть…

Капитан теплохода «Карл линей» Борис Григорьевич, в прошлом блестящий офицер ВМФ, и как человек с Востока, трусом и карьеристом не был и ответственности не боялся:

– Там у нас слева по курсу острова Мадейра, порт Фуншал. Подверни, Георгиевич, проложи курс, подсчитай ЕТА, время подхода. Сейчас я поднимусь, дам РДО на берег. Не успеют дать нам «добро», зайдем сами, по аварийным обстоятельствам. Зови ко мне главмеха, посовещаемся.

Двое суток, обложенная льдом Валентина была на грани смерти от кровопотери. Слава Богу, в санитарном паспорте была отметка о редкой, четвертой, группе крови у Валентины, осложненной отрицательным резус-фактором! Такой крови ни у кого на судне не было, о чем капитан сообщил агенту в порту Фуншал, на острове Мадейра.

И что вы думаете после этого о Португалии, если к нашему подходу на якорную стоянку в порту Фуншал нас встретил агент и радостно (агенты хмурыми не бывают в природе!) сообщил нам, что необходимая кровь уже доставлена с пассажирским рейсом самолета из Лиссабона?!

Валентину, в сопровождении доктора и Первого, – ну как же без него!, – агент увез на катере на берег, в госпиталь.

Вернувшиеся с берега доктор и Первый доложили капитану, что состояние больной крайне тяжелое и еще сутки она бы не протянула. Болезнь определили, как результат иммунного самовыкидыша, (аборта), вызванного резус-отрицательным фактором крови у Валентины Карловны Андрулайтис..

Апофеоз этой истории наступил тремя сутками позднее, когда мы находились ровно посредине между Фуншалом и Гаваной, где ни госпиталей, ни островов больше не былою…

И тут к Касаткину снова, в полубессознательном состоянии, вместе со стуком влетела докторина:

– Владимир Георгиевич, ужас! Мне доложили, что уже вторые сутки из изолятора доносятся крики: «Ой, мамочка!», а дверь изнутри оказалась заперта! Один ключ – у меня. Второй – у вас! Рядом, в лазарете, живут три курсанта-практиканта из вышки имени Макарова, «макаровцы-архаровцы»…Их так на судне называют – очень нахальные молодые люди… У них была общая ванная с Валентиной, но я просила плотника вход от пацанов перекрыть… Наверное – забыл. Или – подобрали ключ. Вы, наверное, знаете, что означают крики Валентины – «Ой, мамочка!»? – потупила очи старушка.

Тут уже и старпом заволновался: дело пахнет прокурором… Если с Андрулайтис, этой, бл..ин, Мальвиной, что-то случится – осудят за бездействие, за неоказание своевременной помощи, за необеспечение должного ухода и еще черти за что…

Касаткин снял ключ-мастер (вездеход) с доски запасных ключей и направился в изолятор. Открыв дверь, он, краем глаза, засек аккуратно притворяемую кем-то дверь в ванную.

В изоляторе было накурено и пахло вином! «Ё-мое! Ни хрена себе, умирающая! Себе б так умирать!»

Валентина лежала на огромной спецкровати (на кардановом подвесе – компенсаторе качки) и улыбалась улыбкой Джоконды, Леонардо да Винчи, – сама невинность!

– Валя, четыре дня назад тебя врачи вытащили с того света! Тебе кровь доставили самолетом из столицы Португалии – Лиссабона! Наш капитан, не дождавшись разрешения на заход, на свой страх и риск зашел на Мадейру, чтобы спасти тебя… Врачи прописали тебе покой и… никаких контактов с мужчинами… По крайней мере, втечение месяца… А ты! С приходом в Гавану я буду просить капитана отправить тебя самолетом в Россию, за твой счет! – нетвердо заявил Касаткин, зная, что никого ни о чем он просить не будет, но бардак на судне он не позволит ни в коем случае.

– Ах, Владимир Георгиевич, да бросьте вы!, – Валентина выскользнула из-под простыни и прильнула к огромному открытому иллюминатору, обнажив при этом, под короткой рубашонкой, замечательную голую попку.

– Вы лучше посмотрите, какая красота в океане, какие крупные звезды, они отражаются на водной глади! А хотите, идите ко мне, я уже здорова? – Валя-Мальвина продолжала игриво улыбаться: «Я ж николы, никому, ничого, а як-що-й колы, кому – що, так що ж тут такого!» – такая поговорка была у наших ссыльных украинцев, они жили рядом с нами, в одном посёлке. А списать с судна и тем более – «репатриировать» как вы выразились, вы меня не сможете: у вас нет на это оснований… Мое поведение? Так со свечкой никто не стоял! И потом я – свободная женщина, незамужняя… Аморалка, вроде бы – не ваша забота, Владимир Георгиевич!» – вдруг пошла Валя в атаку.

«Оп-паньки! Вот тебе и ПТУ! Проф. «театральное» училище или «таньковое!»… Вот тебе и «Мальвина», – куколка с голубыми волосами! Да тут – пантера, хитрая и когтистая! Вот бабы!…Имажине – притворы…»

– Короче! Будешь заблокирована до Гаваны, а там пусть решает капитан. Доступ к тебе разрешаю только доктору и буфетчице. Все! – сказал, как отрубил Касаткин.

О, нет, дорогой Владимир Георгиевич и менее дорогой – наш Первый, Владимир Никитович Шешуков, это – не все, более того это – только начало похождений нашей Мальвины-Валентины Карловны, ибо впереди – более чем двухмесячная стоянка в порту прекрасной, в ритмах и запахах моря и сигар – Гаваны!

С приходом в Гавану, Касаткин, собираясь с Первым в ночной ресторан-кабаре – «Тропикана» у Первого в каюте, при открытой двери (так положено Первому, авось кто заскочит «просигналить»…) высыпали на стол все имеющиеся песо, подсчитывая, хватит ли на ночь в супер – кабаре: (Второе место в мире, после такого же кабаре на Багамах, построенного конкурентом, нефтяным королём, в борьбе за престиж!) пять песо такси – туда, десять – назад (ночью тариф удваивают!) и двадцать песо – бутылка ноль-семь «Баккарди» – более пятьдесяти градусов крепости, плюс «Зельцер Вассер» с ведерком льда, итого – тридцать пять песо (или десять флаконов нашего «Тройного» одеколона! Если взять их у начпрода и отдать стивидору!) за чудесное зрелище сотни символически одетых танцовщиц при таких зажигательных ритмах, что усидеть за столом невозможно! «Тропикану» систематически посещают даже Фидель с Раулем, сами видели! Они в этом остались испанцами: «Нам хлеба не надо! Нам музыку давай!»