Парадигма

Оказавшись у дома, Илерия не спешила выходить из машины. Она мысленно взывала к матери, прося о помощи. Запутавшись в себе, людях, судьбе – пыталась выбраться и понять, кому же можно верить.

Маркус ждал. Илерия знала, что он смотрит на нее, но не обращала внимания. Ее взгляд был устремлен на темные окна собственного дома. Она столько раз возвращалась сюда, но все равно после освобождения не переставала видеть в нем далекое потерянное спокойствие. Словно там поселился страх, ранее скрывающийся, но сейчас он уже выступал из комнат, в которые Илерия так редко входила.

И вот, Маркус уехал, а она осталась одна, стоящая посреди двора. Шелестела листва на низких деревьях. Приятный звук вторил настроению.

Доктор Азимов посоветовал не приходить в лабораторию несколько дней. Илерия любила работать, но приняла совет как должное. Она устала. И первым признаком были мысли о маме.

– Ах, Колет! – Илерия запрокинула голову, смотря на ночное небо. Купол сегодня был прозрачным, и звезды сияли как никогда ярко.

Желание спать усиливалось с прямой прогрессией, потому Илерия поспешила войти в дом.

Свет не скрывал бездушную зелень стен. И, поразмыслив, стоя посреди квадратного коридора, Илерия занесла с крыльца большую вазу с пальмой. Она прекрасно вписалась между столиком и пуфом. Включив на кухне чайник, скинула пальто, опустила взгляд: на уставших от туфель ногах вздулись вены. Наведенный имбирный чай пился с удовольствием, освежая пряным вкусом. Даже тонкая фарфоровая кружка удобно лежала в руке. Приятная нега в домашней обстановке сравнима с жарким костром на осеннем ночлеге под открытым небом. Как бы это не звучало, вокруг Илерии разворачивалась осень: и природная, и душевная. Но в мороз страшнее ветер. Чем больше скрывалось правды, тем глубже вырывалась яма. Судьба шептала: «остановись». Болтаясь «колокольчиком», не вини звонаря.

Но уснуть не помог ни чай, ни горячий душ. Илерия ворочалась с боку на бок, раздражалась то скомканным или холодным простыням, то слишком теплому одеялу. Прорычав проклятия, она вскочила на ноги и уставилась на подушку, думая о своей никчемности. Впервые она так сильно боялась потерять логику в своих действиях. Виноваты ли в этом наркотики, о которых говорил Валентин, или душевная травма? К общей картине прибавлялись догадки о психологических экспериментах. Не раз в стенах их научной базы ломали людей: сильных и слабых.

Илерия закрыла лицо руками.

Ее слух перестал воспринимать тишину как таковую. Шумела та же вода в трубах. Звук был почти неуловим, но в нем присутствовал голос. Опять текли слова по комнате, неясные человеческому слуху.

Через разведенные пальцы полосатое пространство комнаты виделось Илерии не таким пустым и серым. Черная дыра открытой двери гардеробной выпирала наружу пузырем. Если присмотреться к ней, то она дышала в такт Илерии, грозя вывалиться за границы порога. Таких мест боятся дети. Что они видят во тьме, известно лишь им. Что-то видела и она. Из дыры исходила невероятная притягивающая сила. Первородный страх внутри клокотал. Но Илерия вопреки разуму продолжала вглядываться в нее. Отвернуться не представлялось возможным. Подойти ближе, сунуть руку внутрь и закрыть дверь – еще более немыслимым.

Блик на чем-то круглом и железном луной выглядывал наружу, уставившись на Илерию Циклопом. А мелкие силуэты склеивались пазлами в один, становясь единым целым – его телом. Оно пульсировала, будто готовясь к прыжку.

А трубы шептали. Голос их усиливался ровно настолько, чтобы его не могли понять. Перед Илерией разворачивался театр ужаса. Невыносимые звуки бередили потаенные страхи.

Не слышать! Она закрыла уши руками и запела под нос:

Волки вышли на охоту.

Сегодня они кого-то съедят.

Сегодня на ужин у них соседи,

А завтра, может, буду я…

Строчки звучали громче и громче, перебивая все звуки в доме: гул ветра за окном; шум канализации; набат сердца, готового разорваться на части. Но ничто не умоляло черного провала в стене: свет ни из окна, ни от ночника

Илерия делала шаги назад. Повернуться спиной она не решалась. Она опустила руки, настолько медленно, насколько позволяла осторожность.

Страх не бессмысленен. Во тьме может оказаться пусть и не мистический монстр, но реальный, облаченный в человеческое тело. И за долгое время в голову Илерии пришла безумная на первый взгляд мысль: Эрик жив и он вернулся.

Куда он исчез – загадка. Решит ли он отомстить? Люди выживали и не с такими ранами. Безумие? Да!

Волки вышли на охоту.

Шепот позади:

– Забудь…

Илерия отшатнулась в сторону, всем телом оборачиваясь. Из глаз брызнули слезы. На губах застыл крик.

– Кто здесь?

Она сделала шаг в сторону, забиваясь в угол. Превращенная в трусливого зайца, пыталась найти убежище.

– Забудь…

У самого уха шепот прозвучал взрывом.

Из Илерии словно выбили воздух. Он свистом вырвался из широко открытого рта.

За ее спиной. Кто-то стоял за ее спиной!

Находясь по другую сторону, глядя на происходящее со стороны, человек сделал бы выбор бежать и не оглядываться. Да, так было бы правильно. Но что делать тому, кто испуган? Опасность рядом. Дышит в затылок, рычит.

Ноги Илерии с трудом удерживали ее в вертикальном положении, что уж говорить о побеге. Страх очищает сознание.

Илерия увидела ее. Возникшая в отражении круглого зеркала, Анна тянула к ней руку. Она уже не просто видение из сна. Ее влияние умножилось в разы. Но насколько сильно? Сможет ли стекло удержать ее по ту сторону в искаженном, похожем на наш, мире?

А тонкие пальцы тянулись, подчиненные скрытому помыслу.

– … помнить…

– Кто ты? – лишь губами произнесла Илерия.

– Забудь…

Голубые глаза, красные от лопнувших капилляров белки, тонкие черты лица. Завораживающее движение руки. Указательный палец коснулся поверхности зеркала, оставляя отпечаток. Было ощущение, что она водит по щекам Илерии, желая коснуться их.

Илерия дрожала всем телом, рыдая и задыхаясь. Еще немного и она могла свалиться в обморок. Она попыталась взять себя в руки, но долго ли еще ей предстоит убегать? Каждую ночь? Но ведь видениям больше не страшен солнечный свет!

– Кто ты? – уже громче спросила Илерия, отступая на шаг-два, пока не уперлась в кровать.

Позади Анны все так же пульсировала тьма, отраженная и более живая. Соединение светлого и темного, одинаково неживого – усиливалось скрипом проводящего пальца по зеркалу. Вдруг, она ударила по нему кулаком.

Резкий звук оглушил Илерию.

– Помнить! Помнить!

Пронзительный крик шел из самой головы, словно порожденный не призраком, а мыслями самой Илерии. Пронзительный до боли. Илерия не выдержала и бросилась прочь.

«Не смотреть!» – приказывала она себе, пробегая мимо всего, что отражало ее, а значит и белокурую Анну, забирающую ее суть себе.

– Забудь!

Она била кулаками в стеклянную дверь, пока Илерия пыталась открыть ее. Стекло дрожало под безжалостными атаками.

– Забудь!

Она кричала в голове. Не прекращала преследовать, пока Илерия не упала, обессиленная, за клумбой с ромашками.

– Чего ты хочешь? – шептали ее губы.

Шрам жгло и в животе возникал мираж старого открытого ранения.

Потная ночная рубашка пропускала холодные порывы ветра, не в силах удержать тепло. Отрезвляла и мокрая после дождя земля. Она пахла червями и гнилой листвой. Уткнувшись в нее лицом Илерия ощутила себя живой. Звуки угасали подобно звездам.

Наступало утро.

Глава десятая

Неважно, кто ты. Неважно, сколько тебе лет, и какие заслужил регалии. Бросила ли родная мать, ненавидя одну мысль о твоем существовании, или же послушала совесть и сделала из тебя порядочного человека.

Ничто не вечно. Папоротник цветет всего одну ночь.

Тело не слушалось, онемело от холода. Илерия открыла глаза::комья грязи, толстые зеленые стебли. В кулаке сжата охапка мятых ромашек.

Если бы не теплые прикосновения солнца к спине, то неизвестно смогла бы она очнуться. Звуки бодрствующего города сработали как будильник, призывая скорее вставать. Мягкий желтый свет, еще не добравшегося до зенита солнца, возвещал о еще раннем времени.

Конечно, Илерии вовсе не хотелось и дальше коченеть подобно трупу, лежа лицом в грязи под ромашками. Но кровь не спешила разгонять онемение и, наверно, прошло больше десяти минут, прежде чем конечности наполнились жизнью. Скуля больной сукой, Илерия приподнялась. Дыша ртом, глотая крик, превозмогая жжение, она схватила лопату и, используя ее как костыль, встала на ноги. Хотя эту позу вряд ли можно было назвать человеческой: спина уродца-горбуна, дрожащие ноги в косолапом расположении, низко опущенная голова.

Илерия рассмеялась: игра ее воображения достойна самых лучших докторов.

Жжение прекратилось, тело понемногу выпрямилось. Она сделала осторожный шаг.

Илерия благодарила Бога, что он не позволил ей убежать дальше, чем эта грядка с ромашками. Уйди она на дорогу, и все могло обернуться катастрофой.

Дверь открыта нараспашку. Стекло цело, хотя Илерия была почти уверена, что его вышибло сбрендившее приведение. Если Анну можно было так назвать. Илерия так и не поняла, чего та желает. Но вот ее слова останутся в голове навечно. Столько боли, отчаяния, угрозы было в них, столько невероятного стремления сказать их, будто услышанная Илерией, она могла обрести покой. Но ни голоса, ни ее лица больше видеть не хотелось. Сам повелитель кошмаров Аламедас обрек Илерию на страдания. Эта древняя тварь, наверно, сейчас победоносно скалится, почесывая гриву облезлого мертвого пса, прикованного к его колеснице огромной цепью. Но Аламедас лишь сказка, а страдания Илерии очень даже реальны.

Входить в дом или нет? В стекле отражалась безумная женщина, перепачканная землей. Опухшая. Ее уродливость вызывала отвращение. Илерия узнала в ней себя. Из ее глаз брызнули слезы.

Произошедшее… нет, не так. Пережитое не отпускало. Кто бы мог посоветовать, что делать в таких случаях. Много ли тех, кто вступил на путь безумия, испробовав вкус потустороннего? Их единицы. Они либо прячут истинную суть себя, либо, спроваженные родственниками, хлебают казенную кашу в сумасшедших домах. Веселые дома, если уместно такое сказать.

Обкусывая заусеницы, Илерия все же решилась войти. Разве позволено побеждать монстрам? В книгах их убивают быстрее, чем зло успевает вырасти до вселенских масштабов.

Все неизменно. Залитая солнцем гостиная не внушала опасений. И самым страшным здесь могли оказаться только прямые углы мебели. Зеркало, висящее в спальне, она тут же убрала в кладовую. Сама мысль о нахождении с ним в одной комнате натягивала нервы до предела. Оно – очередное напоминание о набирающем силу видении. Ему не место в этом доме, даже не смотря на изумительной работы золоченую раму.

Перепачканная соком травы и землей, Илерия позлорадствовала, усаживая потрепанного медвежонка в удобную позу среди коробок:

– Назначаю Вас, Сэр Барни, смотрителем зеркал! – вВеличественно возвестила она, и, плотно закрыв за собой дверь, заперла ее на ключ.

Избавляться от всех отражающих предметов она не видела смысла, но попыталась минимизировать их количество хотя бы в спальне.

После душа Илерия решила спуститься в подвал. Он заперт уже более шести лет. Ключ был найден без труда. Пару оборотов, и победный щелчок возвестил об открывшемся замке. За дверью лестница, уходящая глубоко вниз. Такие подвалы были во многих домах на Green str.. Они – признак страхов быть на поверхности, когда взрываются бомбы.

Война давно кончилась, но люди все еще жили теми днями, ожидая угрозу, способную уничтожить все на своем пути. Такое случилось много лет назад. Те, кто спасся в подобных городах, возомнили себя Богами, кем бы они не являлись на самом деле – последними тварями или нищими. И пусть над их головами висел купол, пусть за спинами стояла сильная армия, пусть враги почти обессилили – война осталась в их душе.

В таких местах, скрытых под толщей бетонированных полов, скрывались темно-серые пыльные подвалы. Про них никогда никто не забывал. Они оставались и будут оставаться еще долгие столетия.

Илерия помнила, как мама говорила, что человек пропитан страданиями поколений, и они будут такими до тех пор, пока не умрет последний из них. Колет была права – люди питаются страхами, а не они ими. И вступая по пыльным каменным ступеням, углубляясь в промозглую глубь, Илерия понемногу принимала свои.

– Не беги от себя, – как-то сказала мама. – Бойся не пуль, не войн, не злых людей, а бойся себя. Мы способны породить больших монстров, чем кто-либо другой.

Сколько чудовищ могло стоять за ее спиной, Илерия старалась не думать.

А на двух длинных столах хранилось былое, что так долго было спрятано. Воспоминания путались среди приборов, колб и книг. Их именно столько, сколько могло уместиться в жизни обычного человека. Студенческие годы, живая мама и разбитое сердце от ее потери. Куч сваленного вместе прошлого несравненно больше, нежели пылинок в воздухе, воняющем затхлостью и стариной.

Илерия все так же стояла на последней ступеньке и смотрела. Углубиться дальше она не решалась, боялась спугнуть услышанный из недр подсознания голос мамы, ее смех. Звонкий и искренний. Как предел совершенства.

Илерия редко работала здесь. В основном пыталась выделить яд из спорыньи для дипломной работы. Ее страстное увлечение отравлениями и его видами не вызывало у мамы ровным счетом никаких опасений. Поэтому она позволила сделать здесь лабораторию. В фильмах ужасов и книгах в таких местах орудовали маньяки, разделывая людей. Илерия же предпочитала препарировать на работе, а здесь изучать только то, что не имеет тела: бактерий, вирусы, флору.

Все же сделав пару шагов вглубь, она осмотрелась: не считая двух заваленных столов, тут стоял холодильник, два контейнера с азотом и шкаф, древний, как сам дом. Это все, если не считать портрета жуткого бородатого мужика в облезлой раме на стене.

– М-да! – Илерия оценила фронт работ и пришла к выводу, что на все уйдет весь день.

Пусть она спала всего пару часов на улице в грязи, рвения уйти от своих проблем не убавляло. С ног Илерия не валилась, не терялась в пространстве. Это говорило о ее сносном состоянии. Только вот требовалась много кофе с тостом. Желательно помазанным сверху мандариновым джемом. Что она и поспешила сделать. И уже с кружкой и тарелкой вернулась назад.