Под небом Италии

Танин взгляд как будто разбудил этого человека. Он обернулся. Это был мужчина. Он оторвался от парапета и пошёл в сторону Тани. Танино сердце громко стукнуло и зачастило. Она сделала несколько шагов обратно к дверям ресторана. «Что же Паша сидит там так долго? Специально, что ли, тянет время, чтобы меня позлить?» Человек подошёл ближе. Таня встала на ступеньку у самых дверей. Она с изумлением узнала того пассажира с неприятным лицом, которого она видела в самолёте. Он тоже её узнал и молча ей поклонился. Таня ответила коротким кивком. Неприятный пассажир прошёл мимо. «Ничего удивительного. Город не велик, все ходят одними и теми же туристскими маршрутами», – подумала Таня. Тяжёлая дверь отворилась, вышел Павел. «Что ты там делал так долго?» – раздражённым тоном спросила Таня. Павел протянул ей треугольную коробку, перевязанную ленточкой. «Твой шоколадный торт. Какая муха тебя укусила? Что с тобой происходит?»

– Процесс акклиматизации.

– Вот как? Я этого не учёл. Почему ты не пошла в отель?

– Я не помню дороги.

– Тогда пойдём и запоминай.

1987. Москва. Павел и его первая жена

Павел редко вспоминал свою первую жену Марину, но сегодня вспомнил. Танин побег из ресторана был вполне в духе Марины, хотя с Мариной он вряд ли бы закончился так мирно. Сейчас Павел вспоминал все её выходки и не мог понять, как он всё это вытерпел, причём целых четыре года. Правда, её истерики и скандалы с непременным битьём чего-нибудь всегда заканчивались слезами, бурными изъявлениями любви, неистовым сексом. Однажды его терпение лопнуло.

Ещё не прошло и полугода, как умер отец, мать, казавшаяся в семье командиром, вдруг совершенно растерялась, стала цепляться за Павла, предъявлять к нему странные требования. Она хотела, чтобы Павел жил с ней вместе, но на предложение сделать обмен и съехаться ответила отказом. Мама просила его поехать вместе с ней в санаторий, съездить с ней на рынок за продуктами – он должен был заместить ей отца. Павел посоветовался с её врачом, тот в своих рекомендациях был предельно чёток: помогать нужно, идти у неё на поводу нельзя. Она должна научиться жить самостоятельно. Павел занял такую позицию и в дополнение ко всему выслушивал по телефону мамины упрёки в чёрствости, в том, что он плохой сын, что если бы она знала и так далее…

Когда Марина сорвалась в очередной скандал, злоба и ярость вспыхнули с такой силой, что Павел встал и пошёл к ней с одним желанием: схватить её за горло и сделать так, чтобы она замолчала. По дороге он опомнился, а она испугалась и действительно замолчала. Павел развернулся, вышел в спальню, взял из-под кровати чемодан, покидал рубашки и бельё и уехал к матери. Марине потом позвонил и попросил её покинуть его квартиру в течение месяца.

Прошло почти два месяца, и Павел решил посмотреть, что творится у него в доме. У подъезда своей пятиэтажки он встретил крупного светловолосого мужчину с небольшой рыжей бородой. В руках у мужчины были знакомые чемоданы. У Павла мелькнула догадка, и она подтвердилась, когда из подъезда вышла Марина с двумя горшками герани в руках. Павел невольно оглядел её лёгкую фигурку, её смуглые, стройные ноги, и она заметила этот взгляд. Марина отдала горшки бородатому мужчине, подошла, обняла Павла прежде, чем он успел предупредить этот жест, и с чувством сказала ему: «Будь счастлив!» Павел проводил взглядом их отъезжающую машину и пошёл к себе. Войдя в дверь, он остолбенел: в квартире было пусто. Только в спальне осталась тахта, на которой они спали. Тахта была со сломанными ножками, чинёная им самим. На тахте грудой лежали его вещи.

2012. Флоренция. Танцы на площади

На обратном пути от ресторана они вышли на широкую по всем городским меркам улицу, дошли до площади. На площади в стороне от дороги танцевали люди под негромкую музыку, старую, довоенного звучания. Таня остановилась. Это было тоже пронзительно красиво, эти танцы в полумраке под трогательную музыку того – безмятежного времени. «Хочешь потанцевать?» – улыбаясь спросил Павел. «Нет, что ты! Пойдём домой». Они свернули на улицу, ведущую к их отелю.

Есть торт Тане совершенно не хотелось. Она поставила коробочку в холодильник и забыла о ней. Засыпая Таня подумала: «Если снять всё это на камеру, их ссору в ресторане, её ожидание в темноте, этого незнакомого мужика, молча поклонившегося ей, и эти танцы на безлюдной площади, – получится настоящий Феллини. Это не придумано. Это – Италия».

1989. Москва. Павел и его женщины

Теперь Павел вспоминает с иронической улыбкой свою тогдашнюю растерянность. Он выдержал характер, не стал с Мариной спорить, даже звонить ей не стал. Потом у травмированного Павла состоялась серия мимолётных встреч и коротких романов. Через год он не на шутку увлёкся молоденькой актрисой из театра Маяковского.

Оксана была блондинкой, но первый раз он её увидел в «Человеке из Ламанчи». Она была в чёрном парике и выкрашена морилкой для смуглоты. После спектакля, не снимая костюма и грима, она с подругой поехала к Пашиному приятелю, тогда же она и переспала с Павлом в соседней комнате. На следующий день он встречал её после спектакля с цветами и с трудом узнал в кудрявой блондинке свою смуглянку из прошедшей ночи.

Павла она ни в грош не ставила, могла завалиться среди ночи с пьяными приятелями, могла позвонить поздно вечером с просьбой забрать их с подругой из ресторана, где они не могли расплатиться. Однажды ему пришлось ехать за ней в Ленинград. Она осталась в гостинице без копейки денег, с просроченным паспортом. Приятель Павла, Женя, хлопал его по плечу: «Не переживай, Паша. Люди всю жизнь наступают на одни и те же грабли. Судьба – это характер». После первого отказа Павла выполнить её очередную сумасшедшую просьбу актриса с ним рассталась, но через месяц позвонила ему ещё раз. Нужно было вытащить её подругу с приятелем из отделения милиции.

По словам подруги, они всего лишь целовались в фонтане, но милиционер в описании событий употребил другой глагол. Павел поговорил с дежурным, и тот ребят отпустил, даже от денег отказался, сказал: «Если со мной по-человечески, я тоже по-человечески». На прощание Оксана пожала Павлу руку: «Спасибо тебе, Паша, хороший ты мужик, честное слово. Это мы – сукины дети». Она поцеловала его и ушла.

К выбору своей следующей женщины Павел подошёл рассудочно. Они познакомились в электричке. Он ехал с дачи, где помогал матери, она тоже навещала недавно овдовевшую мать. Проблемы были сходные, они разговорились. В её случае основная тяжесть маминых упрёков ложилась на её младшего брата, и она Павла хорошо понимала. Она была маленькая, не худая, но с фигурой, свои тёмно-русые волосы красила в каштановый цвет. С мужем развелась пять лет назад, растёт сын, ему одиннадцать. Попробовала жить с другим мужчиной, но сын два раза уходил из дома. Пришлось расстаться. Складывалась очень подходящая для них обоих комбинация.

В первый раз она вела себя с ним сдержанно, не выражая особенных чувств, давала понять, что играть в любовь не собирается, но после первой ночи изменилась, стала приветливей, старалась к его приходу приготовить что-нибудь вкусное, побаловать его. Заводилась она с пол-оборота, от одного звука его голоса по телефону и, когда он добирался до неё, уже смотрела на него глазками, масляными от желания. Павел впервые, кстати, увидел, что такое «масляные глазки». Приходилось ужин откладывать на потом и начинать с постели.

Павел забывал о её существовании через минуту после того, как за ним захлопывалась дверь. После встречи с Таней Павел позвонил, сказал, что женится, продолжать отношения не может. «Я понимаю», – протянула Валя. Голос был огорчённый, но без трагических ноток.

2012. Флоренция. Галерея Уффици

На следующий день они четыре часа ходили по галерее Уффици, Таня готова была бродить ещё, но усталый и голодный Павел почти насильно вывел её на улицу. Только оглядев знакомую площадь, залитую солнцем, Таня почувствовала, как сильно устала. Она еле дотащилась по нагревшейся за день брусчатке до магазинчика с джелато, и они зашли туда, чтобы посидеть под кондиционером. Приветливая флорентийка средних лет терпеливо ждала, пока синьор и синьора выберут себе мороженое. Таня взяла фисташковое пополам с шоколадным, Павел – простое белое и в него попросил вылить рюмку «Амаретто». Таня села за столик и оглянулась. Смуглая кареглазая флорентийка смотрела на Павла улыбаясь, и её взгляд явственно обозначал, что Павел ей нравится, что она не против, и Павел смотрел на неё с такой же улыбкой. Таня решила, что обращать внимание на этот мимолётный флирт как-то глупо, и отвернулась. После мороженого в прохладном кафе им обоим стало значительно лучше, и они медленно побрели в гостиницу отдыхать.

Москва. 1994. Объяснение

Воспоминание об этих днях Таня постаралась упрятать как можно глубже, но иногда, в плохие минуты, оно возвращается и опять заставляет её мучиться болью и стыдом.

Виктор не звонил три дня. Эти три дня она прожила, стиснув зубы. Хорошо, что у Паши было много работы, он приходил, она уже спала. Павел допоздна работал у себя в домашнем кабинете, там и ночевал на диване.

Таня совершенно измучилась. Утром, на третий день после Таниной встречи с Виктором, она, сидя напротив Павла за завтраком на кухне, сосредоточенно молчала, глядя в пустую чашку из-под кофе. Павел мягко сказал ей: «Таня, нельзя так напряжённо думать об одном и том же. Пробки перегорят». Таня встрепенулась: «Знает!», но Павел, как всегда, поцеловал её перед уходом на работу и вышел. «Знает. Определённо знает. Да. Так нельзя», – решила Таня. На работе она попросила Валеру разыскать Витин телефон. Через полчаса Валера продиктовал Тане два номера.

Таня позвонила. «Таня, ты?» – спросил Виктор и почему-то засмеялся. Он не мог разговаривать, обещал перезвонить. Пока Таня ждала его звонка, она вспомнила. Витя сам ей рассказывал, что если девица с гонором, с характером, то самое лучшее сначала упорно ухаживать, добиться своего, переспать, а потом пропасть дня на три. Таня ещё раз набрала Витин номер телефона.

– Вить, не надо со мной играть в эти игры! Что будем делать? Я не могу больше тянуть.

– Таня, ты пойми меня… я не хотел по телефону. Я тебя очень люблю, но так уж получилось, что наши пути разошлись. Что делать… Я не могу сейчас всё потерять, полностью перекроить свою жизнь, а ты не можешь по-другому. Я понимаю, что я сволочь, конъюнктурщик, но не могу… Я думаю, тебе не стоит рассказывать Павлу о том, что было, зачем причинять ему лишнюю боль? Прости меня, Таня! Прости.

И он повесил трубку. Таня какое-то время слушала короткие гудки. В голове было пусто, как будто блок стоял и не позволял думать о том, что произошло. Таня на автомате доработала до конца рабочего дня. Накатило на неё на обратном пути, за рулём. Она вспомнила, как сдалась без сопротивления, как исступлённо целовала его в подъезде, как первая заговорила о том, чтобы жить вместе, как аккуратно и расчётливо Виктор уходил от этой темы. И эта пошлая квартира, набитая безвкусным дефицитом советских времён. И эти упражнения в постели, напоминавшие спортивную гимнастику. От внезапно нахлынувшего чувства унижения и стыда у неё просто корчи начались. Она вынуждена была приткнуть машину к тротуару и посидеть, облокотившись на руль.

Дома Таня с трудом приласкала дочь, попросила няньку задержаться. Нужно было приготовить обед, и Таня достала из холодильника бульон, отлила в кастрюльку, взяла из морозилки пачку мороженых овощей. На второе ещё есть две котлеты и гречка, только разогреть. Она поставила бульон на огонь и начала резать овощи для салата. Таня услышала, как хлопнула дверь. «Павел! Как рано. Как некстати».

Павел заглянул в кухню. Таня обернулась к нему: «Ещё не готово. Я тебя позову». Она посмотрела прямо ему в лицо, наверное, в первый раз за эту неделю. В её глазах была такая смесь боли, ярости и ещё чего-то, что Павел на мгновение застыл на месте. «Хорошо. Я буду у себя, поработаю».

Таня стиснула зубы. «Зачем он делает вид, что ничего не замечает? В доме только что искры не летают, такое электричество в воздухе. Нянька прячется по углам, Ляля капризничает». Тане хотелось закричать, пошвырять всё вокруг себя, разбить что-нибудь, а она вынуждена варить суп, потому что Паша дома и у них всё хорошо. Все довольны, все смеются. Таня почувствовала, что сейчас сорвётся в истерику и завизжит. Она схватила половник, зачерпнула кипящий бульон и плеснула на внутреннюю сторону руки у локтя. Боль была адская, Таня дико закричала.

Павел из кухни прошёл в кабинет и сел за стол. Что происходит? Она решила объясниться? Или у них что-то произошло? Как она может думать, что никто ничего не замечает? Нянька смотрит на них испуганно и старается не показываться на глаза. В этот момент он услышал Танин крик.

2012. Флоренция. Что происходит?

Павел и Таня лежали раздетые на кровати. Потолочный вентилятор разгонял воздух и приятно обдувал их тела. В галерее они опять едва не поссорились. Таня зависла в залах с искусством ранним, тринадцатого-четырнадцатого века, и Павел еле оторвал её. Галерея огромная, каждая работа – шедевр, жаль, если на поздние вещи не останется времени и сил. Но последние залы Таня прошла, особо не разглядывая, вполне равнодушно, хотя с точки зрения Павла именно это искусство было совершенно.

«Что-то мы часто стали ссориться, – думал Павел. – Что она находит в этих узкоглазых мадоннах, в этих младенцах с непропорционально длинными бледными телами, в этих бесконечных застывших складках плащей и платьев, в деревянных неестественных позах?» Павел лёг на постель, вытянул усталые ноги. Он покосился на Таню. Таня лежала, закрыв глаза.

«Что с ней творится? Откуда эти слёзы, неожиданные обиды? Может, у неё кризис среднего возраста? Или это реакция на уходящую молодость?» Тут его дёрнуло током: «Может, она узнала что-нибудь? Вряд ли она знает. Если только его кто-то выследил. Но для этого нужно целенаправленно следить. Таня этого делать не будет. Тогда кто? Кому это могло бы понадобиться? Никому». Павел встал, взял свой лэптоп, сел за стол. Нужно посмотреть, что у них творится на работе.

1994. Москва. Как больно!

Сейчас трудно себе представить, какой ужас Павел тогда испытал, услышав её крик. Он прибежал на кухню. Таня раскачивалась с вытянутой вперёд рукой и продолжала вскрикивать. Павел быстро оценил валяющийся половник, место ожога. «Дура!» – крикнул он, сморщившись, переживая её боль, и схватился за подсолнечное масло. «Нет-нет! – закричала Таня. – Возьми марганцовку на полке в ванной возьми чуть-чуть разведи в кипячёной воде вода в чайнике сделай розовую не тёмную розовую в большой кружке кружка здесь». Она сказала это скороговоркой, шипя от боли, и постучала ногой по шкафчику. Прибежавшей няньке крикнула: «Принеси Лялин старый подгузник марлевый!» Нянька убежала. Павел полил раствором марганцовки Тане на руку. Нянька смочила подгузник в оставшемся растворе, отжала, Павел замотал в него место ожога. На Таню надели старое пончо, и Павел повёз Таню в ожоговый центр. Таня держала больную руку другой рукой под пончо. Она откинулась на сиденье, тихо произнесла: «Больно, Паша, больно!» и заплакала. «Потерпи, Таня, потерпи! Сейчас тебе помогут, станет легче».

Врач похвалил Таню за грамотное поведение при ожоге, уверил Павла, что следов не останется. Таню увели медсёстры и вернули уже успокоившуюся, с толстой повязкой на руке. На перевязку нужно было приехать через три дня. На обратном пути Таня уснула. Павел поглядывал на неё спящую. «Что же это было? Он её бросил? Разругались? Опять изменил? Неужели ей было так невыносимо, что она… Сумасшедшая. Как там врач сказал? И следа не останется? Это вряд ли».

Флоренция. 2012. Отдых

«Почему меня так трогает именно это? – думала Таня. – Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый век, потом всё кончается. То, что было потом, мне сейчас неинтересно. Что происходит? Я хожу и постоянно сдерживаю слёзы. Паша обижается, что я ему ничего не говорю. Он не может понять, что со мной творится. И я не могу этого понять».

– Паш! Мы сегодня ещё куда-нибудь пойдём?

– Нам бы неплохо часам к четырём подойти к Санта Марии Флорентийской, к Дуомо. По дороге можем пообедать.

– Я ещё полчаса полежу и пойдём.

Таня кинула себе в ноги обе подушки из-под головы и положила на них гудящие ноги. Павел оглянулся.

– Сделать тебе массаж?

– Д-давай.

Павел подошёл, сел к Тане на кровать, положил к себе на колено её ногу и начал умело гладить мышцы голени снизу-вверх, потом стал разминать их крепкими пальцами. Таня чувствовала, как под его руками разбегается кровь, ощущения были приятными, Таня постанывала. Павел пересел на другую сторону кровати и проделал то же самое с её второй ногой, потом его рука скользнула выше колена, массаж превратился в ласку. Таня лежала в одном белье, Павел сдвинул лямочки её бюстгальтера и продолжал её целовать и гладить. Таня отдавалась его ласкам, боясь спугнуть его настрой.

Они уже очень давно не занимались любовью днём или вечером. Их соития стали реже и переместились на утренние часы, сразу после сна, не вставая с постели. В эти часы типичная сова Таня была готова убить любого, кто попытается её разбудить. Секс с годами потерял свой бурный характер и стал чем-то вроде семейного ритуала. Теперь он свёлся к одной единственной позе, той, которая позволяла не испытывать утром неловкости из-за нечищеных зубов и несвежего дыхания.

Таня несколько раз говорила Павлу, что получает мало удовольствия от утреннего секса, но он упорно продолжал это делать утром, и Таня смирилась. Сейчас ей было так хорошо, как давно уже не случалось. Неожиданно Павел встал на колени и повернул Таню на бок. Верхнюю её ногу он согнул в колене, её нижняя нога была теперь между его ног, он подтащил Таню ближе к себе и продолжил. Поза была удобная и эффективная, это Таня сразу почувствовала и оживилась, но Таня не помнила такой в их с Павлом практике. Они много всего перепробовали, но так не делали. Тане это наблюдение не помешало, но запомнилось.

1994. Москва. «Бес попутал»

Следующие три дня Таня почти не выходила из спальни. Она плохо себя чувствовала, её знобило. На четвёртый день Павел пришёл домой рано, чтобы отвезти Таню на перевязку. Он открыл дверь в прихожую и услышал, как зазвонил телефон, стоявший в гостиной. Таня подошла, взяла трубку. «Витя?» – удивилась она. Павел замер в прихожей. «Разве ты не всё сказал?» – холодно спросила Таня. Она помолчала. «Нет, Витя, я не передумала. На меня твои методы не действуют. Никуда я не поеду. Не звони мне больше». Таня молчала, слушала, что ей говорил Виктор. «С чего ты взял? Я тебя не люблю. Что это было? Бес попутал, Витя. Бес попутал. Ты, Витенька, не бойся, я Паше ничего не скажу. Спи спокойно, дорогой товарищ». Таня повесила трубку. Павел на цыпочках вышел за дверь, прикрыл дверь за собой, стараясь не щёлкнуть замком, и позвонил. Таня открыла. «Ключи забыл. Ты помнишь, что нам на перевязку?» Таня выглядела грустной, но была спокойна. Вечером, когда нянька уложила Лялю и ушла, Павел попробовал Таню обнять. Она отклонилась. «Осторожно. Ещё болит. Давай повременим», – и посмотрела Павлу прямо в глаза. «Догадалась», – понял Павел.

Через две недели ей оставили лёгкую повязку, только чтобы защитить новую слабую кожу. Таня постелила в спальне свежее бельё и зашла к Павлу в кабинет. «Перебирайся в спальню. У меня выросла новая кожа. Я больше не кусаюсь». «Иду, достопочтенная госпожа Ногайна», – отозвался Павел. Что-то неуловимо изменилось. Она была прежняя Таня и всё-таки не совсем его. Какая-то часть её была для него закрыта.

Флоренция. 2012. Дуомо

Павел переоделся, Таня быстро приняла душ, и они отправились на главную площадь Флоренции. Около Дуомо Таня в киоске увидела клубнику в лотках. В России ещё только снег сошёл, до своей клубники было далеко.

– Я хочу клубнику.

– Тань, зачем она тебе? Ранняя парниковая клубника наверняка кислая.

– Я. Хочу. Клубнику.

– Да ради бога! Ты её выкинешь.

Таня и Павел подошли к киоску. «Выбирай», – раздражённо бросил Павел. Таня выбрала лоток. Павел заплатил.

– Как ты её помоешь?

Таня на мгновение растерялась, но тут же оглянулась вокруг и увидела фонтанчик с питьевой водой. Клубника оказалась ароматной и сладкой. Таня предлагала клубнику Павлу, он отказывался, но потом сдался и съел несколько ягод. Они вышли на площадь. Таня опять разволновалась. Павел не выдержал.

– Почему ты молчишь?

– Боюсь расплакаться.

– Отчего вдруг?

– Оттого что красота неописуемая. Дай фотоаппарат, я сфотографирую.

Они зашли внутрь, обошли собор.

– На колокольню полезешь?

Павел смотрел на Таню с насмешливой улыбкой.

– Обязательно полезу.

Таня очень устала, пока дошла по лестнице до первого уровня обзора с каменными скамейками для отдыха. Вид уже отсюда открывался потрясающий, но Таня с передышками всё же добралась до самого верха колокольни. Она смотрела на уходящие вдаль треугольные крыши, крытые черепицей всех оттенков терракоты: от тёмно-красного, старого, до ярко-рыжего – нового, на далёкие громады соборов и думала: «Я совсем сошла с ума и веду себя как неуправляемый подросток. Почему на меня так действует этот город? Что в нём такого? Это особенная красота, её создали люди, жившие сильными чувствами, страстями. Одного трудолюбия недостаточно, чтобы создать всё это».

Павел закончил фотографировать, они вместе спустились вниз и поспешили перейти к Баптистерию, окружённому туристами. К знаменитым дверям было не пробиться. В Баптистерии перед огромной старой мозаикой Таня опять прослезилась.

1995. Павел. Опять Валя

После той истории Павел старался не думать о том, что было между Таней и её бывшим мужем, но воображение рисовало картины, от которых его бросало в пот и накатывала такая боль, что Павел боялся не сдержаться и сказать Тане что-то, что говорить не следовало, или сделать что-нибудь, о чём потом придётся пожалеть. И он позвонил своей прежней подружке Вале. «Паша, ты? – обрадованно спросила Валя. – Хочешь заехать?» Он приехал. Они сразу отправились в постель. Павел довольно грубо придвинул её голову к своему паху, и она, не сопротивляясь, сделала то, что он хотел, сначала неумело, потом, с его подсказками, всё лучше и лучше. Теперь она позволяла всё и её покорность доставляла Павлу особое удовольствие. После того как они с Таней помирились, совсем помирились, Павел собирался с Валей порвать, но, боясь повторения той боли, которую перенёс, не порвал. Они продолжали встречаться иногда раз в две недели, иногда раз в месяц, как получалось. Потом Валя вышла замуж, предупредила, чтобы Павел не звонил. Через несколько месяцев позвонила сама. Эта связь с перерывами тянулась до сих пор. Они изредка встречались за городом в доме её матери. Мать давно переехала к брату под Тулу.

Старую подругу Валю сменила Изабелла, смуглая, скуластая татарка Изабелла, много моложе Вали. Валя сама их познакомила, передала с рук на руки. Изабелла, Валя звала её Белкой, была замужем, муж пять лет назад уехал на заработки и пропал. Отношения за много лет стали приятельскими, Павел не раз выручал подруг деньгами, часто дарил подарки, привозил деликатесы и хорошее вино. Каждый раз, когда Валя или Белка ему звонили, он думал, что пора закончить эти отношения, но каждый раз откладывал.

2012. Флоренция. Уличный базар

На улице Павел сверился с картой города и махнул рукой, задавая направление. Таня даже не спросила, куда они идут, просто пошла по улице в этом направлении. Они вышли к базару. На площади под тентами, натянутыми на небольшие сборные конструкции, висели разноцветные шарфы, шали, расшитые блузки, юбки, кожаные сумки всех цветов и размеров, стояла фаянсовая посуда, лежали на лотках украшения из серебра с недорогими камнями, бижутерия, мужские ремни, портмоне. Таня начала перебирать шарфы, отобрала три, потом взяла четвёртый, обернулась к Павлу. «Зачем тебе столько? Да ещё на барахолке? Мне не жалко денег, но не на это же…» Паша смотрел на жену. Она молчала, глаза её сузились. «Не надо смотреть на меня как на врага! Вот деньги, делай что хочешь!» – он отдал ей всё, что было в его кармане. Таня заплатила за шарфы, перешла к другому продавцу. Примерила белую блузу с вышивкой ришелье, купила её и ещё одну блузу, бирюзовую с воротником апаш, перешла к сумкам, купила большую сумку-мешок из рыжей свиной кожи.

Павел молча смотрел на её покупки, с трудом сдерживая раздражение. Обычно она советовалась с ним, когда что-то себе покупала, сейчас даже не оглянулась на него ни разу. Наконец они покинули рынок. Покупки Таня сложила в свою новую сумку, сумку повесила на плечо. Таня была в белых джинсах и тёмно-синей майке, на ногах – закрытые босоножки из коричневой кожи на танкетке. Новая сумка смотрелась на ней вполне органично. Таня остановилась и, покопавшись в сумке, достала один из шарфов, цветной, бело-сине-рыже-коричневый, с белыми кисточками на концах. Она набросила его на шею, и Павел не мог не отметить точное попадание в цвет и стиль этих, казалось бы, беспорядочных покупок.