Приговоренная к любви

– Ну, вы успокойтесь. Ничего ведь страшного не произошло, – пыталась поговорить с ней Лида, но ее слова не возымели никакого действия.

Инна Сергеевна все так же сотрясалась от рыданий, и Лида принесла ей стакан воды из кухни. Понемногу бедная женщина взяла себя в руки. Она почти перестала плакать, хотя слезы все так же катились из ее несчастных глаз.

– Откуда это у тебя? – спросила она Лиду.

– Понимаете, его мне передал Аркадий. Он отвез меня в один дом, обманул, сказал, что Света там и ей нужна моя помощь. Но Светы там не было. Он тогда отдал вот это письмо, и просил сказать вам, что я нашла его в своем почтовом ящике. Я не стала врать, Инна Сергеевна. Хотите, я вам дом покажу? Это в Заводском пригороде, я найду.

– Нет, мы одни не поедем. Я сейчас Анатолию позвоню, поедем на его служебной машине, вместе с ним.

Инна Сергеевна торопливо подбежала к телефону и набрала номер. Когда в трубке ответили, она опять зарыдала и не могла сказать ни слова. Лида взяла у нее трубку из рук и на встревоженный приказ Анатолия Борисовича «пусть самая страшная, но правда» ответила:

– Товарищ Ушаков, это Щепкина говорит. Не волнуйтесь, Света жива, только она уехала, а я принесла вам письмо от нее. Инна Сергеевна хотят поехать по одному адресу вместе с вами, вы не могли бы подъехать на служебной машине?

– Черте что! – услышала она в ответ. – Ждите дома, через пятнадцать минут буду!

Анатолий Борисович выполнил свое обещание и прибыл ровно через пятнадцать минут. Он был взволнован, насторожен и смотрел на Лиду неодобрительно. Она опять почувствовала себя виноватой и тихо молчала, пока он успокаивал свою жену и заставлял ее выпить какие-то капли с неимоверно терпким запахом, распространившимся на всю квартиру.

– Инна, слезами делу не поможешь. Уехала, вернем! А этого мерзавца я засажу, я тебе клянусь! – бушевал Анатолий Борисович, стуча себя кулаком в грудь.

– Будет тебе, Толик! Этот мерзавец, как ты его назвал, похоже теперь твой зять. Ах, нет, я не могу так, не могу! – опять запричитала Инна Сергеевна и снова расплакалась.

Лида была готова бежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть и не слышать Ушаковых в горе и гневе. Но она обещала помочь, поэтому стояла в прихожей и ждала, когда ее помощь понадобится.

– Так! – наконец сказал Анатолий Борисович. – Поехали! У меня мало времени, я совещание перенес, люди придут, я должен быть на работе не позднее двух.

Все стали спускаться, Инна Сергеевна все еще плакала, и Лида придерживала ее слегка, тогда как Ушаков быстро и сноровисто бежал вниз по лестнице, даже не держась за перила.

Дом Лида нашла без труда. Она знала Заводской район, помнила улицу и показывала водителю дорогу так уверенно, что Анатолий Борисович заметил:

– Похоже, ты тут уже не первый раз, Щепкина.

– Второй, товарищ Ушаков. Первый раз я здесь была вчера, поэтому все хорошо помню.

Подъехали к дому. Он еще издали показался Лиде пустым, наверное потому, что ставни были наглухо закрыты. А когда подъехали поближе, то увидели массивный замок на входной двери.

– Ты ничего не путаешь, Щепкина? Это тот дом?

– Ничего я не путаю. Я же говорю, была здесь вчера.

– Уехал он, наверное, Толик, – сказала Инна Сергеевна. – К Светочке уехал, в Москву. Пойди найди их теперь.

Было заметно, как бедная женщина еле сдерживала слезы. Анатолий Борисович тем временем записал адрес в свой блокнот и сказал шоферу, чтобы тот отвез их обратно.

– Займусь этим сегодня же. Должен быть тут хозяин, его разыщут, и я с ним сам побеседую.

Лида вышла из машины недалеко от своего дома, а Ушаковы поехали дальше. Они ее даже не поблагодарили за помощь, как будто она им обязана чем-то. Но Лида не обижалась, в конце концов их тоже можно понять, такое горе, позор. Ну Светка и отмочила номер! Лида негодовала. Она решила для себя, что с этого момента они больше не подруги. Она сделала все, что смогла, а теперь надо про Светку Ушакову забыть. Пусть она живет со своим Аркадием, а у нее, Лиды, теперь тоже начнется своя новая жизнь.

4. Беда не приходит одна

Но не прошло и трех месяцев, как произошло событие, которое потрясло их городок. Однажды вечером, придя с работы, Полина Васильевна громко позвала дочь и сказала ей:

– На вот, почитай! Полюбуйся!

Она бросила на стол свернутую в трубочку газету, и Лида быстро развернула ее. Ей сразу бросился в глаза заголовок огромной статьи: «ВЗЯТКИ ГЛАДКИ».

– Что это? – спросила Лида.

– Читай, читай! Ушаков твой разлюбезный взяточник и вор. А ты там у них первая гостья.

– Мама! – сердито сказала Лида и начала читать.

В статье громили Анатолия Борисовича на чем свет стоит. В чем он только не был замешан: брал взятки за продажу холодильников, телевизорoв и даже машин вне очереди. Весь импортный товар, включая мебель, распродавался прямо с базы, не поступая в открытую продажу. Меха, золото, хрусталь – это было доступно только избранным и опять же непосредственно с базы. Понятно, что такие услуги предоставлялись избранным счастливчикам не безвозмездно. У Анатолия Борисовича из сейфа были изъяты списки людей с заказами, где напротив фамилий красовались суммы «гонорара», которые Анатолий Борисович должен был получить или уже получил за свою помощь и расположение.

Но самым главным и страшным обвинением были даже не взятки, а операция «Гуманитарная помощь», которую Анатолий Борисович прокрутил с такой легкостью, что никто даже и глазом моргнуть не успел. Суть операции состояла в том, что добропорядочные немецкие друзья из города-побратима прислали к ним в город огромную партию детских комбинезончиков, которые, как оговаривалось в сопроводительном письме, должны быть в первую очередь розданы в качестве подарков детям малоимущих семей, детдомам, ну а затем всем желающим.

Анатолий Борисович вызвался руководить процессом приема гуманитарной помощи, оприходованием ее на горпромторговском складе и оттуда уже раздачей ее по назначению. Первая часть обязательства была выполнена очень добросовестно. Гуманитарную помощь получили, отгрузили и свезли на склад, куда в течение двух недель шли непрерывным потоком друзья, родственники, знакомые Анатолия Борисовича, да и просто нужные люди. Когда они удовлетворили свои потребности, комбинезончиков еще оставалось довольно много, несколько тысяч. Но их, эти тысячи, не увидел ни один малоимущий ребенок или сирота. Они были проданы в соседнюю область, в соседний горпромторг за наличный, что характерно, расчет. Документы об отправке товара есть, подтверждение о приеме имеется, а вот денег нет. Точнее, они есть, конечно, только не в городском бюджете и не в карманах у малоимущих, а скорее всего на сберкнижке оборотистого Анатолия Борисовича.

Так говорилось в статье. Писал ее корреспондент, который сам участвовал в расследовании, затеянном по письму одного из обиженных малоимущих, присланному в редакцию местной газеты. Имя корреспондента было странным, Соломон Аркадьев, псевдоним скорее всего.

– Ничего себе. Что же это получается, Анатолий Борисович Ушаков украл гуманитарную помощь? Да я в жизни не поверю! Клевета это!

– Ну и дура. Чего бы ты понимала, ты еще жизни не нюхала, а туда же, «клевета»…

Лида не стала спорить с матерью. В голове у нее не укладывалось это все. Кто он такой, этот Соломон, откуда взялся? Что будет со Светкой, когда она узнает?

– Мама, а что ему теперь будет? – спросила Лида рассерженную мать.

– Угадай с трех раз, что ему светит?

– Судить будут? В тюрьму посадят что ли?

– Да за такое тюрьмы мало! Вышку бы дали, я бы не всплакнула. А суд уже был, десять лет с конфискацией имущества схлопотал твой Ушаков.

– Вышка – это что, виселица?

Мать посмотрела на Лиду так, что ей стало не по себе.

«Лучше уж не затевать с ней никаких разговор сейчас», – подумала Лида и ушла к себе. Ей было обидно за Анатолия Борисовича, но еще было очень жаль Инну Сергеевну. «Что теперь с ней? Где она сейчас?» – думала Лида.

Она решила, что ей надо навестить Инну Сергеевну, поддержать ее морально, но только так, чтобы мама не знала. Надо же, бедная женщина, и дочь потеряла, и мужа.

Лида пришла к Ушаковым дней через пять после разговора с матерью. До этого не решалась, боязно было, да и не знала она толком, что сказать, как поддержать Инну Сергеевну. Но той дома не оказалось. Дверь ей открыла седенькая приветливая старушка.

– Тебе кого, девочка? – ласково спросила она, и Лида сразу узнала интонации Инны Сергеевны.

– Я к Ушаковой Инне Сергеевне. А вы ее мама? – спросила Лида.

У старушки заслезились глаза, она промокнула их платочком и ответила:

– Мама, меня зовут Александра Яковлевна. Ну проходи, раз пришла. Только нету Инны Сергеевны, в больнице она, нервное расстройство.

Лида долго проговорила с Александрой Яковлевной. Говорили обо всем, о Свете, об Анатолии Борисовиче, которого, как выяснилось, Александра Яковлевна всегда недолюбливала, о том, что он совершил, и о том, как тяжело перенесла Инна Сергеевна две такие большие утраты.

От Светы ни слуху, ни духу. Встретиться со Светой и Аркадием родителям так и не удалось. Анатолий Борисович конечно нашел адрес, по которому Аркадий прописан в Москве, и телефон он знал. Но сколько они ни звонили туда, дозвониться не смогли. Инна Сергеевна умоляла мужа поехать и разыскать Свету, но тот все откладывал поездку. Дел было невпроворот, да и зол он был на дочь очень.

– Уехала, сбежала, родителей на проходимца променяла, а я поеду ей в ножки кланяться! Не дождется! – бушевал рассерженный отец.

Инна Сергеевна снова принималась умолять его, но однажды собралась ехать сама. Тогда муж сменил гнев на милость и заявил:

– Ладно, подожди немного, вот с гуманитарной помощью покончу и поедем. Но имей в виду, я ее в охапку и сюда приволоку!

– Толя, ну нельзя так. Ребенок у них будет, любят они друг друга. Наше дело теперь помогать…

А потом случилась беда, Анатолия Борисовича арестовали со всеми вытекающими из этого последствиями. Все эти подробности Лида узнала от доброй Светкиной бабушки во время их скорбной беседы.

За разговорами Александря Яковлевна напоила Лиду чаем с вкусным малиновым вареньем и пирогами с яблоками. Они обе поплакали, и Александра Яковлевна сказала, что, как только Инна Сергеевна поправится, она увезет ее отсюда в Калининград, откуда они обе родом.

– Эту квартиру мы все равно потеряли. Все пойдет прахом, все конфискуют. Я и так как на пороховой бочке сижу, того и гляди выпнут отсюда, хоть бы Инночку дождаться… – с горечью говорила Александра Яковлевна.

Но Инночку она дождалась не скоро. Болезнь ее прогрессировала, из больницы ее не выписывали, и Александре Яковлевне ничего не оставалось делать, как уехать к себе домой и попытаться перевести свою дочь в местную больницу, на что она потратила добрых два месяца.

Когда наконец вопрос был решен, Александра Яковлевна вернулась за дочерью. Лида узнала об этом случайно. Мама сказала ей, что Светкина бабушка приходила в магазин, совсем постаревшая, осунувшаяся.

– Вот до чего эта девка всех довела, да и папаша ее непутевый. Две женщины так пострадали, – высказалась Полина Васильевна.

Лида приобняла мать за плечи и тихо сказала ей:

– Надо помочь Александре Яковлевне. Больше ведь некому. Пойду схожу, узнаю, что нужно.

Мать передернула плечами и сказала слегка неодобрительно:

– Ты вечно везде лезешь, помощница. Тебе всегда больше всех надо!

Но Лида этот упрек проигнорировала и отправилась к Ушаковым домой. Но Александру Яковлевну она там не нашла, так как квартира Ушаковым больше не принадлежала. Сердобольная соседка приютила пожилую женщину у себя. Она пригласила Лиду войти и провела ее в маленькую комнатку, где в кресле с потухшим взором сидела Александра Яковлевна. Увидев Лиду, она закивала головой и сказала неуверенно:

– Проходи, милая. Я вот уже собираюсь, кое-какие Иннины вещички надо сложить, всего-то мы не увезем все равно. А завтра я Инну заберу из больницы.

Лида помогла ей упаковать вещи и через два дня провожала их на вокзале. Инна Сергеевна была «совсем плохая», как выразилась Александра Яковлевна. Действительно, она очень постарела, поседела и Лиду сначала не узнала.

– Ты кто, девочка? – спросила она ее на вокзале.

– Я Лида Щепкина, Светина одноклассница. Помните меня?

– Ах, да, припоминаю, кажется, – сказала безразличным голосом Инна Сергеевна, и Лида не поняла, припоминает или нет, но это было не важно.

Вид больной истерзанной женщины так потряс, так поразил ее, что она долго не могла заснуть потом, и позже долгое время часто просыпалась по ночам и с ужасом думала о том, как горе может сломать, искалечить человека.

«А Светки рядом с ней не было. Дочь, называется. Да что б ей пусто было!» – негодовала тогда Лида.

Про Ушаковых в городе постепенно забыли. Как будто и не было людей вовсе, и Лида все никак не могла понять, куда же девалась Света, что с ней, почему она так неожиданно исчезла и даже ни разу не позвонила родителям. Эта мысль преследовала ее долгие месяцы.

Постепенно все утряслось, успокоилось. Лида Щепкина пережила это горе, которое ее, как будто, и не касалось, но все же не оставило равнодушной.

5. Счастливый билет

Лида уже второй год училась в училище, ее мечта стать портнихой приобрела реальные очертания, и она даже выполнила уже свой первый заказ: сшила платье маминой приятельнице Зине Мишуковой, дочь которой выходила замуж, и Зина хотела появиться на свадьбе дочери в новом. Платье получилось хорошо. Ткань была дорогая, импортная, и Лида старалась изо всех сил. Зина Мишукова заплатила Лиде за работу, и это был ее первый взнос в свой накопительный фонд.

В училище она была одной из первых учащихся, ее работы отличались аккуратностью, точностью исполнения и оригинальностью. На студенческом конкурсе «Эксклюзивное платье» Лида Щепкина заняла первое место, сшив самое оригинальное и красивое из всех, а прообразом ему послужило то самое Светкино платье, которое она надевала на танцы в Дом культуры. Только цвет у Лидиного платья был темно-розовый, а не бордовый. Лида сама изготовила розочки из розового бархата и точно так же украсила ими вырез-лодочку. А еще она придумала к платью широкий пояс, тоже с розочками.

– Молодец, Щепкина! Мы отправим твое платье в Москву на конкурс молодых модельеров. Если оно там пройдет отбор, то тебя, как мастера, пригласят участвовать уже во всесоюзном студенческом конкурсе, – сказал ей директор, и Лида не поверила своим ушам.

Лиде стало немного стыдно. Ведь не она же фасон придумала. Но рассказывать об этом она не стала и подумала про себя, что вряд ли ее платье пройдет отборочный тур. Москва все-таки. Там таких мастериц, как она, пруд пруди.

Но она ошиблась. Сразу после новогодних каникул Лиду вызвал к себе директор и вручил приглашение в Москву на конкурс.

– Командируем тебя. Поедешь, Щепкина. И смотри, чтобы без победы не возвращалась.

По условиям конкурса Лида должна была изготовить две вещи на свое усмотрение и предоставить выкройки своих изделий, которые придумать нужно было самой. Это Лиду не волновало, тут она спец. А вот обязательная программа – это пошив делового костюма на подкладке с английским воротником. Тут Лида переживала. Она и учится-то швейному мастерству всего полтора года. И такие костюмы они еще не шили.

– Мне бы потренироваться с кем-нибудь, Иван Михайлович, – попросила Лида директора.

– Софья Натановна тебе поможет, – ответил он.

Софья Натановна была строгой, нервной и нелюбимой преподавательницей. Дело свое она знала хорошо, но с учащимися не ладила. Лет ей было около шестидесяти, бабулька, одним словом. Но Лида не роптала. Она знала, что никто ее лучше не подготовит. Несколько недель до поездки в Москву Лида долгими вечерами пропадала в училище, она шила, перешивала, порола и начинала сначала. Софья Натановна обзывала ее криворукой, слепой, бездарной и говорила, что «нечего никуда ехать, позориться». Но Лида не обижалась, в глубине души она понимала, что Софья права, но ехать в Москву ей хотелось так, что ничто не могло ее остановить.

Поездка была назначена на март. К этому времени Лида под руководством своей наставницы умудрилась сшить три костюма. Первый никуда не годился, с плохо выделанными проймами и тянущей подол юбки подкладкой был оценен строгой учительницей на два балла. Второй был намного лучше. Единственным его недостатком был очень уж узкий и немного несимметричный воротник.

– Уродище, а не воротник! – заявила Софья Натановна.

Третий костюм они уже шили вместе. Точнее, кроила и шила, конечно, Лида, но Софья Натановна не сводила с нее глаз.

– Ладно, Щепкина, – сказала она наконец, – последнее твое изделие я так быть, на четыре балла оценю. Но запомни, в Москве не я тебе буду баллы выставлять. Там, если ты такое сошьешь, опозоришься на весь белый свет! – напутствовала Лиду ее наставница, и она все больше и больше волновалась.

Мать, отправляя Лиду в Москву, тоже ужасно переживала.

– Куда едешь, зачем? – вопрошала она. – Потеряешься там, неровен час.

– Мама, да не потеряюсь я! Что мне, пять лет? Я знаю адрес, знаю станцию метро и знаю, как туда добраться, мне все объяснили.

Но Полина Васильевна не была спокойна до тех пор, пока не выяснилось, что Лида едет в Москву не одна. С ней откомандировали и Софью Натановну, которая должна была презентовать их училище в Москве и, если Лида выиграет в конкурсе, постараться выбить средства для обновления и ремонта.

Конкурс «Золотая игла» проходил на московской швейной фабрике имени Третьего Интернационала. Она же выступила инициатором конкурса, целью которого было отыскать во всех уголках страны талантливых мастериц и лучшим из них предоставить работу на фабрике. Девушки съехались отовсюду. Лида была одна из многих и на большой успех не рассчитывала. Разместили их в общежитии фабрики, где им с учительницей досталась совместная комната. Софья Натановна тут же отправилась в местный пункт проката и взяла там швейную машинку на прокат сроком на одну неделю.

– Будешь шить день и ночь. Оверлок у тебя дрянной, петли метать учись и внутренние швы заделывать.

Лида не перечила. Она сидела за швейной машинкой по десять часов в сутки и очень старалась. Все у нее уже получалось, она легко строчила, прекрасно заделывала изделие изнутри и понемногу перестала волноваться.

– Я все равно не выиграю, но и в грязь лицом не ударю, – говорила она Софье Натановне, но та укоризненно качала головой.

– С таким настроением лучше вообще не соваться. Что значит «не выиграю»? Зачем тогда перлась сюда? Настраивайся на победу, иначе нечего и лезть.

Конкурс был рассчитан на три дня. Первый день – предоставление жюри своих готовых изделий и выкроек к ним. Лида предоставила все то же розовое платье и летний костюм из плотного льна лимонного цвета. Всю прелесть костюма представляла собой великолепно выполненная мережка. Этому Лиду научила ее бабушка, когда девочке было лет десять. Лиду попросили продемонстрировать, как она делала мережку, чтобы убедиться в том, что это именно она ее выделывала. Большого труда это Лиде не составило, она показала жюри свое мастерство и получила сразу девятнадцать баллов из двадцати возможных.

Второй день конкурса – обязательная программа. Раскрой, сметывание и примерка делового женского костюма.

Третий день – закончить костюм и продемонстрировать его жюри. Шить нужно было на себя или на кого-то из посторонних. На конкурс было предоставлено и несколько манекенщиц, но их явно не хватало на всех участниц.

– Я буду шить костюм на вас, – сказала Лида Софье Натановне, и та, как ни странно, не отказалась.

– А что, я хоть и полновата, но фигура у меня пропорциональная. Да и помогу тебе где советом.

На том и порешили. Лиде выдали три метра полушерстяной материи с лавсаном, светло-серого цвета и, слава богу, без полосок и клеток. И началась работа. Они с Софьей Натановной выбрали фасон из предложенных буклетов: прямая юбка со шлицей, слегка приталенный пиджак, который непременно будет стройнить полноватую женщину. Ну и обязательные атрибуты – английский воротник и подкладка, что представляло для Лиды наибольшую сложность.

Работали конкурсантки в огромном пошивочном цехе, где у каждой была своя машинка и стол для раскроя. Лида делала свою работу уверенно, со знанием дела, и занятия с Софьей Натановной явно не прошли для нее впустую.

– Молодец, девка! – говорила ей та. – Подкладку у юбки к подолу не подшивай, тянуть будет. Оставь свободной, – давала она совет и не один.

Лида слушалась. К концу третьего дня конкурса она благополучно завершила свою работу. Костюм был закончен, отутюжен. На нем красовались серебристо-серые костюмные пуговицы, которые его очень украшали, и из маленького нагрудного кармана выглядывал уголок кружевного платочка, того самого, который Инна Сергеевна, Светкина мама, забыла когда-то у Лиды дома.

Наступило время показа. Софья Натановна облачилась в новый костюм, надела только что приобретенные в ГУМе туфли, тоже серые, элегантные, на устойчивом прямом каблуке и стала похожа на директрису или начальницу, одним словом, на важную персону. Она была хорошо причесана и прошлась перед жюри тоже с важным видом, ненадолго даже остановилась перед всеми, слегка повернулась боком, чуть-чуть согнув в колене ногу, а затем так же важно и с достоинством удалилась.

Ее удостоили аплодисментами и улыбками и попросили Лиду выйти к жюри. Девушка дрожала всем телом, хотя и понимала, что ее костюм жюри понравился. Ей задали несколько вопросов, спросили, почему именно этот фасон она выбрала и порасспрашивали об особенностях ткани, из которой она шила костюм.

Лида отвечала громко и уверенно, а про фасон она сказала так:

– Понимаете, Софья Натановна, ну… это вот, моя модель в общем, она же не юная стройняшка, которым юбки карандашом и не пойдут вовсе. Она женщина в теле, и даже кое-что необходимо скрыть. Поэтому костюм должен быть не широким, именно с прямой юбкой и приталенным пиджаком, который подчеркнет ее талию и скроет излишки. И нарядным он должен быть, такой костюм не только на работу, но и в театр надеть можно, особенно с платочком.

Рассуждения выглядели наивно, но с правотой трудно было не согласиться. Члены жюри улыбались, согласно кивали головами и, поблагодарив Лиду за участие, попросили уступить место следующей конкурентке.

Баллы выставлялись в тайне от участников и публики. Их должны были огласить в конце, когда определяться места победителей. Первую пятерку ожидала возможность работы в Москве, остальных участниц ждали ценные подарки, призы и денежные вознаграждения.

– Ну, Лидка, если ты в первую пятерку не попадешь, я тебя убью! – весело сказала ей Софья, и Лида даже немного обиделась.

Показ моделей наконец завершился. Лиде очень понравился только один костюм, сшитой девушкой из Омска. Он был цвета слоновой кости в тонкую полоску, с расклешенной юбкой и пиджаком с поясом.

– На заграничный похож, – сказала она Софье Натановне, но та недовольно фыркнула.

– Воротник-то неправильно выкроен, неужели не заметила? Полоски не так пошли. Нет, не пройдет она, помяни мое слово.

Но она ошиблась. Этот костюм вошел в пятерку, так же, как и Лидин, который был признан одним из лучших.

Вечером была устроена церемония награждения, вручение призов и банкет.

– Корреспонденты будут из газет. Тебе, может, придется давать интервью. Говори грамотно, без всяких там «это вот» и «вообще-то». Отвечай только на поставленный вопрос и не разглагольствуй много, – учила Лиду Софья Натановна, но та боялась интервью, как огня.

– А фотографировать будут? – спросила она. – Надо хоть сходить прическу сделать.

– Еще чего! Я сама тебе волосы уложу. Оденься получше, губы подкрась.

Лида послушалась. Она надела белую блузку с кружевным жабо, маленькими черными пуговками и черным бантиком, черную шерстяную юбку и черные лаковые туфли, мамины. Она дала ей их в Москву съездить.

– Вдруг пригодятся, – сказала она.

Лида выглядела очень нарядно. Софья Натановна скрутила ее волосы в тугой узел на затылке и начесала челку.

– Все, больше ничего не нужно. На вот клипсы мои надень.

И она протянула Лиде перламутровые клипсы, сделанные в виде ромашек. Клипсы Лиде понравились. Они очень шли ей и подходили к блузке.

Началась торжественная церемония. Было сделано несколько докладов, потом перешли непосредственно к итогам конкурса.

– На сцену приглашаются пять наших лучших мастериц, которые и признаны победительницами конкурса: Мартынова Ольга, Щепкина Лидия, Верховая Анастасия, Лебедева Зинаида и Булавина Маргарита.

Под бурные аплодисменты девушки вышли на сцену. Защелкали фотоаппараты, заиграла бравурная музыка, и директор фабрики сам лично подошел к каждой и пожал руку со словами поздравления и благодарности за участие в конкурсе. Лида изрядно волновалась. Не привыкшая к такому вниманию, она чувствовала себя не совсем уютно на глазах огромной аудитории, да еще мужчина какой-то на первом ряду не спускал с нее глаз. По-видимому, корреспондент. Он постоянно что-то записывал в огромный блокнот и порой фотографировал то зал, то сцену.