Пыль над городом. Избранное

Голков Виктор Игоревич

Пыль над городом. Избранное

Об авторе

Книги Виктора Голкова:

– “Шаг к себе”. Кишинёв: Литература артистикэ, 1989.

– “Правдивая история страны хламов” (с О. Минкиным). Минск, 1991.

– “У сердца на краю”. Кишинёв: Литература артистикэ, 1992.

– “По ту сторону судьбы”. Тель-Авив, 1996.

– “Парад теней”. Тель-Авив, 2001.

– “Перекрёсток ноль”. Книга стихотворений. Тель-Авив—Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской (Э.РА), 2005.

– “Сошествие в Ханаан”. Избранные стихотворения 1970—2007. Иерусалим—Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской (Э.РА), 2007. Серия ЛЕТА-А.

– “Прощай, Молдавия: стихи 12-ти поэтов” (предисловие и подборка стихотворений). Москва: Издательское содружество А. Богатых и Э. РАкитской, 2010.

– “Эвкалипт и акация”. Эванстон: ОКНО, 2010.

– “Тротиловый звон”. Э.РА: Москва-Тель-Авив, 2014.

Стихи разных лет

«Пыль над городом – жёлтая маска…»

Пыль над городом – жёлтая маска.Помутнело в машине стекло.Сочиняется страшная сказка,быть в которой – моё ремесло.Стал я ближе не к небу, а к Мекке,к иудейской отраве приник.Человеки кругом, человеки,да песок – вперемешку и встык.Он когда-то торчал монолитом,перерезать пространство хотел.Всё равно: быть живым, быть убитым,лишь бы он на зубах не хрустел.

«Золотая метка…»

Золотая метка –Одинокий лист.До утра над веткойСлышен ветра свист.Скоро заискритсяЧёрная вода.Здесь не станет птицаВить себе гнезда.А чтоб ветер жгучийНе унёс тайком,Он на землю лучшеУпадёт ничком.«Наутро белый саван сшили…»Наутро белый саван сшилиТуманной осени.Как в шторм,Сугробы-волны заходили,И птичий затерялся корм.В нас остаётся мысль о лете.И только.Замерзает взглядНа ветках, что в неверном свете,Белесом, неподвижно спят.

«Вдруг подумал – может эта…»

Вдруг подумал – может эта

И была мне суждена?

Ту любовь, которой нету,

Перестала ждать жена.

Только жизнь ведь не уловка,

Не увёртка, не приём.

И скользнула, как воровка,

Мысль в забвения проём.

«Как всегда, необычайно странен…»

Как всегда, необычайно странен,Вечер, расплескавшийся в тумане.Как обычно, свыше всяких мер,Спящий город тих, безлик и сер.Только крылья настоящей птицы синей,Голубее не бывает и невинней,Над пустой столовой, на углу,Машут мне сквозь уличную мглу.

«Оторвали от Москвы…»

Оторвали от МосквыИ великого Ростова,И упало наземь слово,Как корона с головы.На другом краю землиПользую святое право,Бросив мёртвую державу,Лазить по уши в пыли.«Мы шли по прозрачному лесу…»Мы шли по прозрачному лесу,Болтая о том и о сём,Не чувствуя страшного веса,Который сейчас мы несём.А может в году достославномБрели по дороге пустой,Мечтая о чём-нибудь главном,Какой-нибудь цели святой.И вовсе не выглядел старымТот город, где крыши внахлёст.И тени скользят над бульваром,Касаясь верхушками звёзд.«Снова смотришь взглядом…»Снова смотришь взглядомностальгическим…Знаешь, я тебя не выбирал.Стала ты явлением логическим,Даже если где-то я приврал.Тронутая тенью увядания,На исходе лета ты мила.И струится холод опозданияВозле нас, сидящих у стола.Шепчешь мне свои слова горячие,Принимаю этот нежный вздор.Любят так одни только незрячие,В комнате с исходом в коридор.«Я мог бы родиться арабом из Газы…»Я мог бы родиться арабом из Газы,Бормочущим суры протяжноВ каморке, где нет ни ковра, и ни вазы,Нет радио, впрочем, не важно.Но я появился в Советском Союзе,Кряхтящем под властью народа,Мусолящем красную тряпку иллюзийБог знает с которого года.И вот наконец-то в Израиле тесномЯ втиснут в железную рамку.Манером, до тонкости в общем известным,Я должен тянуть свою лямку.Зачем же лукавить, какого, мол, чёрта,Я не был китайцем и греком.Не ел натощак шоколадного тортаВ стране, истекающей млеком?«Эта древняя повесть звенит, как металл…»Эта древняя повесть звенит, как металл.Лёд декабрьский был тонок…Белым лебедем, кажется, так и не сталГадкий серый утёнок.Значит, кожа свиная рябит сквозь узор,ночь опять распростёрлась.Хоть на пёстрой обивке как будто с тех порПозолота не стёрлась.Что за дело – несчастную клячу хлестатьИ корячиться в спешке?Потесниться пора б, чтобы вовремя внятьСтарой датской насмешке.Снова пьяную песню горланит мужлан,Где-то рядом, как прежде.Значит прав был, воистину, Ганс-Христиан –нету прока в надежде.«Нельзя утверждать, что меня далеко унесло…»Нельзя утверждать, что меня далеко унесло:Уключины целы, волной не разбито весло.И ветром солёным ещё не продуло насквозь,Как если бы море всерьёз за меня не бралось.За что-то жалея, меня утопить не хотелоИ так притворялось, как только оно и умело.Неужто и солнце хоронится этой водой?Я видел, как пеной туман становился седой.И в фосфоре море от всех затонувших сокровищ.Я чувствовал шорох по дну проползавших чудовищ.Мог дикие бредни единственно так отвести –Я понял – от смерти одно остаётся – грести.Безумие страха, я вырву проклятое жало!От соли рубаха к склонённой спине прилипала.Спасусь, я уверен, там берег маячит вдали.Мне хватит, конечно, клочка задубевшей земли.«Деревья листья скинули…»Деревья листья скинули –Со всех убор слетел…Как будто сердце вынулиИз деревянных тел.И вот они колонноюСтоят в одном строю,Как будто осуждённые,У жизни на краю.Не стонут и не мечутся –Хоть в ров, хоть на костёр.Ты помнишь, человечество,про братьев и сестёр?«В сторону, в сторону от их столбовой дороги…»В сторону, в сторону от их столбовой дороги.В чащу глухую и сонную путешествие длится моё.Туда, где под снегом прячутся медвежьи берлоги,И где над верхушками кружится голодное вороньё.Вижу, как ветками гнутыми прорастать начинает кожа,Слышу, как замедляется ток кровяных телец.И ноги корнями становятся у моего подножья,И непонятно – это начало или конец.Итак, прощайте.Пурга меня заметает по плечи,Хоть подземные воды теплятся, силы мои храня.Отныне дерево я, и ничто человечьеБольше меня не обманет, просачиваясь сквозь меня.Буду стоять без устали, землю пронзив корнями,И в непогоду лютую не задрожу на ветру.И не склоню я голову, если даже забьют камнями,Или начнут соскабливать живую кору.«Дерево – извилистые ветки…»Дерево – извилистые ветки,Твёрдый ствол, застывшая кора.Неподвижность и живые клетки,На ветвях распятые ветра.Заслонило солнца свет собою.Рук моих кора не холодит.Тихой жизни, скрытой скорлупоюМёртвой кожи, – взгляд не разглядит.И кипит, ничьим не видим глазом,Жёлтый сок в артериях ствола,И понятье обретает разумО судьбе, что вглубь себя ушла.Кем я был? О чём я прежде ведал,На какой земле, в какой стране?Почему молчание я предал,Без меня живущее во мне?«Обуглившиеся от бедствий…»Обуглившиеся от бедствий,Под ветром с четырёх сторон,Деревья сонные, как в детстве,Свой видят тридевятый сон.Глуха броня, но как из глины,Внутри их тёмные тела.И изморозь до сердцевины,Остановившись, не дошла.Дышать ветвями, коченеяОт холода.Вздыматься, петь.Весёлым пламенем гореть,случайного бродягу грея.«Жизнь – безумная задача…»Жизнь – безумная задача,Но она проста.Разве что-нибудь я значу,Бхагавад –гита?В этих джунглях непролазныхКак концы свести?Тишине твоих согласныхговорю : прости.Ни любовному ненастью!Горю, мятежу.Ни сияющему счастьюНе принадлежу.«Если ты на излёте…»Если ты на излёте,То уже ни к чемуОткровения плотиНи душе, ни уму.Шестьдесят ведь, ребята.Значит рядом порог,За которым расплата,Завершение, бог.Финиш – белая лентаНад зелёной травой,Где рывок президентаНе быстрее, чем твой.

Подвал

Потом окно заколотили досками,Чтоб свет дневной в него не проходил.И помню : сыпал шуточками плоскими,За нашей дверью кто-то всё шутил.И оказались мы в кромешной темени,Когда, забив последний гвоздь, ушёлНаш сторож . Вне свободы и вне времени,Мы слушали, как капало на пол.И я дышал в подвале массой спёртою,Отечеством облезлый угол звал.Про то же, что последнего был сорта я,Так сделали, чтоб я не забывал.Когда одна, необычайно белая,Прошила темень света полоса.И тот, кто жил, свои делишки делая,ладонями закрыл себе глаза.А свежий ветер веткамипохрустывал,Искрились капли, в каждой – по лучу.Того, что я увидел и почувствовал,Забыть я не могу и не хочу.«Эй ты, время моё глухонемое…»Эй ты, время моё глухонемое,Обведённое железною каймою…Отодвинулся твой занавес дырявый,Испарился герб твоей державы…Ну а герб тот – тяжелая дубинаДа на кровь похожая рябина.«Надёжный как дубовый пень…»Надёжный как дубовый пень,Без дыр и червоточин,Благодарю тебя, мой день,За то, что ты так прочен.Ещё благодарю всегдаТебя за то, что сразуРывком уходишь, как водаОт бака к унитазу.За весь тот хлам и дребедень,Что каждый день я вижу.Благодарю тебя, мой день,За то, что ночь мне ближе.«Падают годы, как сосны…»Падают годы, как сосны,в чёрной реки глухомань.Круглые, гулкие вёсны,крики и сплавщиков брань.Хмурые, мутные воды,брызгами руки сечёт.Длинные, трудные годысносит теченье, как плот.Пусть я следов не оставилв этой крутящейся мгле,хоть я лишь плыл, а не правил,всё же я жил на земле.Счастья и скорби не смоетвремени злая вода.Кто – нибудь лучше построит,если уйду без следа.

Организм

Мой организм, моя страна,где тёмные блуждают силы,гудит мотор и вьются жилы,и сердца тенькает струна.Моя страна, мой организм,хрипящий глухо, как пластинка,кто заведёт твой механизм,когда сломается пружинка?Никто.И если есть предел,тебе положенный судьбою,и если вдруг водоразделпролёг меж всеми и тобою,хоть сотню ангелов зовис таблетками и кислородом.Как кесарь, поплывёшь в крови,Низложен собственным народом.

Пята

Было видно, как пята приподнималась,обрывая то травинки, то листы.И дотоле неподвижное вздымалось,уцелевшее под тяжестью пяты.Под давлением её большого пресса –Кривобокая, больная пестрота.И рассеивалась, нехотя, завеса,та, какой себя окутала пята.Стало ясно, что был сломан, кто не гнётся,А кто цел остался – сделался горбат.И боялись все: а вдруг она вернётся,вдруг со временем опустится назад.«Я был честолюбив, как самозванец…»Я был честолюбив, как самозванец,Царём считавшийся у бесноватых сотен.И был заносчивым почти как оборванец,Тот, что « Я – римлянин !» кричал изподворотен.Хоть было кое-что во мне от музыканта –Я мысли, так же как и он, читал по нотам,Но не хватило самой малости таланта,Чтобы заполнить им пробелы и длинноты.Переродилось безотчётное влеченьеВ меланхоличную, ворчливую усталость.А то высокое, как в книгах, назначенье –Оно, мне кажется, и вовсе не рождалось.

Поздняя слава

Метался то влево, то вправо,кругами петлял его след.Когда неожиданно славаявилась на старости лет.Не тощая, но и не в теле,отменно была сложена.Как статуя, возле постелиизмятой – стояла она.Шагами он комнату мерил,своё небольшое жильё,но внутренне, в общем, не верилв явленье прихода её.Будильник задумчиво тикал,светился таинственный лик.И всё саркастически хмыкалда ёжился зябко старик.

Визит

В комнате сильно запахло серой.Я предложил ему присесть,тому, кого все считают химерой,но кто, тем не менее, есть.Царапнули острые когти паркет.Он кашлянул: пардон, виноват.И стал говорить, что поэзии нетКоторый уж год подряд.И чтобы прочесть всё, свернёшь себе скулы,такая вокруг пустота.Канатоподобно у ножки стулаЧернел полукруг хвоста."Вот если бы нечто вполне простое,но так, чтобы всё вверх дном" –проблеял он. Рот под его бородою,мелькая, ходил ходуном.Я устал его слушать, мне стало скверно,процедил я сквозь зубы "Вон".И чтоб выветрился из комнаты запах серный,открыл дверь на балкон.

Ботаник

А правды всё же не хватает,наверно, что – нибудь не так.И пышным цветом расцветает,тряся колючками, сорняк.Вот драгоценная находка –два-три засохших деревца.Да мысль, которая как лодка,кружится, потеряв гребца.

Родство

Омут времени, первые люди,на останках становищ – холмы.Много каменных ваших орудийпод землёй обнаружили мы.И в пещерах, где вы зимовалиу мороза и ночи в плену,мы увидели как рисоваливы охоту, любовь и войну.И, конечно, безмерно многопролегло между нами всего:вы ещё не поверили в бога,мы не верим уже в него.Но не знаю я, так ли важно –капля пули, копья древко.Снова птицы кричат протяжно,снова дышится мне легко.Как хребет, протянулась льдина,Мутно – сер снеговой покров.И слились во мне воединоледокола и мамонта рёв.«Живое к живому – такой закон…»Живое к живому – такой закон,теснее, ещё тесней.Так любят друг друга она и он,друг друга находят он с ней.Не разум, не воля и не мечта,так клетки мои хотят.И к мыслям подкрадывается красотаи топит их всех, как котят.Я знаю – уже не родит она,бесплодный порыв жесток,но мне эта древняя ложь нужна,как ржавой воды глоток.

Утро

Повисло утро над травою,ещё сырой после дождя.Мимо меня проходят двое,о чём-то разговор ведя.Оттенок матово-молочныйкак бы растёт из-под земли,и с хрустом протыкают почвупри каждом шаге костыли.Два незнакомых человека,неторопливый говорок.И улыбается калека,качая парой мёртвых ног.Кто он такой, откуда родом,кто знает счёт его годам?Я, оглянувшись мимоходом,ему вопроса не задам.Я думаю про то, что этоНе так уж мало – знать, что жив.Холодный оползень рассветасползает, небо обнажив.

«Случается так ночной порою…»

Случается так ночной порою,Что ждёшь и не можешь дождаться сна.В моей просторной квартире трое –Я, мой сын и моя жена.Да еле слышно тяжёлой тканьюШуршащие ленты оконных гардин.И я прислушиваюсь к живому дыханью,Чтобы убедиться, что я не один.Я не один- Не в снегу, не в яме,Зарытый заживо средь бела дня.И чувствую нервами, мозгом, костями,Как чисто и нежно хрустит простыня.А тени бледнеют, перемещаясьПо подоконнику, дальше к стене.И страх, как видно в меня не вмещаясь,Готов, как снаряд, разорваться во мне.Уже светает, сейчас проснутсяОгни, любой словно сто свечей.Но не хотелось бы вновь столкнутьсяс прелестями бессонных ночей.

«Крыша мира, непонятная отрада…»

Крыша мира, непонятная отрада –Жить невдалеке от сумрачного ада.Но невесть зачем блаженствует идущий –Смят ковёр земли и полог тьмы опущен.Будет он согрет, хоть и пришёл непрошен,В этот мир на свет блестящих звёзд-горошин.Удовлетворив туманное влеченье,Превратится сам в движенье и свеченье.

«Тенями еле обозначен…»

Тенями еле обозначенНапыщенной листвы портрет.И перистым очерчен плачемРастаявших пастушек след.Познавшая все муки родов,Из мёртвых вставшая весна,Как чаша, золотистым мёдомДо глиняных краёв полна.И отмечая воскресеньеНедолгое – на пять минут.Опять для сильных ощущенийТуристы папоротник жгут.«Наитие – проблеск весёлый …»Наитие – проблеск весёлый –Как будто костёр на снегу.Но скользкое слово «крамола»Засело в каком-то мозгу.И по столу властно и грубоУдарила чья-то ладонь.И вытянув «в трубочку» губы,Задули весёлый огонь.Всё. Искрам уже не подняться,Сиреневый сгинул дымок.Но долго не мог рассосатьсяПод сердцем тяжёлый комок.«Поздней осенью даль яснее…»Поздней осенью даль яснееИ прозрачнее, чем стекло.Вижу : ворон повис, чернея,Изогнув над землёй крыло.Сколько шири и сколько мощиИ неся вековой дозор,Поднялась золотая рощаМежду двух голубых озёр.И прошедших времён наследье,У подножья холма – кресты.И как будто облиты медью,Вдоль дороги летят листы.Эта жизнь – всё огни да тракты,Да бегущей машины сталь.Пеленой на глаза мне ляг ты,Голубая степная даль.Мягче тёплой земной ковригиТвой бездомный, большой покой.В этой древней счастливой книгеЯ хочу быть одной строкой.«Душа ты моя кочевая…»Душа ты моя кочевая,смешное богатство моё.О тех, в ком жила, забывая,Не раз ты меняла жильё.В степи, где крутилась позёмка,В песках, где гулял суховей,Стучалась тревожно и громкоО стены времянки своей.И что-то в лице отражалось,И твой открывался тайник.И вся твоя суть обнажаласьНа час, на секунду, на миг.Как будто шепча : Отпустите…На склоне какого-то дня.О сколько свершилось событий,Пока ты вселилась в меня !Не лист я, не ветка, лишь почкаСтвола, чья безмерна длина.Вселенскую эту цепочкуПорвать моя смерть не вольна.Ещё на далёком простореХолодный я воздух глотну.На небо, на осень, на мореЧужими глазами взгляну.«А дорога ползёт, непрерывно пыля…»А дорога ползёт, непрерывно пыля,Всё подъём – то крутой, то пологий.И застыли, построившись в ряд, тополя –Часовые у этой дороги.И знакомо мне всё здесь, куда ни взгляни, –Тополя и холмы, и дорога…В эту землю моей безымянной родниЗа три века закопано много.Эта бурая почва – тела и сердца,Жизнь которых в себе ощущаем.Потому-то и нет у дороги конца,Потому и наш путь нескончаем.«И бунт горлопана и стадное чувство толпы…»И бунт горлопана и стадное чувство толпы,И голос гниющего в камере для одиночек,И данные обществу в оздоровленье столпыТеряются в складках измявшихся за ночь сорочек.Каким беззащитным родится на свет человек –Кричащим от страха, бездумно счастливым и голым…А жизнь – шевеленье изломанных временем рек,Знакомые комнаты, тонких насмешек уколы.А старый фонарщик свой чистит усталый фонарь,и тот не горит. Наливаются кровью зарницы.И старый поэт всё никак не закончит страницы,И старую песенку снова заводит, как встарь.«Опасность смертельная где-нибудь рядом…»Опасность смертельная где-нибудь рядом.Иду не спеша, чтоб нога не смоглаСкользнуть.Поневоле я меряю взглядомПространство под верхней площадкой котла.Тяжёлые, жёсткие формы машины,И трубы, как рёбра, торчат тут и там.Мой страх человеческий или мышиный,Я сердца на откуп тебе не отдам.И коль ненароком сорвусь в эту бездну,Скользну по крутому её виражу,Мне кажется, я до конца не исчезну,Хоть тело своё о металл размозжу.Туман по стальному ползёт коридору,Огонь электрической сварки погас.И под ноги смотрит рабочий, которыйСколачивал этот каркас.

Склон

Сухо, безветренно, маленький склон,Рыхлый, песчаный, пологий…Справа и слева – с обеих сторон!Нитка железной дороги.Чахлый репейник прижался к земле,Словно от тяжкого груза.Может в мазуте, а может- в золеЖёлтый клочок – кукуруза.Грязный початок, который не рвут,Мимо идя, работяги,Чувствует, как самосвалы ревут,Дым выпуская в овраги.Как в гусеничном величье своём,Словно в броне император,Вслед за собой оставляя проём,Землю скоблит экскаватор.И различает фасеточный глазВ тёмно-зелёной оправеКонус трубы, что стремглав поднялась,Небо насквозь пробуравив.Здесь до зимы не дано простоятьТихо живущим и сонно –Чёрной лопаты торчит рукоятьМежду лопатками склона.

Суть

Жизнь вокруг без меры и без края..Как постигнуть эту глубину?Суть моя, которой я не знаю,Может быть, похожа на волну.Как волна, едина, единична,Безымянна – скроется вот-вот.Как волне, ей так же безразлично,В чьей душе сейчас она живёт.И летит, собой пространство меря,В тишине, во мраке, без огня.Я не знаю, почему я верю,Что она вмещается в меня.Может, только слившись с тем простором,Что лежит за гранью бытия,Я пойму наречье, на которомГоворит со мной судьба моя.«Утра тяжёлая мякоть…»Утра тяжёлая мякоть,Сны разбежались, как псы.Улицу в эти часыПлёнкой оклеила слякоть.Осень, последние дни.Ветки распухли как вены,Лишь зеленеют блаженноТонкие ели одни.На расстоянье рукиЗданий рассыпалась груда.С разных сторон, отовсюду,Окон ползут светляки.Странный парад ноября –Дней молчаливых армада.И слюдяную громадуНеба – пробила заря.«И всплески и вспышки со всех сторон…»И всплески и вспышки со всех сторон,И плач переходит в смех.Кровавая роза и ржавый патрон,И жизнь, что одна для всех.Распасться на части, рессеяться в пыль…Закон всеединый- вот.Зачем же так сладко шумит ковыль,И птица зачем поёт?Пусть горстью холодных, скупых огнейОсыпался твой расцвет,Но тех мимолётных и жарких днейТрудней и счастливей нет.

«Опять октябрь, прозрачная прохлада…»

Опять октябрь, прозрачная прохлада,С высоких крон сползает их убор.Знакомо всё – на расстоянье взглядаВсё те же площадь, статуя, забор,И надо мной – акации громада.Две женщины вступили в разговор,И друг о дружку бьются струйки пара.Теснится очередь, как длинная отара,Её окутать хочет синий флёр,Но всё высвечивает солнечная фара.Да так уж водится – горит большой костёр,И мчится улица, пространство рассекая,А рядом где-нибудь ручей несёт, стекая,Обрывки ветоши, золу, бумажный сор.И ночь бессонная болит, не иссякая.«Короткий обморок весенний…»Короткий обморок весенний,Природы пёстрый трафарет.И над осколками растенийНависший, сумеречный свет.Качает тёмная речушкаЗелёной водоросли ус.И как разбитая игрушка!Вагонный остов – мёртвый груз.Полузнакомое, чужое,живущее в ином кругу.Конечно так, но хорошо яСебя здесь чувствовать могу.Когда иду, не поднимаяГлаз от земли, в какой-то мигМне кажется, я понимаюГранита каменный язык.

Глагол

Часть речи скромная – глагол,Её простой чернорабочий.Несёт безропотно, как вол,Своё ярмо с утра до ночи.Кто знает, сколько тысяч летПрошло с тех пор, как он впервыеЗаставил двигаться предмет,Как тучу – вихри штормовые?И ухо сноба обожглоЗначение, светло и голо.И прилагательное злоКосилось в сторону глагола.А он, слагая и верша,Корпел, не разгибая спину.Лишь окрылённая душаНеслась, как по теченью льдина.

Стая

Цедятся дни тяжело и тягуче,Ночи длинней и длинней.Всё же не знаю, что может быть лучшеЭтих насупленных дней.Снова готовятся птицы к отлёту –Поздняя осень близка.Вдруг рассекла тишину и дремотуДикая песнь вожака.И поднялось всё в порыве едином,Крыльев разносится стук.В дальние дали рассыпчатым клиномДвижется стая на юг.Снизу, с земли провожаю их взглядом,Слышу гортанный их крик.Воздух, пропитанный влажным распадом,В глубь моих лёгких проник.«Ночь в середине, проходят парадом…»Ночь в середине, проходят парадомДлинные, тёмные сны.Я просыпаюсь и ровное рядомСлышу дыханье жены.Сына могу я рукою коснуться,Кажется, вправду не сплю.Счастье, что рядом дано мне проснутьсяС теми, кого я люблю.«Я всё живущее жалею…»Я всё живущее жалею –Зачем оно уйти должно?Зачем всю жизнь, вдали белея,Маячит тусклое пятно?Возникшая в пространстве голомДыра, прореха, полынья…Зачем под плотным ореоломТак жёстки круглые края?Зачем друг к другу прижимаетТела – свинцовой страсти ток?Зачем душа не понимаетДуши, как запад и восток?Край неба светится лилово,И тихо вздрагивает лист.И тайный смысл всего живогоМне в душу проникает, чист.И всё – и жалость, и сомненье,И стынущее естество,Сливаются в одно биенье!Биенье сердца моего.«Чем выше, тем круче и круче…»Чем выше, тем круче и круче.Как будто возникнув из мглы,Тяжёлая, влажная тучаЛежит на уступе скалы.Разрезала воздух, как лопасть,Блестящего света струя.И зев распахнувшая пропастьОщерилась, гибель тая.Что явственней – свет или этаХолодная бездна внизу?Не знаю, не вижу ответа,Царапая пальцы, ползу.Но силы ничьи не могли быРазжать оцепление рук.Горбатые, чёрные глыбыСтолпились, как люди, вокруг.

Август

Кружится тучей мошкара,Поникли листья тяжело.Их в полдень зноем обожгло,И ночью мучает жара.Неистово горячий день,Жужжащий, как веретено.А ночью падает в окноЗвезда, как первая сирень.И медленно стекает мгла,И вижу я любой предмет.И новорожденный рассветГлядится в стёкла-зеркала.«Трава, деревья, камни, скалы…»Трава, деревья, камни, скалы,Вода – простые вещества.Кто виноват? Я знаю малоО том, чем жизнь моя жива.Но слышал я травинки каждойГлухой, торжественный мотив.И в полдень утолил я жажду,Лицо в источник опустив.Так пусть же вдруг порою ранней,Теряя чувства и слова,Над родиной моей бескрайнейВзовьюсь, как палая листва.«Моряк, сжимающий штурвал…»Моряк, сжимающий штурвал,Промок в своей одежде.Седьмой, восьмой, девятый вал –Конец любой надежде.Хоть их услышала земля,Но все молчат угрюмо.Раздвинув рёбра корабля,Вода достигла трюма.Хрипела буря, как труба,В глазах плясали блёстки…Удар, короткая борьба,Оторванные доски.Дано бродягам под конецУвидеть дно морское!Благословен союз сердецС солёною водою.Уж лучше так – в короткий срок,Чем на постели с хрипом.На кости их зелёный мох,Как снег зелёный, выпал.«Вплотную близость подступила…»Вплотную близость подступила.Стыдясь, ты спрятала лицо.Но договор уже скрепилоПростое, скромное кольцо.И душу вытеснило тело,Как будто чёрная вода.Свершилось то, чего хотела,Чего боялась ты всегда.И от минуты настоящейСпасенья не было ни в чём.И тихо шевелился спящий,К тебе прижавшийся плечом.

Алушта

Здесь так же, как во время оно,Смешалась сотня языков,И расположена наклонноЗемля, зажатая с боков.Горами, чьи синеют плечи,А там, куда ни кинешь взгляд,Единый пояс человечийИ пляжа пыльного шпагат.Там женщин стройные фигуры,Мужские сильные тела,О камни бьющаяся хмуроВолна морская приняла.И хочет тонкий, сладковатыйСоблазн любви и красотыОсесть на белые квадратыИ придорожные цветы.Но привкус приторный курортныйМешает, резок и остёр.И с хрипом от морского портаОтходит катер на Мисхор.«Где мостовые свет не точит…»Где мостовые свет не точит,С мертвецким отблеском свечи,Где непроглядна ночь и ночи,Качнувшись, не сомнут лучи.Там только отраженье блескаБылого- в совершенстве плитИ мастером забытым фреске,На камне выложенной, спит.«Золотые круги на запястьях…»Золотые круги на запястьях…Это нужно, пока расплетаются пальцы,И металл сохраняет смысл.Это нужно, пока наблюдают глаза,Что так жаждали всем любоваться.Это нужно, пока не взлетела душа,Уничтожив иллюзию “жить“.«А сон струился сквозь туман…»А сон струился сквозь туман,Ползли малиновые тени.Как будто был единый планДля всех – животных и растений.В одно творение сложитьВсе виды, все дела, все звуки.И сладостное слово- жить!Взойдёт из божеской науки.Всё то, что смог произвестиВраз, а закат был фиолетов.И удалось произнестиВсе имена для всех предметов.