
Полная версия
Светлая грусть
–Что ты здесь делаешь? Идем домой, – попросила Алиса.
–Не хочу, – помотал он головой.
–Ты пьян что ли?
–Это давно не помогает. Оставь меня.
–Нет уж, идем, – Алиса взяла его за руку и почувствовала ее неестественную теплоту. – Да ты весь горишь, – она прикоснулась ко лбу. – У тебя температура.
–Ну и пусть, – Стас снова закрыл глаза.
Тут вмешался Денис. Перекинувшись с заболевшим товарищем парой фраз, он как-то по-мужски смог уговорить его подняться наверх и помог добраться до комнаты – сам Стас идти не мог – от шпарившей температуры его мучила слабость, сводило виски, в глазах темнело.
Алиса отправилась за лекарствами, Денис помог Стасу переодеться и лечь в постель. Термометр показывал больше сорока. Больной отказался пить таблетки и отвернулся к стенке.
–Стас, я скорую вызову, – предупредила Алиса. – Они тебе насильно вколят жаропонижающее.
–Не надо мне скорую. Будь что будет.
–Если она выше поползет, ты умереть можешь.
–И пусть, мне там будет лучше.
–Дядя Стас, – на пороге комнаты, дверь в которую в суете никто не запер, стояла Ксюша, – я не хочу, чтоб ты умирал, – захныкала она.
–Заяц пришел, – ее голосок заставил Стаса обернуться, девочка подошла поближе и обняла его. Она не просто передумала плакать, а как-то особенно радостно засветилась:
–Ты меня вспомнил. Ты теперь настоящий.
–Тебя разве забудешь, – улыбнулся он в ответ своему маленькому дружку и тронул пальцем ее кончик носа. – Пик, все хорошо.
–Пик-пик, – она ответила тем же жестом известной им одним игры, – даю задание вылечиться.
–Давайте свои снадобья, – отказать Ксюше он не мог.
Алиса засыпала в него горсть нужных таблеток, дочка проконтролировала процесс и серьезно попросила:
–Обещаешь не умирать?
–Постараюсь.
–Слушайся маму с папой, хорошо?
–Пик, обещаю, – он коснулся своего носа, потом Ксюшиного.
–Утром проверю, – она пикнула дядю на прощанье. – Мне спать пора, пошли, мам.
Стас отвернулся и заснул. Температура упала, но через несколько часов мужчина снова проснулся от жара. Его тело набирало теплоту с поразительной скоростью. Дежуривший возле друга Денис дал новую дозу лекарств, но те почему-то не помогли – температура продолжала расти. Вызывать скорую Стас отказался, пришлось добавить таблеток. Они сработали, выключив его сознание на какое-то время. И так несколько раз за ночь.
–Боюсь, тебе не стоит пить столько химии, – проговорила Алиса, сменившая мужа среди ночи.
–Может, мне суждено умереть от таблеток, а не от жара.
–У тебя бред. Еще раз предлагаю вызвать доктора.
–У меня полный бред по жизни – и без этой напасти.
–С больными детьми проще хотя бы потому, что наверняка знаешь – они не пошлют приехавшего среди ночи врача куда подальше.
–А вы их спросите, – Стас сказал это с уже закрытыми глазами.
Он никак не контролировал происходящее – минуты реальности перемежались со странными картинками во сне, и мужчина с трудом отличал состояния сна и бодрствования. То Аня проплывала перед ним на своем мотоцикле и слала воздушный поцелуй, а потом на ее месте уже оказывалась Олеся, которая изменялась в сидевшую возле постели сестру-близняшку – та все время что-то говорила, напряженно сдвинув брови, а потом ее снова сменяла Анюта или покойная супруга. Иногда в галерею женских образов вклинивался Денис, тот по большей части молчал, но тоже производил какие-то манипуляции со Стасом.
Жаркой эта ночь была для всех обитателей дома. Тем не менее, утром надо было вести Ксюшу в садик. Мама всегда давала ребенку подольше поспать, пока сама одевалась и завтракала. Алиса встала только ради дочери, понимая, что оставить Стаса дома одного они не могут. Пришлось еще созвониться с Олегом и повесить на него кучу обязанностей, включая перенос той сомнительной сделки.
Девушка за чашкой кофе продумывала, какие бы еще дела решить по телефону, но мысли о самочувствии Стаса активно вытесняли все деловые потуги. Заботливая свояченица понимала: обычная простуда вряд ли могла так сильно подкосить не отличающегося хрупким здоровьем мужчину, скорее всего, организм не выдержал настигшего со всех сторон стресса: тут и предательство одной возлюбленной, и нежданное воскрешение в памяти другой. «Нет, Аня ему дорога, может попросить ее подежурить у постели больного? – думала Алиса. – Авось там и помирятся». Девушке оставалось решить, стоит ли звонить Анюте сейчас или выждать время, пока та наверняка проснется – час был до неприличия ранний, а обсуждать подобные дела в смс – совсем не комильфо.
–Алиса Евгеньевна, – неожиданно отвлекла Галя. – Извините, вы, может, и сами уже знаете, но я на всякий случай предупредить хотела…
–Что случилось? – встревожилась Алиса, вид у горничной был какой-то напуганный.
–Мне показалось, в новостях вчера девушку показывали, которая у нас гостила в выходные. Вы посмотрите в своем Интернете, может, я путаю чего. Нехорошее с ней приключилось.
–Галь, что именно?
–Вы сами посмотрите, а то я ошибиться боюсь.
–Хорошо, посмотрим.
Алиса поставила на стол недопитый кофе и пошла искать свой планшет – он так и остался с вечера в забытой где-то в гостиной сумке. На Галю она разозлилась: «Вот зачем так пугать? Нет бы сказала все напрямик. Может, ей показалось, а я тут нервничай», пальцы тем временем включали гаджет и обновляли новостную ленту. После главных событий страны появились заголовки, пугающие куда сильнее Галиных слов: «Дочь Андрея Кристаллинского в реанимации», «Анна Кристаллинская попала в серьезную аварию», «Империя Кристаллинского может остаться без наследника»…
Щеки запылали, пальцы задрожали… Алиса кликнула на ссылку боле-менее авторитетного ресурса и сразу увидела фото желтой феррари, срезавшей своим капотом столб – венчавший его знак пешеходного перехода приплющил крышу машины. Девушка на соседнем фото была менее узнаваема, чем ее авто – похоже, отфотошопленный портрет блондинки в деловом костюме был взят с сайта «Кристалла» или предоставлен его пресс-службой – настоящую Анюту в этом образе выдавали разве что красивые карие глаза.
Алиса просмотрела текст. Он сообщал, что накануне вечером дочь владельца крупной корпорации Андрея Кристаллинского, видимо, не справившись с управлением автомобилем из-за метели, скользкой дороги и т.д. и т.п. попала в аварию, в результате которой получила ряд серьезных травм. Сама девушка в бессознательном состоянии была доставлена в реанимацию. Следов алкоголя и наркотиков в крови не обнаружено, причины катастрофы выясняются.
«Боже мой», – шептала Алиса, покусывая губы. Она-то знала причины катастрофы и пыталась утешить себя тем, что Аня пойдет на поправку, ведь больше пострадала правая часть автомобиля и у сидевшей на водительском месте девушки есть все шансы скоро выздороветь… Она попыталась найти больше о нынешнем состоянии Анюты, но тексты не шли дальше реанимации.
Алиса передумала везти дочку в садик, взлетела на второй этаж, распихала заснувшего в комнате друга Дениса и сунула ему под нос планшет.
–Что теперь делать предлагаешь?
–Правильнее всего ждать, – проговорил он.
–Может, Кристаллинскому позвонить – узнать точнее, как она? У Стаса есть его номер.
–Лучше не пороть горячку, он тебе ничего не скажет – он вряд ли знает про них, – мужчина указал взглядом в сторону Стаса, тот открыл глаза и в полусне спросил:
–Что за шум? Случилось чего?
–Аня в реанимации! – выпалила Алиса. – Она на машине разбилась.
–Ты что-то путаешь. Это Олеся разбилась, а Аня тот еще Шумахер, она не может, – и он провалился в сон.
Алиса хотела и ему показать фотографии в планшете, но муж довольно грубо развернул ее к себе и прошептал:
–Ты чего делаешь?! Добить его хочешь?
–Он должен знать! А если она последние дни доживает?
–Остынь, она в реанимации и без сознания – ей сейчас никто не поможет. Не помнишь, как он три недели в коме лежал? Дай человеку оправиться от всего, пусть хоть температура отпустит – потом уж глуши такими новостями.
–Но надо же что-то делать, – вздохнула Алиса, в душе понимая: муж прав.
–Давай сами попробуем разобраться.
Они присели на диван. Денис меньше всех знал Аню, ему проще было рассуждать холодно и логично. Он был уверен, сначала девушку увезла скорая, а потом уже выяснили, что потерпевшая – дочь Андрея Кристаллинского, поэтому вряд ли тот успел определить ее в какую-то частную клинику за семью замками – перевозить прикованного к обеспечивающим жизнедеятельность приборам человека опасно. Потому не так уж сложно узнать, где лежит Анюта и попытаться выяснить подробности ее состояния. Денис вызвонил знакомых из полиции, те смогли сориентировать его по больнице, но сказали, что подробностей о ее самочувствии они узнать не могут – им сообщат в случае ее кончины, пока такой информации нет. «Может, поленились разбираться, – предположил Денис, – но я за что купил, за то и продаю». Алиса позвонила в больницу сама, где подтвердили: информация о здоровье их пациентов конфиденциальна.
Она отправилась туда лично и на месте без особого труда выяснила, где находится Аня – у двери реанимации дежурили два рослых охранника. Обаяния Алисы не хватило на то, чтоб проникнуть внутрь – приказ Кристаллинского пускать исключительно его, жену и сына был сильнее. А подробностей о пациентке ее сторожа не знали – они работали у входа в палату и происходящее внутри их мало занимало. Пришлось очаровывать докторов и знакомиться с медсестрами. Приложив немалые усилия, Алиса расширила свои знания совсем не намного – выяснила, что состояние Ани стабильно тяжелое и шансы вернуться в сознание в любой момент, либо уйти в небытие, у нее примерно равны.
Все сходилось к тому, чтобы ждать.
Причем, чего именно, понять было трудно. У журналистов интерес к находящейся в реанимации девушке быстро спал: все-таки не настолько важной птицей она была, чтоб отслеживать каждый вздох. Новые сообщения в прессе, скорее всего, появятся, если Аня умрет – ее выздоровление было фактом мало интересным с точки зрения сенсации – тогда в семье Кристаллинского все банально вернется на круги своя.
Спросить у самого Андрея Борисовича по понятым причинам Алиса не могла.
Медицинский персонал не готов был держать ее в курсе состояния Анюты – похоже, с ним отец пациентки тоже провел какую-то разъяснительную работу, либо элементарно дал денег, стимулируя хранить в тайне все, касающееся его семьи. Нынешнее-то положение удалось выведать, прикинувшись лучшей подругой, прослезившись перед сестричкой и немного позолотив той руку. Несколько раз подобный номер не пройдет, хотя бы потому, что сестричка до следующего общения успеет сообразить: лучшей подруге проще все выяснять у родственников, нежели у нее, да, чего доброго и выскажет это свое удивление родителям пострадавшей.
Оставалось надеяться, что Аня-таки выздоровеет и сама позвонит Алисе узнать новости про свои дела сердечные.
Стас постепенно шел на поправку. Крепкий мужской организм успешно боролся со свалившимися на него невзгодами и без вмешательства врачей, пригласить которых больной так и не разрешил. Сильно помогла в этом деле Ксюша, в своих любви и строгости к дяде заменившая настоящего доктора. Ее удачно оставили дома. Для вернувшего себе память Стаса девочка снова стала дорогим человечком, к воспитанию которого он имел непосредственное отношение. Возможно, именно ее присутствие и помогло ему найти в себе силы сопротивляться недугу.
От садика Ксюшу освободили всего на несколько дней, этого времени родителям хватило, чтоб понять ситуацию с Анютой, а Стасу – немного окрепнуть. Он не раз безуспешно пытался прочитать принесенный из гаража блокнот – его содержимое оказывалось слишком волнительным для все еще слабого организма и заставляло включать защитную реакцию в виде жара и сна. То ли от этих симптомов, то ли от избытка чувств, глаза слезились, буквы расплывались, и текст до сознания не доходил.
Стас к блокноту относился с особой нежностью, как к долгожданному письму с того света. Хотя ничего уникального эта книжица в себе не хранила.
На первой странице сверху была красиво выведена дата – у Олеси, похоже, было много свободного времени, которое она потратила, добавляя буквам объем, тени и какие-то виньетки. Ровным красивым почерком как многие творческие люди девушка не отличалась – поэтому аккуратные разрисованные цифры по определению были плодом работы, требующей отдельных энергозатрат.
Следовавший дальше текст, написанный уже обычными, не ровными, но понятными буквами, объяснял причину чересчур декорированной даты.
«Скучно», – этому слову тоже досталось несколько штрихов от Олеси. Потом, видимо, рисовать ей надоело, и девушка решила пожертвовать внешним видом текста в угоду его количеству:
«Давно уже я собиралась начать вести дневник. Похоже, пришло его время. Так удачно в бардачке подвернулся подаренный Катюшкой блокнот, и кто-то свыше дал мне уйму времени на его заполнение…
Стасик сказал, пора бы мне переобуть машину, я предложила как обычно вместе записаться в сервис. И надо же было Алиске вставить, что я без мужа даже такие простые вещи сделать не могу. Вот. Вспылила, уехала. Доказываю, что могу – заехала в первую попавшуюся мастерскую, а тут очередь. Всего четыре машины передо мной, но как же все медленно происходит! Уезжать принципиально не буду – дала себе слово вернуться домой на летней резине.
В воздухе уже пахнет весной, какой весной – летом. Мы послезавтра улетаем отдыхать, майские праздники точно будут жаркими – вряд ли ТОГДА захочется тратить время на простой в очереди в автосервис.
Лучше я сейчас».
Дальше было написано «– и на всю оставшуюся» и зачеркнуто, даже заштриховано, но разобрать скрытые буквы было можно. Казалось, на этом Олеся готова была остановиться, но кто-то свыше еще не разогнал все стоящие перед ней машины. И девушка продолжила с новой строки:
«Собственно, чего это я жалуюсь? Очередь, наверное, раздражает. Не помню, когда последний раз стояла за чем-нибудь в очереди. Отвыкла.
Буквально вчера повздорила со своими, потому что, напротив, доказывала, как у нас все хорошо. Стас, собственно, и не возражал до того, как я совершенно честно сказала, что если бы сейчас меня шальной трамвай переехал, я бы даже не расстроилась – умерла бы абсолютно счастливой.
Он на меня как-то испуганно посмотрел, словно я прямо сейчас пойду под трамвай бросаться и произнес: «Олесенька, ты так лучше не шути, нехорошо это на себя наговаривать».
А у меня есть дурная черта – не могу остановиться, если мысль какая-то зацепит. Вот и принялась развивать эту тему – всю жизнь ведь чего-то мне не хватало. С самого рождения – мамы, потом личного пространства. Не то что бы я сестру не люблю – но, чего скрывать, в нашей двушечке папа даже кота завести не разрешал, потому что тесно. Уж про то, как по мере нашего взросления ощущалась нехватка денег, лучше бы вообще промолчать. Не хватало и времени – на себя любимую – постоянно кому-то что-то я была должна – уроки, экзамены, посидеть с племяшкой… И ведь в чем парадокс – я их всех обожаю – и папу (Царство небесное), и сестрицу при всей ее расчетливости и строгости, и, конечно, Ксюню. Но вот все они умели (а кое-кто и сейчас умеет) напрягать.
Алиса, кстати, кажется, тоже на мои доводы слегка обиделась.
Я же все это припомнила не со зла, а доказывая им, что сейчас настало какое-то неземное счастье – у меня все так хорошо… даже страшно от этого становится. Может, кто-то всю жизнь пытается прийти к тому, что у меня есть теперь. Я до них хотела донести: умирать надо не устав от жизни, а наоборот – пока ты не успел испытать это удручающее чувство разочарования.
Меня окружают любимые и (что еще важнее) любящие люди, я занимаюсь, чем хочу, и мое творчество востребовано, а еще, наконец, довела до ума Стасов отдел благотворительности – теперь они взаправду благо творят, а не для галочки работают. Девочки все компетентные там у меня – каждой как себе доверять могу. Смешно прозвучит, но теперь – я хоть под трамвай, а у них все будет работать. Вчера как раз в больницу ездила к мальчику, который курс лечения прошел – мама (это видно) светится изнутри. Как же здорово иметь возможность помогать: не молча жалеть со стороны, а делать что-то.
Я даже думала, не написать ли такую бумажку, чтоб, когда умрешь, твои органы отдали на пересадку. Возможно, я буду древней бабушкой, и они вряд ли кому-то пригодятся. Но на случай такого вот трамвая надо бы.
Почитаю по возвращении в Интернете, как это пишется и кем заверяется. Если бы не бюрократические тонкости, я б может и раньше этим делом занялась, но… ладно, успеется, какие наши годы.
О, да я следующая в очереди! Свершилось. Пора.
Нет, велели еще минут пять подождать.
А дневник-то вести, оказывается, даже интересно.
Не знаю, найду ли на него время в ближайшие дни – дел целое море скопилось до отъезда.
В отпуске тоже вряд ли.
Зато вернусь – и предоставлю полный отчет.
Ура. Теперь точно пора!»
Отчету появиться было не суждено – не прошло и месяца, как Олеси не стало. И, в свете случившегося, от скуки излитые ей на бумагу размышления, обретали новый сакральный смысл.
Алиса тоже прочла эти строки, пока бессонной ночью караулила больного. Прослезилась, пока никто не видел. Да и Стас, осилив-таки написанный с легким задором текст, закусил палец, чтоб не заплакать.
И муж, и сестра вспомнили вечер, к которому отсылал блокнот – спор о жизни и смерти нежданная беда надежно спрятала в памяти обоих.
Это на бумаге Олеся рассуждала пусть несколько наивно, но логично. В жизни она спорила скорее эмоционально, нежели доказательно:
–Нет, ну вот смотри, а если однажды ты меня разлюбишь и заведешь любовницу? – нечаянно обидела она мужа. – Я расстроюсь, буду мучиться и плакать по нынешнему времени. А если оно не повторится никогда? Ради чего мне тогда все отмеренные годы? Жить воспоминаниями? Ценности в них ноль.
Стас помнил: Олеся долго не унималась и сыпала подобными аргументами, поэтому написанной в блокноте мягкой фразой он не ограничился, а даже как-то зло приказал супруге прекратить ее никчемную демагогию.
–Понимаешь, я пытаюсь объяснить, что люди, у которых на земле остались незаконченные дела, становятся привидениями. Так вот у меня уже сейчас – в двадцать два – таких дел нет, – попытка пошутить оказалась неудачной.
–Ты эгоистка до мозга костей, – вмешалась Алиса, возившаяся рядом с бумагами – в то время она частенько приносила работу домой, чтоб голова всегда была занята делом и туда не лезли неугодные мысли.
Олеся вспыхнула: как ее, девушку, которая не жалеет денег «Айсберга», да и собственной крови на спасение чужих жизней – назвать таким почти ругательным словом?!
–Ты сейчас даже не думаешь, насколько крепко мы все вместе связаны. Не станет тебя, и цепь разорвется – ты уйдешь счастливой, а мы? С собой заберешь? – по контрасту Алиса казалась даже спокойнее и рассудительнее, чем обычно. Олеся не нашлась, что ответить – молча хлопала огромными глазами, а сестра продолжала:
–Тебе надо ребенка родить, тогда поймешь, что права не имеешь взять и умереть – когда он появится, ты уже не будешь принадлежать одной себе, и про всякие глупости думать будет некогда.
–Я на все сто согласен, – похвалил Стас свояченицу – в воздух взмыли кулаки с задранными вверх большими пальцами. Такого поворота Олеся не ожидала:
–Я как-то про это не думала… Может, я и готова. Можно уже, наверное…
–Ты точно больше готова, чем я в свое время.
–Займемся этим вопросом в отпуске? – долго гневаться на жену Стас не умел, эти слова он уже промурлыкал ей на ушко.
О том, какой жизнеутверждающей темой закончился спор, Олеся не успела рассказать блокноту. Но отставленные ей строки, будто хорошее вино, настоявшись за почти три года, заставили своих читателей иначе взглянуть на ту катастрофу: возможно, для них она стала большей трагедией, нежели для самой Олеси, которая, как оказалось, в столь юном возрасте вполне была готова уйти.
Алиса невольно провела параллель с Анютой – та сейчас была между жизнью и смертью и незаконченных дел имела выше крыши.
Стас же отвергал все попытки поговорить о своей нынешней возлюбленной. Собственно, в этом статусе он ей тоже отказывал. Алиса не смогла даже про аварию ему рассказать, не то что передать Анину исповедь. Девушку мучила совесть, оборачивая в преступления казавшиеся в свое время правильными, как минимум, безобидными поступки: не разобравшись, раскрыла обман, недостаточно обнадежила Анюту, а теперь никак не могла заставить свояка выслушать.
Она пошла на хитрость – отправила ему электронное письмо со ссылкой на новость о случившемся, указав в теме: «Очень важная информация».
У Стаса внутри все похолодело от одного вида разбитой машины. Потом, глубоко вздохнув, мужчина принялся за текст. Путешествие по разным ресурсам в поисках деталей о самочувствии Анюты результатов не дало, но найденную в одной из статей фразу: «Анна находится в реанимации. Состояние стабильное» Стас перевел для себя как: «Жива, поправится», успокоился, укрепился в обиде на девушку и ответил на сообщение Алисы холодными словами: «Подобную очень важную информацию впредь буду помечать как спам».
Вечером Алиса к этой теме вернулась:
–Неужели ты не хочешь узнать, как она?
–Она стабильно, – недовольно ответил свояк.
–Это где ты выяснил?! У лечащего врача или папаше ее позвонил?
–Она жива, находится в больнице. Меня с ней ничего больше не связывает.
–Стас, – она вязала его за руку – в последние месяцы так делала только Аня. – Мы с ней немного пообщались до того, как это произошло. Она все объяснила.
–Не надо никаких объяснений, – сорвался он на крик, убирая руку. – Ее для меня нет.
На прикроватной тумбочке затрезвонил мобильник. Мужчина прочел, что входящий был от Кристаллинского, в сердце неприятно кольнуло. Он не решился скинуть звонок.
–Слушаю, Андрей Борисович, добрый вечер.
–Лотарёв, Ани больше нет, – хрипло проговорила трубка. – Она успела сказать, что ты ей был дорог. Приходи завтра проститься. В полдень ее привезут. Похороны послезавтра. Там тебя быть не должно.
–Диктуйте адрес, – выдавил из себя ошарашенный Стас.
Прощаясь, он выразил свои соболезнования. Алиса все поняла. Она крепко обняла его, кажется, чтобы утешить, но сама не смогла сдержать слезы – она тоже любила Анюту и до конца надеялась на лучшее. Теперь девушка была обязана передать их последний разговор. Стас уже не возражал. Алиса добавила красок:
–Ты тоже ее использовал – она тебе пачками информацию приносила по своей наивности!
–Это все потому, что кто-то так умно придумал меня от воспоминаний оградить – выкручивался.
–Так и ее оправдать можно, но ты не дал!
Они вовремя вспомнили: ссориться уже поздно – обнялись и принялись говорить друг другу что-то дежурное, но такое нужное в этой ситуации…
Спать Алиса ушла далеко за полночь, а Стас еще долго не мог заснуть. Он все корил себя. Сам же ведь отказался. Отказался от всего хорошего, что было. Сам не дал шанса на объяснения. Гордость и обида позволили ему поверить, будто он не любит Аню. Но стоило злой судьбе показать, что любить уже, собственно, некого, как оказалось, чувства-то к ней вполне себе живы. Да и переданный Алисой рассказ обелял сделанное Анютой. Надо было ее выслушать. Проклятое слово «поздно»! Когда не стало Олеси, оно тоже больно ударило по всем несвершившимся планам. А ужаснее всего было снова сознавать безвозвратность потери и ощущать в этом большую долю своей вины.
Под утро усталость взяла свое, и Стас на несколько часов провалился в спасительную темноту глубокого сна.
На следующий день, гладко выбрившись, надев забытый за последние полгода траурный костюм и купив шикарных чайных роз – алые всегда были Олесе – он отправился к Кристаллинским.
Стаса встретил охранник, проводил его в нужную комнату и деликатно удалился. Двухъярусные апартаменты оказались неприятно пафосными и не производили впечатления жилого дома – холл был отделан деревом и мрамором, потолок украшала хрустальная люстра – удивительно даже, что Аню впечатлило убранство Большого. Простор был, людей – нет, каждый шаг отдавал эхом, усиливая и без того невеселое настроение Стаса.
Гроб с телом покойной поставили, кажется, в кабинете – Аня спала на дубовом столе в окружении книг и цветов – потерянная наследница Кристаллинского до самого подбородка утопала в нежных лепестках. Ее лицу не нужных уже красок добавил посмертный макияж – не похоже на нее, не в меру.
Стас почувствовал, как все в нем сжимается в одну точку, он не мог оценить, было ли ему сейчас больно, грустно или обидно – просто плохо, дыхание перехватило, и рука невольно сжалась в кулак, которым мужчина со всей силы ударил дверной косяк.