Герой

– Слышал, поступила большая партия бревен? Куда их столько? – заговорил первый солдат.

Второй солдат кивнул в сторону боксов, мимо которых они только что проходили, и беззаботно ответил:

– Генерал Накаяма сказал, что старую партию сегодня ночью сожгут.

– Так они же еще живые.

– В печке сдохнут.

Последнее замечание показалось обоим тюремщикам очень забавным, и они громко рассмеялись. Через секунду они открыли пустовавшую камеру, швырнули туда пленника и захлопнули стеклянную дверь.

****

Ли пришел в себя. От многочисленных ударов жутко болела голова и ныло тело. Он едва мог пошевелиться. Сколько он пролежал на холодном полу камеры – часы или дни – Ли не мог даже предположить. В голове звучали слова Накаямы: «ты сын предателя».

– Это неправда, – прохрипел Ли, – это неправда.

В двери послышался щелчок замка. Юноша приоткрыл запухшие глаза и стал из-под ресниц наблюдать за человеком, который переступил порог его камеры. Картинка двоилась и расплывалась, Ли боялся, что вот-вот снова потеряет сознание.

Одет посетитель был в такой же костюм бактериологической защиты, что и солдаты, которые привели Вэй Ли в этот бокс. В руках он держал небольшой металлический поднос – что на нем лежало, Ли увидеть не мог, но ничего хорошего не ждал. Дверь с шипением закрылась.

Когда «комбинезон» подошел ближе и опустился на колени, парень разглядел, что на подносе у него ампула с цветной жидкостью, жгут и шприц. Первым побуждением было отшвырнуть поднос и броситься на незваного гостя, но Ли еле дышал от слабости.

Незнакомец оглянулся на стеклянную дверь. Убедившись, что в коридоре уже пусто, он незаметно извлек из металлического ящика крошечную колбу. Вытащив резиновую пробку, незнакомец поднес склянку к носу Ли – в голову ударил едкий противный запах. Парень закашлялся, застонал от боли во всем теле, острый шип пронзил всю голову, но, к своему удивлению, он почувствовал, что мысли наконец-то прояснились.

«Комбинезон» удовлетворенно кивнул, поднес палец к губам и снова открыл металлический ящик. На этот раз оттуда появилась пробирка с бледно-красной жидкостью и еще один шприц. Ловко набрав раствор в шприц, незнакомец еще раз опасливо оглянулся на дверь.

– У меня мало времени, Ли, – тихо и невыразительно проговорил незнакомец голосом, искаженным маской. – Поэтому слушай внимательно.

Фигура указала пальцем в резиновой перчатке на шприц.

– Мне придется заразить тебя смесью чумы и других страшных болезней – это приказ Накаямы. Ослушаться я не могу. Но сначала я введу тебе универсальную вакцину. Она спасет тебя. Но… Об этом никто не должен знать… поклянись!

Ли обессилено кивнул, а потом прошептал:

– Кто вы?

«Комбинезон» секунду помолчал, с сомнением глядя на распростертого перед ним истерзанного человека, но все-таки решился:

– Меня зовут доктор Чжоу. Когда тебя отсюда выпустят, не вздумай выходить к людям, иначе начнется эпидемия. Иди в лес, найди родник и много пей. Через три дня вакцина начнет действовать. Еще через пару дней ты будешь уже не опасен и сможешь вернуться к своим, – продолжая говорить, незнакомец воткнул в предплечье Вэй Ли тонкую иглу и ввел красную жидкость. – Передай им, что ровно через две недели Накаяма начинает операцию «Империя» – это первый этап большой бактериологической войны.

Чжоу снял иглу, спрятал шприц назад в карман и крепко сжал ладонь Ли:

– Останови его!

В коридоре раздались шаги, мимо стеклянной двери прошел караульный, бросив внимательный взгляд на камеру Ли. Чжоу весь сжался, но взял с подноса бутылочку с цветной жидкостью и набрал ее во второй шприц. Этот укол оказался намного болезненней первого, и Ли застонал.

– Почему вы спасаете меня? – спросил он, когда удалось перевести дыхание.

– Тебя спасет вакцина твоего отца, Ли.

– Вы знали его?

Чжоу кивнул.

– Много лет назад я был его помощником. Когда профессор Вэй Тао отказался сотрудничать с японцами, Накаяма стал ему угрожать, обещал расправиться с его семьей.

Чжоу поднялся, шелестя белым комбинезоном, и тихо сказал:

– Профессор принял решение бежать, чтобы спасти свое открытие и тебя, Ли, – и тут голос пожилого китайца дрогнул, – Запомни, сынок, твой отец был честным и преданным Китаю человеком. Он никогда не работал на Японию. В тот день, когда я помог вам сесть в поезд, мы с профессором Вэй Тао виделись в последний раз.

Тяжело ступая, профессор пошел к двери. Но Ли не смог удержаться от последнего вопроса:

– Почему вы не поехали с отцом?

Белая спина доктора Чжоу на мгновение замерла, а потом китаец поднял руку и постучал в стеклянную дверь.

– Я оказался не таким смелым, как он, – прозвучало между ударами.

С той стороны стеклянной перегородки подошел солдат, Чжоу показал ему пустую склянку.

– Я закончил.

Дверь со щелчком открылась и тут же закрылась опять. Ли остался в одиночестве, но теперь оно уже не было таким мрачным. У Накаямы не получилось заставить его жить сыном предателя. В коридоре послышались тяжелые шаги, за дверью показались два конвоира.

ГЛ АВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Брошенный японцами в самую чащу леса, Вэй Ли лежал на берегу ручья совершенно без сил. Вся одежда на нем была разорвана и висела лохмотьями, босые ноги подрагивали от холода. Тело и лицо покрывали язвы и нарывы.

Но идти к своим было нельзя. Он вспоминал Митяя, красавицу Лань Шинь, командира Максумова, богатыря Соколика – все они, наверное, считают его погибшим. Он обязательно увидит их снова, но потом, чуть позже. А сейчас надо было терпеть, собрать в кулак всю волю и терпеть.

Воздух с хрипом вырывался из легких, а каждая клеточка тела вопила от боли. Ли помнил слова Чжоу, о том, что нужно много пить, если он хочет выжить. Так что молодой разведчик попытался подползти поближе к спасительной воде, которая журчала буквально в паре метров от него. Но, как только он попробовал сдвинуться с места, адская боль пронзила все тело. Ли скрючился и часто задышал. Во рту было сухо, как в мертвой выжженной пустыне. Сил не осталось.

В голове путалось, кружилось, и стало холодно… Прохладное купе поезда… И он, маленький, смеется, а рядом отец, мама – и все хорошо, и будет хорошо…

«…Маленькому Ли уже наскучило смотреть в окно купе на пробегающие мимо поля. Они казались ему однообразными и пустыми. Хотелось заняться чем-то более интересным, но мама сказала, что бегать по коридору поезда нельзя, нужно вести себя тихо, чтобы не мешать другим пассажирам. Мальчик тяжело вздохнул и уселся поудобнее.

Отец все время что-то писал в своем толстом блокноте и на многочисленные вопросы сына отвечал односложно. Мама сказала, что папа работает, и это очень важно. Так что заняться семилетнему сорванцу было решительно нечем. От скуки он придвинулся ближе к маленькому столику, разделявшему нижние полки, и стал следить за карандашом, которым отец делал быстрые аккуратные записи.

Странички в блокноте были самыми обычными, белыми и плотными. На них было хорошо рисовать. Единственное, что отличало их от любых других страниц в блокнотах и альбомах, – бледно-розовые пионы, которые украшали каждый листок в правом нижнем углу.

Отец перевернул страницу, наверху вывел непонятные слова на непонятном языке, да еще и непонятными буквами: «Invenit et perfecit». Под заголовком он написал несколько, как показалось Ли, каракулей, а под ними – изображение цветка, похожего на ромашку, и маленькому наблюдателю показалось это забавным – папа рисует цветочек. Ли хихикнул. Отец посмотрел на него немного рассеянным теплым взглядом и тоже улыбнулся.

Дальше Ли следил за отцом уже с гораздо большим интересом. Под ромашкой появилось изображение мужчины, женщины и ребенка (мальчик решил, что папа нарисовал себя, маму и его самого – Ли). Все фигурки Тао соединил с цветочком стрелками, назначение которых было совершенно непонятно. Но это и не особо волновало мальчика – он едва успевал следить за быстрыми движениями карандаша. Тогда он и подумать не мог о том, что отец только что сделал самое великое свое открытие. Ли так увлекся, что, когда отец дописал последний иероглиф, откинулся стене купе и снял очки, маленький наблюдатель разочарованно захлопал глазами. Тао закрыл блокнот и улыбнулся сыну радостно и устало…».

…Измученное тело Ли свела очередная судорога. Они накатывали часто, но все равно каждый раз начинались совершенно неожиданно, и юноша не успевал расслабиться или хотя бы морально подготовиться к очередному приступу боли. Казалось, что в пыточной Ману было даже легче – там Ли хотя бы знал, что произойдет в следующую минуту.

Ли стонал и корчился, пока приступ не прошел. После этого он позволил себе минуту отдышаться и снова попробовал подползти к ручью. На этот раз это удалось – после судороги все нервные окончания будто бы окаменели, и боль почти не ощущалась.

Загребая руками хвою и почву, Ли подполз к воде и уронил голову прямо в русло ручья. Прохладная вода принесла моментальное облегчение, омывая разгоряченную кожу. Разведчик стал жадно глотать живительную влагу, а перед глазами снова вставали картинки из бесконечно далекого прошлого…

«…Когда отец вышел из купе, Ли схватил его очки и водрузил себе на нос. Ему очень хотелось во всем походить на любимого папу, но эффект оказался ужасным – перед глазами все расплылось, а в голове возникло какое-то неприятное напряжение. Поморщившись, мальчик быстро снял очки и положил на место.

Но отцовский блокнот уж наверняка не таил в себе никаких сюрпризов. Ли решительно раскрыл его на той странице, которая была заложена отцовским карандашом. Странный рисунок с цветочками снова привлек внимание мальчика, но совсем ненадолго. Вооружившись карандашом, Ли старательно послюнявил грифель, перевернул страницу, и с обратной стороны стал рисовать свой вариант счастливой семьи: маму, папу, а посередине себя самого. Родители держали его за руки и улыбались. Но на последней улыбке Ли перестарался – он слишком сильно надавил на карандаш, и бумага под ним порвалась.

Мальчик испуганно взглянул на дверь купе – если сейчас вернется отец, наказания не избежать. И чтобы скрыть «следы преступления», он аккуратно вырвал лист со своим рисунком и сунул его в карман…».

…Очнувшийся от воспоминаний, измученный Ли сидел под деревом и устало смотрел в небо. Он сильно исхудал и сейчас больше напоминал собственную тень. Щеки ввалились, скулы стали резкими и острыми, глаза, обведенные черными кругами, исчертили красные линии воспаленных сосудов.

Ветер принес отдаленный раскат грома, сероватую гладь неба быстро затягивали тучи, а в воздухе запахло озоном. Все тело разведчика болело и ныло, любое движение еще отдавалось болью. Но дикое желание жить придавало ему сил, заставляло идти дальше. Он должен добраться до своих! Он должен остановить Накаяму! Он должен увидеть Митяя и Лань Шинь!

Ли неуклюже поднялся на ослабевших ногах и сделал пару шагов. Его качало.

Побродив недолго между деревьями, разведчик нашел достаточно крепкую суковатую палку. Он с усилием поднял ее с земли, отряхнул от налипшего мусора и, постояв минуту, чтобы накопить сил, отправился в путь…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

…Ли остановился, боясь поверить в то, что наконец-то добрался до знакомых мест. Он только успел посмотреть по сторонам, как из-за ближайших кустов тихо выступило три человека – партизанский дозор. Значит, лагерь уже совсем близко.

Один из дозорных сделал шаг вперед и засек Ли. Перед ним стоял невероятно худой человек с грязными босыми ногами, тяжело опирающийся на посох из толстой ветки. Одет путник был в изодранные лохмотья, а сквозь куцую мешанину тряпок можно было увидеть кожу, покрытую подсыхающими язвами, рубцами и кровоподтеками.

– Стой! – скомандовал партизан. – Ты кто?

– Лейтенант Вэй Ли, – то ли прохрипел, то ли прошептал человек. Ему вдруг стало так легко при виде своих, что он готов был разрыдаться.

– Вэй Ли погиб, – неприязненно сказал второй дозорный, смерив подозрительного незнакомца колючим взглядом.

– Живой я.

Ли криво усмехнулся и попытался пошутить:

– Просто выгляжу не очень. Отведите меня к товарищу Лин Дунгу.

Дозорные окружили пленника и не спускали с него глаз, пока вели по лагерю.

Редкие партизаны, которые встречались Ли по дороге, поглядывали на него недоуменно и с подозрением. У некоторых из тех, с кем разведчик был знаком раньше, даже мелькал во взгляде огонек узнавания, который почти сразу угасал – уж слишком сильно худой изможденный человек неопределенного возраста отличался от крепкого Лешки Агафонова.

Ли уже приготовился к тому, что ему придется долго доказывать даже Лин Дунгу, что он именно тот, за кого себя выдает, как откуда-то сбоку послышался бычий рев:

– Леха! Агафонов!

Перед опешившими партизанами и не менее озадаченным Ли выросла бугрящаяся мышцами фигура старшины Соколова.

– Живой! Где ж тебя черти носили? Исхудал-то как…

Но еще до того, как тот успел ответить, к нему с другой стороны подбежал улыбающийся во весь рот Фанг. Боевые товарищи сыпали градом вопросов и даже попытались обнять Ли, невзирая на возражения дозорных, однако он остановил их:

– Не надо, ребята.

Соколик в изумлении поднял брови:

– Ты чего, Леха?

– Потом расскажу…

Ли повернулся к нему, глянул в глаза и попросил:

– Скажи Митяю, что я жив.

Соколик отвел глаза и опустил голову, стараясь не встречаться с боевым товарищем взглядом. У Ли перехватило дыхание, в глазах потемнело.

– Где Митяй?! Соколик!

– Да жив он. Здесь недалеко, в госпитале, – было видно, что сообщать такие новости старшине тяжело. Богатырь мялся и все никак не мог поднять глаза на внезапно вернувшегося друга. – Он как узнал, что тебя нет, так… бросился на япошек… всю грудь ему прошили.

А у Ли с плеч будто пудовый груз свалился. Он готов был обнять Соколика и расцеловать в его розовые, заросшие густой щетиной щеки.

– Главное, жив. А Лань Шинь?

Соколик выразительно взглянул куда-то сквозь Ли, и, повернувшись, тот увидел девушку. Она стояла на дороге и, не отрываясь, смотрела на него.

Юноша не мог видеть выражения ее глаз, но чувствовал, как его обдает теплой волной. Под этим взглядом он на мгновение забыл обо всех своих мучениях и еще предстоящих испытаниях. На душе стало светло. Ли улыбнулся, и красавица улыбнулась в ответ. Только улыбка у нее была какая-то вымученная и усталая. Наверное, несладко ей пришлось последнее время. Разведчик почувствовал невольный укол совести: ему бы сейчас думать о том, что нужно остановить Накаяму, о том, что его раненый брат в госпитале, а вместо этого у него в голове только желание подойти к девушке, взять за руку…

Из командирской землянки выбежал Максумов, за ним Лин Дунг и Демин. Увидев Ли, майор бросился к нему. Парень не успел даже слова вымолвить, как его израненное тело сжали сильные руки командира. Ли не удержался и тихо застонал.

– Не прикасайтесь…

– Леха, живой!

Максумов, наконец, отпустил его и с улыбкой смотрел и смотрел, будто все не мог поверить.

– Живой, товарищ майор…

– Где ты был?

– В плену.

Улыбка сразу же померкла, командир озабоченно заглянул в глаза своему бойцу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Лин Дунг сидел за столом и пристально следил за ходом осмотра Вэй Ли. Максумов стоял рядом, почти упираясь головой в низкий потолок землянки, и периодически оглядывался на Демина. Тот нервно расхаживал туда-сюда, курил и через каждые пару минут подгонял пожилого врача, который осматривал бывшего пленника.

В маленьком помещении висело напряженное молчание, и Ли было крайне неуютно сидеть на стуле под прицелом четырех пар глаз. Но он терпел и держался изо всех сил – ему было жизненно необходимо, чтобы командиры поверили его истории.

– Эти подсохшие язвы и рубцы на теле говорят о том, что он действительно переболел. Но сейчас я не вижу у него симптомов каких-то смертельных болезней, – констатировал доктор и выпрямился, поправляя очки. – Поверьте моему опыту – этот юноша здоров!

Лин Дунг кивком отпустил его и снова перевел взгляд на Ли, который в это мгновение делал первый глоток горячего зеленого чая, казалось, за сотни лет. Чашку ему заботливо передал Максумов, щедро сдобрив традиционный напиток кусковым сахаром.

Демин, наконец, остановился и стал говорить резким, напряженным голосом:

– Товарищ Лин Дунг, нам хорошо известно, что еще никто не уходил оттуда живым. А лейтенанта Вэй Ли не просто отпустили, а еще и важной информацией снабдили!

Ли в десятый раз попытался объяснить:

– Повторяю, по плану Накаямы я должен был стать живой бактериологической бомбой, уничтожающей все вокруг себя. Благодаря вакцине отца я выжил и здоров.

– Про твоего отца, профессора-предателя, и его загадочное убийство мы уже слышали, – сквозь зубы заметил Демин. – Только…

Ли вскочил со стула, как распрямившаяся пружина, расплескав на руки горячий чай.

– Мой отец не предатель! – выкрикнул он со злостью и, уже спокойнее добавил, глядя на командира китайских партизан: – Товарищ Лин Дунг, поверьте мне! Отца давно нет, его убил Накаяма. До начала бактериологической войны остается меньше недели!

Но Демин не собирался сдавать позиции, он сделал несколько шагов к пленнику, и ткнул в него пальцем.

– А, может, вы сами передали Накаяме листок из блокнота? А потом – умышленно сорвали операцию и спасли его? Взамен он отпускает вас, чтобы вы несли здесь чушь про какую-то там «Империю»! Хотите в ловушку нас заманить?! Отвечайте!

Но тут уже не выдержал майор Максумов. Он обратился не к Демину, который явно не готов был слушать никакие доводы, а к Лин Дунгу:

– Товарищ командир, послушайте, я знаю лейтенанта Агафонова… Вэй Ли почти два года. Он боевой офицер, который честно служит Родине! У меня нет оснований не верить ему…

– Ему нельзя верить! – гаркнул Демин, – яблоко от яблони недалеко падает! За измену Родине в Советском Союзе полагается расстрел!

– Расстреляйте! – закричал в ответ Ли – он уже плохо владел собой и готов был на все, лишь бы ему поверили. – Но Накаяму надо остановить!

– Ты мне еще указывать будешь, мальчишка?!

Казалось, сейчас эти двое вцепятся друг другу в горло. Однако в землянке зазвучал голос командира китайских партизан, и напряжение сразу пошло на убыль:

– Остановитесь! Это не простая ситуация! История не бывает только белой или черной, в ней есть и другие цвета. Мы должны во всем тщательно разобраться. – Лин Дунг сделал паузу и посмотрел на молодого разведчика, судорожно продолжавшего сжимать в руке чашку остывшего чая. – А пока я вынужден арестовать вас, лейтенант Вэй Ли. Прошу вас отдать ремень. Хунг! Уведи лейтенанта!

«Партизанская тюрьма», в которой Ли полагалось дожидаться решения командиров, была очень тесной землянкой с низким потолком и единственным узким окошком, через которое почти не проникал вечерний свет. Всю обстановку составляла циновка, накрытая грубым колючим одеялом. Но даже до крайности вымотанный парень не мог заставить себя сидеть или лежать. Низко согнувшись, он мерил шагами свою новую тюрьму и считал про себя минуты, чтоб хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.

На траве, чуть в стороне от лагеря, сидели Максумов, Соколик, Лань Шинь, Фанг, Жонг, Степа и Юн – мрачные и растерянные.

– Товарищ майор, бред какой-то. Не может Леха быть предателем – и точка! – высказался за всех Соколик, когда молчание стало уже невыносимым.

– И я не верю! – присоединилась к словам старшины Лань Шинь. Щеки девушки горели от возмущения, – он честный, он не мог предать!

И тут все начали тараторить разом, возбужденно жестикулируя и перебивая друг друга. Максумов смотрел на своих подчиненных, механически кивал и что-то обдумывал.

Лин Дунг и Демин расположились за столом в командирской землянке. Заместитель уже несколько минут настойчиво аргументировал свою точку зрения, и слова его звучали вполне логично. С одной стороны… но с другой… Лин Дунг давно перестал слушать и погрузился в размышления, постукивая карандашом по столу.

Он – командир отряда, страна и партия наделила его властью, и он должен принять решение. А решение нужно было принять срочно. И оно должно было быть справедливым.

Дневное солнце пыталось заглянуть в маленькое окошко землянки, но не слишком в этом преуспело – в помещении все так же царил неприятный полумрак. Ли сделал еще один круг по своей камере, споткнулся о край лежака и выругался. Эта мелкая неприятность стала для него последней каплей, переполнившей чашу здравомыслия. Он начал молча молотить кулаками в земляную стену, оставляя в ней вмятины. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным, отчаяние, вперемешку с ослепляющей яростью, стало захлестывать его с головой и он закричал.

Другая землянка, в которую спустились Лин Дунг и Максумов, была значительно больше камеры Вэй Ли. Вдоль стен стояли двухэтажные деревянные нары, покрытые тонкими одеялами, а посредине – длинный стол и две скамьи.

Максумов подошел ко вторым от входа нарам и достал из-под них вещмешок Ли. Майор развязал тесьму, вынул небольшую тонкую коробку и передал ее Лин Дунгу.

Мужчины в молчании сели на лавку, и командир партизан открыл коробку. В ней хранились две небольшие выцветшие фотографии, с одной на Лин Дунга смотрели простые и открытые лица приемных родителей Ли – Авдотьи и Николая, с другой – учитель Чэн. А под ними обнаружился медальон с простой застежкой.

Пока Лин Дунг извлекал из коробки все то, что было дорого Ли, Максумов скупо, но пылко рассказывал о каждой вещи. Китаец почти не слушал эти пояснения – он внимательно рассматривал ордена и фотокарточку. А, когда раскрыл медальон и увидел портрет улыбающегося мальчика, не удержался и улыбнулся в ответ.

Фотография Джинг и Тао особенно привлекла его внимание. Он всматривался в интеллигентное лицо Вэй Тао, будто хотел увидеть за ним что-то большее, чем просто портрет давно погибшего человека.

Максумов снова наклонился к вещмешку и достал цепь – любимое оружие Ли.

– Разрешите, я возьму на время медальон? – попросил Лин Дунг, аккуратно защелкивая замочек.

– Конечно.

Кивнув, в знак благодарности, командир партизан поднялся с лавки, осторожно придвинул поближе к Максумову вещи Ли и вышел из землянки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Лин Дунг шел по темной улице, стараясь ступать как можно тише. Редкие звезды, просвечивающие сквозь лохматые облака, скупо освещали ему дорогу. Подойдя к небольшому одноэтажному зданию, партизанский командир остановился, посмотрел по сторонам и бесшумно открыл дверь.

Когда он переступил порог небольшой темной комнаты, он кашлянул и почти сразу услышал голос:

– Я ждал вас.

– Доброй ночи, товарищ Лю Ронг.

В полной темноте, озаряемой лишь светом луны, на одиноком стуле сидел человек в черном плаще с приподнятым воротником. Он зажег настольную лампу и развернулся лицом к Лин Дунгу. Если бы сейчас здесь оказался Ли, он сразу бы узнал этого человека. Но там, в ресторане «Эдельвейс», юноша и предположить не мог, что подвыпивший полковник Квантунской Армии, которого он собирался убить, был китайским разведчиком, контролирующим весь ход операции.

– Вот, возьмите, – сказал Лю Ронг, протягивая белый конверт. – Это то, что вы просили.

Лин Дунг тут же открыл конверт, извлек оттуда несколько отпечатанных на машинке листков и внимательно их просмотрел.

– Спасибо!

Человек в черном кивнул, скупо улыбнувшись, и пожал протянутую руку. Итак, ответ был получен, решение принято. Осталось действовать, и как можно скорее.

Наступление утра Ли не увидел, а скорее почувствовал. Сквозь крохотное окошко в камеру проникли скупые лучики солнца. Но он даже не пошевелился, продолжая сидеть в позе лотоса с закрытыми глазами. Ему нужно было скопить силы и решимость, чтобы принять решение командира, каким бы оно ни было.

Послышались тяжелые шаги, в землянку спустился часовой.

– Лейтенант Вэй Ли, – излишне громко сказал он, мотнув головой в сторону выхода. – К командиру!

У командирской землянки Ли встретили все его верные товарищи: Соколик, Лань Шинь, Степа, Фанг, Жонг и Юн. Они ободряюще кивали и всем своим видом выражали поддержку. Взгляд Ли задержался на Лань Шинь.

Девушка ответила таким же долгим взглядом, в котором было столько волнения, поддержки и сочувствия, что сердце юноши невольно забилось сильнее. Лань Шинь улыбнулась своей теплой доброй улыбкой, и Ли в очередной раз осознал, за что так сильно полюбил ее. Именно сейчас ему больше всего на свете хотелось признаться ей в своих чувствах, прижать ее и больше не отпускать. Но он вспомнил о раненном Митяе, о любви брата к этой чудной девушке, и его сердце сжалось. Как там брат, вот бы увидеть его… Собственные чувства Ли сейчас были не в счет. Главное, чтобы дорогие ему люди были счастливы.

Улыбнувшись девушке, арестант вошел в землянку.