Бессердечный

У хозяина магазина оказалось своеобразное представление о прядке: четыре книжных стеллажа по два с половиной метра в высоту вмещали в себя около двадцати наименований: поэзия, проза, научное издание, история медицина, космос, религия и так далее. Но! Всё это была разбросано в хаотичном порядке: бежевый тряпичный томик Ницше преспокойно пылился на верхней полке рядом с книгами по оружейному производству и обработке металла. Авиценна, ну тут не поспоришь, наверное, хозяин сомневался к какой категории его отнести – медицине или философии, и отнёс к первой, собственно там его я и искал. Но вот Кант попал в английскую художественную литературу шестнадцатого века и на этом мои поиски закончились, да и рабочий день подошёл к концу, а искать что-то в таком порядке – сложно и долго, хотя я порывался напоследок заглянуть к дальнему стеллажу с мифологией, может там, вдруг нашёлся бы Августин Блаженный и Фома Аквинский. Но для реферата Кира выбрала определённых авторов. Уже у кассы я заметил, что с арбалетом расстаться не смогу и внёс за него предоплату, подумал немного и решил, что пропажу книг никто не заметит какое-то непродолжительное время.

Когда я заворачивал арбалет в тряпицу, то почему-то это задело меня, руки сделали всё быстро, как будто это не в первой, хотя я не помнил, чтобы приходилось когда-то что-то заворачивать таким специфическим способом. И вдруг в голове прозвучал голос Киры: « Если ловишь себя на мысли, что это тебе знакомо – остановись, попробуй захватить это чувство и сравнить с внутренними ощущениями». И я развернул арбалет, чувствую неуместную сейчас радость в виде воспоминания, а потом завернул всё так же, только с закрытыми глазами, пытаясь не думать, где сейчас нахожусь. И на миг мои руки и будто я сам опустились до земли, я тянулся к чему-то – от этого захотелось открыть глаза, но я лишь сощурил их сильнее. Чувствовалось присутствие людей, точнее детей, они чего-то ждали, а перед глазами открылся лес, в котором я точно уже был и знал его, а на земле в пожелтевшей и поредевшей траве лежал чёрный арбалет. Всё это время я не заворачивал его в ткань, а наоборот – распаковывал, словно подарок, но сам арбалет меня теперь не волновал. Я задался целью обернуться, чтобы разглядеть лица детей, что стояли сзади и не переставали хихикать и что-то говорить, к сожалению, моё сознание заполнила одна цель, и к их разговорам я не прислушивался, а надо было бы – может они важнее, чем лица. Я обернулся раз, второй, третий, и тут до меня дошло – сколько бы я не оборачивался, получалось так, что лес, пожелтевшая трава и дети сзади вертелись вокруг меня. Хватит! – подумал я и быстро открыл глаза, голова немного закружилась, мне это не понравилось – захотелось на воздух, и я схватил в охапку книги, арбалет, но вот самое интересное – он оказался завёрнут. Отключив электричество и закрыв магазин, я пошёл домой. И когда я шёл, быстро, как будто пытаясь поскорее встретиться с Кирой, я никак не мог отделаться от ощущения круговорота, от этого даже немного начинало подташнивать. Тёмная улица готовила сугробы снега с самого утра, и вскоре я уже не шёл, а балансировал от клочков притоптанного снега к гололёду – это отвлекло меня, и на полпути я почти забыл про неприятные тошнотворные ощущения.

Я успел к чаю: на кухне поджав под себя ноги, сидела Кира в окружении ноутбука и книг. Я быстро разделся и нырнул в комнату, чтобы спрятать в сумку арбалет, не знаю почему, но пока что не хотел говорить о нём Кире, куплю его полностью – тогда и покажу. Пройдя в кухню, я добавил к книгам на столе ещё стопочку, на что она устало улыбнулась и отложила всё в сторону.

– Перекур, – Кира тяжело вздохнула, – Ты куда, Вильям? Посиди со мной.

Я сел рядом и вопросительно уставился на неё, – зачем я тебе, мешаться?

– Как твоя память, мы давно не говорили?

– Моя память – самое стабильное, что есть в мире. Пока что ничего не вспомнил.

– Совсем ничего? – заваривая чай, она обернулась, чтобы понять солгу ли я.

– Есть кое-что, – Кира быстро закинула сахар и ложки в кружки и села рядом, поставив их возле меня, – Я уже говорил, что в магазине недавно ко мне пристал рыжий парень и всё спрашивал, помню ли я его, а я не помню, – спокойно сказал я, размешивая сахар.

– Что ты почувствовал внутри, когда встретил его? Может страх, гнев, радость или же боль? Он же просто так не спросил бы.

– Страх и боль, – я был чётко уверен в ответе, – это потому что он имени не назвал, хотел бы чтобы я его узнал – назвался бы. Он и хотел и боялся.

Кира задумалась – присосалась к чашке и направила взгляд в неё, подловив момент, я привстал – самое время уйти, но не успел, уже и забыл про тот момент, о котором недавно хотел поговорить.

– Ты ведь уже пытался его вспомнить, но не вышло, злишься, я же вижу, у тебя не выходит.

Я насупился, но промолчал, поставил кружку на место и сел обратно.

– Давай про него пока забудем и определим самое последнее воспоминание.

Я долго переживал яркие моменты жизни у себя в голове, вслух говорил лишь конечный результат: что где-то в двенадцать лет мне подарили арбалет, а дальше мы так долго говорили, что и не вспомнить. Затруднения пошли после шестнадцати: что-то помнилось лишь текстом в голове, что-то запахом рождественского стола и холодной зимней прогулки, и чем я подбирался ближе к восемнадцати годам, тем больше воспоминания ломали мою голову. Они ускользали, путались, толи это было моё день рождение, толи чьё-то ещё, но после бара, куда я зашёл с арбалетом и тремя парнями, которых я точно знал, даже услышал имя, а может и сам назвал – Сёма или Симон, точно не вспомнить. Меня поглотила тьма, и я тут же вышел в ещё светлый осенний день, через кое-какое время за мной вернулись и сказали, что скоро пойдём, но куда? Слова, как бы не старался услышать их – звучали чвакающие и размазано, словно все говорили в микрофон, который побывал в воде. Звуки эти нарочно искажались, и чем внимательнее я слушал их, чем сильнее сосредотачивался, тем они хуже звучали, тем дальше отходили и могли вовсе исчезнуть, а самое неприятное – переключиться на другое, совершенно ненужное воспоминание. С бара на школьный урок в классе так восьмом, когда учитель выговаривала одноклассника, Димку Ёрзина – он, как сейчас помню, разбил окно в шкафу. А в голосе парня из бара было что-то такое, что вызвало у меня страх и злость, и настолько сильные чувства, что наяву они заглушали, я чувствовал их прямо сейчас, хотя понимал, что причин тому попросту нет.

– Хоть убей, не помню дальше, они отворачиваются и не показывают себя! – сдался я, наконец, но Кира не желала останавливаться.

Мы решили, что в бар меня привели друзья, и возможно, тот рыжий из магазина, ведь в воспоминании, как и в реальности, я испытал одно и то же чувство: злость и страх. Мой разум разделился на две сущности – одна знала, что произошло, и прятала от другой правду, вымывала, закрашивала любой просвет воспоминания, обманывала ту, другую. А вторая сущность гналась за ней и где-то успевала вычерпнуть часть другую воспоминаний: лес, тёмный и тихий, арбалет смоляного цвета, что я разворачивал и бар, где рядом со мной таилось неприятное предчувствие. Кира запыхавшись, строила предположения, что в баре мои друзья и лес вижу во сне постоянно не просто так – память крутиться вокруг него, зная, в этой мелочи вся суть, но когда она посмотрела на меня, то замолчала.

– Что такое, Вильям, ты устал? – она повела бровями вверх и стала похожа на кота. – Больше не хочешь?

– Да, не то чтобы, просто в голове каша какая-то, – я перевёл пустой взгляд с кружки на Киру и увидел на серо-оранжевых часах над окном – одиннадцать двенадцать и как-то весело хмыкнул. – Я тебя сильно отвлёк – спать пора.

Кира повернула голову на часы и задумчиво уставилась на них.

– А, фигня!

Но я-то знал, что будет дальше – из кухонно-философского заточения в качестве помощника я вырвался в час ночи. Мы пару раз изменили план реферата, в конечном варианте оставили, только философию, убрав отсылки к медицине, математике и астрономии. И, конечно же, я не смог не заметить, что включился в работу на все семьдесят процентов, будто философия недалеко ушла от истории, которая давалась мне легко и за которую Кира получила в прошлый раз отлично. Картина нашей рабочей деятельности выглядела примерно так – в маленькой трёхметровой кухне мы сидели около ноутбука, ползая на облезлом голубом диване, и как муравьи шарили руками по столу от книги к книге – я говорил, что найти, а Кира зачитывала это. Чаще всего по книгам мы сверяли достоверность информации, ведь иногда в интернете можно найти что-то вроде: «После дуэли с Дантесом, Пушкин написал множество известных произведений…». И это и в правду хранится где-то на просторах интернет источников.

Начало декабря задалось, и краем глаза я наблюдал за метелью в окне и как-то расхотел идти завтра на работу. К половине второго в квартире, наконец, затихло и стемнело, диван оказался в моем распоряжении и мои мысли уже неслись в абсурдный поток размышлений. И донесли они меня до леса, сейчас он казался светлее, листва шуршала под ногами, словно яичная скорлупа, но до дерева я не дошёл, почувствовал, как всё сливается в один поток и умаивает меня. Утром я проснулся один и с неприятным ощущением, которое бывает, когда ты не можешь вспомнить, что тебе снилось. Тут можно это забыть, не придать значение, но ты скрупулёзно напрягаешься, но так ничего и не припоминаешь. Похоже на поход в кинотеатр – пока ты смотрел фильм, ты его помнил, но вот выйдя из кинотеатра, в голове всё стирается, и остаются лишь самые яркие моменты, и сама суть, конечная точка. В фильме суть быстро забывается, а во снах – нет.

Глава 8.

1

В городе грозило стемнеть с минуты на минуту, разношёрстные высотные дома смотрелись серыми и нежно бежевыми в белой пудре декабря, пушистые снежинки, как вата облепляли всё, что двигалось и не двигалось. Они залетали в открытые двери, оседали на окнах, на шляпах и пальто прохожих, и на пушистых волосах Киры, которая шла вверх по проспекту в кафе. На серо-бежевых домах играли яркие вывески и слепили глаза, музыка вырывалась из торговых центров и магазинчиков. Кира шла устало и несла в руках, качая, нахлобученный вещами портфель серебристого цвета, она перебрасывала его то в правую, то в левую руку и не сразу заметила, что немного прошла «Птичье Гнёздышко» до салона связи. Она огляделась и в том же темпе вернулась, зашла в кафе, увидела знакомого человека за дальним столиком подальше от клеток с птицами, которые изредка шумели, и села рядом с ним. Молодой человек поздоровался, но не стал упрекать её за опоздание, только спросил, что ей заказать. Как и положено высокий вешалкообразный официант повторил заказ: « Какао и вишнёвый пирог».

– Да ты сладкоежка, Кира.

– А то, как же! С тобой нервов не напасёшься, – злобно посмотрев на молодого человека, Кира уселась поудобнее на мягком коричневом диване с вязаной яркой, как попугаи в магазине накидкой, но вспомнив, что не сняла верхнюю одежду принялась раздеваться. Круглый неустойчивый стол прокрутился, грозясь завалиться и Кира испуганно остановилась.

Тёплые и сладкие с нотками специй запахи заиграли в кафе и заставили девушку улыбнуться – это стало зелёным светом, для начала разговора.

– Ты предупредила Вильяма, где будешь сегодня?

– Да, я его всегда предупреждаю. Он уже, кстати, злиться начинает на тебя. Мы третий раз договариваемся время провести вместе, а я с тобой пропадаю.

– Он сам справиться, – молодой человек подтянул руку Киры и вложил в неё горстку конфет. – Я догадывался, что ты сладкоежка, – он улыбнулся, но сдержано и как на кнопку нажал на её веснушчатый носик. – Ты же помнишь, как всё должно быть? Даже можешь быть не со мной – говори ему, что занята делами, вообще старайся ограничивать себя в общении с ним.

– И как это понимать? – конфеты начали исчезать. – Может мне к тебе переехать? Чтоб наверняка? Кирилл, это уж слишком он же мне друг всё-таки, я так не могу.

Незаметно, как кот подкрался официант и поставил заказ на стол, он не стал мелочиться и оставил ещё и счёт.

– Подожди, он спрашивал о нас? Его реакция очень важна, – Кирилл говорил спокойно и размерено, в то время как Кира начинала раздражаться.

– Что за допрос? Ничего он не спрашивал, просто ждёт, пока я сама расскажу – он никогда ни о чём не спросит или догадается или подождёт.

– Ну и в чём дело? – Кирилл отпил из чашки, о которую всё это время грел руки.

– Я не знаю, глупая идея потому что.

– Других не было, но за это время, почти полмесяца, можно было сказать ему о нас. Новый год празднуешь со мной, – заявил он убедительно.

– Ну, а я о чём, может, вовсе перееду? Это будет слишком! Особых изменений нет, так что…

Кира демонстративно закинула деньги в книжку, стала одеваться на бегу и вышла из кафе в зимний вечер. Кирилл словно ошпаренный сорвал коричневое пальто с крючка и выбежал следом, он догнал Киру и обнял, пытаясь остановить её бешеный шаг.

– Постой, снова ты убегаешь, – Кира юркнула вперёд, но Кирилл не отпустил её, только тогда она немного успокоилась.

Они шли по проспекту, почти затихшему от музыки и людской толпы. Узкая дорожка асфальта шуршала снегом, мелькали машины, сигналили и нарушали вечернюю тишину и они решили скрыться во дворах, с закутанными в снег качелями, лавочками и безжизненными чёрными деревьями в окружении тусклых фонарей.

– Ты портфель забыла.

– Я хотела с ним новый год отпраздновать, – словно не замечая его слов, пробубнила Кира,– оставлять его одного мне не хочется. Но если ты уверен, то я сделаю это только ради Вильяма.

– Конечно уверен. Я тебя провожу?

– Куда ты денешься? – Кира выхватила портфель, резво надела его и заспешила к дому, совершенно не беспокоясь, идёт ли за ней молодой человек.

Крадясь как мышь она зашла в квартиру, разделась, и проходя мимо кухни, увидела Вильяма, он предложил чай и Кира чуть не согласилась, но с досадой отказалась и пожелала ему спокойной ночи. Она ушла в комнату, и закрывая дверь услышала, как выключается щелчком свет на кухне и как скрипит диван – значит, Вильям ложиться спать. На столе остались две полные кружки.

2

Кира крутилась вокруг металлической чёрной ограды парка. Люди неравномерными группками заходили в главный ход, и лишь меньшая часть от их количества выходила обратно. Небо серело равномерным полотном и говорило, что сегодня заметать снегом не будет. Ни снега, ни ветра, только минус двадцать за окном. А снег, тот, что успел нападать оставался на деревьях, на домах, на однотонном здании музея при парке он лежал так неподвижно, что Кира, которая переваливалась с ноги на ногу, вздрогнула от мысли, что вокруг всё замерло. В белой пудре всё мельтешили люди, а Кирилла в толпе всё не было: она устало всматривалась в лица, пока они не смешивались в поток разноцветных шапок с бубонами, пуховиков, пальто и шуб. Состояние ожидания перевалило в состояние беспокойства: Кира не могла оставаться на месте, она меняла точку и оказывалась и возле памятника, и возле музея, и возле светофора, так же между перебежками с определённой периодичностью она посматривала на часы и заправляла кудрявые волосы под белую шапку, а под конец спрятала всю капну в пуховик. Вольную перебежку от точки к точке она прекратила только тогда, когда на часах оказалось двадцать минут первого и утренние опасения подтвердились: первым из толпы показался до теплоты знакомый силуэт – высокий, темноволосый в кожаной куртке и с нелепыми бежевыми перчатками на руках. Он увидел Киру, заулыбался и пошёл к ней, махая бежевыми перчатками. Со спины послышалось шуршание фольги, и девушка обернулась и увидела Кирилла, тот виновато улыбался и держал в руках букет белых лилий. Она натянула улыбку, предназначенную цветам, и лишь успела спросить: «Ты специально опоздал тридцать минут?». Кирилл ничего не ответил, он умильно улыбнулся – увидел Вильяма, который окликнул Киру и тогда, он будто специально подарил цветы и демонстративно обнял её. Вильям запоздало остановился, так что ему пришлось отойти и с удивлением посмотреть на Киру, – она не могла не заметить недопонимания в его глазах, и сдавлено заговорила.

– Привет, Вильям – это Кирилл.

– Да, мы уже виделись, – Вильям не загорелся желанием здороваться, а уж тем более беседовать с назойливым покупателем, он уже решил для себя, что этот человек просто над ним пошутил и спрашивать у него что-то и ждать разумного ответа бесполезно. Он вовсе сделал вид, что его присутствие не имеет к Кире никакого отношения. Вильям ещё раз вопросительно взглянул на Киру и понял, что на неё Кирилл: он наглым образом не только придвинул её к себе, словно собственность, но и обнял.

– Мы же договорились встретиться, догадываюсь погулять теперь неразумное решение, – Вильям снял перчатки и подошёл ближе к Кире, она чувствовала себя виноватой и не смотрела в жёлтые глаза, – вот, ты забыла дома.

Кира схватилась за перчатки, но пришлось выдёргивать их из рук Вильяма.

– Вильям, завтра новый год, ты поедешь к родителям?

– Не собирался, хотел остаться дома, – он нахмурился и попытался понять, к чему она клонит, но и так с первой секунду понял к чему, а вот почему именно так, он не догадывался, и настроение испортилось: на лицо, будто серым пеплом раздули печаль.

– Меня дома не будет.

Она мельком посмотрела на Кирилла, тот не отличался приподнятым настроением, в глазах поселилась потерянность: они поглощали Вильяма, всё его темнеющее с каждой секундой лицо, кошачьи с янтарным блеском глаза и даже их недоумение. Кирилл будто пытался что-то вспомнить, но терялся в течение памяти, он начинал злиться от того, что происходило вокруг – боль Вильяма и его незнание вливалось в него, потому что он знал правду и не мог её сказать, от этого становилось больно и ему. От мысли, что он расскажет Вильяму правду прямо сейчас и сделает только хуже – Кирилл содрогнулся и долго не смог стоять в сосущей тишине, он ответил за Киру, которая молчала, потому что не хотела говорить то, что должна была.

– Она празднует со мной, – он улыбнулся, стараясь быть искренним.

Как же прозвучали эти слова, они не имели конкретности и для каждого воспринимались по-своему.

– Так что же ты не предупредила раньше?

Вильям порывался отделить Киру от Кирилла, которого он видел пару раз, и все эти разы его брала слепая злость и неуместный страх. Кирилл ничего не сделал, когда Вильям подошёл вплотную и аккуратно оттеснил его на второй план, делая вид, что просто хотел поговорить с Кирой, но на самом деле он увёл её в сторону с таким жестом, что ещё чуть-чуть и пуститься в бег.

– Не моё это дело, но ты ему доверяешь? – спросил Вильям тихо, уводя Киру за высоченный памятник, он даже не прибёг к манерам: не попросил несколько минут у Кирилла, чтобы поговорить с его девушкой.

– Да доверяю я ему! Успокойся, я же не твоя младшая сестра, чтобы обо мне так печься. – Кира покраснела и опустила взгляд, она вцепилась в лилии, будто хотела причинить им неудобства, будто они были тем, кто их подарил.

– Ну и пусть не сестра, всё равно буду печься, – сказал он спокойно и обнял её легко, словно лишь прикоснулся, – но раз ты доверяешь ему, тогда и я буду, но, если что звони. С наступающим новым годом, Кира.

Вильям предупредительно посмотрел на Кирилла, будто попытался считать его планы, но по лицу пробежала рябь недоумения, он так и ушёл, не попрощавшись, будто зная, с этими двумя он ещё встретится, хоть с одним из них он видеться не хотел. И так же он понял, что отстраняясь от Кирилла, он потеряет Киру ещё быстрее, чем это должно случиться.

Кира и Кирилл смотрели поодаль друг от друга в белоснежной пудре, они сыграли свои роли в маленьком спектакле для Вильяма. Он ушёл, и играть уже не имело смысла. Так они стояли ещё долго, боясь, что он вернётся, почувствует подвох и скажет: «Вы шутите? Я же всё знаю, не притворяйтесь!» и уведёт Киру за собой. Но он увяз в серой толпе, она утащила его далеко за пределы видимости глаз и своевременно поглощала других, жуя и перемалывая, превращая всех в одну серо-чёрную массу. В ней изредка пробивались яркие пятна, они отличались от других: выныривали, с кем-то встречались и вновь утопали в серой массе. Вокруг мелькали огоньки светофора, перемигивались с красного света на жёлтый, с жёлтого на зелёный, а на зелёном и красном медленный мир ускорялся и вызывающе ревел, то машинным, то людским шумом, даже вороны подчинялись этой системе.

Кира стояла у памятника с подавленным обескураженным лицом: ещё с утра она думала, что помогает другу, а сейчас горькое чувство обиды на саму себя подкралось к горлу и лицо её скривилось, она не понимала, почему это так беспокоит, расстраивает и ранит. Д неловко улыбнулась, чтобы не показывать своё настоящее состояние – она справилась, и через время запихнула даже самую маленькую мысль о предательстве поглубже и подальше от сердца во имя благих намерений.

Руки её сжали мягкие перчатки цвета топлёного молока, что принёс Вильям, словно они сохранили немного его тепла и запаха; она надела их и вернулась, обнаружив Кирилла на месте – он терпеливо ждал, а может просто так стоял и не знал, стоит ли уходить.

– Не ушёл? Ну и как тебе реакция, как она тебе? – их отделяли несколько шагов, а голос её был тих и расстроен.

– То, что нужно, да ты не стой там – пойдём лучше в парк. Зря пришли что ли? – он сверкнул зеленью глаз и, положив руку на плечо Киры, увёл её от холодного памятника.

Кира немного повеселела: подняла вверх фотоаппарат и потрясла им: « Конечно не зря! Ты даже не представляешь, как красив лёд под увеличением».

До льда они так и не добрались: где был лёд, бушевали шумные компании, а Кира хотела тишины и покоя, она давно отдала цветы молодому человеку – они мешали снимать, и всё искала укромное место. Они пробирались сквозь толпу спешащих в прокат людей через огромный парк мимо двух аллей с аттракционами – самый сезон для коньков. Аллеи выглядели застывшими, так, словно секунду назад всё работало и резко остановилось и осталось в том же виде. Но так только казалось, ведь большинство аттракционов разобрали, оставшуюся часть спрятали под брезентом, а самые массивные оставили, как есть.

Они скрылись в хвойной роще на клочочке земли среди белой глазури. Люди остались за рощей и мелькали силуэтами между стволами. Кира запечатлела юркнувший по волосам Кирилла солнечный луч, он заиграл медными кудрями и когда Кирилл подходил к Кире луч преломлялся сквозь стволы и пятнами играл на его одежде.

– Встань вот так. Нет! Улыбнись, вот, да, именно так. – Кира отошла вправо, слегка приблизила линзу, присела, чтобы изображение получилось снизу вверх. А Кирилл ждал пока на лице фотографа не отразиться довольство в виде искрящихся глаз и сытой улыбки.

– А как ты помогаешь Вильяму? – Кирилл подошёл, что бы посмотреть фото и наклонился к Кире, но она тут же убрала фотоаппарат – повесила его через плечо.

– Не то чтобы я знала как именно. Это произошло внезапно: при первой встрече он сказал, что потерял память, и я представила его, как закрытую дверь – к ней только ключ подобрать, и она откроется. Вот и я подбираю ключ, по ощущениям помогаю, – она ушла в раздумья и не только мысленные: Кирилл не сразу среагировал, что девушка, пройдясь взад-вперёд, уходит по новому направлению.

– Но у тебя же практика есть? Познания какие-то медицинские?

– Нет, этого у меня нет, есть только внутренние ощущения, что это делается непременно так. Его сознание выдаёт клочочки воспоминаний – абстрактное полотно: оно может быть и в тексте, и в видении, и в чувстве, да в чём угодно, вплоть до прикосновения и запаха. – Кира коснулась коричневого пальто, показывая как это, – Вот тебя когда-то сильно схватили за руку, очень сильно и когда это происходит в следующий раз – твой мозг отдаёт предупреждающий сигнал. Ты об этом забыл, но возникает ощущение, что это уже было – называется дежавю. Когда Вильям начинает что-то припоминать, я прошу его захватить этот момент и удержать.

– И получается? – Кирилл усмехнулся. Роща ещё не кончилась, а хрустящий под ногами снег говорил, что они здесь первые гости.

– Не всегда – он вспоминает до определённого момента, а дальше ему что-то мешает, – вспоминая Вильяма, она полностью углубилась в себя, потерялась глазами, и уровень задумчивости на её пухлом беззаботном лице поднялся макушек сосен. Кирилл хоть и присутствовал, но словно шёл поодаль с Биг-битом: задавал вопрос, как кидал монетку и получал ответ, как песню – шла односторонняя связь. Было в Вильяме что-то цепляющее, заставляло оно держаться рядом с чувством спокойствия и уверенности. Даже его память и осколки воспоминаний, которые Кира не без труда собирала, не могли её убедить, что перед ней плохой, тёмный человек. Она настолько бесстрашно лезла в его голову, будто заняла, что не наткнётся в ней на монстров и мадагаскарских тараканов, будто это была её голова и воспоминания в ней настолько важные, что можно пренебречь сном, уроками и утверждённой в самом начале дистанцией. Полмесяца, что она отдалялась от него – стали финишем в бесстрашном забеге, сейчас она остановилась и начинает всё осмысливать. За всё время Кира не дала шанса узнать себя, пока они узнавали его. Но может он не нуждался в разговорах про неё, может, он видел действия, слышал слова – наблюдал за результатами, стремлениями и сам понемногу заполнял пустую чашку «Кира» и то же самое делала она. Кира впервые испугалась того что может открыть, того момента когда это произойдёт, когда Вильям всё вспомнит. За дверью может оказаться, как и чулан, так и грязный подвал, да что угодно, но только не чистая зелёная поляна.