Аутсайдеры

Савка уснул только в пятом часу утра. Он изучал звезды, прильнув к телескопу. Небо как раз прояснилось, тучи разогнал ветер, нельзя было упустить такую возможность. Он вообще не собирался спать, просто на минуту закрыл глаза и скатился с подоконника прямо на кровать, угодив носом в подушку.

Старые электронные часы щелкнули, цифры перевернулись, показав 10.01. Из будильника, словно из далекого космического пространства, доносилась слегка приглушенная песня Travis «Out of Space». Савке снилось, что он летит через Вселенную сквозь звездный дождь по млечному пути…

На потолке фосфорическим светом сияли тщательно составленные созвездия. Вокруг люстры, большого белого шара, похожего на Луну, вертелась маленькая мини-галактика со всеми планетами, привязанными на ниточки. И словно стайка причудливых бабочек с тихим жужжанием и шелестом порхали модели самолетов.

Савка вздохнул во сне, перевернулся на другой бок. Из-под синего, такого же звездного, как потолок, одеяла выпала энциклопедия о Космосе, с легким стуком шмякнувшись на кучу полусмятых чертежей, она раскрылась на странице с Луной. Там хранилась маленькая Сонина фотография, вырезанная из какого-то школьного альбома.

Рядом с футбольным мячом, скомканными джинсами и mp-3 плеером лежал забытый с вечера большой черный блестящий бинокль. Со стены смотрели Зигги Стардаст и Битлз, обрамленные детскими обоями с глазастыми улыбающимися самолетиками. Стол был завален книгами по астрономии и журналами по моделированию самолетов и ракет. На широком подоконнике рядом со стареньким самодельным телескопом пристроился глобус, над этим маленьким миром в окне простирался вид на город в утренней морозной дымке, слегка припорошенный снегом и подсвеченный солнцем. Вот уже первые солнечные лучи пробрались в комнату и поползли по корешкам ярких космических энциклопедий на полках, освещая плакаты любимых Савкиных фильмов: «2001: Космическая Одиссея» Кубрика, «Инопланетянин» и «Близкие контакты третьей степени» Спилберга, «Назад в будущее» Земекиса и «Луна 2112» Дункана Джонса. На двери, словно уводящей в далекую неведомую галактику, гласила веселая оптимистичная надпись «DON’T PANIC».

Услышав музыку, в клетках закопошились неугомонные хомячки, храбрые испытатели, готовящиеся к полетам в Космос. Только Марвин, морская свинка, тихо посапывал, свернувшись клубочком, ему тоже снились полеты…

«Мы везде чувствовали себя хозяевами. Мы больше не ходили вдоль стен. Мы излучали уверенность, смотрели людям в глаза…

Позор в каком-то смысле, что мы никому об этом не рассказываем. Пацифизм, защищенный оружием, – идея классная. Мы обязаны поделиться этой идеей с другими. С теми, кому это действительно нужно. Ведь когда-то и мы были на задворках жизни. В нашем квартале не только нам не везло…»

Элинор

Эля машинально водила пальцем по гладким клавишам пианино, мечтательно глядя в окно. Шопен для фортепиано с оркестром готов к исполнению. Ноты выстроились на расчерченных линеечках, словно солдаты перед боем. И мама уже два раза спрашивала из кухни, занимается ли она.

Моцарт, Вивальди, Бетховен и Шуберт томились в нотных тетрадях, аккуратно сложенных на полках, ожидая своей очереди, когда их откроют, разучат и сыграют на торжественном экзамене в музыкальной школе или на домашнем празднике на зависть всей родне и знакомым, чьи дети только и делают, что хулиганят и получают двойки.

Напрочь позабыв о Шопене, Эля унеслась в мечтах куда-то далеко-далеко, в такое тайное место, о котором знала только она. Ей хотелось спать и съесть шоколадку. Сладко зевнув, она уронила голову на клавиши, пианино в ответ издало угрожающе расстроенный обиженный рев. Еще более рассерженная мама просунула голову в дверь и что-то громко принялась выговаривать, грозя пальцем. Родители ужасно злились на нее за вчерашнее бесцельное шатание по ночным улицам. Школьные вечеринки и дискотеки теперь под запретом. Только уроки, музыка, вокал, танцы, диета и репетитор по математике и французскому.

Эля захлопнула пианино и встала перед зеркалом. Высокое, от пола до потолка, специальное, чтобы можно было танцевать и следить за фигурой. Она протерла глаза спросонья и долго смотрела на себя, впервые ей захотелось разбить это зеркало, чтобы оно покрылось трещинами, и осколки посыпались на пол. А потом ей захотелось сломать дурацкие весы, чтобы понятия не иметь, сколько там в тебе килограммов.

Должно быть, это первые признаки опасной депрессии, когда все надоело, накатила апатия, окутали равнодушие и лень, и какая-то непонятная тоска… Хочется чего-то нового, странного и необычного, чего-то такого неправильного и даже рискованного… Эля испугалась своих собственных мыслей, схватила томик английской поэзии и спряталась под одеялом. Но вместо того, чтобы перечитать любимые стихи Китса и успокоиться, она снова задумчиво уставилась в пространство своей комнаты, идеально чистой и обставленной стандартной мебелью из IKEA.

Вчера вечером в ней как будто что-то сломалось, какой-то стержень, и теперь ей хотелось плыть по воле ветра. Любимые поэты сочувствующе смотрели на нее со стены, но чем они могли помочь из своего далекого прошлого, когда ей хотелось жить в настоящем. Все британские сериалы BBC про богатые поместья и увядающую аристократию пересмотрены, романы Диккенса зачитаны до дыр, сонеты Шекспира заучены наизусть…

Эля скучала в одиночестве, она сама не знала, чего ей хочется. Она снова села за пианино и принялась наигрывать мелодию, которая вертелась у нее в голове. Ночью ей снилась лесная поляна на берегу реки, вдали журчал маленький водопад, сквозь сплетенные ветви деревьев пробивались последние лучи заходящего солнца и один за другим зажигались огоньки. В воде стояло старое пианино, занесенное желтыми осенними листьями.

«Выковырять их из норок было не так просто, но нам это удалось. Они пришли на первую встречу у заброшенной шахты. Вот они, неудачники из квартала Электрик Парк…

Воспринимайте все, что будет происходить с вами как некий социальный эксперимент. Это поможет вам стать теми, кем вы на самом деле являетесь. Во-первых, вы станете счастливее…»

Патрик

Холодное зимнее солнце, промозглый ветер и лай собак. Серые пятиэтажки, похожие на корпуса завода после атомного взрыва, смотрели слепыми окнами со всех сторон. Здесь остановилось время, и жизнь навеки замерла. Ему казалось, что пустырь на краю бездонной пропасти, в которую можно упасть, если случайно оступиться…

Он заметил, как мама на балконе снимает замерзшее белье и подозрительно всматривается куда-то вдаль. Он пулей шуганул в кусты и кинулся бежать, перепрыгивая канавы и ямы. Здесь его никто не найдет, в родной стихии сказочных пустошей. Шлем закрывал обзор, а неизменный меч волочился за ним, щелкая по головкам чертополоха…

Его разбудил дикий рев племянника. Три месяца от роду, а ревет, как паровоз.

За окном непроглядная темень. Наверху храпит старший брат Сашка, его гигантская пятерня свешивается со второго этажа кровати, словно грабли. В темноте мерцали электронные часы, стыренные во время рейда по карманам в школьном гардеробе.

Шел еще только седьмой час. Уснуть больше не получалось. На кухне гудел холодильник, капала вода из крана, папа кашлял за стенкой, мама баюкала Ваську. По коридору бродила бабушка, скрипя половицами. Через полчаса проснулись сестры Танька с Машкой и принялись шептаться и хихикать. Загремела посуда, зашумели трубы, заорал телевизор, запело радио. Петька ткнулся лбом в стенку и натянул подушку на голову.

Сестры вытащили за ноги из постели, защекотали и затискали, дергая за отросшие волосы. Сашка подбросил к потолку и бултыхнул в ванну прямо в пижаме. Мама рассердилась за лужи, велела вытирать пол. Вернулась старшая сестра Нинка с ночного дежурства в больнице. Бабушка поставила на стол огромную кастрюлю со вчерашним куриным супом. Папа и Сашка, оба высокие и мускулистые, будто квадратные, делали зарядку перед открытой балконной дверью. Девчонки оккупировали ванную.

В квартире не было ни одного пустого угла, все забито народом до отказа. Соседи, родственники, друзья и просто всякие левые люди толкались тут с утра до ночи. Петька загибался от этой суеты, он сбегал от шума, дыма, запаха еды, насмешек и затрещин, ворчания и ругани.

Он чувствовал себя чужим, худой и маленький для своего возраста, тихий и вялый, угрюмый молчун в углу с гитарой и книгами. Его стену над кроватью украшали плакаты «Властелин колец», фотографии Ирландии, вырезанные из журналов про путешествия. Ирландский флаг, сшитый из старой простыни и обрезков ткани, которые остались после маминого шитья. Портреты ирландских революционеров гражданской войны. На почетном месте висели меч, шлем, игрушечный автомат, усовершенствованный, но по-прежнему стреляющий разноцветными огоньками. Остальное рыцарское снаряжение хранилось в шкафу вместе со спортивными костюмами брата и мятыми футболками.

Дома Петька обычно прятался в своем закутке на кровати, задергивал шторы-полог и при свете карманного фонарика подбирал аккорды на гитаре, сочинял песни и стихи, древние эльфийские баллады, ирландские протяжные напевы о рыцарях, великих воинах и героях-революционерах, павших в сражении за свободу и независимость родины. Перечитывал любимых Толкина, Йейтса и Джойса…

Он уплетал бутерброды с колбасой, которые урвал от завтрака, лишь бы только не заставили хлебать вчерашний суп с луком и кружочками жира. Небо прояснилось, ветер стих, морозный воздух начал теплеть. Он был почти счастлив наедине с собой. Только почему-то не было желания махать мечом и отрабатывать приемы ближнего боя. Мысли витали где-то далеко. А в плеере звучала «Eleanor Put Your Boots On» Franz Ferdinand.

«Заброшенное здание шахты стало нашим местом встреч. Мы называли его Храм… Каждый принес что-нибудь из дома… Мы читали друг другу стихи… И даже разработали специальное приветствие…

Стиляга никогда не обнажает оружия, наши пистолеты – это средство нашей моральной защиты. И самое главное, их можно носить с собой, но никогда не показывать публично, это может погубить все…»

Адриан

Он всю ночь шатался по улицам, глазел на витрины и огни ночных кубов, лежал на скамейке в парке и смотрел на звезды, жутко замерз и домой вернулся только под утро.

Пустая холодная квартира встретила мертвой тишиной, духом одиночества, тоски и скуки, непроходимой, непробиваемой, отупляющей…

На кухонном столе записка от отца и пачка денег до конца недели. Опять командировка. В холодильнике из еды только пиво и замороженные полуфабрикаты.

Он достал из мини-бара полупустую бутылку французского красного вина. Хлебнул прямо из горлышка и ощутил запах маминых духов и губной помады. Все, что осталось после ее ухода. Сорванные шторы с окон спальни, вывернутые ящики комода, разбросанные подушки. В гардеробе ряды голых вешалок, похожих на болтающиеся скелеты. Когда он был совсем маленьким, часто любил прятаться в этой комнате, забитой одеждой и обувью. Словно теплая и безопасная нора, мягкая, пушистая, пахнущая мамой. Она каждый раз находила его здесь мирно спящим. Теперь гардеробная напоминала гроб. Мама ушла навсегда, и он не мог понять почему.

Завернувшись в мешковатое бернардовское пальто, подняв воротник, Адриан стоял на крыше своей мансарды и курил, жмурясь от промозглого ветра, пробирающего до костей. Повсюду, куда ни глянь, бесконечные унылые крыши, телевизионные антенны, подъемные краны, а высоко-высоко над всем этим однообразием небо уплывает к самому горизонту, туда, где вспыхивают одна за другой оранжевые полоски рассвета.

Адриан смотрел, как восходит солнце, глотал вино из бутылки, вдыхал сигаретный дым вместе с холодным ветром, чувствовал, что заболевает, и думал о жизни, о той новенькой девчонке… Он представлял, как с разбегу прыгает с крыши и летит над землей…

Порывшись в пластинках, нашел одну, поставил ее и рухнул в гамак прямо в пальто и сигаретой в зубах. Уставился в стеклянный наклонный потолок мансарды, плавно покачивался, медленно проваливаясь в глубокий полупьяный сон под «Ruby Tuesday» Rolling Stones.

«…Вместо «убивать» мы говорили «любить». Но такая в кавычках любовь никогда не должна была случиться. Первая влюбленность такого рода стала бы для нас последней…»

2011